Сжечь их всех!

Матерь драконов Оглядываясь на свою жизнь, королева-мать склонялась к тому, что она, в основном, удалась. Были, конечно, и падения, особенно после того, как Эйрис в конце своей жизни… Но она выкарабкалась. И снова поднялась на вершину. Она пережила время, когда династия Таргариенов была в шаге от полной гибели, а Семь Королевств — от распада. Сразу после Опустошения такая перспектива многими считалась почти неизбежной. Но она удержала все в своих руках. И престол, и страну. В этом ей помог, как ни странно, сир Эртур Дейн, который, в принципе, стремился к тому же самому. Если бы только не это его цепляние за рейгарова бастарда… Нет, это ее Вестерос должен был благодарить за то, что она не дала ему превратиться в кучу воюющих между собой «государств» с десятками королей в медных и железных коронах. Это она основала Собрание, которое потом стало Средним Советом. Это она вырастила из Визериса прекрасного воина и способного правителя. Она со всеми договаривалась, она прорабатывала и заключала все соглашения, которые в нужный момент удержали дом Таргариенов от падения в пропасть. Но она знала, что останется в истории лишь женой Эйриса Злейшего и регентом при своем сыне. Не более того. Таковы законы этого мира. Вся слава достанется Визерису. И это замечательно. Он заслужил это, даже несмотря на то, что слава, кажется, уже начинает кружить ему голову. Мальчик вырос — и искренне верил в то, что он самый могущественный, самый умный король. Он не помнил, кому обязан всем этим. Ну и ладно. Лучше он, чем Эймон. Эймон… Испытывала ли она ненависть к этому мальчишке? Нет. Первое время, конечно, она думала, что это все фарс, ложь сумасшедшего рыцаря-дорнийца. Но когда она убедилась в том, что Эймон действительно сын Рейгара… Это на самом деле мало что изменило. Он все равно оставался бастардом. И угрозой ее семье. Конечно, сам по себе маленький ребенок не мог никому угрожать. Но король-мальчик опасен, прежде всего, тем, что он не правит — им правят. Регенты, советники, воспитатели… мать, в конце концов. Рейла сама правила какое-то время за Визериса и успела как следует его подготовить. Сумела бы она подготовить так же Эймона? Вряд ли. Любой, кто знал его отца, мог в любой момент напомнить мальчику о тому, что она всего лишь его бабушка и ее голос далеко не решающий. Если бы Эймон сел на трон, его — и, соответственно, их дом — так и дергали бы за ниточки все подряд с далеко идущими и, скорее всего, враждебными планами. Но два короля сразу? Это, конечно, был фарс чистой воды. Но так она смогла хотя бы успокоить Эртура Дейна и его сторонников, пока страна не минует беспокойные времена и можно будет, наконец, вернуться к вопросам, не относящимся к сиюминутному выживанию. Но этого и не понадобилось. И все же, увидев, в каком состоянии сир Эртур появился на праздновании… Ей стало его действительно жаль. И даже не потому, что он приехал таким старым, разбитым, пьяным, без ноги… Она слишком хорошо знала, что означает такой беспомощный взгляд, какой она увидела тогда у него. Но он сам загнал себя туда. Только он сам. Королева подумала, что, возможно, ей стоит поговорить с сиром Эртуром с глазу на глаз и попытаться помочь пьяному калеке вспомнить, кем он был раньше. Кто знает, вдруг у нее получится. Получилось ведь уговорить Визериса узаконить своего племянника. Конечно, он не сможет претендовать на престол, но все равно станет Таргариеном. Их и так осталась слишком мало и новая ветвь может добавить свежей крови в их вымирающий род. Но то, что устроил вместо этого Визерис… Она была не настолько глупа, чтобы поверить, что Эймон сам решил назвать себя именем Блэкфайра, едва ли не самого ненавистного врага всего Вестероса. Через несколько дней после того праздника, когда последние гости разъезжались по своим владениям, она зашла в покои сына в Сумеречном Форте и прямо его об этом спросила. Визерис в ответ лишь рассмеялся. — Ты просила меня сделать его драконом, матушка, я и сделал. Ты только не уточнила, какого цвета он должен быть… Она ударила его по лицу. — Ты понимаешь, что ты натворил? Ты сжег все мосты, ты ослабил наш дом, вместо того, чтобы укрепить его! Ты сделал даже хуже, теперь он не только наш заклятый враг, но и живая легенда, к которой будут стекаться все недовольные нами! — Укрепить наш дом? Кем? Этим? — заорал в ответ Визерис, держась за горящую болью щеку. — Этим ублюдком, который хотел отнять у меня корону? Он всегда будет нам угрожать, какое бы имя ни носил! Стоит нам отвернуться — и он попытается убить моих детей! — Не будь дураком! — одернула его Рейла. — Ты забыл, кто его воспитывал? Сир Эртур Дейн. Ты хоть раз видел, чтобы он проявлял хоть какие-то амбиции? — А ты думала, кем он мог бы стать, если бы я назвал его Таргариеном, как ты хотела? Ты и взглядом моргнуть не успела бы, как его честолюбие расцвело бы пышным цветом! И мой сын стал бы его главным противником на пути к трону! Она была по-настоящему зла в тот момент. Но кроме злости и разочарования королева-мать чувствовала страх — и чем дольше они говорили, тем сильнее становился этот страх. Визерис уже видел повсюду врагов. Возможно, какие-то его подозрения действительно были обоснованы, но он уже выносил приговоры по первому домыслу. А ведь Эйрис тоже так начинал… Сначала он видел реальные угрозы. Потом стал придумывать их сам. А потом… Потом его фантазии стали самосбывающимися: отчаявшиеся люди просто вынуждены были восстать против ополоумевшего короля. Прямо сейчас Визерис шел той же дорогой… — Лучше уж я заранее буду ожидать нападения врага, чем если он застанет меня врасплох! — огрызнулся король. Потом восстановил дыхание и самообладание. — Мама… Поверь мне. Это было необходимо. Если мы хотим вернуть себе всю полноту власти, нам нужны не только союзники, но и враги! Которые заставят союзников и тех, кто слаб и не уверен в своих силах, теснее сплачиваться вокруг нас. А если эту угрозу мы можем еще и как-то контролировать… — Ты про Железные острова? — прищурилась она. В самую точку попала — сын тут же осекся и сжал зубы. — Да. Про Железные острова, — выдавил он. — Я не ожидал, что последняя высадка окажется настолько… Что будут такие потери. Я признаю, теперь они стали настоящей проблемой для всех. Но мама, благодаря им мы получили поддержку всех лордов, а наша армия с каждым годом становится все сильнее и сильнее! Сейчас корона обладает самым мощным флотом в Девяти Королевствах, а те, что принадлежат великим домам, тоже поддерживают нас, опасаясь набегов Железнорожденных… — Пока они не решат, что им не нужен король, не способный решить эту проблему за столько лет! Сын, это замкнутый круг! Как только ты создаешь угрозу, ты уже не можешь ее контролировать! Что Грейджоев, что Блэкфайра! Ты говоришь об укреплении дома Таргариенов, но думаешь только о сегодняшнем дне, а не о будущем. Ты должен действовать более терпеливо. Думай о мире, в котором будут жить твои дети, а не о своей власти. — Я ДУМАЮ! — заорал Визерис еще громче и ударил кулаком по столу. — Я ТОЛЬКО ОБ ЭТОМ И ДУМАЮ! И ничего… ничего важнее… в жизни… у меня нет… — он отдышался и продолжил уже спокойнее. — С тех пор, как я впервые взял Тайвиса на руки… Я думал только об одном. Он никогда не будет королем-попрошайкой, как я! Ему не придется выпрашивать и выклянчивать у возомнивших о себе лордов то, что принадлежит ему по праву. Все, что я делал, все, что я делаю и буду делать — это все ради моих детей. Живущих… и будущих… То, как он улыбнулся под конец этой фразы, привело Рейлу в замешательство. Как так? Серсея снова ждет ребенка? Так скоро? Из маленького ящика на соседнем столе раздалось громкое шипение. Визерис тут же открыл ящик стола и вынул оттуда стеклянный сосуд, наполненный окровавленными кусками свежего мяса. — Даже это… Только ради моих детей, мама, — сказал он и, вытащив кусок посочнее, поднес его к коробке, откуда тут же выскочила зубастая пасть и вырвала мясо из его рук. — Я дал своим детям оружие, достойное Таргариенов. — Это? — усмехнулась Рейла. — Это не дракон… — Нет. Это змей. Огненный змей, как его еще называют. Обитатель пещер в глубинах Четырнадцати Огней Старой Валирии. — Очень интересно. Любой мейстер об этом знает. И наверняка многие уже рассказали об этом своим лордам, — королева-мать поджала губы. Неужели ее сын действительно верил в то, что гости на самом деле поверят в этот спектакль? — Да, это не драконы. Но это такой же огонь, облаченный в плоть. И их не так уж легко получить. Флот, который я отправил в Земли Долгого Лета, понес огромные потери, но они того стоили. Огненные змеи очень редко встречаются. Мои люди прочесывали эти бесплодные скалы больше года и нашли всего семь особей и четыре кладки яиц. Большинство яиц уже окаменели и были мертвы: должно быть, когда исчезли драконы, змеи тоже начали угасать. Они взяли из каждой кладки по одному яйцу, а остальные на всякий случай разбили. Он усмехнулся еще шире. — Один из солдат… очень амбициозный человек, достал еще одно яйцо из четвертого гнезда, объявив, что он нашел пятое. Его, конечно, поймали, зато теперь у меня есть пять яиц, как раз для меня и всех моих детей. А змеи, если что, размножаются куда быстрее драконов. Конечно, не все яйца дают здоровый приплод и не все потом доживают до зрелости… Кто знает, может я нечаянно обрек их на полное вымирание в Валирии. — Ты не сможешь их приручить. Это не драконы, они дикие и злобные, они не привязываются к людям… — Дикие драконы тоже не питали любви к человеку, они даже нападали на них… А в легендах о Древней Валирии нет ни одного упоминания о том, что змеи выползали из своих пещер ради охоты на людей. Они ели только рабов, случайно натыкавшихся на их норы в подземных шахтах. Их можно приручить, как и драконов. А пять змей скоро могут превратиться в пять сотен… Рейла почувствовала, как ее трясет. Она разговаривала с безумцем… Ее сын сошел с ума… — Я не безумец, — совершенно спокойно сказал он. Неужели она произнесла это вслух? Или он просто угадал ее мысли? — Эти существа, когда мы их приручим, станут нашим главным оружием. Да, летать они не могут, но зато способны прогрызть любой камень и при этом тоже дышат огнем. Мы получим силу, которую Вестерос не видел со времен Танца Драконов, мама. Возможно… Возможно, я ошибаюсь. И их действительно нельзя приручить. Если это так… Мы просто убьем их и забудем об этом. Но если сможем… Если мы сможем это сделать, дом Таргариенов снова станет непобедимым. — Риск слишком велик, — возражала она. — А ты еще и детям эти штуки в кровать кладешь? Ты разве не слышал историю Лейны Веларион, которая пыталась приручить огненного змея… И он чуть не отгрыз ей руку, едва вылупившись из яйца! — Возможно, так оно и было… Но Эйрисион меня слушается. С тех пор, как он попробовал мою кровь на том празднике, он стал куда более ручным. Я уже несколько дней кормлю его и он ни разу не попытался меня укусить. — Когда эта тварь вырастет… Она обратится против тебя. Это вопрос времени. — Возможно, так и будет… А возможно, он этого не сделает, пока я даю ему достаточно своих врагов, чтобы утолить его голод. Рейле хотелось схватиться за голову. — Пламя и кровь… Как ты вообще собираешься править? Я тебя воспитывала не таким! Боги, даже Элейна справилась бы… Визерис криво усмехнулся, не отрывая взгляд от этой твари, которую он назвал в честь отца-безумца. — Ты не воспитывала меня. Ты мной управляла. Я учился у тебя, ты заботилась обо мне, но я никогда не мог сам принимать решения. До того дня, как я покинул Драконий Камень, отправляясь на войну с Мейсом Тиреллом… Ты даже тогда хотела, чтобы я оставался под твоей юбкой. — Визерис… — И не смей больше говорить об Элейне! Хватит! Ты и так слишком долго вредила ей! — Вредила? — королева-мать подумала, что она ослышалась. — Ты что такое говоришь? Я дала своей дочери воспитание, достойное королевской семьи! — Разве? Ты заставляла ее стыдиться собственных чувств, ты даже не пыталась объяснить ей, что такое любовь! Из-за тебя она ненавидела собственную природу… Ее лицо застыло в гримасе замешательства. Да, она понимала, что обращается с дочерью… скажем так, излишне холодно. Но она не могла смотреть в глаза девочки, не вспоминая безумного лица Эйриса, у которого сожжение заживо очередного «врага» всегда вызывало приступ звериной похоти. Так было ровно за девять месяцев до ее рождения… Но зачем об этом вспомнил сын? — Она беременна, матушка, — гордо заявил Визерис. — От меня. Она раскрыла рот, не веря его словам, отчаянно замотала головой. — Нет… Нет… Вы не должны были… Не должны! Хватит с нас… Из-за этого наш дом вся страна презирает! — Презирает? Это наша природа, мама! Я люблю ее, она любит меня! Даже Серсея нас понимает. Она тоже любила своего брата, а он любил ее. И хотя ребенок Элейны при рождении будет считаться бастардом… Но как только мои змеи достаточно окрепнут, я объявлю ее своей сестрой-женой и признаю ее ребенка своим! И никто не посмеет сказать хоть слово против! — Нет… Нет! Мерзкая девчонка… Все-таки она совратила тебя… Я надеялась, что этого не случится… Что гнилое семя Эйриса не проявит себя… — Совратила? О, нет! Первое время она пыталась сопротивляться самой себе… И это все из-за тебя! Но со временем она осознала и приняла наши чувства друг к другу! Сейчас она путешествует по стране перед тем, как вернуться домой и родить мне еще одного ребенка… — Замолчи! — закричала она. — Я не хочу больше слышать об этом! Клянусь, я… — Папа? Бабушка? Они замолчали и повернулись на голос. Маленький Тайвис, стоя в дверях, тер кулачком глаза. В неполные шесть лет мальчик был очень похож на своего отца в том же возрасте — если не считать того, что волосы на его голове были не серебристыми, как у Визериса, а золотыми. Рейла велела стражникам охранять только то крыло, где жили король, его жена, младшая сестра и она сама, поэтому улизнуть из своей комнаты мальчику никто не помешал. — Что случилось? — устало спросил он. — Почему вы кричите? Визерис моментально остыл и расслабился, затем подошел к сыну. — Тайвис, сынок! Ты что так поздно не спишь? — Не спится. Ани опять храпит во сне, — надулся мальчик. — Можно я здесь посплю? Визерис, нежно улыбнувшись мальчику, подхватил его на руки — и Рейла вдруг почувствовала тепло на душе. Это напомнило ей лучшие годы ее брака, когда Эйрис точно так же обнимал своего собственного первенца. — Мой маленький львенок, — тихо сказал Визерис. — Конечно, можно. Ты можешь спать где хочешь. А мы с твоей бабушкой просто… обсуждали важные государственные дела. И мы уже закончили. «Мой львенок»… Тайвису очень подходило это прозвище. Но если не считать цвета волос и глаз, прочие черты лица он явно унаследовал от Визериса. Рейла знала, что это Серсея стала называть мальчика таким словом, но король и она сама тоже приняли его. Тайвису очень нравилось, когда его так называли. Теперь Рейле и самой очень хотелось верить в то, что все, что творил ее сын, было продиктовано не безумием, а любовью. Любовью к своей семье, стремлением сделать так, чтобы они правили так же бесспорно, как и короли прошлого. Чтобы они получили все, что было их по праву. А еще она боялась, что все плохое, что могло произойти из-за поступков Визериса, было следствием ее ошибок. Разве не она научила его прежде всего руководствоваться интересами семьи? Она сделала все, что от нее зависело, чтобы посадить своего сына на трон… Но научить Визериса терпению и хладнокровию она так и не смогла. Он хотел достигнуть своей цели в считанные годы, а не за несколько поколений. — Прости, львенок, если мы тебя разбудили, — грустно улыбнувшись, сказала она. — Ваша милость, — она попрощалась с Визерисом кивком головы, пока он, обходя комнату, тушил светильники один за другим. Но потом задержалась у двери и добавила: — Визерис… Если эта… это существо… полыхнет огнем тебе в лицо… Пострадаешь не только ты. — Без риска нет награды, — отрезал король. — Спокойной ночи, мама. Уходя в свои покои, Рейла чувствовала, как у нее что-то сжимается внутри. Надо было написать Элейне. Раз уж она не смогла убедить свою глупую дочь не лезть в постель к собственному брату, можно было хотя бы попытаться избавить ее от последствий. Пусть девочка выпьет лунного чая и найдет себе жениха где-нибудь подальше от Драконьего Камня. И с Серсеей тоже нужно поговорить. Жена Визериса защищала своих детей с поистине львиной яростью — это было одной из немногих вещей, позволивших Рейле сблизиться с невесткой. Если надавить именно на это… Она должна прислушаться к словам королевы-матери. Да, должна. — Услышьте меня, Семеро… Молю вас, сделайте так, чтобы он внял нашим предостережениям, пока не стало слишком поздно… --- Принц Красного Золота Он проснулся с хриплым стоном, чувствуя, как солнце, уже поднявшееся над верхушками зданий, бьет его прямо в глаза. Прищурившись и закрыв ладонью лицо, он осторожно сел, а потом огляделся вокруг себя. Память о прошлой ночи возвращалась обрывками по мере того, как он вспоминал тех, кто сейчас лежал рядом с ним на огромной кровати. У одного соседа были светло-каштановые вьющиеся локоны, второй был жгучим брюнетом, у третьего волос не было вовсе. Как же их зовут-то? У темноволосого, кажется, имя начинается на «Д». Даро? Дарин? Дарий? Ладно, потом. А этого темнокожего летнийца, он точно помнил, звали Лемом. По крайней мере, сам он так представился, наверняка ведь настоящее его имя и на трезвую-то голову невозможно выговорить… Он лениво поиграл с двумя амулетами на шее. Погладил один из них, изображающий пылающее сердце, мысленно при этом вознося благодарность Р’глору за еще один чудесный вечер в Солнечном Копье. Второй амулет был сделан в виде оленьей головы. Он никогда не скрывал своей личности, совсем напротив, он обожал выставлять ее напоказ. — Ренли, — услышал он мягкий, но очень уверенный голос. — Ты, я вижу, уже проснулся. Оглянувшись, он увидел невысокую темноволосую девушку, сидевшую в кресле у окна. Сидела она, похоже, уже довольно давно, дожидаясь, пока он вернется из мира грез. — О, моя любимая невеста, — картинно закатил глаза он. — Ты так по мне истосковалась, что сама явилась в мою опочивальню с утра пораньше? — Пока ты здесь кувыркаешься в постели ночи напролет, пришли важные новости, — поджала губы Арианна Мартелл. Ренли в ответ развел руками. — Я лишь делаю так, как велит мне Владыка Р’глор… Держу пари, юный красавец Гаргален после этой ночи пополнит ряды верующих. — Ты серьезно веришь в то, что учение Владыки Света позволяет такое? Или ты просто сочинил это для себя? Ренли усмехнулся. — Я говорил со священниками. И соблазняю новых… последователей рассказами о великолепии Р’глора, а потом показываю все в действии… И после каждого раза мы вместе возносим молитвы. Для кого-то из моих возлюбленных это лишь игра, которым они прикрывают свой «грех» словами святости… Но даже если и так, они продолжают и продолжают играть в эту игру со мной, ночь за ночью… Пока не забывают о том, что эта игра и начинают верить по-настоящему. По крайней мере, после встречи со мной они становятся куда более восприимчивы к проповедям Красных Жрецов на улицах… Чем дольше он говорил, тем серьезнее становилось его лицо. Когда-то и он сам воспринимал это как игру, прикрываясь религией, чтобы избежать преследования за свои, скажем так, не слишком угодные Семерым вкусы. А потом и сам не заметил, как это перестало быть для него игрой. — Р’глор любит меня таким, какой я есть, и я нашел способ служить Ему и одновременно жить полной удовольствий и радости жизнью. Разве не это есть истинное благословение? Арианна в ответ прикусила губу. Она не разделяла его веры, а «проповедовать» ей своим любимым способом он не мог в силу особенностей своих вкусов и отсутствия у нее определенных частей тела. Но это не помешало им сблизиться. В последние несколько месяцев дочь принца Дорна стала для Ренли верным союзником и, можно даже сказать, другом. Он знал, что ее вера в Семерых не слишком тверда и что она вообще относилась к любой вере скорее как к инструменту для достижения целей. Но, как говорится, кто обжегся на молоке, потом два раза на воду дует. — Ты ведь не о вере пришла со мной поговорить, верно? И не для того, чтобы поглазеть на мой голый зад? Говори прямо, никто ничего не услышит. Каждый из них вчера выпил как минимум втрое больше меня. — Отец получил ворона из Штормового Предела, — прямо ответила она. — И что? Мой нелюдимый брат требует очередной отчет о моем поведении? — она знала, с каким неодобрением Станнис относился к тому, что вытворял Ренли. Даже его оправдания насчет того, что он делает это только ради Владыки Света и что в Дорне такие связи никто не осуждает, не могли убедить Хранителя Штормовых земель. Если бы Доран написал, что Ренли «проповедует» среди женщин, возможно, Станнис принял бы подобную «миссионерскую деятельность» легче. А может и нет. Представив себе осуждающий взгляд Станниса, Ренли снова усмехнулся. Лучшее, что давал ему Дорн — это даже не красивые юноши и свободные нравы, это возможность пожить вдали от угрюмого и сурового брата. Были, конечно, и минусы. Он ужасно соскучился по своей милой племяннице Ширен. Малышка могла развеселить всех, кто был рядом. Иногда даже Станнис улыбался после разговора с дочерью. — Мы обсуждали помолвку Ширен, — ответила Арианна и бросила в его сторону такой многозначительный взгляд, словно он должен был разгадать какой-то тайный смысл ее слов. Помяни Иного и он появится… — Ширен… и Тристан? — осенило Ренли. Арианна кивнула и Ренли крепко задумался. Он понимал, что это значит. На первый взгляд, простая формальность, все это планировалось и обсуждалось уже несколько лет. Но раз Станнис уже так официально и открыто об этом говорил… — Что-нибудь еще? Может, какие-то изменения в законах… О которых мы уже говорили? — Да. Отныне в Штормовых землях, как и в Дорне, женщины уравниваются с мужчинами в правах наследования, хотя тут каждый лорд может решать сам, кому передать свой титул и свои земли. Если кто хочет хранить традиции андалов — вольному воля, — по легкой усмешке на лице Арианны было понятно, что она думает об этих традициях. — Что ж, по крайней мере, он ко мне прислушался. Слишком много лордов пеклись о младших сыновьях и пренебрегали старшими дочерьми… — на самом деле ему на этих «многих лордов» было наплевать. Все, чего его волновало — то то, сможет ли Ширен стать наследницей по праву старшинства, обойдя своего младшего брата Стеффона. — Ты знаешь, к чему это может привести, Ренли, — очень серьезным тоном произнесла Арианна. — Да. Знаю, — не стал отрицать он. — Уже пора… Затем он улыбнулся и взял с небольшого столика возле кровати кувшин с вином. Подозвал Арианну к себе, налил и ей тоже. — За Солнце и Бурю, единые и неделимые, — провозгласил он, поднмиая чашу. — За Баратеон-Мартеллов, чтобы они правили вечно, — ответила она. — Моя идея насчет дома Маратеонов не прошла, да? — усмехнулся он перед тем, как сделать глоток. И Арианна тоже улыбнулась. На самом деле ей даже нравилось это название — и он это знал. «Интересно, жалеет она хоть немного о том, кого я предпочитаю в постели?» — лениво подумал он. И, словно услышав его мысли, двое из трех спящих рядом с ним начали просыпаться. Один слегка заворочался, другой тихо застонал. Арианна тоже это заметила. — Не поделишься? — Боюсь, что бедняга Гаргален имеет те же предпочтения, что и я… Зато Лем столько порассказал о своих похождениях… И в его рассказах были как мужчины, так и женщины. Лем выбрал очень удачный момент для того, чтобы перевернуться на спину. И у Арианны тут же загорелись глаза. — Мне было бы интересно узнать, чем же он так их всех привлекает… Хотя я, наверное, уже догадываюсь. Ренли отхлебнул еще вина. Он знал, что любви, настоящей любви с Арианной у него нет и не будет, но когда он увидел, что ее волосы все еще заплетены в ту же прическу, какую он вчера помог ей сделать, он был более чем уверен, что они хорошо друг с другом сработаются. Как муж и жена. Как принцесса и принц… А потом — как королева и ее супруг-консорт. --- Эймон IV После окончания торжества он добрел до своей комнаты на негнущихся ногах. Хотя насчет окончания он, пожалуй, погорячился — когда он уходил, в зале еще было полно гостей. А по улицам Сумеречного Дола бродили подвыпившие лорды и рыцари, которым сегодняшние события не давали уснуть. Они продолжали веселиться и болтать о мятежных бастардах и возрожденных драконах. Эймону же хотелось просто выспаться и выпасть ненадолго из своей кошмарной жизни. Вернувшись в спальню, он увидел, что ванна для него уже приготовлена — и не мог понять, было ли это добротой или же насмешкой. Но от мытья он, конечно, не стал отказываться, тщательно соскоблив с себя засохшую глазурь, начинку для пирогов, сырные корки и прочее. Одежду — он это сразу понял — было уже не спасти, она была вся перемазана пятнами эля, вина и много чего еще. На спине он обнаружил даже следы горохового супа. Он вымыл волосы и дал им высохнуть, но причесаться так и не удосужился, превратив их в данные ему природой темные кудри. Вытираясь, он посмотрел усталыми глазами в зеркало. Люди говорили, что их цвет… какой-то странный. Не такой серый, как обычно бывает у Старков. При определенном освещении в них можно было разглядеть слабый оттенок валирийского пурпура, пусть и с трудом. Сам он этого не видел, но кто-то мог рассмотреть. Сейчас он смотрел на себя и думал, что совсем не похож на Таргариена. Одна половина его хотела, чтобы он им и не был. Другая — чтобы они, наконец, приняли его как своего. Когда Эймон высох, он стал искать, что можно было надеть. Он знал, что взял с собой запасной комплект одежды. Вот только где она? Исчезла без следа. И ведь больше ничего не пропало: ни кошель с монетами, ни оружие, ни украшения, которые он принес с собой. Бросив взгляд на свою кровать, он увидел сверток, завернутый в тонкую бумагу и перевязанный бечевкой. На нем лежала записка: «НАСТОЯЩЕМУ ЛОРДУ». Стоило Эймону дотронуться до свертка — и он уже чувствовал, как его душит гнев. Как только он развязал и открыл, его догадки подтвердились. Там была одежда привычного ему дорнийского покроя, но другого цвета. Красная туника с черными вставками и черными застежками на воротнике и манжетах в виде драконов. Такие же черные штаны и сапоги. Золотой пояс. Плащ, не совсем такой, какой он привык носить, свисающий с левого плеча и застегивающийся золотой застежкой. Снаружи черный, внутри красный с узором из черных драконов. Роскошная и дорогая одежда знатного лорда, гордившегося своим домом. И выбора у него не было, все остальные его вещи кто-то украл. Он мог выйти из своих покоев либо голым, либо… в этом. Он стал лихорадочно думать, как этого избежать. Наверное, стоит просто уехать пораньше, пока все будут спать. Без Оберина и остальных. Они с Эртуром могут и вдвоем… Эртур! Он совсем забыл про Эртура. Старый рыцарь еще оставался в зале, когда он ушел, а если вспомнить, сколько там еще оставалось выпивки… Боги, он, наверное, уже лежит либо на столе, либо под столом. Нужно было его вытаскивать. Эймон задумался о том, что же хуже: выйти к гостям в этом наряде или в одном исподнем? Подумал, подумал — и, зарычав от бессилия, стал одеваться. Плащ надевать не стал, но взял меч, думая, что он ему запросто может понадобиться. Мало ли что. Вдруг в этот раз в него начнут кидаться не только едой и проклятиями. Он постоял у двери, вдохнул в последний раз — и вылетел из комнаты, словно бросался в безнадежный бой. Гостей уже поубавилось: кто-то ушел отсыпаться, кто-то продолжал веселье в каком-нибудь столичном трактире. И реагировали на его появление они… по-разному. Но у большинства встречных на лицах было либо изумление, либо гнев. Или изумление, переходящее в гнев, если они смотрели на него дольше нескольких ударов сердца. Но кто-то смотрел на него иначе. Кто-то проявлял явный интерес… И этих он ненавидел еще больше, чем тех, кто молча скрипел зубами от злости. Эти видели в нем не просто врага королевства. Для них он был всего лишь инструментом, средством для достижения цели. Визерис, наконец, добился своего — он не мог никому довериться. Кругом были одни враги. А те, кто притворялся его друзьями, всего лишь хотели им воспользоваться — и выбросить. Кроме Эртура. Эртур был рядом всю его жизнь, без каких-либо скрытых мотивов или целей. Жалкий, опустившийся человек, глубоко внутри которого все еще билось сердце настоящего рыцаря. Пробираясь по коридорам к пиршественному залу, он чуть было не налетел еще на одного старого знакомого. Оберин Мартелл. Брат принца Дорна смерил Эймона взглядом, тот в ответ коротко поклонился. Выражение лица дорнийца было, как обычно, непроницаемым, но потом он улыбнулся одним уголком рта и Эймон без труда разглядел в этой улыбке все, что он сейчас чувствовал: разочарование и веселье. — А я еще считал тебя человеком без амбиций, — бросил Оберин и пошел прочь, ведя под руки двух весьма легко одетых девиц, ни одна из которых не была его возлюбленной. Эймон нахмурился еще сильнее и пошел дальше. Слова принца ранили его сильнее, чем следовало бы. Потому что он не был бастардом и не был Блэкфайром. Он был истинным Таргариеном, рожденном в законном браке. Но никого в этом уже нельзя было убедить. Эртура он нашел быстро — он сидел рядом с компанией молодых рыцарей и что-то энергично им говорил, размахивая руками. Эймон сразу обратил внимание на то, что почти все собеседники сира Эртура брезгливо кривились каждый раз, когда он отводил от них взгляд. Сам он знал Дейна слишком хорошо и безошибочно понял, что объем выпитого им вина уже достиг отметки «все, больше не войдет». Он шагнул к ним и вдруг его кто-то остановил. — О, лорд Блэкфайр, — услышал он слегка пьяный голос совсем рядом с собой. Он резко развернулся на голос… И очень удивился, не обнаружив там никого. Эймон не сразу догадался посмотреть вниз, чтобы увидеть того, кто к нему обратился. — Маленький Лев? — вырвалось у него раньше, чем Эймон успел сообразить, что говорит это ему в лицо. Тирион Ланнистер в ответ лишь ухмыльнулся. — Он самый. Видите ли, лорд Эймон, я не прячусь и не бегаю от того, кто я есть. Я карлик. Я всегда им был и всегда буду. И ничто этого не изменит. Даже если я вдруг за ночь вырасту на три фута разом, люди все равно будут видеть во мне бывшего карлика. Так что я не бегаю от этого. Я использую это. Понимаете? Эймон даже не попытался сделать вид, что понимает. — Позвольте мне дать вам один совет, от одного печально известного лорда к другому, — продолжал лорд Ланнистер. — Никогда не забывайте, кто вы есть. Потому что мир, конечно, этого не забудет. Стоит им увидеть, что их слова могут вас ранить — и насмешки никогда не прекратятся. Сделайте ваше происхождение вашей силой. Не допускайте, чтобы оно превратилось в слабость. Если они дали вам это имя, возьмите его и носите как свое. Носите с гордостью. Облачитесь в него, как в броню, и тогда никто не сможет ранить вас. Эймон слегка вздрогнул, услышав фразу «они дали вам это имя». Карлик все знал? Или, может, догадался, что Эймон не сам это выбрал? Очень может быть. Но его совет принять это имя и гордиться им… Он не мог заставить себя это сделать. Не мог отказаться от того, кем хотел быть. А сомневающихся просто презирал. Он ничего не сказал в ответ и пошел к сиру Эртуру. Молодые рыцари, слушавшие его рассказы, тут же напряглись и молча ушли, не пытаясь скрыть страха и отвращения перед человеком, носившим самое ненавистное имя в стране. Хотя ушли не все. Один остался. Юноша, примерно тех же лет, что и Эймон, довольно тучный, но все же крепкий. Эймон нахмурился. — Ему пора в свои комнаты, он слишком… устал, чтобы рассказывать вам старые байки. — Я… Я не хотел… — как-то неуверенно заговорил незнакомец. — Я хотел… Если хотите, я могу помочь вам… — Нет, — не раздумывая, ответил он. — Нам не нужна помощь, лорд… — он замолчал на полсекунды, пока не разглядел застежку на зеленом плаще собеседника Эртура, — …лорд Тарли. Он помог Эртуру встать на единственную ногу. К счастью, тот был еще не настолько пьян, чтобы не удержать в руке костыль. — Да… Мы… пшли… — промычал сир Эртур и нелепо, совсем по-детски рассмеялся. Эймон вздохнул и поволок старого рыцаря к выходу из зала, чувствуя на себе сотню взглядов. В тот момент он даже был немного рад тому, что приковывал к себе больше внимания, чем пьяные выходки Эртура. — Йяа… Яне… прроссто… рыцарь… — продолжал бормотать Эртур. — Йяа… Меч Зри! Слыште? Зри! Лушший… Чтоб меня… Лушший меччник Семи Крлеств! Но знаааите… — он поднял вверх указательный палец. — Есь один… То ись был… Один такой… Мох бы ищо лучшше стать! Бедный Джейме… Хроший он парень… Глупый… Но хроший… Жаль, сгрел к Иным в прклятом городе… Эртур, похоже, даже не понимал, кому именно говорит все это, и слышит ли его хоть кто-то. А Эймон просто тащил и тащил его, как делал уже не раз. Слава богам, в коридоре было не так много людей, как в зале. Но Эртур все равно не замолкал. — И Эймон тож бует! Я сам учил! Даж без нги… А пчму? Птомушто кроль должн уметь сржаца… А Эймон… Он бует велик-ким кролем… Обзатльно бует… Птомушто я пок-клял-ся… — Конечно, поклялся, Эртур, я помню… — сказал Эймон, дотаскивая, наконец, Эртура до его комнаты и укладывая на постель. Спать ему больше не хотелось и он вместо того, чтобы идти к себе, вышел на террасу, соединявшую несколько гостевых покоев. Он шел в никуда, гладя рукой истертый камень… Пока не услышал тихий плач. Женский. Он замер, вгляделся — и увидел далеко впереди склонившуюся над перилами женскую фигурку. Даже с такого расстояния он мог видеть, как вздрагивает от рыданий ее спина. Он шел к ней медленно и осторожно. Он прекрасно понимал, что она сейчас может не хотеть, чтобы ее беспокоили. И еще больше он понимал, что может оказаться последним, с кем она захотела бы поговорить. — Миледи? — тихо позвал он, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение. Женщина вздрогнула от испуга, повернулась к нему — и он сразу узнал ее, несмотря на искаженное в испуге лицо и размазанную косметику. — Леди Маргери… — удивился он. — Лорд Эймон, — она быстро стерла слезы с утомленного лица и попыталась натянуто улыбнуться. Эймон уже подумывал было уйти, но решил все-таки попытаться помочь. Он не исключал, что это из-за него она плакала, из-за его грубых слов и резкого тона. Но даже если и нет, не мог же он просто взять и оставить даму в беде, тем более, сама она не попросила его уйти. Пока не попросила. — Миледи… Могу я спросить, что случилось? Она рассмеялась, но ее смех сочился горечью. — Думаю, можете, — сказала она. И все. Больше ничего. Эймон подождал пару секунд, потом нетерпеливо облизнул губы. — Леди Маргери… Что случилось? Она слегка повернула голову куда-то вбок. — Если хотите, посмотрите в моей комнате. Эймон проследил за ее взглядом. Ее покои находились за четвертой или пятой дверью от них, занавески на окне были отдернуты и он мог заглянуть, не заходя внутрь, несмотря на то, что дверь была открыта. Нет, не так. Она была выломана, замок был просто вырван из рамы. А внутри, на стене, прямо над ее кроватью он увидел… то, что заставило ее плакать. Два слова, написанные какой-то красно-коричневой субстанцией. «ОТРОДЬЕ ИЗМЕННИКА». — Это что… Кровью написано? — спросил он после нескольких секунд молчания. — Похоже, что да. Наверное, свиной, — пожала плечами Маргери. — Смешанной с дерьмом. Может, тоже свиным, хотя я не разбираюсь в таких вещах. Еще кто-то все мои платья ножом изрезал. — Кто… — Какая уже разница? — перебила она. — Желающих полно. Кто-то ненавидит Тиреллов за то, что мы до сих пор живы. Кто-то за то, что мы все еще у власти. Кто-то ненавидит меня за мое имя, кто-то за глупость моего отца… — она перестала плакать и отчаяние на ее лице сменилось усталым безразличием. — А может, это кто-то из тех, кто видел, как я разговаривала с вами на пиру. И решил напомнить мне, кто я такая… Он ощутил непрошеное чувство вины. — Я… Мне жаль. Я не хотел причинить вам вреда. — Вы и не причинили, лорд Эймон. Я сама подошла к вам, так что вина лежит на мне одной. Он понимал, что ему не за что себя винить. За сам разговор с леди Маргери, за то, что произошло позже. Визерис — вот кто был во всем виноват. И тот, кто вломился в ее спальню. Но чувство вины прогнать все равно не удавалось. Он хотел уже выдать новую порцию бессмысленных успокаивающих фраз, чтобы успокоить не столько ее, сколько себя самого, но она его опередила. — Раньше мне было все равно. Я привыкла смотреть на мир сверху вниз. Но лорд Уиллас, мой брат… Он сильно болен. И, скорее всего, умрет еще раньше, чем я вернусь в Хайгарден. А его сыновья, Гарлан и Мейсен, еще совсем малы. Она говорила так, как часто говорил Эртур. В никуда, просто выплескивая наружу чувства, облекая их в слова — лишь бы их хоть кто-то услышал. Он должен был что-то сказать в ответ, но никак не мог найти хоть каких-то подходящих слов. И выдал первое, что пришло ему в голову. — Думаете, преступник использовал свое собственное дерьмо? Маргери осеклась, моргнула раз, другой, потом уголки ее губ дернулись вверх. — Что? — Кровь свиная, а дерьмо человеческое, верно? Мне просто стало интересно, как они это сделали. Взяли ведро со свиной кровью, нагадили в него, потом макнули в туда свои пальцы и намазали на стене эту дрянь. Или попросили кого-то из друзей нагадить туда, если самим не хватило… И что дальше? Кто-то теперь ходит с дерьмом и свиной кровью под ногтями, гордясь тем, что порезал кружева на одном из ваших платьев, которых у вас полно… Ради чего все это? Маргери позволила себе улыбнуться. — Я, кажется, поняла. Такое часто бывает, когда злодей, замышляя что-то недоброе, вредит больше себе, чем своей жертве. — Точно. И они, похоже, забыли, кому они пытаются навредить и чем удобряют цветы, — мысленно он орал самому себе: «что ты несешь?!» и сам не мог понять, что именно. Наверное, он просто слишком устал. Или дело не только в этом? Может, Маргери и в самом деле пробудила в нем спящего до сих пор поэта, пусть грубого и неотесанного, но все же поэта. — Миледи, вы Роза. И чем больше дерьма они в вас бросают, чем больше пепла остается от огня их ненависти, тем крепче и пышнее вы разрастаетесь. Что бы они с вами ни делали, я уверен, вы от этого только окрепнете. Они еще немного помолчали. Она смотрела на него, а он был просто рад тому, что она перестала плакать. Но потом ему стало как-то очень неудобно под ее взглядом… И наконец, она нарушила тишину, спросив каким-то странным голосом: — Кто ты, Эймон Блэкфайр? — Простите? — Просто я… Я тебя не понимаю. Мне говорили о тебе, как о суровом и нелюдимом человеке, которого не интересует политика и вообще жизнь высшего общества… И вот ты приходишь ко мне, услышав, как я плачу, и пытаешься утешить меня разговорами о розах и дерьме… — она уже сама смеялась над нелепостью всего происходящего. — И тебе это удается! Все с тем же каменным лицом… Эймон в ответ пожал плечами. — Не мог же я оставить женщину плакать из-за чьей-то глупой выходки. Тут уж моя честь не позволит… — Честь? Вас, несмотря ни на что, считали благородным человеком, — она снова перешла на «вы». — Но вы решили выбрать себе фамилию Блэкфайр… — Не я ее выбрал, — отрезал он. Маргери осеклась, почувствовав, как в нем закипает ярость. — Так это не вы… — она замолчала и он словно наяву увидел, как догадки и факты в ее голове быстро собираются в общую картину. — Вот оно что, оказывается… Это король вам такое имя выбрал. Умно. Сразу обозначил вас как врага короны. Но вы ведь не собирались поднимать восстание против него, правда ведь? Любопытство в ее глазах выглядело неподдельным и Эймону почему-то показалось, что она надеется, что он ей возразит. — Нет, — заявил он. — Не собираюсь. И играть выделенную мне роль тоже не собираюсь. — Ясно… — он готов был поклясться, что услышал сожаление в ее голосе. — Боюсь, вам мало кто поверит, если вы скажете, что добрый король Визерис навязал вам это имя. Люди знают, что вы его ненавидите и увидят в ваших словах лишь клевету. А те, кто захочет заключить с вами союз, будут уверены, что это часть какого-то грандиозного плана… — Нет у меня никаких грандиозных планов. Кроме того, чтобы жить по справедливости, помогать моим подданным и служить моему сюзерену. Все. Ни больше, ни меньше. Маргери еще раз окинула его взглядом и кивнула. — Спасибо, что помогли мне утешиться, лорд Эймон. Доброй вам ночи. А я пойду к Лорасу, спрошу, не согласится ли он пустить меня к себе на ночлег. Он кивнул и она ушла. Наконец-то он остался один, как ему всегда было удобно и комфортно… И не понимал, почему сейчас от долгожданного одиночества он испытывает какую-то странную тоску. --- Сломленный рыцарь Они покинули Сумеречный Дол в такой спешке, будто не уезжали оттуда, а бежали. Оберин не пожелал ехать вместе с ними, решив еще немного попутешествовать по Королевским землям, но дал в сопровождение нескольких людей из своей свиты. Эймон, когда их увидел, чуть зубы себе не стер от злости — дорнийский принц выдал их сопровождающим знамена Блэкфайров. Эртур думал, что Эймон, едва они выедут за городские стены, сразу выкинет эти тряпки в грязь. Но он, сжав зубы, ехал и ехал дольше. Неужели у мальчика совсем не осталось сил бороться? Только не это… Полное истощение сил — самая страшная вещь, она разъедает человека до самой его души. По пути домой Эртур постоянно прихлебывал из бурдюка, который нес с собой. Он знал, что Эймону это очень не нравится, что он злится и ненавидит его за это. Но что ему оставалось делать? Он чувствовал себя никчемым и бесполезным, ему было больно встречаться глазами с Эймоном и от этого хотелось напиться еще сильнее, чтобы притупить чувство горечи. Когда-то эти серые глаза были полны гордости. Гордости за Эртура, за его боевые навыки, за его репутацию, за его советы и наставления. Он видел в нем отца… Когда-то видел. Это время ушло навсегда. Эртур Дейн превратился в никчемного пьяницу. Почти половину пути до Башни Радости он бормотал себе под нос проклятья Визерису, его жене-Ланнистерше и даже их детям — всем тем, кто стоял между Эймоном и троном, который по праву принадлежал ему. Это они во всем виноваты! Если бы Визерис не начал эту идиотскую атаку на Железные острова раньше, чем Простор был окончательно усмирен, Эймона и Эртура не похитили бы! И ему не пришлось бы выбирать между долгом и любовью, между приказами одного короля и безопасностью другого. Надо будет, когда они вернутся домой, обязательно написать тем, кто может их поддержать. Кому? Лорд Ланнистер вроде бы обращался к Эймону уже после… Да, конечно, он может стать хорошим союзником. Кто знает, может они с сестрой не так близки, как все думают… Если это действительно так, просто замечательно. В их распоряжении будет золото Ланнистеров для найма своих людей и подкупа чужих. А потом они дождутся подходящего момента… Простор так и не смирился с утратой Юга, им можно будет пообещать восстановить старые границы. А Север — Север обязательно поддержит Эймона! Долина… Сложное место, но, возможно, он может написать Ройсам, пообещает поддержать их против правящего клана Арренов из Чаячьего Города. Станнис… Он в любом случае против короны. И Дорн должен помнить, что он воспитал Эймона по их заветам, что он чтит традиции дорнийцев… Во всяком случае, каменных дорнийцев. Оберин будет на их стороне, обязательно будет! Они вспомнят Эймона, как только все будет сказано и сделано. Он станет настоящим Таргариеном. А потом они вторгнутся на Железные острова и вернут Рассвет. Все просто идеально… Но нужно быть осторожнее, нужно писать только тем, в ком он действительно уверен. Тем, кто должен поддержать Эймона на престоле. Подобные размышления не отпускали его все время, пока они ехали через Штормовые земли и даже когда они уже въехали в свои владения. Они спешились и Эртур тут же заковылял к Эймону, горя желанием поделиться тем, что он обдумывал всю дорогу. Союз с Ланнистерами — вот что могло стать ключом к их победе… — Эймон… Я тут подумал… И Эймон тут же напрягся, замер на секунду, а затем снял седельные сумки с коня. — Эртур, — устало бросил он. — Давай потом как-нибудь, ладно? — Нет, ты послушай! У нас есть шанс! Мы не должны терять веру в наши цели! Мы… — Твои цели, Эртур! — резко развернулся к нему Эймон. — Твои! А не мои! Я просто хочу жить. Жить простой жизнью и, возможно, убедить хоть кого-то, что они ошибаются насчет меня. Хочу ли я стать королем? Возможно. Но я не хочу ни бунтов, ни предательств, ни войны. Я не желаю творить несправедливость и жестокость! Хватит с меня, слышишь? Хватит! — Эймон… — Эртур, мы никогда не победим его. Лорд-бастард, загнанный и озлобленный на весь мир, и жалкий калека, который целыми днями топит горе в бочке с вином! Он уже сделал меня изгоем для всего королевства, а еще у него есть дракон, не знаю, где он его добыл, но он есть… И люди его просто любят, понимаешь? У нас ничего не выйдет, — сказал Эймон и почти бегом удалился в Башню, ни разу не оглянувшись на того, кто когда-то был ему отцом. А Эртур еще некоторое время постоял на месте, пока конюх отводил лошадей в конюшню, а другие слуги уносили их вещи. Может, Эймон и прав? Может, действительно все уже поздно… И все было зря? Он потянулся за бурдюком — как всегда, когда в голову лезли тяжелые мысли. Поднес его ко рту… А потом опрокинул вниз горлышком и вылил все оставшееся содержимое на землю. Когда бурдюк опустел, сир Эртур с криком швырнул его как можно дальше от себя в заросли. — Как несправедливо бывает, когда боги предпочитают дурных людей добрым, — услышал он незнакомый голос. Обернулся и чуть не упал, увидев прямо перед собой какую-то старуху в драной черной накидке. — Вы кто? — он знал каждого из слуг в Башне и всех, кто имел право заходить внутрь. Она точно не была одной из них. — Просто та, кто хочет помочь, — сказала она. Ее голос звучал даже старше, чем она выглядела. И акцент — у нее был странный, едва уловимый акцент? Эссосский? Валирийский? Чей-то еще? А в руках у нее была коробка. — Я пришла предложить помощь, сир Эртур Дейн. — Помочь единственному истинному королю. — Вы будете служить королю Эймону? — его глаза загорелись надеждой. — Нет, — ответила старуха. — Я служу самой стране и тому, кто лучше других подходит для службы ей. И мы оба знаем, что этого человека зовут Эймон Таргариен. Ложный король утвердил свою власть, но я предлагаю… уравнять шансы Эймона. Или даже поставить его в лучшее положение, чем его противника. Она открыла коробку и Эртур увидел внутри четыре предмета. Две бутылки, одна из зеленого стекла, одна из темного, кусок сложенного несколько раз пергамента и… И… И… — Это же… — Да, добрый сир, это то, о чем вы подумали. Яйцо настоящего дракона и инструкция, как заставить его проклюнуться. — Я… — Эртур потянулся к коробке, но старуха тут же отдернула ее. — Учтите, у всего есть цена. — Я готов заплатить любую цену за Эймона. Все, что угодно… Женщина молчала. Ее лицо было закрыто низко натянутым капюшоном, но рыцарь все равно чувствовал на себе ее острый взгляд. А потом она все-таки протянула ему коробку. И он взял ее. — Возможно, Меч Зари, — он вздрогнул, услышав титул, которым его никто не называл уже много лет, — ты тоже найдешь в этой коробке то, чего так долго искал… Женщина развернулась и пошла прочь. И Эртур как-то сразу понял, что преследовать ее не стоит. Он просто закрыл коробку и похромал в башню. Он уже понимал, что ему придется сделать. Но у него и в мыслях не было отказываться от своих слов. Он сделает для Эймона все, что угодно. Даже самое ужасное.