Сломанная корона

— Как они посмели… — Ничего страшного, — улыбнулась Мирабелль, стараясь не морщиться. — Я нечто подобное ожидала. Атэнэйс сердито поджала губы, осторожно промокнув её рану платком, и Мирабелль убрала прядь за ухо с другой стороны, послушно терпя, краем мысли ловя себя на несчастной привычке трогать волосы, когда нервничает. Впрочем, не перед кем сейчас её сдерживать. Ушибленное место болезненно щипало, но от холодной воды стало немного легче. Обработать было нечем, потому Атэнэйс пыталась хотя бы хорошенько промыть ранку. Кажется, она оказалась не такой уж большой, как Мирабелль опасалась, опираясь на собственные ощущения. Как же всё-таки неудобно без зеркала! На улице кто-то, недовольный приговором, брошенным камнем всё-таки попал, чуть выше уха, разбив голову до крови, а единственное, что было в тот миг в её силах — упорно не опускать взгляда. Но и впрямь боль ощущалась слабо. Справедливости ради, все чувства казались Мирабелль притуплёнными и блёклыми, совершенно незначительными. Будто она застряла во сне, лишь изредка просыпаясь. Но теперь и смысла просыпаться нет… Для неё всё закончилось. Возможно, не худшим образом — пусть морально Мирабелль казалась себе готовой к смерти, не боявшейся никакого приговора, надеявшейся только до конца не уронить достоинства и не быть откровенно опозоренной (второго, кажется, она боялась сильнее!), но после озвучивания решения судящих её поняла, что совершенно не хочет умирать, несмотря на то, что впереди ничего нет. Заточение само по себе не пугало: она привыкла к ограниченным передвижениям и тому, что жизнь ограничивалась одним местом, неопределённость, пожалуй, оказалась страшнее, а сейчас она закончилась, оставляя её в тягучей пустоте, немного скрашиваемой лишь присутствием Атэнэйс. Мирабелль было почти неловко, что фрейлина в итоге снова выбрала её, но на самом деле она… растрогана? Почти рада? Кто-то всё-таки, несмотря на множество бед, сумела остаться рядом с ней. Мирабелль не надеялась, что до самого конца, но для неё в любом случае очень ценно. Пугало иное: та женщина, которая внезапно первая выступила против её казни, поняла, что Кларисса жива, Мирабелль была в этом уверена. Очень уж взгляд у неё был говорящий, да и Мирабелль не сумела удержать себя в руках, впервые сорвавшись, когда речь зашла о дочери, слишком уж испугалась, что про неё вновь вспомнили. Это пугало, поскольку они могут не успокоиться и продолжить её поиски. Женщина не казалась сильно враждебно настроенной, но ведь и простолюдинка может умело носить маски из какой-то своей выгоды… Слова ничего не значат. Да и не она, так другие могут решить, что нечего оставлять живой и свободной законную наследницу престола, существование которой может угрожать новой власти. Несмотря на восстание — пожалуй, правильнее будет говорить переворот, — все равно избавиться от всех-всех, кого он не устраивает, они не могли чисто физически. И если на несправившуюся Мирабелль можно списать все проблемы, то маленькая Кларисса может оказаться новой надеждой. А Мирабелль теперь оставалось верить в добропорядочность Медеи и в магию сестры — чтобы та в итоге дочери не навредила. Мирабелль села, подтянув себе ноги и обняв руками колени, отстранившись от Атэнэйс и словно закрывшись от всего мира. Если бы она и правда могла ещё хотя бы раз поговорить с сестрой, она была бы готова отдать за то большую цену, но всё-таки хорошо бы при том между двумя родными не выбирая. Но тут ничего не поделать… Тоже — только верить в лучший вариант. Ни повернуть время назад, ни спросить ничего у сестры. Ничего от неё не зависит. Она думала, что контролирует собственную жизнь, но оказалась настолько незначимой, что её и обвинить не смогли при всех стараниях. Мирабелль от горькой иронии захотелось рассмеяться, но она побоялась напугать Атэнэйс. Пожалуй, за любые ошибки она уже заплатила сполна, и на фоне той расплаты заточение почти незаметно. По крайней мере, попытки защитить дочь оказались самыми успешными, так что здесь она действительно сделала всё, от себя зависящее. В замке Кларисса бы вряд ли выжила. А вот сестра… «Почему она меня обманула», — глотая слёзы, подумала Мирабелль. Обещала же вернуться, а в итоге оставила одну в этом кошмаре. Не выдержав, она всё-таки зашлась в приступе беззвучного плача, выплёскивая стресс минувшего дня, и Атэнэйс, ничего не говоря, села рядом и крепко прижала её к себе. Кажется, её присутствие плохо на неё влияет — столько времени держалась, а тут уже второй раз за последние дни срывается на слёзы, как маленькая, ощутив слабое чувство безопасности и доверия… Мирабелль, ещё долго оплакивая прошлое, сама не поняла, как в итоге заснула, но проснулась уже тёмной ночью, заботливо укрытая и уложенная на бок так, чтобы не тревожить во сне раненое место. В голове прояснилось, и мысли казались куда более связными, чем прошедшим днём или вечером. Скосив глаза на спящую Атэнэйс, она, кутаясь в покрывало, тихонько встала и подошла к окну. Небо сегодня было ясным, усыпанным звёздами и увенчанным полной луной, свет от которой проникал даже через узкое окошко. И очень тихо — только и слышно, как тяжело дышит во сне Атэнэйс, а больше ни звука, будто и нет никого рядом, ни внизу, ни за дверью. Иллюзия свободы. Мирабелль опёрлась на подоконник, высунув вперёд руку, неловко потянувшись к небу, глядя на луну сквозь расставленные пальцы. Всё-таки здесь высоко, небо кажется совсем близким, прямо как из окна её спальни. Наверное, глупо молиться, если её считают виновной в столь многих делах. Мирабелль вздохнула и повела плечом, поправляя сползающую с плеч тонкую ткань. В лесу, наверное, тоже холодно, ещё и снег рано выпал. Как некстати. Есть ли у Клариссы тёплая одежда… Кажется, прошлой зимой она тревожилась о том же самом, будто и не поменялось ничего. Если бы это был сон, то очень уж долгий и реалистичный, невольно улыбнулась Мирабелль, подперев голову руками и глядя вдаль, в пустоту — кроме деревьев, ничего интересного в пейзаже не было. Зато рана упорными стараниями Атэнэйс, кажется, не болела. Для той, кто не смогла ни на что повлиять, нет разницы, реальность это или вечный кошмар — сказка в любом случае закончилась так же, как развеялись все её замки.