Сжечь их всех!

Элейна IV Она понимала, что ее ложь долго не проживет. Среди Ланнистеров, конечно, было полно блондинов, у некоторых цвет волос оказывался светлее привычного для лордов Запада золота, но ее волосы были словно отлиты из чистейшего серебра. У Ланнистеров иногда рождались дети с бирюзовыми глазами, у некоторых они даже носили лиловый оттенок — но у нее был чистый валирийский пурпур. Пока ее спасало то, что никто из Железнорожденных особо в нее не вглядывался, даже Теон проводил куда больше времени на палубе, чем с ней. Да и освещение в каюте оставляло желать лучшего. Но как только они прибудут к цели, все рассыплется в пыль. Если только она не придумает, как замаскироваться. Обыскав всю каюту, она нашла бутылки с вином и оливковым маслом — и попыталась с их помощью покрасить волосы, чтобы они стали как можно темнее. Результат… Он оказался совсем не таким, какого она ожидала. Но так она приобрела хоть какое-то сходство с родственниками Ланнистеров. Один раз Теон вошел в каюту как раз тогда, когда она выливала масло себе на голову. Хорошо, что она делала это, забившись в угол и закрывшись одеялом, так что он даже не обратил внимание на то, чем она занимается. Слава богам… Вот только масло, после того, как она открыла его, быстро застывало и уже почти не могло ей помочь. Ладно, докраситься можно и вином. Вот только что делать с глазами? Отводить все время взгляд ей наверняка не дадут. Самый простой способ — носить повязку из ткани. Но как это объяснить? Лучше всего настолько правдоподобно, чтобы был хоть какой-то шанс… Она высунулась из окна и плескала соленой водой в глаза, пока могла терпеть жжение и боль. Плескала — и молилась, чтобы краснота глаз отвлекла внимание от их цвета. Было трудно, конечно — после этой «процедуры» она видела вокруг одни расплывчатые пятна и с большим трудом сумела разглядеть себя в зеркале. Грейджой заглядывал в каюту примерно раз в час, чтобы посмотреть, как она поживает. И когда он заглянул в очередной раз, она с трудом успела закрыть окно. — Качка замучила? — усмехнулся он, а потом вгляделся повнимательнее, нахмурился: — Эй, чего это с тобой? — Я… — она постаралась съежиться так, чтобы он не мог посмотреть ей в глаза. — Я должна сказать… у меня… болезнь… — Ты что, заразная? — брезгливо поинтересовался он и ей не хотелось задумываться о том, о какой именно «заразе» он говорит. — Не совсем… Просто мои глаза… Они очень чувствительны, милорд… Но это не заразно… — она старалась говорить максимально дружелюбно. Грейджой явно испытывал слабость к тому, чтобы его уважали и она готова была называть его «милордом», «капитаном», да хоть «вашей милостью», чего уж там. Лишь бы он сделал так, как ей было нужно. Интересно, где она научилась так манипулировать людьми? — Ну-ка объясни, — потребовал он. — Я… Я не могу быть на свету, лорд-капитан. Мои глаза очень болят… Я обычно закрываю глаза повязкой из тонкой ткани, которая меня защищает и я могу видеть сквозь нее… Я потеряла ее там, в башне, когда убегала от ваших людей… Мне подойдет любая ткань, но если она будет слишком толстой, я не смогу видеть. Грейджой, кажется, усмехнулся. Или нахмурился? Перед глазами все плыло, различить выражение его лица было невозможно. — Так ты глаза что ли завязать хочешь? Он пытался заигрывать с ней едва ли не при каждом разговоре и ее уже начало от этого слегка подташнивать. В этот раз она ничего не ответила и в воздухе повисла неловкая тишина. — Черт с тобой, ладно, — вздохнул он. — К утру мы дойдем до Лордпорта, ветер попутный… Возьми ту тряпку со стола, если хочешь. Элейна не была уверена в том, поверил ли ей Грейджой или заподозрил что-то неладное… Но ей хотелось верить, что Семеро все-таки проявили к ней свою благосклонность, несмотря ни на что. — Благодарю вас, милорд. Вы очень добры со своей пленницей. В ответ он хмыкнул и зашел в каюту, с кряхтением подтянул к себе стул, сел на него. И ей стало любопытно, чего он собирается делать. Подходить она, конечно, не стала, просто смотрела краем глаза. Резь уже начал проходить и мир вокруг становился четче и яснее. Грейджой снял с шеи маленький ключ и подтянул к себе один из сундуков. Когда он открыл его, она не столько увидела, сколько догадалась, что именно там лежит. Руки. Металлические руки. Каждая из которых представляла собой руку скелета. Грейджой, продолжая что-то бурчать себе под нос, повозился какое-то время с ремнями, обматывавшими его левый локоть, потом снял протез кисти. К тому времени Элейна достаточно проморгалась от соленой воды и смогла рассмотреть, насколько богат выбор рук у капитана корабля. Некоторые сверкали золотом (или, скорее, позолотой), некоторые были просто железными, одни могли служить держателями для оружия или щита, другие, отлитые в более расслабленной позе, очевидно, были просто для красоты. На мгновение она разглядела даже саму «укороченную» руку Теона — он потерял только кисть, где-то дюйма на два выше запястья. Каждая из рук имела конец в форме чаши, которая надевалась на обрубок, а затем Грейджой притягивал ее несколькими кожаными ремнями к локтю. — Что, интересно? — не оборачиваясь, бросил он, и она вздрогнула от неожиданности. И торопливо отвела взгляд, чтобы не дать ему повод всмотреться в нее повнимательнее. Ну а что ей еще оставалось делать? Нужно же было чем-то убить время до конца плавания. На Пайке, возможно, у нее будет, чем заняться. По крайней мере, она на это надеялась. — Немножко, — призналась она. — Ну, если ты ждешь от меня какого-нибудь великого рассказа о том, как я один дрался против десятерых, а одиннадцатый подкрался сзади и оттяпал мне руку, то выкинь из головы эти девчачьи бредни. Я всего лишь решил выпендриться перед братвой и вышел на бой с двумя топорами. А щит брать не стал. Дурак был. Что из этого вышло, ты видишь сама. Когда это было? Года четыре назад или около того. Он с кряхтением затянул еще один ремень. — Но почему… Почему скелет? Чтобы врага напугать? — она все-таки не удержалась от этого вопроса. — Хе, — усмехнулся Грейджой. — Ты не поверишь. Этот набор хваталок мне вручил мой добрый отец. В качестве свадебного подарка. Как знак того, что женившись вопреки его воле, я для него умер. Внезапное осознание того, что Теон, оказывается, еще и женат, моментально выбило ее из колеи. Теперь, после всех своих намеков в ее сторону, он казался ей еще более развратным и похотливым, чем раньше. Хотя… Кто знает, может она сможет обернуть это себе на пользу. Возможно, у нее даже получится договориться с его женой и она даже поможет «сопернице» сбежать. Просто назло мужу. Возможно… — Если ты насчет жены хотела спросить, она мертва, — бросил Грейджой, продолжая возиться с железной рукой. Он сказал это так спокойно, словно говорил: «сегодня будет дождь». Но она уже научилась разбираться в чувствах людей и слышала в его равнодушном, на первый взгляд, голосе подавленную боль и горечь утраты. И это не только разрушило ее хороший, как ей казалось, план, но и заронило в ее душе зерно сочувствия и даже симпатии к Теону. А это уже опасно. К Визерису она тоже испытывала симпатию. И чем все закончилось? Сейчас сочувствие к похитителю может очень сильно помешать побегу. Или… Это может спасти ей жизнь. — А могу я спросить… Как? — робко поинтересовалась она. — Что ее убило? — Твой беззубый король, если тебе интересно, — в ровном голосе Грейджоя показались первые ростки злости, которые с каждым следующим словом вылезали все дальше. — Если бы он просто напал, как в прошлый раз… Тогда гибли бы мужчины, а не женщины с детьми… Воины, моряки, налетчики… Но не дети. — Мне очень жаль, — она не очень поняла, о каких детях он говорит, но все равно сказала это. — Ладно, — Грейджой почесал нос и немного успокоился. — Хватит о Даре. Скоро причаливаем, пойду к своим людям. К нему моментально вернулись обычная уверенность и самодовольство. Неужели она так обманулась в этом человеке? Какая-то ее часть по-прежнему испытывала к нему сочувствие. Но намного большая часть, та, что больше всего хотела избежать пыток, увечий и иного вреда в плену у Железнорожденных, просто свернула листок с полученной информацией и отложила ее на полку. Если понадобится — она пустит ее в дело. И только когда Элейна осталась одна, она задумалась о том, куда именно она хочет сбежать. На Драконий Камень, где ее будет насиловать сумасшедший брат? Где ее будет втягивать в свои заговоры придворная знать? Где холодная и неприветливая мать будет видеть в ней племенную кобылу, которую нужно было повыгоднее продать? Конечно, здесь она тоже была живым товаром, который требовалось на что-то обменять, но она была благодарна Грейджою хотя бы за то, что он позволил ей закрыть глаза тканью. И она могла не показывать никому своих слез. --- Остаток путешествия прошел для нее как в тумане — в первую очередь потому, что у нее теперь едва ли не все время были завязаны глаза. Она знала, что Грейджой по-прежнему регулярно к ней заглядывает, в основном, по шагам и скрипу двери. Но он больше ничего ей не говорил, а она не спрашивала. Через некоторое время после того, как судно причалило к берегу, ее вывели из каюты и провели по трапу. С берега доносились радостные возгласы и аплодисменты, пока Железнорожденные вытаскивали из трюма какие-то тюки и ящики. Понятно, они были рады добыче. Вот только какая богатая добыча могла найтись в Светлом замке? Железные острова пахли морем даже сильнее, чем корабельная каюта, в которой она провела последние дни. Сначала ее вели по пристани, потом посадили на коня, которая скакала по ужасно неровной и узкой тропе. Замок Пайк находился недалеко от Лордпорта, на самой высокой точке одноименного острова — это она знала из книг. На карте он находился совсем рядом. Здесь же ей казалось, что они скачут целую вечность. Но здесь хотя бы запах рыбы и соли так не лез ей в нос, как там, в порту. Она очень на это надеялась. И напрасно. В конце концов, ее сняли с седла и провели в прохладную тень замка. Грейджой провел ее по длинной извилистой лестнице, ведущей наверх, а потом заставил встать перед кем-то на колени. — Это еще что? — услышала она холодный, грубый и властный голос. — Моя пленница из Светлого замка. — Из Фарманов? — Нет, отец. Из Ланнистеров. Гостила в замке, когда мы напали. Пряталась в одной из башен. Как видишь, пряталась плохо. — Хе… Она что, слепая что ли? — услышала Элейна еще один голос, как ей показалось, женский. — Нет, — возразил ее похититель. — Просто глаза у нее больные. Не выносит дневного света — как глянет на солнце, так глаза сразу опухают и краснеют. Я сам охренел, когда увидел такое в первый раз. Кровь прямо водопадом течет, как слезы. И воет она при этом, как сирена морская… «Да что ты несешь?» — подумала Элейна. Она ничего такого не говорила, он сам все это выдумал. Зачем? — Хм… — донесся до нее грубый голос. — И как тебя зовут, девочка? — Ланна, — ответил Теон раньше, чем она успела подать голос. — Рот закрой, — огрызнулся старший Грейджой. — Я ее спрашиваю. — Ланна, милорд… То есть, ваша милость, — поправилась она. Раз уж Бейлон Грейджой возомнил себя королем, можно было ему и подыграть. — Ланна Ланнистер? — Да, ваша милость. — Хе! — снова усмехнулась женщина. — А я-то думала, что у отца Харлана Харлоу с фантазией туго было! Элейна тихонько заскулила, словно ее и в самом деле задела насмешка над выдуманным ей самой именем. Так или иначе, это выглядело правдоподобно. А изображать фальшивый страх и растерянность ей не приходилось. — Никогда не слышал о такой… Значит, и цена ей ноль, — прорычал Бейлон. — Поди, очередная хрениюродная сестрица какой-нибудь золотоволосой сучки… Сердце Элейны забилось в удвоенном темпе. Она же представилась сестрой самого Ланселя Ланнистера… Почему же Теон ничего не сказал отцу об этом? — И из-за этой белобрысой сучонки ты прибил Эйрона Гудбразера? — продолжал самозваный король Железных островов. — Я давно уже не ожидаю от тебя ничего хорошего, Теон, но ты все равно продолжаешь меня разочаровывать… Рука Теона на ее плече сжалась еще крепче. Теперь она понимала его гораздо лучше. Она была рядом с его отцом меньше минуты — и уже прекрасно понимала, как они относятся друг к другу. — Хрен с тобой. Отведи ее в Кровавый замок и посели где-нибудь. Под твою ответственность. Надеюсь, когда львы полезут к нам на случку, эта девка хоть чем-то пригодится. Может, лучше просто прибить ее в назидание другим лорденышам, которых мы наловили? Чтобы они, значит, лучше своих сородичей просили не лезть к нам… Глаза Элейны под повязкой распахнулись во всю ширь. Такого она точно не ожидала. Может, ей просто стоило с самого начала врать хоть немного правдоподобнее? Например, назвать себя дочерью Фарманов? Или Редвинов? Все шло совсем не так, как она думала… — Ладно, — сказал Теон, поднял ее на ноги и куда-то повел. А Элейну начало трясти — ей казалось, что каждый шаг приближает ее к плахе. Она даже пыталась дернуться в сторону, но что она могла поделать… Смерть казалась неминуемой. Она понимала, что либо умрет Ланнистером, либо скажет правду — и тогда они точно ее убьют. Из разговоров с Теоном она ясно поняла, что Визериса Грейджои ненавидят даже сильнее, чем лордов Запада. Ее вывели на открытый воздух, а затем она тихо вскрикнула, когда пол под ней вдруг закачался из стороны в сторону. Действуя на чистых инстинктах, она сдернула повязку с глаз, забыв о своей легенде — и застыла на месте в ужасе. Они стояли на длинном веревочном мосту, который раскачивался туда-сюда под порывами ветра. Очень, очень сильного ветра. — Успокойся, — буркнул Теон, не оборачиваясь и не выпуская ее руки. — Просто шагай за мной и не смотри вниз. — Тебе легко говорить, — чуть слышно пробормотала она и, собрав все силы, сделала первый робкий шажок. Сколько времени занял путь по этому страшному мосту? Ей казалось, что целая вечность. И она не смогла сдержать радостного вздоха, когда эта вечность подошла к концу и она снова почувствовала под ногами каменистую почву. Впереди было еще одна островная крепость. — Ты глаза-то прикрой, — напомнил ей Теон и она тут же повиновалась ему. Хотя и задумалась: «А чего это он так заботится о моих глазах?» Дальше она шла, как и раньше, ощупью. Теон провел ее вверх по лестнице, туда, где у Железнорожденных были «гостевые комнаты». Потом втолкнул ее в одну из дверей, зашел туда же сам и запер дверь на засов. Она ожидала чего угодно, но только не того, что последовало дальше. Оставшись с ней один на один, Грейджой вздохнул и совершенно серьезным тоном, без малейшего намека на заигрывание или бахвальство, произнес: — Ладно, принцесса, хватит комедию ломать. Элейна застыла на месте, словно его слова превратили ее в камень. Она как-то сразу поняла, что возражать или спорить здесь бесполезно. Он все знал. И знал явно давно. — Когда вы… узнали? — тихо спросила она, стаскивая бесполезную повязку с глаз. — Я заподозрил неладное, когда увидел, как ты голову вином поливаешь. Ну а когда ты про глаза свои больные болтать начала… Я, знаешь ли, из тех, кто помнит цвет женских глаз — полезная вещь, если что. Вот и я вспомнил, что у тебя они лиловые. Тут уж все стало понятно, — объяснил он, широко улыбаясь. А она краснела от стыда за свою неумелую ложь, за то, что не смогла ни придумать что-нибудь убедительное, ни замаскироваться как следует. — Если вы знаете, кто я… Почему помогаете мне это скрыть? — спросила девушка. — Я думаю, ты сама уже все понимаешь, — Теон присел на край кровати. — Ты — самый ценный наш улов и самый бесценный мой козырь. Лучше всего тот кусок говна, которого ты называешь братом, не будет знать о том, где ты, пока сам не соберется к нам в гости… Но главная причина не в этом. Знаешь, в чем? Я ненавижу своего отца. Элейна задумалась. — И я должна буду… — И не только я ненавижу, — продолжал он. — Многие. И с каждым днем больше. Из-за этого недоумка мы все в глубокой заднице. Но если я раскрою тебя сейчас, он объявит твою поимку своей заслугой. Уж он придумает, как. Может сказать, что его шпионы узнали о приезде принцессы на Светлый — и он лично отправил за ней целый флот. Или что я сам не знал, кого поймал, а он раскрыл мне, дураку, глаза… Короче, хер ему, а не тебя. — Так значит… — медленно проговорила она, осторожно садясь на стул напротив кровати. — Вы хотите раскрыть мою поимку позже… И взять всю славу от похищения принцессы Таргариенов себе? — Именно. — А иначе ваш лорд-отец присвоит все ваши успехи себе? — В точку. — А зачем ему это нужно? — Я же сказал, что его многие ненавидят. Он вообще любит записывать любую хорошую новость в свои личные достижения. Чтобы власть не потерять. Но в его положении… Ему это уже не поможет. Короче, мой отец — не жилец. А тебя я представлю всему миру, чтобы заставить твоего братца отступить. И стану героем, — Теон гордо ухмыльнулся. — Не знаю, в курсе ты или нет, но своих королей мы выбираем сами, на вече. И если я хочу сесть на Морской трон, мне недостаточно быть старшим сыном своего отца. Я должен прославиться так, чтобы затмить сестру, дядю и остальных. Вот оно что. Она была всего лишь фигурой в чужой борьбе за власть. А ведь она уже поверила, что сама способна манипулировать другими… Считала себя такой умной, думала, что может заставить других делать то, что нужно ей… Или все-таки может? — Если мне причинят хоть какой-то вред, Визерис не отступит, — сообщила она, прищурив глаза. И Теон… да, он смутился. — Э… Да. Я знаю. Поэтому я буду хорошо к тебе относиться. — И если ваш отец раскроет меня раньше времени… Если хоть кто-то раскроет меня раньше времени, вашим планам настанет конец, так? — Да… — вынужден был признать Теон. И она, наконец, смогла улыбнуться, не пересиливая себя. — Получается, что моя жизнь в ваших руках… А ваше будущее в моих. Элейна увидела, как Теон открыл было рот, чтобы одернуть ее… И закрыл, так ничего и не сказав. А в его глазах… Да, он действительно испугался. Испугался того, что она может легко и просто разрушить все его планы. Естественно, ему было чем ответить на ее угрозы, но он все равно пусть немного, но побаивался ее. И это было хорошо. --- Эймон V Он обратил внимание на то, что со дня возвращения из Сумеречного Дола Эртура словно подменили. Интересно, что его заставило так измениться? Так или иначе, с того дня, как лорд Башни Радости стал носить имя Блэкфайр, Эртур Дейн стал… Эймон не мог подобрать точное слово. Живее, что ли? В первый же день он собственноручно провел уборку в своей комнате. И — Эймон мог в этом поклясться — даже напевал при этом! А потом несколько дней потратил на то, что обыскивал все свои тайники и выливал их один за другим. А его, Эймона, просил убрать из замка всю выпивку и больше ее не привозить. Даже если он будет жаловаться, кричать и умолять. Эймон эту просьбу выполнил без колебаний. Сам он спиртные напитки попросту ненавидел — после того, как несколько лет любовался на то, как зеленый змий медленно убивает Эртура. Он честно хотел радоваться переменам в ему жизни. Радоваться, плакать от счастья и обнимать его крепко-крепко. Но он не мог. Где-то глубоко внутри него жил противный, ноющий страх, от которого он никак не мог избавиться. Страх перед причиной, заставившей Эртура измениться, и перед тем, куда эти изменения могли привести. Своего пика этот внутренний страх достиг тогда, когда Эртур стал перетаскивать в его покои свои любимые книги. Даже во время запоев сир Эртур любил читать и мог цитировать целые главы из своих любимых творений наизусть. А теперь вдруг такое. Взял и притащил полный ящик книг в солярий Эймона и с грохотом поставил его прямо на стол. — Это что? — Это тебе! — улыбнулся старый рыцарь и начал доставать из ящика одну книгу за другой. Эймон взял одну из них наугад — и не поверил собственным глазам. — «Жизнь сира Дункана Высокого»… «Основы и правила турниров»… Постой! «История донимерийского Дорна и его королевств»… Эртур, но это же все твои любимые книги! Зачем ты принес их мне? — А зачем они мне? — пожал плечами Эртур. — Я столько раз перечитал каждую из них от корки до корки, что можешь назвать наугад любую страницу и строку — и я тут же прочитаю ее по памяти. В последнее время я их в лучшем случае пролистываю, чтобы еще раз убедиться в том, что я все верно помню. Нет, мне эти книги больше ни к чему, они лишь занимают место в моем шкафу. Пусть они побудут у тебя. Он улыбался, но его улыбка была… не очень естественной. И Эймон громко хлопнул ладонью по обложке четвертой книги, которую Дейн достал из ящика. — Эртур, — его голос дрогнул. — Скажи мне правду… С тобой что-то не так? Ты… ты бросил пить. Нет, я правда очень этому рад и я горжусь тобой, правда… — ему было неловко глядеть в улыбающееся лицо Эртура. — Но я знаю также со слов мейстера Томмена, что ты пишешь даже больше писем, чем раньше… — он чуть было не сказал «когда напивался. — Но адресованы они не лордам-интриганам, а твоим старым друзьям… соратникам… родным… А теперь еще и даришь мне… Все это. Свои любимые книги. Скажи мне правду, Эртур. Что с тобой? Ты ведешь себя так, как будто… Хочешь закончить все дела в этом мире. Он осекся, заметив, как на лице Эртура промелькнула тень. Очень знакомая… И почувствовал, как его сердце провалилось в пятки. — Нет… Нет, Эртур, только не говори, что… — Я уже не молод, — грустно улыбнулся Эртур. — Мне уже почти пятьдесят и я… Я плохо обращался с этим телом. В молодые годы я неустанно тренировался как рыцарь и как твой десница… А потом Железнорожденные терзали его голодом и пытками. Потом я годами накачивал его вином, терзал горечью, лишал сна из-за… бессмысленных дел… — Эртур вздохнул. — Ты был прав насчет Визериса. Мы пока ничего не можем сделать против него. Я надеюсь, когда-нибудь боги станут более благосклонны к нам. Но я больше не стану тратить время и силы на бессмысленные письма всяким дуракам. Эймон изо всех сил пытался восстановить самообладание. По крайней мере, Эртур не был болен чем-то неизлечимым. Он слышал о том, что люди, дожившие до преклонного возраста и никогда не жалующиеся на здоровье вдруг угасали в считанные дни. И чаще всего, уже зная, что их жизнь подходит к концу, вели себя в точности так же, как сир Эртур сейчас. Тем не менее, Эртур был прав — он и в самом деле уже миновал свои молодые годы. А пережитые страдания и пьянство превратили его из пятидесятилетнего мужчины в старика, выглядевшего на шестьдесят с лишним. Эймон со вздохом стал помогать ему выкладывать книги на полки, разложить их как следует он решил потом. — Эртур, — осторожно начал он, когда ящик остался пустым. — Ты же знаешь, что мне можно говорить все, что угодно. Если с тобой что-то произошло… плохое или хорошее… Прошу, не надо от меня это скрывать. — Конечно, я знаю, — рассмеялся Эртур. — Если есть что-то, о чем мы пока не успели с тобой поговорить… Так это о том, как ты теперь будешь жить со своим новым именем. И как скажешь об этом своим людям. — Я постарался подстелить как можно больше соломки, — Эймон старательно вглядывался в одну из бухгалтерских книг, куда записывались данные о собранном урожае. — Тем не менее, многие люди уже все знают. И реагируют, мягко говоря, неоднозначно. Но я обратил внимание на то, что ты не заменил ни одного знамени или щита, несмотря на то, что… — Эртур попытался подобрать более корректное определение, — …корона не поскупилась на то, чтобы снабдить нас новыми? — Ты прав. Пусть я буду Блэкфайром для всей страны… кроме своих собственных владений. — Может, так действительно будет лучше, — задумчиво ответил Эртур. — Нет, — криво улыбнулся он. — Я не согласен. Глупая отговорка. Визерис… Я до сих пор не понимаю, как он вообще протолкнул саму идею… — На самом деле возрождение вымерших домов, даже теми, кто не имеет к ним никакого отношения, — начал Эртур, — это обычная практика. Никто не запрещает знатному лорду основать новый дом с именем и гербом, принадлежавшим кому-то другому, но по той или иной причине утратившему их. Такое практикуется чаще, чем мы можем себе представить. Однажды я даже услышал мнение о том, что дом Старков из Винтерфелла, какой мы знаем, на самом деле возник всего за пару веков до Эйгона Завоевателя. И что его основали люди, никак не связанные с теми, кто строил Стену и правил Севером во времена Долгой ночи. Но никто и не думает сомневаться в том, что Север по праву принадлежит Старкам. — Кто тебе это сказал? — Один пьяный мейстер, который уверял меня в том, что не один род не может существовать и удерживать власть в своих руках восемь тысяч лет… Так и здесь. Претендентов на название и герб Блэкфайров больше не осталось и Визерис просто этим воспользовался. — Уфф… Лучше бы они так и остались без хозяина. Я все равно буду ставить свою печать с башней и розой. И флаги оставлю старые. И щиты своим воинам перекрашивать не буду, — решил он. — А разве ты не сам говорил о том, какой у тебя никчемный герб? «Придуманный глупым мальчишкой, который не понимал, как устроен мир»? Чьи это слова? Слова были его. И произносились далеко не единожды. «Может, теперь, когда у меня его забрали, я понял, как сильно он мне нравится…» Он не сказал этого вслух. Но поймал себя на том, что начинает понимать своих родителей. Конечно, они поступили, мягко говоря, по-дурацки, но то, как они восстали против всех приказов безумных тиранов и несносных лордов, решив жить свободно и вместе, чего бы то ни стоило… Он правда их понимал. Они поступили глупо и эгоистично, но он их понимал. И они, очень может быть, чувствовали со своей запретной любовью то же самое, что и он. — Помнишь ту одежду, которую мне дали? — спросил Эймон вместо этого. — Я ее сжег. — И правильно, — улыбнулся Эртур. — Красный тебе все равно не идет. — Это да, — ответил на его улыбку Эймон. — Синий и черный, как по мне, куда лучше. Так и буду одеваться. Как же приятно, оказывается, было вот так просто сидеть и разговаривать, подшучивать и издеваться над Визерисом… — Что ж, милорд, — немного посерьезнел Эртур. — Я ведь хотел кое о чем попросить… — Проси что хочешь, Эртур, — пожал плечами лорд Блэкфайр. Эртур очень нечасто обращался к нему с просьбами, а если и обращался, то никогда не просил чего-то многого. И в этот раз, он был уверен, не попросит. — Я хотел позвать в Башню Радости кое-кого в гости. А вот это уже странно. Эртур был почти таким же необщительным одиночкой, как и он сам. У него было не меньше причин не доверять тем, кто сам пытался сблизиться с ним. Но раз уж Эртур вдруг решил изменить своим привычка, Эймон и не думал ему мешать. Хочет двигаться дальше — он будет этому только рад. — Я только за. Кого вы хотите позвать? Я пошлю воронов. — Спасибо, Эймон. Я хочу позвать двух человек. Леди Гвинет Айронвуд и лорда Сэмвела Тарли. Эймон подозрительно прищурился. — Ты, я надеюсь, не собираешься меня женить? Младшая дочь лорда Андерса еще совсем ребенок… Он знал, что рано или поздно ему придется связать себя узами брака, но теперь, после всей этой истории с Блэкфайрами, он не без основания опасался, что любой брачный союз превратит его в пешку в чужих руках. — Нет, — успокоил его Эртур. — Я ищу пару не для тебя, а для себя. Эймон ничего не ответил, но выражение его лица, должно быть, было красноречивее любых слов, потому что Эртур рассмеялся. Рассмеялся так, как не смеялся уже много лет, стуча ладонью по столу и чуть не падая со стула. — О, Эймон… Видел бы ты сейчас свое лицо… Я не дочь Андерса хочу пригласить, а его сестру, в честь которой он и назвал свою младшую девочку. Мы с ней ровесники, но она так и не вышла замуж после трех неудачных помолвок. А ведь в молодости мы с ней часто переписывались и я даже пытался за ней ухаживать, пока не присоединился к Королевской гвардии. И сейчас я хочу пригласить ее в гости, вспомнить нашу дружбу, нашу молодость… И, возможно, обсудить планы на будущее. Эймон слушал и кивал, его лицо было спокойным, как всегда. Но внутри он ликовал. То, что Эртур решил, наконец, остепениться и жениться, было колоссальным шагом вперед по сравнению с тем, каким он выехал из Сумеречного Дола. Даже если это супружество не выйдет за рамки жизни под одной крышей и долгих разговоров перед сном… Эймон готов был перевернуть небо и землю, чтобы помочь Эртуру измениться к лучшему… и не сорваться. Возможно, ему самому придется долго и упорно упрашивать лорда Андерса дать согласие на этот брак. А отношения у них были, мягко скажем, прохладные. И не столько даже из-за того, что Эймон считался человеком Фаулеров, Айронвуды контролировали Костяной Путь, второй важный переход через Красные горы. Который заметно захирел после того, как Эймон навел порядок на Принцевом Перевале и торговцы все больше перемещались туда. Возможно, ему придется поделиться подорожными сборами. Возможно — отправить своих людей для очистки Костяного Пути от разбойников. Пусть это будет приданым за руку Гвинет Старшей, чтобы она согласилась выйти именно за Эртура. Ради него он готов был совершить и не такое. — А Тарли? — вспомнил он о втором госте сира Эртура. — Я видел его только мельком… Но, готов спорить, узнал его лучше, чем ты, хоть ты и сидел с ним весь вечер. — Ты все такой же прямой и жесткий, Эймон, — усмехнулся Эртур. — Лорд Тарли — хороший человек. Я хочу, чтобы вы познакомились, мне кажется, вы с ним должны поладить. Кто знает, он может, как мне кажется, стать твоим лучшим союзником. Опять союзники? Эртур же сказал, что завязал со своими «гениальными» планами свержения короля. Сколько можно уже… — Эртур, мне не нужны союзники. — Я понимаю. Даже если ты не стремишься к трону, твои враги никуда не денутся. И у твоих детей тоже будут враги. А друзей у тебя мало, даже здесь, в Дорне. Так что ищи их в других местах, где тебя меньше знают. Дейны тебя всегда поддержат, а дом Тарли контролирует очень важные земли на границе Мандера, Юга и Дорна. У них немало вассалов и рыцарей. И если тебе вдруг понадобится помощь, лучше заранее найти тех, кто может ее оказать. Как бы ему не хотелось этого признавать, доводы звучали разумно. Кто-то, конечно, скажет, что от бастарда-предателя иного и не стоило ожидать… А с другой стороны, что он теряет? Его в любом случае будут считать таковым. Лучше уж создать вокруг себя пояс безопасности, чем сидеть в башне, как утка в гнезде и ждать стрелы из-за любого куста. — Ну здорово, конечно. Нашел мне в друзья какого-то толстяка… Даже не верится, что у Рендилла Тарли может быть такой сын. — Эймон… — в этот раз Эртур по-настоящему расстроился. — Ну что ты ведешь себя как маленький? Мне что, заново учить тебя, как надо вести себя с гостями? Эймон примирительно улыбнулся, признавая свою неправоту. А Эртур задумчиво посмотрел куда-то вдаль. — Знаешь… Я уверен, что нас в скором времени ждут большие перемены, Эймон. Перемены к лучшему. Я не скажу, что они будут легкими, что обойдутся без жертв… Но я надеюсь, потом у тебя, наконец, все наладится. Эймон уже готов был вставить свою реплику… Но Эртур говорил так искренне, что ему стало неловко портить такой момент. И почему-то он сразу ему поверил. --- Мия III Впервые он подошел к ней ясным солнечным утром, не предвещавшим ничего плохого. Высокий и худой мужчина лет тридцати с темными и жесткими глазами, поблескивавшими из-за нависших бровей. В остальном его лицо было довольно красивым. Да и фигура тоже, если не считать того, что левая рука была короче правой, а на шее, когда он поворачивал голову, виднелись рубцы от заживших ожогов. Она как раз надевала тренировочные доспехи для утренней разминки с оружием и в такой ранний час у площадки, кроме нее, никого не было. — Ты. Ты Милу, да? — он говорил с явным просторским акцентом. Она не раз сопровождала выходцев из его краев, посещавших Долину, и знала, что в их речи, старающейся казаться вычурной и изобиловавшей растянутыми гласными, высокопарные слова запросто соседствовали с такой бранью, от которой краснели даже портовые грузчики. — С утра был Милу. Какого хера тебе надо? — ответила она ему в тон. Слегка агрессивный, не лезущий за словом в карман мальчишка — вот таким был ее «Милу». И она старалась не выходить из роли даже по ночам. — Я сир Лоррент Пик из Звездного Пика, — заявил он. — И я знаю кто ты. Мия чуть не вздрогнула, но все же удержалась. Даже выражение лица не изменила, бросив на него слегка удивленный и довольно равнодушный взгляд. На пару секунд ее хватило, а потом она наклонилась, чтобы подтянуть съехавший сапог. На самом деле ей хотелось просто отвернуться от него, чтобы он не заметил страха в ее глазах. — Вот как… Ну и кто же я, сир Лоррент? Он наклонился к самому ее уху и с отвращением выплюнул всего одно слово: — Пидор. Вот тут Мия уже не скрывала самого настоящего удивления. Которое быстро вытеснялось насмешкой. — Ты, это… Ты думай, что несешь… — ответила она. Лоррент выпрямился, встав над ней и закрыв собой едва показавшееся из-за горизонта солнце. — Не пытайся скрывать. Ты можешь хитрить, можешь делать вид… Но я вижу, как ты смотришь на других мужчин. Я хорошо знаю этот взгляд. Это долгий, цепкий взгляд, хоть ты и пытаешься притвориться, что не пялишься на других… Знаешь, откуда я это знаю? Мия мысленно закатила глаза. Этот знатный хлыщ явно имел слабость к драматическим паузам и любил сам слушать, как он говорит. Сама она вздохнула, не скрывая своего отношения к такому позерству и ответила: — Я нихера не понимаю, что ты вообще гонишь. Может, объяснишь все-таки? — Я видел такой же взгляд в глазах моего брата. Он точно так же смотрел на кузнецов за работой. На мальчишек, работавших на рынке. На конюхов у нас в замке. На Лораса Тирелла с братьями, когда они посещали нас… А ты знаешь, за что я здесь, в этой проклятой дыре? Хочешь узнать? — Нет. Не хочу. Но ты ведь все равно расскажешь? — За правое дело, — прорычал Лоррент. — Меня осудили за преступление, которого я не совершал. Да, я убил своего брата. Разве можно судить человека за уничтожение омерзительной твари, оскверняющей собой этот мир? Он же сам признался в том, что он педераст… Передо мной, перед нашей семьей, перед Семерыми… Я сделал то, что мне велели боги, а меня за этот отправили на стену, где бастарды и нищие считают, что могут отдавать мне приказы! Увы, таков уклад нашего развращенного мира… Будь осторожен, педик. Я еще… — Да завали ты! — рявкнула она, поднимаясь на ноги. — Не знаю, с хера ли ты решил, что я сплю с мужиками. То, что я евнух, не значит, что я насаживаюсь своей жопой на чьи-то стояки, — ее палец ткнул его в подбородок и Лоррент сделал шаг назад. — А ты гребаный убийца собственного брата, пытающийся оправдаться тем, что тебе что-то там сказали боги… Да ты как ребенок, что за мамкиной юбкой прячется: «мамочка, спаси, они хотят меня обидеть…» С яростным рыком он схватил Мию за шиворот и приподнял над землей. Тут Мии стало действительно страшно — этот долговязый хрен оказался куда сильнее, чем выглядел… И через секунду она упала обратно, с изумлением глядя на то, как лицо Лоррента отлетает куда-то в сторону, а его место перед ее глазами занимает чей-то крепкий кулак. Кулак, как оказалось, принадлежал Киву. А Лоррент после недолгого полета шлепнулся в грязь. — Вали к своим душегубам и насильникам, братоубийца! — рыкнул Киван, помогая довольно улыбающийся Мии встать. — Еще раз подойдешь ко мне или моим друзьям — и я сверну твою гребаную шею! Когда Лоррент, неловко пошатываясь, убежал, Кив обратился к ней. — Ты сам-то как? Нормально? — Ага. Я бы и сам справился, конечно… Но все равно спасибо. — Еще бы ты не справился! — рассмеялся Кив. — Этот хрен из Пика и его дружки уже всех достали. Они, видишь ли, считают, что их порода делает их главными даже здесь, а бастарды, вроде меня, должны им в пояс кланяться, прикинь? А ничего, что бастарды, вроде нас с тобой, пришли сюда по зову сердца, а эти уроды выбирали между петлей, плахой и службой на Севере? И они еще считают себя лучше нас… Мия в ответ пожала плечами. Некоторые вещи не меняются, где бы она ни была. Они с Кивом провели тренировочный бой, но он продлился недолго — слишком уж они были возбуждены случившимся, чтобы выкладываться по полной. И это если еще не вспоминать того, что их ждет завтра… Завтра им предстояло принести присягу. По традиции, новичкам накануне дня присяги предоставлялся день отдыха. Ух и нагуляются же они… Она пила и веселилась вместе со всеми, разрывая зубами свинину и фазанятину. Мама, наверное, упала бы в обморок, увидев, как ведет себя ее непутевая дочурка. Но дерзкий бастард Милу Стоун вполне мог такое вытворять… И она вытворяла. Она чувствовала на себе чужие взгляды, далеко не всегда доброжелательные. На другом краю пиршественного зала она заметила сира Лоррента и его прихвостней. Кив сегодня рассказал о них — компании высокородных, считавших, что офицеры и командующие Дозора должны выбираться из них, а остальные должны им служить. Или вообще довольствоваться ролью прислуги и не носить оружия. Осфрид Кеттлблэк, Деймон Пламм и Лотар Фрей составляли костяк его группы. Они даже нескольких новобранцев к себе подтянули — тоже из знатных родов. И быстро забили им головы своими идеями. Она изо всех сил старалась не обращать внимания на них и на угрозы Лоррента. Но понимала, что нужно быть осторожней. Возможно, ей стоит в следующий раз напроситься вместе с Гренном, когда он с другими дозорными направится в Кротовый Городок. И если тот спросит, чего там делать евнуху, скажет, что хочет просто посмотреть. Возможно, поцелуется с девчонкой-другой… Не в первый раз, в конце концов. Она и дальше в этом деле заходила. Намного дальше… Та дорнийка была очень умелой и ласковой и Мия совсем не сопротивлялась, когда та в первый раз залезла ей под рубашку. Но потом, когда случайная попутчица уехала к себе на юг, решила, что это все-таки не ее. Но если она просто полюбуется на девушек, а сама даже раздеваться не станет, братья убедятся в том, что Милу Стоун вовсе не педераст. И расскажут об этом остальным. В ночь перед присягой она пришла в септу Черного Замка. Она была очень старой и простояла здесь не одну сотню лет, но ее стены выглядели куда новее остального замка. Понятно, что ее построили позже, уже при андалах. Но почему тогда здесь нет богорощи? Почему братьям-северянам приходилось топать целую лигу по снегу за Стеной, чтобы помолиться своим богам? В Черном Замке было полно загадок и Мия стремилась разгадать каждую из них. Но в септу она пришла не ради тайн. Подготовка новобранцев была тяжелой и жесткой, но она справилась. И готова принять обеты и стать дозорным… или дозорной. Нет, все-таки дозорной. Она присягнет как Мия Стоун, а не Милу. Даже если этого никто не узнает. Она никогда не отличалась особой религиозностью и не знала, как правильно приносятся обеты. Можно было, конечно, пойти в богорощу и там сколько угодно врать перед чужими божествами. Но она родилась под сенью Семерых. И не только она — большинство дозорных принадлежали к той же вере, что и она. А значит, здесь их будет больше. А значит, ее голос в общей массе никто не расслышит. Она пошла туда вместе с Пипом, который был словно на иголках. — Не унывай, Пип! — Мия хлопнула его по плечу. — Завтра ты станешь черным братом! Что может быть лучше жизни здесь, на краю света, без женщин, без семьи, без земли и без уважения, зато на такой огромной высоте! Она рассмеялась, изо всех сил стараясь, чтобы ее смех звучал как можно более низко и хрипло. — Да заткнись, Милу! — нервно усмехнулся Пип. — Просто… Это ведь и правда очень важное дело… Они зашли в небольшую септу, куда вряд ли поместились бы все те, кто завтра должен был приносить присягу. Скорее всего, их будут запускать несколькими партиями. — Мы как кексы, которые ставят в печь, — добавил Пип. — Входим бледными и мягкими, а выходим уже черными и с твердой коркой. Прошло уже несколько месяцев с того дня, как она покинула Долину. Дух захватывало от того, как сильно изменилась ее жизнь. Самое главное — она больше не была одна, впервые после смерти матери. Она поняла это еще тогда, когда первый раз дралась с Кивом на площадке. Кив оказался отличным парнем, в нем отлично сочетались богатырская сила и удивительно острый ум, он регулярно тренировал ее с мечом и вообще был центром общего внимания. А чему тут удивляться? Но самым близким ее другом стал все-таки Пип, такой же молодой, как и она сама. Над ним тоже часто насмехались, но вдвоем они могли постоять за себя. Были и другие, с кем она сошлась за это время. Гальдер Каменные Руки, настоящий великан, даже сильнее Кива, но, по сравнению с ним, довольно неуклюжий. Нед по прозвищу «Игла», мелкий, но очень острый на язык парнишка, который всегда доводил своих противников на тренировочной площадке до белого каления. Черный Том из Лиса, у которого была общая мать с Эмброузом Костейном из Трех Башен — и в Дозор они тоже пришли вместе. Из всей этой веселой компании меньше всех она привязалась именно к Эмброузу, но это только потому, что он сам держался достаточно отстраненно. И все же у него было доброе сердце и он очень заботился о своем темнокожем брате, несмотря на такую разницу в происхождении. И несмотря на то, что Эмброуз тоже был высокородным, Лоррента Пика и его дружков он ненавидел ничуть не меньше, чем тот же Кив. На присягу они пришли все вместе. Кроме Неда Иглы, который родился в Зимнем Городке под Винтерфеллом и верил в Старых Богов. Как Мия и ожидала, все внутрь септы не вошли. И они с Пипом вошли туда в последней группе. Их было восемь. Септон Целладор велел всем преклонить колени. В последние годы Ночной Дозор не испытывал нехватки в новобранцах — войны, разруха, хаос, вызванный Опустошением, слишком многих оставили ни с чем. И им не оставалось ничего, кроме как присоединиться к Дозору. Она даже слышала, как лорд-командующий обмолвился о том, что за последние пятнадцать лет Ночной Дозор получил больше рекрутов, чем за предыдущие сто. Не всегда, конечно, эти рекруты были честными, самоотверженными и преданными, но, по крайней мере, они знали, за какой конец нужно держать меч. Она вздохнула, собираясь с духом. Она уже знала, что скажет. И когда все заговорили слова клятвы, Мия понимала, что никто не станет прислушиваться к тому, что она скажет не совсем то же самое, что остальные. — Ночь собирается, и начинается мой дозор. Он не окончится до самой моей смерти, — начала она, зажмурив глаза и чувствуя прилив энергии. Сейчас был самый рискованный момент. — Я не возьму себе ни мужа, ни земель, не стану матерью… — эти слова она произнесла тише, чем все прочие, а дальше заговорила в полный голос: — Я не надену корону и не буду добиваться славы. Я буду жить и умру на своем посту. Я — меч во тьме. Я — дозорный на Стене. Я — огонь, который разгоняет холод. Я — свет, который приносит рассвет. Я — рог, который будит спящих. Я — щит, что охраняет царство людей. Я отдаю свою жизнь и честь Ночному Дозору в эту ночь и во все грядущие…