Практикант

Из-за моей внешности у меня часто возникали во взрослой жизни… недопонимания. Ещё бы, мне было двадцать четыре, и я была молодым преподавателем в одном из крупнейших университетов в Инчхоне, а выглядела при этом… ну, как семнадцатилетняя студентка своего университета. Но до случая знакомства с нашим новым практикантом я и не думала, что когда-нибудь попаду в ситуацию, способную перечеркнуть своей неловкостью все самые нелепые и курьёзные события в моей небольшой жизни. — Доброе утро, госпожа-профессор. — Доброе утро, Сонхва. — Ты сегодня отлично выглядишь... Только не это. У нашего нового грёбанного практиканта есть вертикальный пирсинг-штанга на языке и напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. — ... но в горизонтальной плоскости ты бы смотрелась ещё лучше. — дежурная ослепительно-яркая ухмылка. — А со мной — было бы вообще идеально. И такие подкаты я слышу уже полгода, стоит нам остаться наедине. Вообще в первые два месяца я через декана пыталась отказаться от привязанного ко мне практиканта: увы, меня довольно быстро обломали, доходчиво объяснив, что отец Пака Сонхва — какая-то там важная шишка, регулярно жертвующая весьма внушительную сумму денюжек в университетский фонд, так что от сыночка избавиться не получится. А про Пака Сонхва я в тот вечер прочитала в интернете много всего интересного: за образом расслабленного вечно-улыбчивого парня на самом деле скрывался настоящий бунтарь и по-настоящему сильная личность. С отцом отношения у парня были натянутые: из-за того, что он ещё в школе пошёл против воли папаши и создал свою рок-группу, Сонхва заранее получил очень много порицания. Первая слава и концерты пришли к нему в семнадцать после выступления на онлайн-площадках. Он успел засветиться в шоу "I am Singer", выиграв все этапы, кроме финала. Однако после, из-за болезни матери всё же решил закончить университет экстерном и теперь проходил практику. О нём много где ещё помнили: некоторые весьма нелестно отзывались о нём как о "выскочке", другие писали, что ему следует слушаться отца и "не выставлять семью в дурном свете", третьи ругали за то, что Сонхва умел говорить то, что думает. Сонхва стойко и мужественно принимал любую критику в свой адрес, ни разу не склонив головы и глядя на море хейта в свой адрес горделиво, с задорным оскалом, мол, "скажите мне про меня то, что я не знаю, и я, так и быть, покаюсь, и поплачусь о судьбе". Сонхва не ломался и не пытался быть кем-то другим — он всегда и везде хотел быть собой. В тот вечер рассматривая улыбчивые фото парня из прошлого я впервые подумала, как мне понравился мой практикант — ведь всё, кроме дежурного дурацкого подката при встрече, было лучше не придумаешь. Сонхва был пунктуальным и дальновидным: никогда не опаздывал, работу выполнял исправно, всегда заранее, был любознателен, а пытливый ум помогал решать мелкие появлявшиеся в нашей работе недочёты. При этом при всём Сонхва, даже сосредоточенный и серьёзный в работе, продолжал быть собой — уютным островком спокойствия и внутренней силы в море хаоса обыденности. Он словно бы весь состоял из осколков яркого солнечного света и сбивающих с ног прохладных, но ласковых ветров апреля. Неудивительно, что сдружиться с парнем, из которого ключом бьют харизма, отличный юмор и ироничное трактование классической литературы, мне посчастливилось довольно быстро. Бедой оставались эти неоднозначные подкаты по утрам и то, что в глубине самой себя, я понимала, что Пак Сонхва мне нравится. А Пак Сонхва дураком не был: он тоже догадывался, что мне он нравится, и как будто специально подливал масла в огонь, ставя жирное подчёркивание последнего своего очевидного плюса. Пак Сонхва был красивым. Будь у него отвратительный характер, чёрствое сердце или в конце концов критическая тупость — тоже нередкая человеческая болезнь — было бы проще игнорировать его внешние данные. Но из-за описанного выше и отсутствия у него вредных пороков большей части человечества, мне довольно тяжело давалось равнодушие: когда он приходил то в образе эдакого рокера из прошлого — в чёрных обтягивающих джинсах, рваных, с цепями и в массивных берцах, в кожаной куртке и облегающей майке, или становился воплощением самой элегантности — в бледной шёлковой рубашке, с рукавами колоколами, и брюках нежно-кремового цвета, мне сложно было устоять и не пялиться хотя бы изредка и украдкой. Иной раз Сонхва наглел настолько, что щеголял... в обычной одежде: белая рубашка, чёрные классические брюки. Нюанс был в том, что это был чёртов Пак Сонхва. И, разумеется, не застёгнутые верхние три пуговицы воротника рубашки и закатанные рукава, открывающие вид на изящные, всё ещё хранящие в себе силу руки, на внутренней стороне которых под бледной идеально-гладкой кожей прослеживались очертания вен, пленили своей красотой и запредельной сексуальностью. Как и упругая задница, обтянутая тканью штанов. Не думать о чём-то горячем, непристойном и точно связанным с Паком Сонхва — небеса, я не настолько не контролирую себя, но чёрт возьми! связанным Паком Сонхва, ооох! дайте мне сил, — становилось из задачи сложной, задачей невыполнимой. Я ещё в первые месяцы малодушно надеялась, что раз красивый мальчик чудом год назад избежал женитьбы по навязанному ему отцом браку, со скандалом разорвав помолвку с юной красавицей из другой родовитой и состоятельной корейской семьи, то уж здесь в университете он отыграется по полной, и мне просто нужно подождать пока... пока Сонхва надоест подкатывать ко мне, и он не переключится на других девушек. Студенток, например. Они с него глаз восхищённых не сводили: смотрели с обожанием и желанием, часто и постоянно оказывали множество знаков внимания — комплименты, подарки, флирт на грани заигрывания... На Валентинов день он получил столько шоколада, что уносил его домой ещё три дня! Ещё и возмущаться посмел, что моего подарка не видит! Гад. Стоит ли говорить, что мой рассчёт оказался ошибочным? Пак Сонхва со всеми был обходителен и вежлив, но держал дистанцию, оставаясь даже не другом — просто хорошим знакомым, — и на все подкаты к нему не реагировал, при этом продолжая упрямо таскаться за мной. Было начало солнечного мая, когда Сонхва впервые пришёл с пирсингом. Вернее, о наличии у него металлических украшений я догадывалась — рокеры часто их делают, да и проколы в ушах и на крыле носа я видела. Опять же, штангу на языке он постоянно носил. Однако я не подозревала о масштабности его увлечения. У Сонхва были колечки на брови, гвоздик на крыле носа, серёжки в ушах. И всё это удивительным образом сочеталось и смотрелось ультра-стильно. Сонхва неспешно рассказал мне о том, как его отец осуждал всё связанное с рок-индустрией, в том числе тату и пирсинг. Отец хотел, чтобы Сонхва либо стал медиком, либо унаследовал его бизнес. Сонхва решительно выбирал свой путь, даже когда было больно: пирсинг стал не просто украшением. Он стал символом протеста для него: чтобы каждое утро, проснувшись, Сонхва видел себя и свой путь. От идеи набить тату он отказался в своё время, а вот проколы и холод разнообразных украшений ему понравились. Это было тем немногим, что осталось от той его жизни. Сонхва с необычной скромностью и какой-то тихой грустью поведал мне о том времени, когда писал музыку — ему это действительно нравилось, и у него неплохо получалось. Я не стала ему говорить, что "неплохо" — было совсем не тем словом для оценки. И о том, что все три альбома Сонхва: первый, написанный им в шестнадцать, второй — в девятнадцать, и третий — в двадцать один, были у меня в избранном с постоянно-нажатой кнопкой "repeat". Строчки его песен заняли отдельное место в моём сердце и теплились там с самыми яркими из воспоминаний. Why some of stars have names, And other billions numbers? If life is memory in flames, Will all of us be buried under? Сонхва писал красивые тексты, музыку сочинял лучше, а пел — ещё лучше. Бесподобно. There is a million ways and million paths How man can live a life. And I prefer not judge, in world Where's a mirror and the time. Я предусмотрительно держала телефон на беззвучном, отвечала на сообщения с интервалом, и внутри у меня сгорали в водовороте разгорающейся страсти несчастные мотыльки, когда каждое утро меня на ступенях университета встречал дьявол в обличье ангела, с соблазнительной ухмылочкой, обещающей мне водоворот непристойного неземного наслаждения, если я только соглашусь. И вот спустя каких-то два месяца, когда студенты разъехались на стажировки, а смены в университете для преподавателей сократились из-за многочисленных отпусков, мы с Сонхва были назначены на разбор старого архива с документами. Работёнка пыльная, что в прямом, что в переносном смысле, однако возразить было нечего: и вот в течение недели мы должны были трудиться бок о бок, проверяя древние листы в многочисленных папках бесконечных стеллажей. И в один из тех жарких июльских дней я всё же решилась задать мучавший меня вопрос. — Зачем так много? Сонхва поднял на меня вопросительный взгляд, изогнув бровь красивой дугой. — Пирсинг. — пояснила я, складывая бумаги в стопку и выравнивая её парой ударов ребром о поверхность столешницы. — Ты на металлоискателе не пищишь? Сонхва на шутку никак не отреагировал, спокойно вернувшись к своим делам. Лишь бросил безэмоциональное: — Нет, не пищу. Мне нравится. — И всё же зачем так много? — поинтересовалась я снова. — У самой-то, — мыкнул Сонхва, не отрывая взгляда от какого-то документа, который внимательно разглядывал. Я возмутилась — вполне справедливо: — Не сравнивай. У меня всего две серёжки в правом ухе и три в левом, и... — я всё же запнулась под взглядом насмешливых тёмных глаз. — ... и одна в пупке. Я смутилась, когда Сонхва ухмыльнулся, вновь изгибая бровь, и довольно облизнулся, и я практически пожалела, что начала этот разговор. — И правда, — неожиданно согласился он через паузу. — Твои — на пальцах пересчитать можно. — Так ведь и твои тоже, — прищурилась я, парируя и пересчитала те, что успела заметить: — Два колечка на брови, вертикальная штанга на языке, один гвоздик на крыле носа, четыре серёжки на одном ухе и четыре на другом. Итого: двенадцать. — я победно ухмыльнулась, гордо вздёргивая нос. — Да, по пальцам двух рук не пересчитать, но я и на ногах загну — мне не сложно. Сонхва усмехнулся, убирая пряди чёрных волос за уши, чтобы ушные раковины были видны полностью. — Ну, во-первых: шесть и семь, — он чуть повернул голову влево-вправо, демонстрируя, что пирсинга в ушах у него значительно больше, чем я сказала, и поднял указательный палец. — Хорошо, — тут же выпалила я исправляясь. — Пускай и так. Всё равно выходит только семнадцать. — А во-вторых, — Сонхва ухмыльнулся, разгибая второй костлявый длинный палец, показывая "виктори". — Кто сказал, что пирсинг у меня есть только на лице? На секунду его заявление оглушило меня. Сонхва всё ещё улыбался, но в тёмных глазах читалась решимость: он сделал свой ход, разыграл все карты и теперь всё зависело лишь от моего решения. Отказаться снова? Не переходить и без того эфемерную грань? Во что превратится наша маленькая безобидная игра? Я решила не сглатывать — слюны в горле всё равно не было. — И... где же ещё у тебя есть пирсинг? Улыбка растворилась. С лица Сонхва вообще слетело всякое выражение, когда он медленно отложил документы в сторону и, не отрывая взгляда всё более чернеющих радужек от моих глаз, бесшумно направился ко мне. Моё сердце начало биться невпопад, с каждым его шагом в мою сторону всё ускоряясь и яростно стучась в грудную клетку. Сонхва подошёл совсем близко, так что ему пришлось наклонить голову, чтобы смотреть мне прямо в глаза и не сводя непроницаемого чернильного взгляда с моего лица медленно взял моё запястье, вынуждая поднять ладонь. — Считай. В следующий миг рука, ведомая крепкой хваткой, оказалась под его футболкой, плавно скользя вверх. Я не успела даже отшатнуться: Сонхва уверенно провёл моей ладонью по плоской твёрдой грудине, не сводя с моего растерянного смущённого лица взгляда потемневших, что предгрозовое небо, глаз, и остановился, позволяя прижать пальцы к горячей гладкой коже — я рискнула шевельнуть пальцами, ощущая отзвуки бьющегося где-то в глубине сильного сердца. Сонхва едва заметно ухмыльнулся, выразительно прищуриваясь, — разрез гипнотичных чёрных глаз стал обворожительнее. А затем он ощутимо потянул мою руку в сторону, вынуждая сместить ладонь чуть левее. Я невольно поперхнулась вдохом, когда пальцы с едва ли не раскалённого шёлка кожи соскочили на твёрдый выпуклый сосок. И две тёплые металлические бусины в нём. — Считай, — почти ненавязчиво повторил Сонхва. Я сипло выдохнула сквозь приоткрытые губы, порывисто облизнула губы, которые остались сухими, и практически невесомо очертила бусины кончиками пальцев: расположенные параллельно друг другу, соединённые узкой металлической перекладинкой. На пробу я подцепила и чуть оттянула одну из них — и ощутила, как Сонхва, стоящий напротив меня моментально напрягся. Волна какого-то оглушительного восторга и вожделения, захлестнувшая меня с головы до ног, была приятной, жаркой, затапливающей низ живота горячей лавой и сплетающейся в узел где-то меж тазовых косточек. — Восемнадцать. — сумела я выдавить из себя сиплое подобие человеческой речи. В чёрных глазах заклубилась тьма, и радужки приобрели настолько насыщенный чернильный цвет, что я перестала различать край зрачка: под этим волнующим всё моё естество взглядом, Сонхва чуть сместил мою ладонь вправо, и я — словно по наитию — позволила пальцами скользнуть в сторону. Когда под ними — ожидаемо-неожиданно — обнаружился ещё один выпуклый сосок с идентичными бусинами, мне пришлось прикусить губу дабы не застонать в голос... — Девятнадцать. Я шумно сглотнула, чувствуя, как щёки заливает румянцевый пожар. Я успела лишь раз коснуться бусин, когда Сонхва эффектно прищурился, не скрываясь закусив пухлую губу: он перехватил моё запястье поудобнее и надавил, предлагая спуститься вниз — медленно, даже почти ненавязчиво. Я проследила кончиками пальцев чуть выпирающий свод рёбер под тонкой гладкой кожей, когда пальцы опустились на пресс, густая краснота с моих щёк перетекла на уши, шею: мне показалось, что я вся — горю. Потому что Пак Сонхва ощущался обжигающе — раскалённо — горячим. Мышцы пресса, прячущиеся под кожей, лишь слегка выпирали, однако стоило Сонхва напрячь живот, как они стали отчётливее: это были не идеально-прочерченные из-за стероидов кубики, нет, однако касаться их было всё равно восхитительно до дрожи в руках и звёзд перед глазами: твёрдые, жёсткие, плотные, как крепкие верёвки, туго сплетённые под тонкой кожей… Я едва не захлебнулась резко-появившейся во рту слюной при дурной мысли о том, что я могла бы очертить их языком… Я слишком быстро опьянела от ощущений, растворялась в моменте, поэтому я ахнула в голос, когда мои всё ещё ведомые чужой рукой пальцы неожиданно провалились в узкую ямочку пупка. С металлическим колечком в ней. — Двадцать, — уже полузадушенно произнесла я. Колечко на ощупь было тёплое. Я обвела его пальцем — и Сонхва, приоткрыв рот от удивления, резко втянул живот в ответ и прерывисто рыкнул, стиснув зубы, когда я вконец растеряв стыд потянула колечко на себя, чуть натягивая кожу. Сонхва ещё крепче сжал моё запястье — я посчитала это за знак, что заигрываться не стоит, и уже хотела было одёрнуть руку и извиниться, когда ощутила, как хватка стала крепче — с тем лишь, чтобы удержать меня на месте. Я вскинула голову, только в этот миг осознавая, что бесстыдно пялилась на живот и таз Сонхва: в карих глазах читались голод и жажда. И оба этих чувства были до меня. Я ощущала себя косулей в свете фар — с той лишь разницей — что косуле было куда бежать. Мне — нет. Сонхва склонился ко мне, приблизившись на минимальное расстояние — меж нашими лицами осталось не более десяти сантиметров. Он жарко выдохнул мне в губы, пуская волну щекочущих мурашек — чёртовы мятные леденцы, которые он без конца грыз… И надавил ладонью, вынуждая опустить руку ещё ниже. Я шумно сглотнула, вновь опуская размутневший взгляд на выпирающий под ширинкой облегающих чёрных джинс внушительный бугор и на мои пальцы, подушечки которых уже скользнули под ремень. Сонхва громко сглотнул: я автоматически вскинула голову, успевая заметить, как вдоль горла, находящегося в опасной близости от меня, прошёлся сильно-выпирающий кадык. Я, как завороженная уставилась на крошечные бисеринки испарины, выступившие на коже Сонхва. Его длинные пальцы, стискивавшие моё запястье, неожиданно разжались. Челюсти Сонхва напротив сжал, прожигая меня взглядом, но руку отвёл в сторону, позволяя мне самой решить хочу ли я этого. И я решила. Пряжка несмотря на дрожащие от возбуждения пальцы поддалась мне удивительно легко: Сонхва ухмыльнулся мне в губы, пока наши языки мокро притирались друг к другу в самом порочном и глубоком поцелуе, из всех какие когда-либо были у меня. Наличие металлического украшения придавало сему действию какую-то пикантную перчинку. Почувствовав себя храбрее, я резко разорвала связь наших губ, тут же опускаясь перед мужчиной на колени. Пуговица и молния поддались мне с таким трудом, что я думала, что скорее лопнут штаны, нежели я смогу расстегнуть их под аккомпанемент шипения Сонхва. Однако результат превзошёл все мои ожидания. На лобке у Сонхва было небольшое полукольцо с двумя бусинами. — Двадцать один. — прохрипела я, облизывая губы, и решительным немного нетерпеливым жестом дёрнула отвороты джинс под тихий смешок сверху. Возбуждённый член вырвался из плена ткани, оказавшись вплотную перед моим лицом, и я тихо простонала, наблюдая целый ряд бусин с обеих его сторон: длинный и ровный, средней толщины, с крупной влажной головкой, на которой блестели шарики ампалланга, ниже вдоль всего ствола расположился глубокий мультиампалланг не менее чем из пяти идеально ровно расположенных украшений. — Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… — пальцы сами собой коснулись твёрдого горячего ствола, обхватывая и плотно прокатываясь по уже влажной чуть пульсирующей плоти. Сонхва беспокойно толкнулся навстречу моей руке не сдержавшись и прикусил губу едва ли не до крови. Я подняла осоловевший возбуждённый взгляд в лицо парня и услышала, как он подавился вздохом. — Видишь, я был прав… — едва прохрипел он, вцепившись пальцами в стол за своей спиной: в его раскрытых тёмных глазах только и читалось, что желание схватить меня за волосы и грубо насадить настоящий колом член. Однако, как и раньше, Сонхва давал мне выбор. И как никогда мне не захотелось мучить ни себя, ни его: я открыла рот, мокро облизывая губы и, не став предварительно ласкать, резко опустилась ртом на член. Сонхва распахнул глаза, запрокинув голову, и гортанно застонал — развязно, пошло и до одури сексуально. Длинные тонкие пальцы всё же вцепились в волосы, вынуждая вобрать всё и пропустить в горло. Металлические бусины восхитительно обожгли гортань выпирающей резью, и, я ощутила, как от влаги у меня промокло насквозь бельё — потому что я представила, как это будет ощущаться внутри. Нос уткнулся в гладкий без единого волоска лобок, задевая серёжку: Сонхва, кажется, был безупречен везде. Пахло мускусом и немного — чаем. Что ж, теперь я знаю, от чего ближайшие полгода я буду возбуждаться. Я подавилась размером Сонхва, и сверху застонали повторно, уже сладко, будто патоку по ушам разлили. Я принялась методично вбирать и выпускать член, не забывая по возможности ласкать заднюю его сторону языком: одной рукой я помогала себе, вторую сунула за бельё, прижимая пальцы к пульсирующей промежности и пытаясь унять мокрый жар меж бёдер. И уже через минуту тяжело-дышащий взмокший Сонхва резво отдёрнул мою голову от своего достоинства. Не успев себя проконтролировать, я недовольно пропищала что-то невнятное: взгляд у Сонхва сузился, и глаза его словно полыхнули двумя червоточинами ада. Теперь он действительно выглядел как дьявол: взъерошенный, расхристанный, алчущий взять то, что ему предложили без остатка. Облизнувшись, он смахнул с виска каплю проступившего пота и шально-безумно ухмыльнулся. — Достаточно, госпожа-профессор, у меня для тебя тоже сладенькое есть… — от его слов внизу у меня всё запульсировало, и я невольно захныкала, когда он одним ловким движением вздёрнул меня на ноги, прижимая к столу и притискиваясь к моей спине горячей грудью. — Не беспокойся, я позабочусь о тебе, — от соблазняющего, внушающего тона мурашки бежали по спине. Указательный и средний пальцы одной руки проскользили по моему подбородку, пока вторая методично нырнула под мою небесно-голубую хлопковую юбку с летними бабочками, вынуждая постыдно ахнуть. — Никогда не ласкала себя здесь пальчиками? — томный шёпот убивал всякое желание воспротивиться, сомкнуть ноги и осадить наглого юношу за непристойные шёпотки, однако бархатистый добрый смех ещё и выбивал почву из-под ног, когда Сонхва притворно пожурил: — Ну же. Вспомни, как всего минуту назад ты пыталась загасить это желание своей собственной ладонью. Он слегка прикусил моё ухо, влажно поцеловал чувствительную кожу за ним, пока прижимал моё безвольное разгорячённое тело к себе крепче, а пальцы уже совсем бесстыдно вели линию по влажным приоткрытым от удовольствия губам. На попытку сомкнуть их Сонхва притворно-недовольно протянул: — Госпожа-профессор, мне нравится, когда ты откровенна со мной. Я робко приоткрыла рот, позволяя пальцам изобразить недавнюю грубую ласку. Пальцы Сонхва внизу, напротив, были предельно деликатны со мной: зарываясь под бельё, толкаясь внутрь, очерчивая бусинку клитора. — Нужно, чтобы ты была очень мокрой, чтобы без проблем принять меня, — почти промурчал Сонхва, прикусывая и оттягивая кожу на моём затылке. Я охнула, дрожащими ладонями пытаясь опереться на стол. — Ты на таблетках? — послышался неожиданно серьёзный вопрос, чуть отрезвивший меня. — Да, — я повторно вобрала пальцы Сонхва в рот, посасывая их и хныча, что пока не могу получить больше. — Хорошая девочка... — похвалил меня мелодичный голос, приобретший хрипотцу. — От тебя восхитительно пахнет... Губы вычерчивали влажные завитки на вспотевшей коже. — Прижмись-ка грудью к столу — хочу тебе фокус показать. — от ехидного, обжигающего обещанием чего-то большего тона у меня свело низ живота, а затылок будто облили кипятком. Я покорно нагнулась над столом, опираясь на локти и позволяя Сонхва творить с моим телом, что ему вздумается. Сонхва опустился на колени, задирая мою юбку на поясницу, огладил мои ягодицы, поочерёдно сжимая их в жилистых ладонях. Пара лёгких пробных шлепков лишь возбудили меня сильнее, вынуждая чуть дёрнуться за повторной полулаской-полунаказанием. Сзади коротко хохотнули, прежде чем в моё жаждуще нутро вновь ворвались два слитно двигающихся длинных костлявых пальца, а на ягодицы поочерёдно обрушились уже более сильные явно выверенные удары. Я бесстыдно расставила ноги, не сдерживая стонов, и мысленно умоляя Сонхва не останавливаться. — Ты стала такой мокрой, чувствуешь? — Сонхва показательно резко втолкнул в меня уже три пальца, и те с хлюпающим звуком легко вошли глубже. — Тебе так нравится, когда я наказываю тебя? Знал бы, — взял бы с собой плеть и устроил тебе сеанс хорошей такой порки... Ты полна сюрпризов, госпожа-профессор... Я хотела было ответить ему, однако раньше чем успела, длинные изящные пальцы покинули моё нутро, и к влажным набухшим створкам прижался крупный мясистый язык с металлическим украшением. Я попыталась было дёрнуться, но одна рука Сонхва предусмотрительно легла на мою поясницу, удерживая на месте, вторая — вцепилась в ягодицу, позволяя оттянуть в сторону и "раскрыть" больше области для действий. Я застонала в голос, ногтями пытаясь поцарапать лакированную поверхность стола, когда горячий, гибкий, длинный язык напористо втолкнулся в податливое колечко мышц. Металлическая штанга из-за движения перекатилась зигзагообразным движением вперёд-наверх-вниз. Это было неописуемо хорошо. Заметив, что он удовольствия я совсем размякла и потеряла связь с реальностью, Сонхва переложил руку с поясницы на вторую мою ягодицу, и раздвинул полушария в стороны, тут же многократно увеличивая наш контакт. Его язык задвигался быстро и глубоко; словно он вдруг овладел серпентаго, но решил использовать его совершенно не по назначению; губы прижимались к моим мокрым створкам, по его подбородку — судя по влажным и непристойным звукам — наверняка текло. Это было аморально, постыдно и в высшей степени грязно — однако на мой жалобный стон, Сонхва внезапно оторвался от раскрасневшейся измученной удовольствием дырочки, и вдруг сместился ниже. Я ощутила, как металлический шарик прикоснулся к головке моего клитора, и в страшном предвкушении замерла: бедра мои, придерживаемые Сонхва затряслись; я почти наверняка могла сказать, что он ухмылялся в этот миг. Кончик языка, который Сонхва изогнул в улитку, медленно прокатился вперёд — и металлическая штанга слабо щёлкнула по моему клитору. Я застонала, ощущая короткий и концентрированный, как укол жалом, оргазм, который бесколебательно продлили длинные, бесстыдные и, кажется, не ведающие усталости пальцы. Я кинула взгляд через плечо, всё ещё плавая в остатках бурного оргазма, и лучше бы я этого не делала потому, что Сонхва скинул полурасстёгнутую рубашку, открывая мне вид на шикарное полуобнажённое тело. — Потом насмотришься, — в ответ на мой восхищённый взгляд хохотнул он, подталкивая меня к столу и рукой вытирая блестевший подбородок. — У тебя шикарная сочная задница, — почти с восторгом проговорил он мне в изгиб шеи, пальцами сминая полушария ягодиц. — Нам обязательно нужно попробовать анальный секс. Сонхва прижался ко мне со спины и оставил пару нежных поцелуев на позвонках шеи, прежде чем коснуться головкой члена моих половых губ. Для удобства он чуть приспустил собственные джинсы. Я прогнулась, вновь ложась повлажневшей грудью на стол, и Сонхва толкнулся в меня: вопреки всем ожиданиям сделал он это предельно аккуратно. И не зря. Несмотря на подготовку, я всё ещё не была достаточно растянута под Сонхва. И, кажется, вместо того, чтобы огорчить, этот факт ему польстил. — У тебя точно был мужчина? — с язвительным смешком спросил он, наваливаясь на меня, нависая сверху и лишь слегка опираясь на стол жилистыми руками, на которых поступили выпуклые вены; мне захотелось провести по ним языком. А ещё — неимоверно заткнуть Пака Сонхва. — Был, — шикнула я на него, ощущая себя, будто медицинская перчатка, натягиваемая на чужую конечность. — Сейчас я начну двигаться и ты забудешь, что был. — хрипло пробормотал мне на ухо парень. Я фыркнула ахая, когда он протолкнул свой член глубже. — Дьявол! — не сдержавшись я ругнулась. — Просто Сонхва. — тут же откликнулся он. — Обойдёмся без официоза, госпожа-профессор. Господи, он хоть иногда затыкается?! Ответ пришёл в голову моментально и я сдержалась, понимая, что если я сейчас повернусь и попрошу Пака Сонхва заткнуться, он со своей елейной улыбочкой и горящими глазами скажет: "Да, конечно, милая" и вновь встанет на колени... Поэтому я терпеливо переждала первые три-четыре осторожных толчка, однако затем... Сонхва будто сорвало якорь. Нетерпеливо набирая обороты он начал глубоко и сильно толкаться в моё податливое нутро под аккомпанемент моих стонов, которые мужчина с жадностью впитывал. Вцепившись в ягодицы костлявыми сильными пальцами, он увеличил напор, не просто вколачиваясь в меня, но и помогая мне самой насаживаться на ствол. В какой-то миг он умудрился просунуть руку к моей промежности и агрессивнее задвигался — меня будто бы пронзал мерно работающий поршень — и опустил ловкие пальцы на мой клитор. Металлические бусины словно вибрировали из-за сильных резких движений, принося неизведанные ранее ощущения и раскрывая грани недоступного ранее удовольствия. Разумеется, с таким напором со всех сторон надолго меня не хватило. Я с вереницей стонов кончила на члене Сонхва, содрогаясь и жмурясь, и позволила мужчине с рыком вгрызться мне в местечко меж плечом и шеей — в самое основание. От такого точно останется лиловый синяк. Едва всё ещё вставший член выскользнул из моего нутра я заметила багровый цвет налившегося кровью органа и рискнула сквозь усталость приподняться: все мышцы гудели, однако меня волновало другое... — Я могу ртом... если хочешь, — едва связывая слова выпалила я. Сонхва бросил на меня удивлённый взгляд, вскинув бровь, однако затем лишь благодарно улыбнулся. — Я тронут твоей заботой, но я в порядке. Ещё ни один мужчина не умирал от ненаступившего оргазма. Я мечтаю ещё хоть раз очутиться в твоём чудном ротике, однако, сегодня у меня другие планы. Я непонимающе качнула головой. — Расслабься, я же сказал, что позабочусь. — мягко улыбнулся, но твёрдо произнёс Сонхва. Он помог мне подняться — тонкая футболка-кофточка в которой я сегодня пришла окончательно сместилась, и Сонхва аккуратно снял её с меня, оставляя в одной юбке: лиф отправился к моим трусикам на край стола, отложенный предусмотрительными руками. На миг взгляд карих прояснившихся от тумана страсти глаз задержался на моём пупке: Сонхва заприметил серёжку-звёздочку и коротко огладил её, вызывая короткую щекотку и волну предвкушения. Я послала ему хитрую улыбку и закусила губу, вновь возвращая темноту прищуренным глазам. Сонхва помог мне прижаться спиной к его груди, прежде чем вновь погрузить свой член в меня: однако в этот раз, он вытянулся на всю высоту своего роста и объяв мои рёбра своими руками он чуть-чуть приподнял корпус моего тела, так чтобы я могла касаться пола лишь кончиками пальцев. Я ахнула и чаще задышала: потому что так проникновение его рельефного члена ощущалось ещё острее, каждая металлическая бусина теперь вызывала будто бы короткий электрический разряд внутри меня, и мне чудилось, будто я была бабочкой, надетой на булавку. При каждом движении, когда ампалланг проезжался по передней стенке моего влагалища, попадая по чувствительной точке, я готова была взорваться на тысячу осколков. Сонхва хрипло стонал мне в затылок, прижимаясь влажным, крепнущим напрягающимися мышцами телом и вздрагивал каждый раз, когда "я" сжималась вокруг него... Наконец, я ощутила, как из-за его быстрых движений, всё ускоряющихся вновь подхожу к своему пику — Сонхва стиснул мою грудь одной рукой, выкручивая сосок, прикусил многострадальную кожу на шее, а вторую руку вновь опустил к средоточию моего желания. Из-за позы, в которой я буквально висела на Сонхва, откинув голову на его плечо и прижавшись всем выгнувшимся телом, его член точно бил по всем чувствительным точкам, а пальцы довершали и без того сладостное испытание... Я вскрикнула кончая и вцепилась в предплечье Сонхва и его шею ногтями, однако мужчина проигнорировал это, неумолимо доласкав меня: незнакомая мне волна, которой я пыталась противиться, накрыла меня, и я с долгим воем повторно кончила, и из меня брызнул ручеек прозрачной жидкости... Мне показалось, что я ослепла на пару минут из-за черноты пред глазами, однако Сонхва довольно быстро вернул меня в реальность, когда тяжело дыша, медленно снял со своего члена. Я почувствовала, как он поднял меня на руки перенося... на другой стол. Я медленно распахнула тяжёлые веки, возвращаясь в реальность откуда-то из подпространства меж пятым и шестым измерением. Сонхва улыбнулся, хоть я и видела почти животное желание на дне его глаз: он мягко очертил самыми кончиками пальцев мой влажный висок, щёку, подбородок. — Зачем... — я хрипло закашлялась, потому что слюны у меня во рту не было. Сонхва поспешно двинулся вперёд, мокро целуя и делясь необходимой влагой. Нежно поцеловавшись и чуть смочив горло, я спросила уже без запинки: — Зачем ты сдержался? Сонхва чуть удивлённо вскинул брови. — Хочу показать тебе такое наслаждение, чтобы ты и думать забыла про остальных мужчин, — вдруг выпалил он. Сонхва склонил голову, прижимаясь мокрым лбом к моему плечу. Я тут же вскинула руки, садясь ровнее, и обняла его за шею, зарываясь пальцами в тёмные влажные волосы и ероша и без того уничтоженную нашими играми причёску. — Я могу..? — он неожиданно поднял голову, посмотрев мне в глаза с немой просьбой. Я сама потянулась за поцелуем, когда меня резко приподняли, а после я сразу же оказалась на твёрдых сильных бёдрах. Сонхва подначивающе качнул тазом навстречу: налитый кровью член, со взбухшими венами и блестящими бусинами скользнул вдоль моих половых губ, вынуждая поспешно прикусить губу. — Каталась на лошадках в детстве? — невинно спросил Сонхва, умилительно улыбаясь, но в тёмных глазах плясали ведьмовские огни. — Да. Но жеребцов никогда не седлала, — ответила я в тон, вступая в его игру без правил. Рукой я помогла себе опуститься на его почти каменно-твёрдую плоть, тут же начиная движения благодаря обилию смазки, выделившейся до этого. Упёршись руками в чужой пресс, я двигалась вверх-вниз, соблазнительно покачивая бёдрами. В какой-то момент длинные пальцы Сонхва окольцевали моё горло: я в блаженстве откинула голову назад, задыхаясь от чувства подступающей вновь эйфории, как вдруг... Щёлк. Я резко повернулась на звук и увидела Сонхва, который держал в руках телефон. — На память. — невинно улыбнулся он, поигрывая очаровательными ямочками, пока в тёмных глазах его демоны делили меня меж собой. — Ты такая красивая здесь... Я ахнула, когда он небрежно отложил телефон, обхватив мои ягодицы и толкаясь наверх, в моё всё ещё чувствительное после предыдущих оргазмов влагалище. Мои пальцы сами собой легли на его грудь: поймав ритм толчков, я поцеловала Сонхва, вновь сплетая с ним языки и выкручивая бусинки на его сосках до новых гортанных стонов парня. — Хочу, чтобы ты кончал подо мной умоляя пощадить тебя, — почти угрожающе прошипела я, вгрызаясь в кожу на его шее и оставляя там крупный засос. Ладони сами скользнули на его крепкие плечи, а потом — на горло. Сонхва послушно откинул голову, покоряясь любому ритму, который я бы избрала. — Я был бы не против, если бы ты надела на меня ошейник, — как одержимый зашептал он, и тёмные глаза горели чем-то ещё помимо страсти. Здесь и сейчас, пока я объезжала член Сонхва, по-хозяйски двигаясь на его бёдрах, пока сжимала его горло у основания, я видела это в глазах Сонхва. Откровенность, отсутствие стеснения, полное тотальное обожание. И я бы солгала, если бы сказала, что мне не нравилось видеть своё отражение на дне его карих, пронизанных возбуждением глаз. — Только если на бляшке будет "Хороший мальчик", — поддерживая нашу игру ответила я. Сонхва приоткрыл рот, сильнее стиснул мои ягодицы и умоляюще застонал. — Давай, госпожа-профессор, сделай для меня ахегао. — он особенно глубоко толкнулся в меня, коротко неверяще охнув, а я запрокинула голову и распахнула рот в несдержанном коротком вскрике, испытав самый сильный и сокрушающий из оргазмов во всей моей жизни. Меня потряхивало ещё минуты три, пока я, отходя от волн оглушительного удовольствия, лежала на Сонхва. Одежда на нас была влажной и прилипала к телам: мне хотелось одного — в душ и в постель. Желательно в обнимку с Сонхва. Чтобы потом повторить с ним всё от и до, а ещё то, что он мне тут наболтал. — Ты как, госпожа-профессор? — подал голос мой практикант, будто поняв, что я думаю о нём. — Fuuuck, — осипшим голосом ошарашенно выдала я. Сонхва зачем-то приобнял меня, устраиваясь удобнее, и покивал — я ощутила движение над макушкой. — Я в целом разделяю твоё предложение, но дай мне хоть пару минут отдыха, хорошо? Я вымученно простонала, понимая, что подкаты теперь станут только чаще, но никак не исчезнут. — Злой ты, Хва. — Ах, но я же всё равно тебе нравлюсь, разве нет? — спросил усмехаясь Сонхва. Я ударила его по руке, но прижалась ближе к груди, с удивлением отмечая, как сердце Сонхва забилось чаще и сильнее, поднимая волну ласкового тепла где-то у меня внутри. Легко вскинув руки, он начал рисовать невидимые круги на моём животе, пока нас не окутала уютная тишина. — Ты же пойдёшь со мной на свидание? — вдруг встрепенувшись через какое-то время, беспокойно дёрнулся Сонхва. Я смерила его удивлённым взглядом, недоверчиво косясь на взъерошенного черновласого юношу. — А надо? — неуверенно почему-то прошептала я, на миг отводя взгляд. — Это разве всё не на один раз? Когда я рискнула вновь посмотреть на Сонхва, возмущение на его лице оказалось столь очевидным и столь забавным, что я невольно начала хихикать. — Я такой смешной, что ли, госпожа-профессор?! — в негодовании прошипел уязвлённый юноша, как недовольный кот. — Ну, уж извини, что не все могут быть такими серьёзными занудами как ты! Я между прочим... — претенциозно начал было он и тут же сдался, выпаливая: — ... ты мне нравишься! Я прикрыла рот, досмеиваясь и жмурясь. — Ладно-ладно! — я вскинула руки раскрытыми ладонями к нему в жесте примирения. — Извини! Просто ты бы видел себя со стороны... — на губах сама собой возникла широкая улыбка, которую я оказалась не в силах согнать. — Я согласна на свидание. Но без секса. — я кокетливо подмигнула парню. Сонхва интуитивно считал мой настрой, возвращая тёплую искреннюю улыбку, не похожую на его предыдущие обольстительные ухмылки: после того, как назревавшая меж нами бомба страсти всё же взорвалась, мы вопреки всему оказались не в обломках стыда и разочарования, напротив — меж нами появилась эдакая медовая мягкая нежность, желание протянуть друг к другу руки уже в желании иного соприкосновения, первые лёгкие мостки доверия выстраивались на глазах. — Принято. — тут же согласился Сонхва, и всё же игриво подмигнул мне в ответ: — Я тоже не сплю с девушками на первом свидании. — я усмехнулась, покачав головой. — Выбери дату, а я всё организую. — Хорошо. — кивнула я, предварительно одевшись, со вздохом собираясь вернуться к тому, чем нам изначально нужно было заняться: к стопкам документов, когда услышала за спиной неуверенное и оттого более тихо-произнесённое: — И ещё... если можно... — пробормотал Сонхва, через силу, будто слова давались ему с трудом. — Да? — вежливо кивнула я, подталкивая его к очередной ошарашивающей откровенности: — Можем сегодня пообедать? — выпалил на одном дыхании Сонхва, сжав руки в кулаки и в тёмных морионовых глазах заблестели солнечные блики. — Я бы хотел немного больше узнать о том, что тебе нравится. — добавил он, поясняя: — Ну, кроме виолончели, старых детективов и макраме. Я ненадолго застыла, мысленно слегка подвисая и гадая, когда это юноша успел проследить за моей личной жизнью и почему это не пугает меня, хотя должно. — Ты — сталкер? — наконец напрямую с удивительным спокойствием спросила я. Сонхва ахнул, открывая рот и забавно вскидывая брови, по-совиному распахнул в испуге глаза. — Что?! — хрипло воскликнул он. — Нет! Боже, конечно, нет! — тут же искренне ужаснулся он, приложив руку к груди. — Я видел твоё выступление на прошлом фестивале, про детективы — очевидно, ты часто оставляешь одну-две книги в подсобке, а макраме — та лектор из смежного хвасталась в ординаторской кошельком, который ты ей сделала. — Значит, мистер Детектив... — я послала ему лёгкую улыбку, тут же получая ласковый как послеполуденное солнце поцелуй в ответ. — Ну, если хочешь, госпожа-профессор... Возле спортивного зала на первом этаже есть душ, если ты, конечно, хочешь. Я схожу после тебя. — Душ — нам действительно необходим. За всей этой суматохой я совершенно забыла, что вечером отключила режим "без звука" на своём телефоне, поэтому когда на весь архив заиграла песня "Eternal Galaxies" из первого альбома Сонхва, мы оба уставились на гаджет с кардинально разными эмоциями: у Сонхва на лице было откровенное удивление, у меня — смущение. — Ого. А ты и не говорила, что ты — фанатка этого парня... — с ехидством раздалось из-за моей спины, когда я метнулась судорожно выключать звук. Я повторно простонала, понимая, что влипла по-настоящему крупно. И что странно — мне это наоборот нравилось.