Музыкальное сердце.

— Ты просто лентяй, если бы ты хоть немного старался, но нет! Тебе на всë плевать! Лучи дневного солнца пробивались сквозь шторы, которые были предназначены скорее для красоты, нежели скрытия излишней яркости. Теплый свет разливался по комнате, заливая в том числе и мокрые, солёные от слез, клавиши пианино. Руки дрожали, а сердце никак не хотело замедлить свой бег. Каждой клеточной тела пятилетний мальчик ненавидел этот инструмент, но тогда ещë не осознавал насколько. На подставке стояли старые, уже пожелтевшие ноты, под каждой из маленьких чёрных точек было написано еë название, точно такие же надписи были на белой части клавиатуры. Каждая октава была подписана собственным цветом, чтобы было удобно ориентироваться. Это было полезно лишь в первые пару недель заучивания произведения, после этого пальцы сами практически инстинктивно всë наигрывали. Ген только начал учить этюд и, по его мнению, он действительно звучал красиво, но это не мешало ему невзлюбить его. Длины маленьких, детских пальчиков попросту не хватало, чтобы попадать по нужным нотам, но для его матери это не являлось достаточно весомым оправданием, поэтому в очередной раз она повышала голос. Самое забавное в том, что сама мама не имела музыкального образования, но при этом каким-то образом понимала, что сын делает что-то не так. Ещë больше кричать она начинала, когда очередная слеза приземлялась на пианино. Нет, Асагири не запрещали проявлять эмоции, скорее еë злило непонимание от того, почему мальчик ноет. А помимо этого она боялась за инструмент, вдруг с ним что-то случится и он сломается?! На самом деле в первые дни Ген был в восторге от инструмента, он сам мечтал пойти в музыкальную школу, и тут его мечта практически сбылась. Сбылась… А потом, словно хрустальная статуэтка, разбилась на миллионы мелких осколков о суровую и жестокую реальность. Ему нравились фортепианные произведения, да и музыка в целом, но то, что мальчику не понравилось бы никогда — это крики и вечные упрёки в его сторону. Каждые пять минут перед инструментом тянулись неделями, но он заставлял себя играть и играть. Да, ему говорили, что у него есть талант, но разве тогда бы на него кричали так сильно? В какой-то момент легче было сказать самому себе, что он далеко не одаренный. От этого казалось проще, не приходилось ломать голову, почему с ним так обращаются. Так ответ находился сам по себе — он решил залезть туда, где ему не место, туда, где он является лишним, вследствие чего и получил такое отношение. Очередная неправильно нажатая клавиша стала поводом для новой волны обвинений и оскорблений. Ген не выдержал, сорвавшись со стула, и ринулся в свою кровать, забился в угол и накрылся одеялом, хоть и знал, что за этим последует. Такой трюк прокатывал от силы пару раз, в моменты, когда на чаше с терпением матери ещë не появлялись трещины. Из-под одеяла слышались всхлипы, но женская, изящная рука залезла внутрь, схватив мальчика за запястье. С силой вытянув Асагири, так, что он упал на пол, мама села на кровать, укладывая сына животом к себе на колени. Замахнувшись, она со всей силы ударила Гена, так удары посыпались один за одним. И пусть он просил отпустить, боялся и сильно плакал, женщина оставалась к этому равнодушной. Она била недостаточно сильно, чтобы на коже оставались следы, но для ребёнка этого более чем хватало, чтобы психика стёрла подобные моменты из памяти. . Расплытое окружение постепенно начало фокусироваться, голова болела, а лампа над головой, казалось, светила слишком ярко. Я лежал на… кровати? Это был сон? Не похоже… — Ген, как ты себя чувствуешь? — обеспокоенный голос Сенку послышался где-то с боку. — Я в порядке, — это была ложь и мне было не стыдно, боясь злости матери, мне приходилось врать с детства, что впоследствии стало привычкой. Не то чтобы это каждый раз это меня спасало, но если был шанс, что мне поверят, я выбирал меньшее из двух зол. Тем более, сказав сейчас правду, Ишигами начал бы беспокоиться ещë сильнее, — а что случилось? — Ты упал в обморок. Я не стал использовать нашатырь, потому что учёные обнаружили, что это небезопасно. — Всю жизнь было безопасно, но именно сейчас перестало быть, прекрасно… Ой, прости. Парень не смотрел на меня с упреком или тому подобное, в глазах читалось лишь лёгкое беспокойство, кончики его губ слегка дрогнули, видимо его позабавило моё ворчание. — У тебя раньше подобное случалось? — задал вопрос Ишигами. — Нет, это немного пугает, учитывая, что до этого у меня ни болела, ни кружилась голова. — Такое может быть, возможно, что ты просто не заметил каких-то признаков. Я не был особо удивлен такому, иногда моя наблюдательность оставляла желать лучшего. Тем более во время ссоры моё внимание было сосредоточено на другом. Больше напрягало, что я видел пока был в отключке. Я не помнил этих событий до этого момента, и что заставило меня их вспомнить, я мог лишь предполагать. Скорее всего, это был не единичный случай подобного поведения со стороны матери, но из воспоминаний остались лишь нечёткие наброски, словно кто-то подтер их ластиком. Теперь моя ненависть к этому человеку была ещё более обоснованной. Сенку молчал, не то чтобы сейчас особо нужно было что-то говорить, но было достаточно неловко. Я и не пытался что-то сказать, попросту не знал. Но, сделав глубокий вдох, парень всё же начал: — Слушай, прости за то, что сказал, я был на эмоциях и особо не думал. Мне резко стало холодно, по телу пробежали мурашки, а реальность ушла из-под моих ног. Так вот оно что… Пазл постепенно складывался, оставалось найти буквально пару деталей. Я провалился в бездну своего прошлого из-за, казалось бы, безобидной фразы, потому что что-то подобное когда-то говорила эта женщина. — Я… я… всё нормально, с кем не бывает. Нам же репетировать надо? Поехали в студию. — захотел перевести тему я. — У нас ещё есть время, сегодня тебе нужен отдых, так что сиди на жопе ровно и не дëргайся. — Что-что? Я не ослышался? Это говорит трудоголик Сенку? — Да-да, сам в шоке. Но сейчас твоё здоровье важнее. Это было очень мило слышать от человека, который всегда трудился непокладая рук и требовал того же от других. Честно говоря, я совершенно не хотел возвращаться к репетициям, не мог себя заставить. Ощущение, что я занимаюсь чем-то не тем меня не покидало, может, всё дело в инструментах? Микрофонах? Во мне? — Мы можем съездить в музыкальный магазин? Ишигами сдвинул брови, он явно не горел желанием, чтобы я выходил на улицу, но парень не смог устоять от моего обаяния и ему пришлось согласиться. Через пятнадцать минут я уже сидел за рулем с довольной улыбкой. Я бурчал себе под нос смутно знакомый мотив, но никак не мог понять, что это. На улице уже теплело, весь снег постепенно превращался в кашу и лужи. Кто-то уже переходил на осенние куртки, но, по-моему, для этого было ещё слишком рано. Может быть, в этом плане я немного постарел. Зайдя в здание, я замер. Огромное количество инструментов поражало. И хоть я был здесь и раньше, каждый раз я с замиранием сердца оглядывал всё, что здесь находилось. При входе стояло огромное количество гитар, чуть дальше были укулеле, барабаны, бас. В углу стояла стойка регистрации, на стене висели струны разной толщины для разных струнных инструментов. На этом первый зал заканчивался. Второй зал заполняли скрипки, контрабасы, виолончели, смешанные с флейтами, кларнетами и саксофонами. Я не особо понимал, почему именно так распределялись инструменты, потому что логичнее было составить все струнные в один зал. И вот — третий зал, заполненный несколькими фортепиано, роялем и синтезаторами. Стоило мне узреть всё это, как я попятился назад, меня мутило от одного лишь вида. Да, в студии стоял синтезатор, но это был не деревянный уродец, за которым я сидел с детства. Собрав все свои кусочки в руки, я, пересилив себя, шагнул вперед. Мне нужно было побороть свои страхи, чтобы оставить эту мразь в прошлом. За пианино сидела девушка, её пальцы быстро двигались по клавишам, словно они тонули в них. Эта музыка отличалась от той, которую мы делали с Сенку, она была живой, настоящей. Сам того не осознавая, я подошел к девушке. — Простите, можно попробовать? — слова сами вырвались. — Ой! Да, конеч… — взглянув на меня, она ахнула. — Г-ген? Не ожидала вас здесь увидеть. Вы умеете играть? — Ну, скажем так, был небольшой опыт. — Присаживайтесь. Она отошла, уступая мне место. Присев, я замер. Руки нависли над клавишами, не осмеливаясь даже прикоснуться. На плечо легла чужая рука, теплая и родная и это было приятно, пока в памяти не всплыл такой же момент, но с матерью. Я дернулся, и хоть это и было не специально, парень убрал ладонь. — Нет, положи обратно. Когда я вновь почувствовал тепло, сделав глубокий вдох, я наконец вдавил первую клавишу. В груди что-то затрепетало и я продолжил. Мелодия разливалась по магазину, просачивалась между пальцев, солнечными лучами скакала по верхней крышке и растворялась в тишине. Никто даже не пытался её перебить, казалось, что весь мир замер, чтобы услышать меня. А, может, всем миром являлись лишь я и этот момент. Нет, я не оставил своё прошлое, лишь смирился с ним. Ведь ни я, ни этот инструмент не были виноваты в том, что происходило много лет назад. Я больше не собирался бояться —только не сейчас.