Музыкальное сердце.

Пов: Ген. Из всех людей на этой планете сильнее всего я ненавидел, на удивление, не свою мать, а себя. Тело, голос, характер, манера общения, юмор — меня раздражало абсолютно всë. Голос в голове вечно твердил мне, что пора уже убить себя. Я представлял, как мой клон херачит меня ножом и от меня остается лишь кровавое месиво. Причин, почему я всë ещë жил было несколько: во-первых, я тряпка, у которого не поднимется рука даже ударить кого-то, а во-вторых, я не нашёл подходящего способа. Говоря честно, я не знал, откуда у меня взялась такая ненависть. Но меня это не особо волновало. И вот, я вылезаю из тёплой кровати и выхожу на заледеневший балкон. На улице уже светло, люди бегут по своим делам. У них есть цели, желания, стремления чего-то добиться. А что есть у меня? Лишь пачка сигарет, которая хоть как-то вытравляет мою боль. Я уже давно не резал себя, но не потому, что понял, насколько это плохо, а потому, что не хотел тревожить шрамы, которые остались ещë со школьных времëн. Пепел с балкона уносил ветер, подхватывая в безумный танец жизни. Он казался живым, в отличие от меня. Единственное, что хоть иногда приносило мне радость — это общение с дорогими мне людьми. Когда они делились со мной своими проблемами, почему-то мне самому становилось легче. Как по мне, высказаться всегда сложнее, чем выслушать… Хотя, тут как посмотреть. Каждый раз я натягивал на себя улыбку, делал вид, что у меня всë прекрасно. Дышать через маску невыносимо больно, но, когда твой мир погряз в отчаянии — это единственное, что тебе остаëтся: играть роль. Я выкидываю бычок с балкона и захожу домой. Стоит мне лишь поднять голову, и я вижу перед собой Сенку. Мои губы сами невольно расплываются в кривой улыбке. — Доброе утро, Сенку-чан. Забавное наблюдение, но чем хуже я себя чувствую, тем позитивнее я стараюсь казаться для окружающих. — От тебя табаком за километр пасет. Какого чёрта? Я не хотел на это отвечать, не мог придумать хорошего аргумента или хотя бы отмазки. — Не будь таким грубым, меня это так расстраивает! — я сделал переигранное, грустное лицо, от чего самому стало тошно. Секундная пауза очень сильно тяготила. Вероятно, парень пытался подобрать правильные слова. — Хочешь, я сделаю тебе колу? Теперь молчал я. Почему он это спросил? Зачем? Он смотрел на меня с некой жалостью, от чего начинало болеть сердце. Нет, она не была мне нужна. Так же, как и поддержка. Хотя, скорее всего, я просто не могу понять, чего я хочу от людей в такие моменты. Может поэтому я и прекратил говорить о своих проблемах? — Подожди, подожди, дома? Здесь, на этой кухне? — Да. Что тебя так удивляет? — Ты точно сможешь? — Точно. — Точно-преточно? — мне не нужно было ещё одно подтверждение от него, я скорее хотел сам себя убедить в реальность происходящего. Брови Сенку начали постепенно хмуриться. Сначала я этого не заметил, но когда он заговорил, его злость стала очевидней некуда. — Хватит задавать тупые вопросы! От того, что ты их повторяешь, ответ не изменится! Он повысил на меня голос… И вот, уже до боли знакомый ком подкатил к горлу. Я старался сравнять своë дыхание, чтобы глаза не начали наполняться слезами. Я сглатываю, всë слегка темнеет. Почему ты ведешь себя как ребёнок? Всех это бесит! Повзрослей уже! Какой же ты отвратительный, лучше бы тебя не было! Умри, умри, умри! Людям было бы лучше без тебя! Ты создаешь одни проблемы! Как же ты всех достал! Ты хоть иногда можешь быть серьёзным? — Кхем, прости, я не хотел… — Д-да всё нормально, — голос предательски дрогнул, что выдало меня с потрохами. Опустив голову, я сбежал. Сбежал, как последний трус. Я стыдился своих эмоций. Стыдился, что не мог адекватно реагировать на любые вспышки гнева. Стыдился собственных слёз. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Это практически всегда помогало. Этот раз не стал исключением. Когда состояние пришло в норму, я вновь подошёл к Ишигами. — Мы сегодня поедем на репетицию? — Да, пожалуй стоит. Соберёшься за тридцать минут? Я фыркнул. — Минут пять, и я готов, — я действительно мог собраться достаточно быстро. Основную часть времени у меня всегда занимала именно придумка того, что я хочу надеть. Но когда тебе не хочется ничего, надеваешь первое, что попадает под руку. Чёрные обтягивающие джинсы и темное худи, доходящее до середины бедра. И вот, я уже стоял на пороге, обуваясь, пока парень натягивал на себя толстовку. — А ведь я тебе не поверил… — Я знаю. Давай быстрее, я уже потеть начинаю. Не хочу, чтобы от меня пахло. Что ж, видимо началась новая глава… Повышенная раздражительность, после чего следует жуткий похуизм с суицидальными наклонностями. Я не любил это состояние, но в какой-то степени оно вселяло больше… Уверенности? Я не давал себя в обиду, но при этом мог ранить других. На самом деле, такое возникало у меня очень редко. Каждый раз я останавливался на полпути к полной апатии, разворачивался, шёл к свету, но так и не доходил до счастья, словно мне было не суждено его почувствовать. За этими размышлениями я не заметил, как Сенку собрался и начал меня подгонять. Когда он увидел мой опустошённый взгляд, обеспокоился и вновь уточнил. — Уверен, что стоит поехать? — меня тронула его забота и я бы с радостью остался, но валяться в постели не хотелось. Я понимал, что если я не начну что-то делать, то так и буду подвешен в воздухе… Во всех смыслах этого словосочетания. Уверенно кивнув, я наконец вышел в подъезд. За руль сел Ишигами. Не скажу, что меня это удивило, но в моей памяти он не был особо инициативен, когда дело касалось вождения. Может я ошибался. Дорогу до репетиционного зала мы провели в молчании. Не хотелось даже включать радио или какую-либо музыку. На улице были пробки, поэтому я даже смог подремать. Мне ничего не снилось, но почему-то после пробуждения я чувствовал себя некомфортно, словно я всё же что-то видел, но просто не запомнил. Возможно, это и к лучшему. Хотя, лучше ли, когда ты не знаешь, почему у тебя остался неприятный осадок или когда всё же осознаешь, что тебе так не понравилось? Я не сумел найти ответ на этот вопрос. Даже несмотря на пробел в памяти в виде моей дрëмы, дорога показалась невыносимо долгой и мучительной. Но зато, когда мы вышли из машины, почувствовалось некое облегчение. Зал оказался небольшим. Обтянутый поролоном, я никогда не страдал клаустрофобией, поэтому мне он показался достаточно комфортным. Никакой лишней мебели, лишь инструменты, проигрыватель и ещё пара вещей по мелочи. За время, проведённое в своих мыслях, я уже и забыл, что мы с Сенку написали, поэтому, пока он настраивал оборудование, чтобы включить запись, я повторял текст. Пару недель назад он показался бы мне просто прекрасным, милым и романтичным, но сейчас… Сейчас слова казались приторно-сладкими и ванильными. Периодически я задумывался, что во многих песнях даже не нужны слова, чтобы рассказать историю, и я искренне желал научиться передавать смысл лишь в нотах. Этого у меня не получалось. Иногда я задумывался, что не прочь вновь сесть за, так ненавистное мною, пианино, ведь в моём отношении к нему виноват не инструмент, а люди, с которыми он у меня ассоциировался. Когда всё было готово, Сенку подозвал меня, напомнил, что скоро у нас состоится концерт и репетировать нужно усерднее, если мы не хотим ударить в грязь лицом. Я и сам это понимал, но не думал, что с этим возникнут какие-либо проблемы. Услышав музыку, я мог достаточно быстро понять, где нужно вступать. Основная проблема заключалась лишь в тексте, который за одно прочтение я не смог выучить. Но всë шло своим чередом. Ишигами не давил на меня, аккуратно подсказывая, где я допускаю ошибки. Я не нападал на него за критику. Так или иначе, у него было больше времени, чтобы всë скрупулёзно изучить, поэтому на данный момент отставал от него именно я. И вот репетиция подошла к своему логическому завершению. Но что-то не давало мне покоя. Музыка, которую мы делаем, казалась мне неживой, ненастоящей и неискренней. Это не была музыка, которую хотелось анализировать, погружаться и находить для себя всë новый и новый смысл. Слушатель не мог придумать своë значение для неё. Имелось лишь то, что было заложено авторами. И это меня расстраивало. Я не чувствовал себя более грустным, когда мы уходили, потому что хуже уже не могло быть. Да, я так думал. Но, по моему мнению, дно всегда можно было пробить, хотя пока что это не получалось. * Несмотря на частые репетиции, две недели перед концертом тянулись, словно год. Каждый день был похож на другой, такой же серый и скучный. Сенку никак не проявлял свои чувства ко мне, но меня это не расстраивало, наоборот, мне хотелось ещë чуть-чуть побыть наедине с собой. Я думал буквально обо всём на свете. И в то же время в голове было совершенно пусто, словно все мысли затянуло в чёрную дыру отчаяния. Я не переживал из-за предстоящего выступления, чего не скажешь об Ишигами. Последнюю неделю он метался по углам, не мог найти себе место и всë время бурчал под нос тексты песен, пытаясь. Казалось, что если попросить его назвать восемьдесят третью букву, он ответит, не задумываясь. Его дотошность меня пугала, потому что парень действительно дал мне ответ. — Прошу тебя, хватить маячить туда-сюда. Сядь и успокойся, у нас есть ещë пару дней, и ты сам прекрасно осознаешь, что всë знаешь. — Я совершенно спокоен, тебе просто кажется! Я выгнул бровь. Абсолютно любой человек заметил бы, что Ишигами сидел весь на иголках, а его волосы были ещë больше вытянуты к небу. — Что с тобой не так? Ты сотни раз выступал с научными проектами перед огромным количеством людей! Я ещë не начал переходить на повышенные тона, но до этого явно было недалеко. — Но это другое! Другая публика, другая реакция, другие оценки! Я закатил глаза. Как по мне, разницы особо никакой нет. Разве лишь в том, что в одном случае люди просто хотят развлечься, а в другом относятся максимально серьёзно. — Это то же самое! — Ладно, да, я нервничаю. И что? У меня вообще ощущение, что тебе насрать на всë это. Может ты будешь относиться к этому серьёзнее? — спусковой крючок был нажат, кровь закипела. Я даже не обратил внимание на то, что начал кричать. — Да с чего ты взял, что я не отношусь ко всему этому серьёзно?! — голову прошибло воспоминание, ужасное дежавю. Точно такие же слова он когда-то говорил матери, убеждая, что он не безалаберен в учёбе. — По тебе видно! Чего стоит только то, что мы взялись за репетиции за три недели до концерта! — Вот только не нужно обвинять во всём меня! Нашел себе козла отпущения. Ты сам меня не трогал! — Потому что видел, что тебе херово! Знаешь, я беру свои слова обратно. Ты просто чёртов лентяй и пытаешься найти оправдание своей лени! Я смотрел прямо в глаза Сенку. Но после этих слов они заметались по сторонам. Голова начала кружиться, вокруг стало темно.