Сжечь их всех!

Миранда IV Ранда до последнего надеялась на то, что пока они путешествуют вместе с горцами, между ними установится хоть какая-то приязнь. Что они приобретут хотя бы капельку цивилизованности — и она сама посмотрит на них другими глазами, увидев за завесой грубости какое-то подобие воинской чести. Она ошибалась. Каждый день общества Обгорелых — так назывался клан, откуда происходили Тиметт, сын Тиметта, и его шайка — заставляли ее относиться к этим людям только хуже. И тому были причины. Во-первых, конечно же, их запредельная жестокость. В первые дни совместного путешествия их дозорные заметили небольшой отряд арреновских солдат. Обгорелые сумели подобраться к ним незаметно и напали. А они с Уэймаром наблюдали за происходящим с безопасного места. И долго потом не могли произнести ни слова. И эта… как бы поточнее сказать… эта «зверскость» чувствовалась не только в бою. Они и жрали как настоящие звери — словно голодные гончие, жадно отрывающие плоть от костей, с хлюпаньем поглощающие подкожный жир, разрывающие сухожилия, ломающие кости и высасывающие мозг. На это смотреть было даже тяжелее, чем на ту резню. Но что действительно впечатлило Ранду с хорошей стороны, так это их преданность своему вождю и абсолютное бесстрашие. Они выполняли все его приказы без малейшего колебания и сейчас присматривали друг за другом, поскольку вождь обещал, что никто не причинит им вреда, пока они не доберутся до цели. И мало того, что ни один из горцев не сделал ни единой попытки домогаться до нее, так они еще и одергивали своих товарищей, которые, как им казалось, пытались нарушить запрет. Уж чего-чего, а этого никак нельзя было ожидать от дикарей, для которых единственным аргументом была дубина в руке. Да, они были дикарями с дубинами. Но у них были свои законы — простые, не всегда понятные, но неукоснительно соблюдаемые. Тиметт, вожак банды, был самым страшным из всех. Но не потому, что он был самым здоровым, самым злым или самым кровожадным. Наоборот, он был довольно молод и всегда сохранял пугающее спокойствие — в любой ситуации его переполняла уверенность в собственных силах и собственных людях. А главным его качеством была безжалостность — в том числе к себе самому. В пути Ранда узнала от горцев, что в их клане принято в качестве посвящения в мужчины либо наносить на тело ожоги, либо отрезать какие-то части тела по собственному выбору и приносить в жертву огню. Выбирали в основном пальцы или, например, соски. И чем более тяжелым и болезненным оказывался выбор, тем больше уважения получал новоиспеченный воин. Вот и Тиметт, недолго думая, выжег себе глаз — и с этого момента сразу стал вождем банды налетчиков, получив от старейшин титул Красной руки. Проще говоря, если бы у горцев были лорды или какое-то их подобие, то Тиметт неприменно стал бы одним из самых уважаеамых. Да и порода была ему под стать — отец вождя, носивший то же имя, успел прославиться как великий воин и грабитель. — Однажды, — говорил Тиметт у вечернего костра, — Тиметт, отец Тиметта, повел пятерых воинов против Расписных Псов. Пятерых. Этого было достаточно. — Пятерых человек достаточно, чтобы выиграть войну? — недоверчиво переспросил ее кузен. Она и сама удивилась, насколько легко Уэймар нашел с горцами общий язык. Возможно, так получилось потому, что он был мужчиной и воином — а значит, они волей-неволей видели в нем родственную душу, пусть и непохожую на «своих». Дикари даже полюбили слушать его военные байки — и Уэймар, вовремя сообразив, с какими именно кланами Обгорелые враждуют, перемывал кости именно им, к немалому удовольствию невольных попутчиков. Да, он регулярно привирал и горцы это понимали… Но все равно делали вид, что верят и уважают его выдуманную храбрость. — Неужели в клане Расписных Псов было всего четыре воина? Тут он, конечно, перегнул палку. И Тиметт, бросив в сторону Уэймара тяжелый взгляд, заставил того заткнуться. — Нет. Расписных было больше, чем Обгорелых. Три Пса на одного нашего воина. Отец поубивал много охотников и рыболовов, а потом вызвал на бой Йорта, сына Грена, вождя Расписных Псов. Сначала сломал Йорту руки, потом шею. Потом оторвал Йорту голову, и бросил ее Грену, сыну Йорта. И он сдался. Ранда и не понимала, как маленький Грен Второй — она так и не привыкла к тому, что горцы часто называют сыновей в свою честь или, по крайней мере, в честь своих отцов — мог сказать «нет». Отец только что погиб у него на глазах и его оторванная голова лежала перед ним. А еще в его племени заканчивалась еда, поскольку всех охотников перебили Обгорелые. — И что дальше? — все-таки спросила она. — Обгорелые, они… Ну, выиграли что-то от этой войны? — Ха! А как же! Землю! Хорошую землю! Большие леса, где много дичи, и дороги, где ходят толстые и глупые андальские торговцы! И Обгорелые громко рассмеялись. «Андалы» — они называли этим словом всех, кто не принадлежал к кланам. И они с Уэймаром тоже были для них «андалами», хотя Уэймар продолжал настаивать на том, что кровь Ройсов тянется от Первых людей. Плевать — для Обгорелых все «низинники» были андалами. потому что они женились на андалах, жили, как андалы, и молились богам андалов. Вот почему они в их глазах были андалами. Ей и самой стало интересно, кому поклоняются жители гор. И те охотно делились этими знаниями. Она уже знала, что северяне до сих пор чтут Старых Богов и вознолсят молитвы чардревам. Но в Долине чардрев не было. И когда она неосторожно это сказала… Тиметт сразу ее одернул, пока его люди с трудом сдерживали гнев. — Старые Боги — это не деревья. Они везде. В листьях, в камнях, в ветре, в реках. В огне. Обгорелые знают, что Огонь — величайший из богов. Старейший из богов. Властелин иных стихий и вещей. Он — и его жена Бронза. Из того, что удалось понять из ее слов, Миранда сделала вывод, что Старые Боги были не более чем стихиями природы. Но Огонь был не единственным божеством, которому они поклонялись. Они рассказывали о Ведьме-из-пещеры, красавице-колдунье, которая была возлюбленной Огненного бога. Она карала Огнем тех, кто осмеливался нарушить ее покой, но не трогала тех, кто приносил ей подношения — и потом шептала на ухо любимому, чтобы он был милостив к этим людям. Ей очень хотелось узнать больше об этой древней колдунье, но она так и не решилась злить горцев еще сильнее своим невежеством. Они и так с трудом терпели ее за то, что она молилась чужим богам. Поэтому она и решила отложить этот разговор на потом. И этого «потом» так и не поступило. Вскоре на горизонте показался Титанов Перст. Небольшой портовый городок, построенный на самом маленьком из Перстов, где располагалась башня, принадлежащая дому Бейлишей. Сама башня давно была разобрана и на ее месте стоял высокий маяк, сложенный из темно-серого камня с белыми мраморными колоннами вокруг. А на вершине этого маяка была водружена маленькая копия головы Браавосского Титана, в глазах которого постоянно горело пламя, а из открытого рта вперед светил луч света, собранный сложной системой зеркал в «шее» каменного исполина. Почти весь город представлял собой одну большую гавань. Он был вытянут вдоль побережья в узкую извилистую линию и единственной постройкой выше двух этажей здесь был, собственно, маяк. Ранда вспомнила, как ворчал ее отец, перебирая платежные документы — он говорил что-то о выбрасывании кучи денег на перекапывание земли и расчистки бухт в какой-то глуши, где от этого не будет никакого толку. Но Бейлиш в те годы был в фаворе у лорда Изембарда и даже сумел выбить у того деньги на строительство собственного порта, конкурирующего с Чаячьим Городом. Конечно, он и сам приложил немало усилий в усилении влияния и богатства Графтонов и Арренов — и Изембард снабжал его деньгами в том числе для того, чтобы лорд Герольд, хозяин Чаячьего Города, не решил в один прекрасный момент, что ему уже не очень удобно быть вассалом младшей ветви дома Арренов. А потом, когда надобность в услугах Бейлиша отпала… Его «убедили» взять новый центр морской торговли в непосредственное управление. И заодно убрали его цепкие руки подальше от реальной власти в Долине. Она не знала, насколько прибыльной оказалась торговля в этих местах. Но даже если прибыль и была, она явно не пошла на пользу Титанову Персту, где большинство домов представляли собой наскоро слепленные лачуги, между которыми змеились узкие грязные улочки. Видимо, правы были те, кто говорил, что город под управлением лорда Бейлиша стал главным источником контрабанды во всем Вестеросе. Чем ближе они подходили к маяку, тем более неспокойными становились Обгорелые. Они тихо переговаривались между собой о девках, выпивке и доброй стали, которую надеялись купить на полученные за них деньги. Они, похоже, до сих пор верили, что им хорошо заплатят за то, что они привели «Белморов» к лорду Бейлишу. Ворота Титанова Перста были закрыты и при появлении у стен отряда горцев наверху тут же возникли вооруженные люди с луками наготове. «И правильно», — подумала Миранда. По-другому и быть не могло. Неважно, что творилось за Лунными горами, здесь шла война — и она диктовала свои правила. — Кто такие? Назовите себя! — крикнул кто-то сверху. И тогда она вышла вперед. И Уэймар с некоторым запозданием готов был сделать то же самое и представиться, чтобы Обгорелые не испортили все. Они не успели. — Я Тиметт, сын Тиметта! Скажи Титану, что я принес ему наши трофеи! Стрелки опустили оружие, командир обернулся назад, что-то быстро скомандовал… А потом ворота начали открываться. Обгорелые не слишком вежливо подтолкнули Уэймара в спину, чтобы он шагал быстрее и не задерживался. Миранда по-прежнему старалась держаться рядом с Тиметтом. Пусть он и обещал, что изнасилует ее, пока рядом будет гореть живьем Уэймар, он, несмотря на свои слова, оставался самым спокойным в шайке — и, самое главное, его слушались и боялись все остальные. Как только открылись ворота и они шагнули внутрь, в ее нос ударила целая гамма запахов: дешевой выпивки, мочи, сырой рыбы и свежей рвоты. Встретившие их городские стражи были одеты в бледно-зеленые одежды и шлемы с закрытыми лицевыми пластинами — такими же, как на голове Титана, украшавшего маяк их лорда. Капитан также носил плащ с гербом, украшенным золотыми пересмешниками — такими же, как и на его застежке. — Идите за мной, — сказал он. — И чтобы никаких там… — он не закончил фразу, обошелся тем, что многозначительно обвел взглядом отряд горцев. — Знаю я вас, дикарей. Но в этом городе все должны соблюдать законы лорда Бейлиша. Так он и сказал — законы лорда Бейлиша. Не законы покойного лорда Аррена из Орлиного Гнезда. Не законы нового лорда Аррена из Чаячьего Города. Не даже законы лорда Корбрея, которому Бейлиш присягал самолично. Нет, он правил сам по себе. Пусть и Мизинец, зато Титанов. Когда-то он владел клочком земли вокруг небольшого поместья, сейчас ему принадлежал весь полуостров, где стоял Титанов Перст — от мыса на его конце до того места, где земли вливались в основной материк. И пускай с любой крыши в этом городишке можно было увидеть противоположные берега его владений, власть лорда Бейлиша простиралась намного дальше, чем можно было увидеть с вершины нависающего над этим городом маяка. Капитан подвел их ко входу в башню, вокруг которого были установлены три бюста. Если бы у Ранды спросили, кто это, она бы решила, что это отец, дед и прадед лорда Бейлиша, основатели этого дома, ставшие из браавосских наемников рыцарями Вестероса. Войдя внутрь, они оказались в чем-то вроде приемной, выстроенной из старого, грубо обтесанного камня — и это напомнило ей Рунный Камень. Должно быть, эта часть была буквально по камешку перенесена сюда из старой башни, где жили предки лорда Петира. И то, что этот человек помнит и чтит свое скромное происхождение, почему-то немного успокоило ее. Поднявшись на вершину, он мог бы стереть все в пыль и начать жизнь с нуля — но он, похоже, не стыдился того, как жили его предшественники. Пока капитан поднимался по старой лестнице, ей вдруг ударила в голову мысль: а как он вообще понял, что предложение Обгорелых окажется для лорда Петира действительно стоящим. Откуда ему было знать, что он не тратит впустую его время? Почему их всех привели в башню Бейлиша почти без вопросов? Они поднялись наверх. Второй этаж, сложенный из белого камня, был новее, просторнее и богаче первого, но они шли не сюда, а не третий, который был сложен из того же темного камня, что и первый. Капитан подошел к старой тяжелой двери и постучал, но сделал это как-то странно: два раза быстро и легко, один раз громко и сильно, потом еще раз тихо. Вот так: «Тук-тук! БУМ! Тук!» — Войдите! — услышали они. И капитан вошел, впустив их в покои того, кто был им так нужен. Лорд Бейлиш сидел в удобном кресле с мягкими подушками. Это был худой и невысокий человек с аккуратно подстриженной бородой и закрученными усиками. Темные волосы уже подернулись серебряными прядями, а серо-зеленые глаза смотрели, как показалось Ранде, в самую душу. Хотя в целом этот человек выглядел достаточно скромно. Он был одет в простую домашнюю одежду темно-коричневого цвета, чуть-чуть украшенную золотой вышивкой. Но самым удивительным ей почему-то показалось то, что он был здесь не один. На коленях лорда сидел маленький мальчик с глазами такого же цвета, как и у него, но его волосы были густыми и светло-русыми. И это напомнило ей еще одну старую историю, которую ее память связывала с именем Бейлиша. В хаосе, вызванным Восстанием Роберта и Опустошением, мало кто вспоминал о том, что старый Джон Аррен перед самой смертью успел жениться на младшей дочери Хостера Талли. И если ее старшая сестра, так же скоропостижно овдовевшая, все-таки успела зачать от лорда Старка сына, то леди Лиза не успела — зато очень быстро вышла замуж во второй раз, да еще за человека такого низкого происхождения, по меркам дома Талли. С тех пор о ней никто ничего не слышал. — Тиметт! — добродушно улыбнулся Бейлиш своему гостю, откладывая в сторону книгу. Должно быть, он читал ее своему сыну, пока его не оторвали от этого важного дела. Но закрывать книгу он не стал. — Спасибо, что проводил их, Сайрус, — добавил лорд Титанова Перста капитану. — Можешь быть свободен. Капитан Сайрус, к ее удивлению, молча кивнул и вышел, оставив Бейлиша одного с двумя замковыми стражниками в конце комнаты — словно они могли, в случае чего, защитить их всех от обгорелых. Но куда больше ее поразило то, насколько непринужденно держался хозяин башни с дикими горцами. — Титан, — Тиметт, до сих пор державшийся как образец непокорности, коротко склонил голову в знак приветствия. — Рад тебя видеть — как, впрочем, и всегда. Если тебе нужна работа, у меня есть несколько дел, которые требуют внимания. Как и в прошедшем году… — сказал Бейлиш и только тогда остановил свой взгляд на них с Уэймаром. — Хотя… Я так понимаю, что ты пришел сюда не за этим, а из-за этих двоих. Они не похожи на твоих налетчиков. Слишком чистые, слишком ухоженные… — Тиметт, сын Тиметта, привел к тебе тех, кто называет тебя другом. Мартен из клана Белморов и Бранда из клана Белморов, — прямо заявил вождь дикарей. А его люди грубо ткнули их в спину, заставляя выйти вперед. И именно в этот момент Миранде стало по-настоящему страшно. Она-то надеялась, что Тиметт оставит их с лордом Бейлишем наедине и она все ему объяснит. Но если он сейчас раскроет их прямо перед Обгорелыми… Все закончится, скорее всего, очень и очень плохо. И она бросила в сторону лорда Петира быстрый умоляющий взгляд, надеясь, что он подыграет ей. Хозяин башни окинул долгим взглядом их обоих, а затем… — А! Да-да, точно! Мартен и Бранда из дома Белморов. Давно не виделись, очень давно! Смотрите, как вы выросли! Я и не узнал вас поначалу! — Бейлиш прямо лучился искренностью и теплотой. А потом обратился к сыну: — Сходи проведай сестренку, Кейтлор. Она уже должна лечь спать. — Хорошо, отец, — мальчик соскользнул с колен лорда Бейлиша и поковылял к двери на противоположной стене, у которой стояли стражники. Один из них открыл перед мальчиком дверь, а затем ушел вместе с ним. Теперь в комнте оставался всего один человек, готовый прийти к ним на помощь… Но лорду Петиру, кажется, было все равно. Да сам этот стражник держался так, словно не ожидал от дикарей ничего плохого. — Тиметт… — Бейлиш встал из своего кресла и потянулся к ящику стола. Вынул оттуда четыре довольно широкие монеты толщиной с ее большой палец, судя по всему, отчеканенные из какого-то сплава золота с чем-то еще. А когда лорд Петир подошел ближе, она успела разглядеть на одной из сторон этих денег расправившего крылья пересмешника, а на другой — голову Титана. — Прими это в знак благодарности за то, что привел ко мне юных Белморов. Можешь использовать их по своему усмотрению. И поговори завтра утром с сиром Патреком — он расскажет детали новой работы, если, конечно, она вам нужна. Горцы возбужденно загудели, когда их вожак с довольным видом принял эту неожиданно скудную плату. Затем Тиметт еще раз посмотрел на них с Уэймаром странным взглядом, который она не могла понять — в нем было нечто среднее между подозрением, самодовольством и удовлетворением. А потом он повернулся и пошел к выходу — и она мелко задрожала, наконец, почувствовав, что все позади. И еще мысленно помолилась Семерым за то, чтобы никогда больше не встречать на своем жизненном пути Тиметта, сына Тиметта. Дверь закрылась и Бейлиш снова уставился на них. — Итак, — заговорил он совсем другим тоном. — Я хочу знать, чьи жизни выкупил у Обгорелых. И не стоит врать — я знаю семейство Белморов и вижу, что вы не из них. Уэймар медленно выдохнул. — Прежде всего примите нашу искреннюю благодарность, лорд Бейлиш. Я Уэймар из дома Ройсов. А это… — Миранда, — закончил Бейлиш вместо него. — Да, я уже встречал вас, когда проезжал через Кровавые Врата. Ранда сделала реверанс, склонив голову в знак уважения. Сама она не могла вспомнить этого человека, но уже привыкла к тому, что, казалось бы, незнакомые люди говорят ей: «А я вас знаю». И ей приходилось делать вид, что она тоже их помнит. Обычных жестов вежливости, как правило, хватало. А если и нет — их можно было дополнить слухами о том, что она весьма открыта и общительна… в том числе в спальне. — Милорд, — поздоровалась она. Бейлиш грустно вздохнул. — Прошу принять мои соболезнования. Я слышал о том, что случилось в Рунном Камне… Да, война в Долине разгорелась раньше, чем в других землях Вестероса. Пока другие лорды выбирают стороны и цвета, будь то белый, бронзовый или красный… как когда-то зеленый или черный… Здесь выбор уже сделан и кровь уже льется. И только Титанов Перст остается выше всех ссор и кровопролитий. Поэтому я рад приветствовать вас в моем доме и обещаю, что не раскрою никому ваши подлинные имена и личности. Тем не менее, я не могу не поинтересоваться обстоятельствами, при которых вы оказались под опекой Тиметта. — Мы сбежали из Рунного Камня, милорд. И надеялись попасть сюда. Шли через деревни и леса и… Встретили Обгорелых. И пообещали им награду, если они нас доведут до Перста, — ответил Уэймар. — Вот как? И почему вы направились именно сюда? Почему не в Железную Дубраву, или в Редфорт, или хотя бы в Серую Лощину? Там живут друзья вашего дома… — Потому что они тоже об этом знают, — вмешалась Миранда. — И могут поджидать нас там… Или по пути туда. А вот ваша… осмотрительность также очень хорошо известна. Как и ваше отношение к Арренам из Чаячьего Города. Вот мы и решили рискнуть, подумав, что вы согласитесь спрятать нас — и вас в этом никто не заподозрит. На лице Бейлиша появилась легкая ироничная улыбка. — И в этом вы были совершенно правы. Но я кое-что проясню. Я готов дать вам приют в своем доме, но если завтра ко мне в ворота постучится войско Арренов и Графтонов и потребуют выдать вас, я даже раздумывать не стану. Потому что не хочу рисковать ни своей жизнью, ни жизнью своих близких. И отдам вас им. — ЧТО?! — вскинулся Уэймар. — Тссс… — взгляд Бейлиша заметно похолодел. — Моя дочка только что заснула, не надо ее будить. Говорите тише… То, с каким высокомерием держал себя этот человек, выбивало ее из колеи. Но если она еще держала себя в руках, то Уэймар… Уэймар оставался Уэймаром, чего уж там. — Вы имеете полное право выдать нас, лорд Бейлиш, — не стала спорить она. — Но не забывайте, под каким девизом живет дом Ройсов: «Мы помним». Мы помним и зло, и добро. И не оставим наших друзей без награды. — Любые слова не стоят даже потраченного на них воздуха. Тем более такие заезженные клише, повторяемые снова и снова. Какая награда может возместить мне потерю всего, что я нажил в этой жизни? — Мы вернем вам все — и даже больше, — пообещала она. — Мы в любом случае все вернем, — в очередной раз влез Уэймар. — С вами — или без вас. Наше дело правое и победа будет за нами. И мы будем помнить о тех, кто отвернулся от нас. Миранда мысленно выругалась. Ее кузен никогда не знал, когда следовало закрыть неугомонный рот. Бейлиш же грустно вздохнул. — Прошу вас следовать за мной, — он направился к выходу и они, переглянувшись, пошли следом. Миранда не понимала, куда они идут, но Бейлиш всего лишь провел их в соседнее помещение — простую комнату, в которой стояли столы с разложенными на них картами. Одна изображала морские пути, вторая — дороги, третья — политические союзы, четвертая — разделение земельных и водных угодий… Карты были повсюду: не только на столах, но и на стенах. А в центре стоял еще один стол, к которому было прикреплено странное устройство с круглой стеклянной линзой. Поверхность стола представляла собой подробную карту Долины, усеянную значками. Значков было три вида: белые колонны, бронзовые монетки и серые стальные кубики. — Знаете, что это такое? — спросил Бейлиш, указывая на карту. — Долина, — ответил Уэймар. — И? — И противостоящие стороны, — пояснила Миранда, подходя к столу. Она заглянула в увеличительное стекло — и поняла, что карта нарисована еще подробнее, чем ей казалось поначалу. На ней были выписаны даже мелкие деревушки и прочие достопримечательности, выполненные тонкой кистью. И все были подписаны — такими крохотными буквами, что их нельзя было разобрать без мирийского стекла. Уэймар тоже оживился было, но почти сразу снова поник, вглядевшись в карту. — Э… Все и правда так плохо? И Уэйнвуды, Редфорты, Темплтоны и Хантеры… Это все, на кого мы можем понадеяться? — Не только. У них еще есть вассалы, которые пойдут за ними… по крайней мере, большинство из них. Но есть еще Херси, Корбреи, Мелкольмы, Элешемы, Апклиффы… Они уже сделали свой выбор. Они поддерживают корону — кто-то по своей воле, а кто-то просто из страха перед селтигаровскими убийцами. Есть еще такие дома, как Белморы и Ваксли, которые сразу дали понять, что не станут поддерживать ни одну из сторон. Они верят, что если другие примут их правоту и заявят о своем нейтралитете, война угаснет сама собой… И Долина станет очагом стабильности, пока на остальной территории Вестероса будет бушевать вся эта ерунда. Взгляд Миранды зацепился за символ белой колонны на очень знакомом для нее месте. — Врата… Они тоже… Что там случилось? Бейлиш посмотрел на нее — и на мгновение ей показалось, что она увидела в его серо-зеленых глазах крохотную искорку сочувствия. — Ваш отец… Он жив. Он в Небесных Камерах, но все еще жив. Врата у него отобрали и отдали сиру Арлину Стоуну, бастарду Графтонов, взявшему в жены девицу из дома Шеттов… Вернее, теперь его стоит звать лордом Арлином Мунстоуном. — Врата? Бастарду? — разъяренный Уэймар тяжело дышал, упершись сжатыми кулаками в стол. — Ну ничего, так нам даже легче будет их вернуть… — Я знаком с сиром Арлином, — продолжал Бейлиш. — Или, как его раньше звали, Лином Безумцем. Не таким, как наш бывший король, просто… Просто он не всегда понимает, что возможно, а что нет — и благодаря этому многие, казалось бы, нереальные замыслы оказываются успешными, когда он сам за них берется. Отсутствие у него здравого смысла с лихвой компенсируется избытком отваги. И сейчас все вороньи письма и барды рассказывают о том, как он, в ответ на отказ лорда Нестора открыть Врата для прохода графтоновских войск, лично забрался на стены под покровом ночи, в одиночку порубил всю смену на воротах и открыл их для своего родственника… Чтобы победить Безумца, нужен кто-то еще более безумный. У вас есть такой? Сомневаюсь. — Рунный Камень… — выдавил Уэймар через стиснутые от ярости зубы. — Что с ним? Кто там сейчас? Кто-нибудь… Кто-нибудь выжил? Бейлиш отрицательно покачал головой. — Рунным Камнем сейчас правит Юхан Селтигар. Человек вспыльчивый и скупой. Вообще Рунный Камень должен был достаться другому, но… Изембард все-таки поддался на уговоры и отдал все владения вашей семьи этому головорезу с Расколотой Клешни. Говорят, что в бою погиб весь род Ройсов из Рунного Камня. Так что не удивлюсь, если вас сочтут обычным самозванцем… Но даже если и не сочтут, Юхан уже начал восстанавливать укрепления и произвел в рыцари множество простых воинов, отличившихся в той резне, и просто первых попавшихся бастардов… И да, он еще и взял в жены внучку лорда Изембарда. Ранда недобро прищурилась, прислушиваясь к словам Бейлиша. — Вы, как я поняла, сами склоняетесь к нейтралитету. Но при этом считаете, что наше дело… проиграно. — Я азартный человек, миледи. И можете мне поверить: соотношение сил явно не в вашу пользу. Корона начала атаку на Рунный Камень не для того, чтобы покарать вашего дядюшку. Сам он скрылся неизвестно где, и когда объявится… Тогда ситуация может коренным образом измениться. Но пока ваши знаменосцы растеряны и некоторые уже согласились преклонить колени. А те, что не согласились, продолжают спорить о том, за кем теперь им следует идти. И еще. Визерис не просто так отправил на это дело именно Селтигаров. Это один из самых быстро растущих домов Королевских земель. Двадцать лет назад они даже подати с жителей Клешни с трудом собирали. А потом, когда случилось Опустошение, к ним хлынули толпы беженцев. И им пришлось как-то их всех переварить. И, скажу я вам, у них получилось. Сейчас у них большое войско и флот, способный соперничать с веларионовским. И сам факт того, что эту силу бросили на Долину — это сигнал всем: служи королю верой и правдой и тогда сможешь обогатиться за счет его поверженных врагов. — Значит, возглавим борьбу против них! Поднимем знамена Ройсов, выиграем одно-два-три сражения — и колеблющиеся дома сами к нам потянутся! — Уэймар стукнул кулаком по столу с такой силой, что зазвенела стоящая на нем посуда. Ранда не сдержала ироничной усмешки. Действительно, все просто, правда ведь? Она, в отличие от него, знала, что нет. — Раз вы так решили… Пусть будет так. Но как только вы объявите, кто вы есть — можете считать, что у вас больше нет убежища в Персте, — констатировал Бейлиш. — Будьте умнее, юноша! Я вижу жажду славы в ваших глазах и слышу жажду мести в ваших словах. Но у вас нет войска, с которым вы можете надеяться выиграть «два-три сражения». А без этого колеблющиеся и нейтралы к вам не примкнут. Даже знаменосцы Ройсов пойдут не к вам, а от вас… И тут, пока Бейлиш говорил… ее вдруг озарило. Да, она понимала, что это полный бред и чистой воды сумасшествие. Но то, что несколько недель назад казалось ей абсолютно невозможным… Сейчас казалось вполне реальным. За время путешествия по лесам и горам многое изменилось. — Есть… — сказала она. — Что? — переспросил Бейлиш. Уэймар ограничился вопросительным взглядом. — Есть войско. Причем такое, которое мы можем собрать тайком от всех. Войско грозное и многочисленное, способное сокрушить Селтигаров даже в одиночку, без помощи других домов. — И где же оно? — спросил Уэймар. — Вот, — Ранда указала на тот участок карты, где не было нарисовано ничего — ни городов, ни замков. — В горах, Уэймар. В горах. Войско, которое знает здесь каждый камень и не нуждается в дорогах. Которое не боится Селтигаров и плевать хотело на любые посулы короля. Которое воюет с тех самых пор, когда Хугор и андалы впервые высадились в этих землях — и до сих пор не проиграло… --- Мотылек Он всегда считал северян людьми странными — и по-своему жуткими. Почти такими же, как одичалые, о которых он слышал с детства: грубыми, неопрятными, шумными и жестокими. И если северяне были такими… Страшно было даже представить, какими ужасными были настоящие одичалые. Те самые, против которых добрый лорд Эймон сейчас шел войной. А значит, и он тоже шел. Мотылек старался выгонять все страшные мысли из головы как можно скорее. Нельзя было бояться. Лорд Эймон вон не боялся одичалых. Он вообще, кажется, ничего не боялся. И он не должен. Пусть боятся толстый лорд Тарли и его дурак-оруженосец, который вечно ему на нервы действует. Но он все равно вздрагивал. Не только от волнения, но и от холода. Когда-то Мотылек верил, что за Перешейком дождей вообще не бывает — там вода падает с неба уже твердой и застывшей. Хотя тогда он не понимал, как вода может затвердеть. Теперь понимал, конечно. Но не собирался показывать, что боится холода. Пусть дурак-Маттен с жаркого Юга трясется и ежится. А он хотя бы в этом покажет себя лучше. Да, здесь Мотылек мог гордиться собой. Хотя бы в этом он уязвил другого оруженосца. И все же… Так хотелось сесть поближе к огню! Их костер был немного не таким, как у северян, откуда до сих пор доносились пьяные крики. Они расположились рядом с шатром самого лорда Старка — Мотылек думал, что он такой большой потому, что в ней должны поместиться все его волки. Хищные звери вели себя тихо, но он все равно нервничал — особенно когда видел блеск их глаз в темноте. Даже Чернокрылая не пугала его так сильно. Правда сейчас крылатой ящерицы здесь не было — добрый лорд Эймон в последнее время едва ли не все свободное время проводил с ней, рассекая холодное небо. Да, он мог летать. Год назад он ни за что не поверил бы в такое. Теперь же… Сын самого принца Рейгара Таргариена, выросший в диковинном Дорне, а теперь еще и единственный во всем мире наездник на драконе! И он удостоился чести стать ЕГО оруженосцем! Мотылек до сих пор не мог до конца поверить собственному счастью. Столько времени прошло, а он никак не мог. Если бы отец его сейчас увидел… Нет, он тоже не поверил бы. И дал хорошую затрещину за глупые сказки: ишь чего выдумал! «Голова рыцаря должна быть в шлеме, а не в облаках», — так бы сказал отец. — «А эти сказки оставь менестрелям». «Это не сказка, отец», — подумал Мотылек. По крайней мере, он видел все собственными глазами. Это было правдой, чистейшей правдой. Он служил человеку, способному вознестись в облака и вернуться на землю — в буквальном смысле. Сейчас Мотылек напряг взгляд, надеясь найти в небе лорда Эймона и Чернокрылую. Но ночью это было абсолютно нереально — если только уловить момент, когда черные крылья закрывают луну или звезды… На его коленях лежал меч, который он чистил и смазывал. Это был тот самый меч, которым лорд Эймон посвятил его в рыцари, тяжелый двуручный меч, которым тот владел в совершенстве. Тот самый меч, которым он убил Герольда Дейна на суде. Если, конечно, лорд Тарли сказал ему правду. Рукоять меча была украшена двумя драконами, чьи хвосты переплетались между собой, образуя гарду. А головы драконов словно пытались вырвать друг у друга рубин в навершии, напоминающий то ли каплю крови, то ли красную слезу. А может, это символизировало языки пламени, выдыхаемого ими обоими. По крайней мере, в этом был какой-то смысл. — Наслаждаешься пламенем, дитя? — раздался голос, от которого Мотылек сначала подпрыгнул от неожиданности, а потом почтительно склонил голову, узнав идущую к нему жрицу. — Ле… ле… ле… ле… леди Ме… Ме… Ме… Мели… Миледи! — выдавил он, вскочив на ноги и кланяясь, при этом едва не выронив меч Эймона и не опрокинув чашку с маслом. Он ненавидел волноваться — потому что в такие моменты язык подводил его даже сильнее, чем обычно. Он боролся с этим, как мог, но голос продолжал бунтовать против его сознания. Поэтому он, не в силах выдать нужное слово, часто заменял его другим, более простым и похожим — таким нехитрым способом ему удавалось обманывать свои непослушные губы. Женщина в красном платье понимающе улыбнулась. Она всегда была в красном платье, иногда украшенном чем-то огненно-рыжим или золотистым. Одни теплые цвета, от которызх ее улыбка становилась еще теплее. И она… Она была самой красивой женщиной из всех, что он когда-либо встречал. Нет, не то, что он встречал многих женщин… Но слышал-то он о многих! И никто из тех, о ком он слышал и кого видел, не мог сравниться в красоте с леди Мелисандрой. — Успокойся, дитя. Нет нужды кланяться мне. Он нахмурился, но послушно выпрямился и сел, поджав под себя ноги. Потом, мысленно хлопнув себя рукой по лбу, с запозданием пригласил ее сесть рядом, как требовали правила хорошего тона. — Я д… должен. Лорд Эймон г… говорит, что н… надо пр… роявлять уважение к т… тем, кто выше… — ответил он, когда она села. Мелисандра усмехнулась. Легко, почти незаметно. — Хороший урок для молодого рыцаря. Но не волнуйся насчет этого. Мы оба лишь слуги Его — и Спасителя, посланного Им, именуемого Азор Ахаем. Мотылек удивленно моргнул. — К… кого? К… какого Азора? Почему он ни разу не слышал этого имени? Может, это одно из прозвищ лорда Эймона? — Азор Ахай. Герой Владыки Света, что уже спас однажды мир от вековой тьмы. И сейчас он к нам вернулся, — объяснила она и посмотрела куда-то вверх. Туда, где уже виднелся приближающийся силуэт Чернокрылой. — Так… Л… лорд Эймон — и… и есть этот… Аз… Азор? — переспросил Мотылек. — И… или… кто-то… в… вроде? Он пока не очень понимал, что она хочет сказать. Может, она имеет в виду то, что лорд Эймон приходился этому древнему герою прямым потомком? Тот же отец, например, часто говорил ему: «Весь в деда», говоря об отце своей матери, которого Мотылек, естественно, сам ни разу не видел. Мелисандра рассмеялась — легко и непринужденно. И Мотылек покраснел — не только от смущения. Ему очень хотелось еще раз услышать ее смех, который согревал его сердце так же, как и песни отца на привалах — он очень хорошо пел. — Вопрос, который ты задал, дитя… Мои братья и сестры по вере бились над ним многие поколения. Одни верят, что Азор Ахай вернется в мир живых во плоти, когда людям снова понадобится защита. Но многие сходятся во мнении, что его душа воплотится в новом теле. Но… Есть и те, кто сомневается даже и в этом. Они считают, что придет новый герой, на которого Владыка обратит свой взор — и кто станет новым его избранником. Некоторые ее слова… Да чего уж там, почти все ее слова влетели в одно его ухо и вылетели в другое, не задерживаясь. Но сам тон, которым это было произнесено… Он давал понять, что все намного серьезнее, чем можно было себе представить. — А В… в… в… вы в… в… в… во что в… в… ве… ве… Как думаете? — выдавил из себя он. — Я склоняюсь к тому, что великий герой переродится. Но… — она вдруг замерла и, кажется, о чем-то задумалась. — Единственное, в чем я точно уверена, юное дитя… Так это в том, что ночь темна и полна ужасов. И она уже надвигается. — Т… так ведь… У… уже ночь… — удивленно ответил он. — Не та ночь, что следует за закатом, — ответила она с искренней жалостью, отчего он снова покраснел от стыда. — Но та, что убивает сам свет и тепло. Которая приносит с собой вечную тьму, холод… зло. Чистое зло, Дункан Мадд. И Эймон Блэкфайр был избран, чтобы спасти нас от этого зла. Почему именно он — мне неведомо. Но чтобы победить Зло… Все Добро этого мира, самое верное и отважное, должно встать рядом с ним, несмотря ни на что. И ты тоже, — добавила она, положив руку ему на грудь. Он не смог найти у себя в голове внятного ответа. Потому что не считал себя ни самым верным, ни самым отважным. Отец — он да, он был таким. И лорд Эймон, конечно же, тоже был. Мотылек очень хотел стать таким же, но… И все равно было приятно слышать слова леди Мелисандры, которая ставила его в один ряд с такими людьми. Или хотя бы давала шанс стать таким же. Быть может, когда-нибудь его мечты сбудутся. — Продолжай пока чистить этот меч, — сказала она, вставая и улыбаясь на прощание. — Он еще пригодится… Кстати, ты пропустил пятнышко вон там. Мотылек замер и тут же посмотрел вниз, торопливо осматривая лезвие в поисках пропущенных пятен. И нашел-таки — маленькую коричневую кляксу у самой кромки. Схватил тряпку и принялся торопливо тереть. И даже не обратил внимание на приземление Чернокрылой совсем рядом. Наконец, когда пятно исчезло, он поднял взгляд и увидел, что лорд Эймон уже спешился и идет навстречу леди Мелисандре. Она поприветствовала его реверансом, Эймон приветственно кивнул, а затем пошел вместе с ней к своему шатру. Мотылек проводил их взглядом, пока они не скрылись внутри. Они двигались так… что как будто между ними что-то изменилось. Когда-то Эймон относился к жрице с отчужденностью и подозрением. Потом медленно и будто нехотя стал сближаться с ней. А теперь он, кажется, во всем ей доверял и наслаждался ее близостью… А кто, спрашивается, не наслаждался бы близостью такой женщины? Закончив с мечом лорда Эймона, Мотылек вернул его в ножны, так и не заметив, как маленькое пятнышко, которое он только что стер, отчего-то вернулось на прежнее место. --- Серсея IV Сегодня в тронном зале было подозрительно тихо. Она присутствовала на суде как обвинитель, но на самом деле — просто из соображений протокола. Королева-мать Рейла восседала на троне из драконьего стекла, служившем предкам ее мужа еще в доэйгоновские времена. Свекровь настояла, чтобы она сидела поодаль, чтобы они могли свободно говорить между собой, не напрягая голоса. Сама Рейла заняла место своего сына-короля в качестве главного судьи. Рядом с Серсеей ерзал Эдмар Талли, второй судья. А с другой стороны гордо сидел Черный Уолдер Фрей. Ни тот, ни другой не вызывали у нее особой симпатии — Эдмар был молод и глуп и ему явно не нравилось то, во что он влез. И еще меньше нравилось то, что теперь его сомнительная верность выставлялась на всеобщее обозрение. Уолдер же представлялся ей грубым, жестоким и вспыльчивым головорезом, одержимым одним лишь желанием: подчинить весь мир своей воле. Но этот человек хотя бы был действительно верен и полезен. Рядом с Уолдером расположился Русе Болтон, который за весь процесс не проронил ни слова. Просто сидел и смотрел перед собой совершенно невыразительным взглядом — и от этого всем вокруг становилось не по себе еще сильнее. Лишь цепь из соедненных между собой рук и маленькая брошь в виде дракона Таргариенов на груди показывала всем его новый титул — и то, кому он был предан. Шел второй день суда. Рейла представлялась эталоном беспристрастности, с одинаковой безжалостностью допрашивая свидетелей с обеих сторон. Серсее хотелось, чтобы лорд Хайтауэр тоже присутствовал здесь — уж он-то мог рассказать про Флорентов много всего интересного… Но, увы, соседство с Дорном не позволяло южанам отвлекаться на такие дела. Вместо себя лорд Лейтон отправил на суд своего сына, но он опоздал, а Рейла ждать не желала, отчего Серсея почувствовала себя по-настоящему уязвленной… Вернее, так должны были думать все остальные. На самом деле они заранее обговорили между собой все реплики и выражения лиц. И все равно она была не рада тому, как Рейла одергивала ее — при всех. Зато это прибавило королеве-матери доверия в чужих глазах. И никто не протестовал, когда она с таким же холодным напором отбивала доводы многочисленных свидетелей, выступавших в пользу Флорента. — Корона желает выслушать сира Мерна Олдфлауэрса из Зоммербенда, — произнесла Рейла. Ее возраст уже давал о себе знать, голос предательски дрожал, но в остальном она держалась стойко. «Настоящий Таргариен», — подумала Серсея. И не могла отрицать того, что эта женщина выглядит просто идеально подходящей для трона. И ее дети тоже когда-нибудь вырастут. Тайвис станет великим королем, чей голос будет громче любого львиного рыка, а взгляд — яростнее, чем у любого дракона. И она тоже будет править, в каком-то смысле, через него. И будет говорить от его имени, как Рейла говорит от имени Визериса. На ее фоне Олдфлауэрс выглядел еще более жалко. Дерганный и заикающийся человечек был совсем не похож на того говорливого гордеца, каким его описывали раньше. Он до сих пор был в ужасе от того, чего избежал в последний момент. И это… Это сильно вредило их делу. — Сир Мерн, — начала Серсея. — Успокойтесь, пожалуйста. Вас никто ни в чем не обвиняет. Вы всего лишь свидетель. И я даю вам слово от имени Ланнистеров и Таргариенов, королевы-матери и его верховенства Визериса, что вы можете говорить всю правду. Вам никто и ничто не угрожает. — Да, да, — кивнула Рейла. — Вам не нужно так дрожать, юноша… — странное обращение для того, у кого в волосах уже виднелась седина, хотя появилась она не так давно и довольно внезапно. — Моя невестка говорит правду. Даже если вам придется в своих показаниях признаться в государственном преступлении… Король уже даровал вам прощение за него. Ваше согласие рассказать правду искупило все ваши грехи перед богами и людьми. И никто не осмелится преследовать вас за ваши слова. — Вообще-то… — вмешался Черный Уолдер. — Есть нюанс… Если речь идет о насилии над невинными… Согласно Королевскому судебному указу от 36 года, который действует до сих пор, на эти преступления судебный иммунитет не распространяется. Хотя я готов подтвердить, что ваша готовность помочь суду может быть расценена как смягчающее обстоятельство в ходе судебного разбирательства уже над вами… Привычка лорда Уолдера всюду влезать со своими пояснениями очень ее раздражала. Едва сев в кресло мастера над законами, Фрей принялся перекапывать покрытые толстым слоем пыли архивы и зубрить найденные там сведения буквально наизусть. А потом выплескивать их на чужие уши по любому поводу и без. Просто чтобы показать, какой он умный. И, что самое ужасное, многие и правда его за это уважали — несмотря даже на то, что он использовал свои знания очень выборочно, выделяя только те части, которые работали на ужесточение наказания. И никто не раздумывал о том, что некоторые «забытые указы» Черный Уолдер мог просто выдумывать из собственной головы, зная, что проверять его все равно никто не станет. Олдфлауэрс тоже не стал. Он торопливо кивнул и передернул плечами под широким красно-зеленым плащом. Множество белых рук, разбросанных по ткани делали его в глазах Серсеи больше похожим на королевского шута. Свидетель произнес положенные клятвы говорить только правду и ничего кроме правды — и честь задать ему первый вопрос выпала Эдмару Талли. — Сир Мерн, расскажите о том, какие отношения вас связывают с лордом Алестером Флорентом? — Ваша милость… Королева-мать… Милорды судьи… И вы… ваша милость… — начал Олдфлауэрс, нервно облизывая губы. — Лорда Флорента я знаю давно, много лет. С тех самых пор, как я пришел в Средний Совет… Через год после Восстания Розы. Наши семьи связывают прочные узы… Моя бабушка была замужем за… Он еще очень долго и нудно бормотал про то, какие еще связи существовали на протяжении поколений между Флорентами и Олдфлауэрсами, но Серсея почти не слушала его. Это не имело никакого отношение к делу. Тем более, что он во время своих разглагольствований несколько раз намекнул на то, что у его древнего и уважаемого рода куда больше связей с Гартом Зеленой Рукой, чем с какими-то там Флорентами. — Сир Мерн, — наконец, перебила его королева. — Считаете ли вы лорда Алестера Флорента своим другом? — К… кем? Другом? Ну, знаете… Нет, скорее, нет… Просто я… Я принадлежал к Партии Земель… Но при этом поддерживал также Партию Собрания. А Флорент, будучи десницей короля, был обязан сохранять нейтралитет и беспристрастность… Но сам он куда чаще поддерживал Партию Короны, чем кого-либо другого… По крайней мере, поначалу. — «Поначалу»? — тут же зацепился за это слово Черный Уолдер. То же самое рассказывали и другие свидетели, но каждое новое слово добавляло в эту версию большей убедительности. — Да… Я, будучи красным… Ну, «земельщиком»… Я обратил внимание на то, как со временем взгляды лорда Флорента меняются с белых на бронзовые… Ну и я сам… Понятно, что теперь у нас было больше общего, чем раньше. Хотя сам он, очевидно, считал своим главным союзником не меня и не моих сопартийцев, а Йона Ройса… Видимо, потому, что надеялся получить больше власти в качестве главы Среднего Совета, чем на посту десницы короля. Я понимаю и признаю, что сам был выгодополучателем от такого рода изменений… И понял это достаточно быстро… — Вы называете себя красным, — перебил Эдмар. — Вы осознаете, что само это слово… Оно рисует вас не в лучшем свете? Олдфлауэрс, вопреки своим взглядам, побелел. — Нет-нет, ни в коем случае! У меня и в мыслях не было! Я верный последователь Семерых — с рождения и до смерти! Я ненавижу проклятых огнепоклонников! Все, чего я хотел — это большей свободы для земель Мандера и Юга! Но я все равно остаюсь верным слугой короны! И ничто не могло отвратить меня от этого! — затараторил он, выкрикивая каждое следующее слово все громче. — Даже если я не соглашался с Визе… С его верховенством по каким-то вопросам о налогах и торговле… Моя верность дому Таргариенов остается нерушимой! С рождения — и до смерти! И то что они предлагали… это… это… Это возмутительно! — СИР МЕРН! — перекрикнула его Рейла. — Успокойтесь! Никто не сомневается в вашей верности. Но я хочу знать, участвовал ли лорд Флорент в заговоре против моего сына? И что известно о его участии вам? Олдфлауэрс стоял на месте как прибитый. Потом, собравшись немного с духом, кивнул. — Я… Я знал, что да, участвовал. И когда в Совете прозвучало предложение об… отречении… Он его поддержал. Это все видели. И я видел… его глаза… И горящую в них жажду власти! У меня аж живот скрутило от его взгляда! — он аж глаза закатил, изображая, что чувствовал в тот момент. Потом были и другие вопросы, но Серсея понимала, что они лишние. Все члены Среднего Совета, кроме тех, кто сбежал… или остался в камерах Драконьего Камня — все свидетельствовали против Флорента. По-разному, конечно. Кто-то говорил довольно сдержанно, кто-то обвинял его во всех смертных грехах… Но все они подтверждали, что лис вцепился зубами в руку, которая кормила его на протяжении многих лет. — Скажи им… — услышала она еле слышный шепот, заглушенный ропотом в зале. Проследила за источником звука — и с некоторым удивлением поняла, что голос принадлежал самому Флоренту. Вид у него был… Жалкий, откровенно говоря. Растрепанный и нечесанный, в старой, много дней не знавшей стирки, одежде, с темными мешками под глазами. Серсее было почти жалко его. Почти. — Флорент, закрой рот! Будешь говорить, когда тебе позволят! — рявкнул Черный Уолдер. И тогда Серсея подняла руку и встала, заставив Фрея замолчать. — Это правда. Можете говорить, лорд Флорент. Чего вы хотели? Она и сама уже догадывалась, что именно… Но все равно хотела это услышать. — Можно… Могу я… подойти? — спросил бывший королевский десница, глядя перед собой в никуда. И ей на какое-то мгновение показалось, что он хочет во всем признаться — и прекратить все это. Рейла заколебалась. Потом сказала: — Можете быть свободны, сир Мерн. Лорд Алестер Флорент, можете говорить. Флорент тут же вскочил. Это было уже третье его выступление. Третья отчаянная попытка оправдаться. — Ну же, говорите? Чего вы хотели? — настаивал Эдмар. — Я… Я… Я х… — он тщетно пытался выдавить ответ из дрожащих губ. — Чего? — усмехнулся Уолдер. — Я не понимаю тебя, Флорент! — Я… — Флорент сглотнул, а потом, сдвинув брови, окинул вокруг себя полный ненависти взгляд… А потом выкрикнул: — Я требую! Суда! Поединком! Он кричал с таким неистовством, что забрызгал слюной пол перед собой. И зал наполнился ропотом и перешептываниями, которые становились все громче. — Тишина! — крикнула Рейла. — Тихо! Лорд Флорент… Неужели вы настолько глупы, что хотите решить свою судьбу, взяв в руки меч? — Нет. Не я. Я попрошу… — Кого? — не выдержала Серсея. — Идет война! Вы хотите, чтобы мы разыскали нужного вам человека на поле битвы и привезли сюда? А суд тем временем приостановился на неопределенный срок? Этот аргумент они заранее обговорили с Рейлой, как и многие другие. Но… — Серсея! — в очередной раз упрекнула ее королева-мать. — Не нужно выходить за рамки полномочий государственного обвинителя… Тем не менее, лорд Флорент, она права. Ваш поединщик должен быть выбран здесь и сейчас, среди тех, кто присутствует в этом зале… Или хотя бы на Драконьем Камне. Несмотря на то, что ее в очередной раз укололи у всех на виду, Серсея не смогла сдержать торжествующей улыбки при виде того, как вытянулось лицо бывшего десницы ее мужа. Разумеется, они заранее обдумали, кто мог бы выйти на суд поединком за Флорента. И позаботились о том, чтобы никто из них не оказался на суде. А из тех, кто оказался… Ни у одного из них не было шансов против находящихся сегодня на Драконьем камне рыцарей Королевской гвардии. А Флорент… Он выглядел совершенно раздавленным. Казалось, еще чуть-чуть — и он просто расплачется. Он оглянулся на толпу участников процесса. — Прошу вас… Умоляю… Кто-нибудь… Кто готов выйти за меня? Есть ли среди вас хоть один, кто готов встать за правду с мечом в руке? Против этого фарса? Ради того, чтобы спасти невиновного человека? — умолял он, отбросив всякое достоинство, когда перед его глазами нарисовалась плаха палача. Или, в самом лучшем случае, огромная ледяная Стена. Хотя сама Серсея предпочла бы смерть изгнанию. Толпа молчала. Ни один не отозвался. Никто не вышел, никто не произнес ни слова. Никто не хотел погибнуть ради того, кто и так уже был обречен. И тут вдруг… — Я выйду, — услышали они глубокий низкий голос. И этот говор, очень нетипичный для Драконьего Камня, безошибочно позволял угадать происхождение его владельца еще до того, как он выступил вперед. — Я готов сразиться за этого человека, — произнес человек, пробираясь сквозь толпу. Он был выше большинства присутствующих и его могучие плечи были прикрыты ярким плащом, украшенным множеством перьев, золотыми побрякушками и драгоценными камнями, ярко выделяющимися на черном фоне его кожи. — Я, Джалабхар Ксо, принц Долины Красных Цветов, готов выйти на суд поединком за этого человека, — ослепительно улыбнулся он, встретившись взглядом с неподдельным ужасом в глазах Серсеи. А вот этого они точно предугадать не могли… --- Мия XIV Она окончательно свихнулась. Другого объяснения тому, что она видела в этой пещере, попросту не было. И когда скрюченное существо мазало тело Сигорна какими-то своими мазями, Мия просто сидела рядом и едва реагировала на происходящее вокруг. Даже когда откуда-то возникли собратья этого… Или этой — судя по тому, как существо двигалось и говорило, оно было женщиной. Милой и грустной. Дети Леса… Вот какие они, оказывается. Нет, это ей просто кажется — их не существует… И эти глаза из тени, что смотрят на нее со всех сторон, и некоторые из них даже приближаются — они тоже кажутся. И эта, вся покрытая листьями, которая возится с Сигорном… — Нет, ты не свихнулась, — сказала та, в листьях. — И тебе ничего не мерещится. Ты думаешь, что это так, но это не так. Мы знали, что ты придешь, Мия Стоун. И это имя, которое она носила всю свою жизнь, сорвавшееся с губ нечеловеческого создания, вывело Мию из оцепенения. — Ты… вы… вы меня ждали? — Нет. Не тебя, — ответила Дитя Леса. — Но тот… Тот уже не придет. Поэтому остаешься только ты. И нас предупредили, что ты идешь. Она не понимала. Кто их мог предупредить? И как этот кто-то все узнал? Но Дитя Леса больше ничего не говорила. Ей с Сигорном принесли несколько звериных шкур, чтобы согреться. Потом принесли еду — в основном мясо и корнеплоды. Сигорн был еще очень слаб и ему влили какой-то бульон. Она не знала, сколько времени прошло — в бушевавшей снаружи бури не различались дни и ночи. Но, по ее ощущениям, дня два, не меньше. Если посчитать, сколько раз они спали. Вернее, сколько раз она спала — Сигорн почти все время пребывал в беспамятстве. Она чувствовала себя зверем, попавшим в капкан. Чего они от нее хотели? И от него? Кем они были здесь? Гостями? Пленниками? Или кем-то еще? Чего они должны были сделать, раз их ждали? Первое время она боялась спросить это открыто. Потом решилась. — Чего вы от нас хотите? — спросила она на третий день у той самой «девчонки в листьях», которая виделась с ней чаще других. — Много чего, — ответила Дитя Леса. — Но ты мало что можешь. Ты пока не понимаешь. Но сначала Он должен с вами поговорить. С обоими. И вы внимательно выслушаете Его… — «Он»? Кто… И именно в этот момент она услышала вздох, тяжелый и неровный. И тут же кинулась к его источнику. — Сигорн! — вскрикнула она. — Ты как? Молодой вождь теннов, корчась от боли, попытался встать… Но так и не смог. Он открыл глаза… и тут же выпучил их от изумления при виде склонившегося над ним существа. Взгляд тенна заметался по пещере — и повсюду встречал те же самые глаза-бусинки, светящиеся в темноте. Он тяжело задышал от страха и Мии пришлось навалиться на него всем весом, пока он отчаянно пытался уползти прочь. — Тише… Спокойно, Сигорн… Они не враги… Они спасли нас… И тебя спасли. Сигорн посмотрел на нее — и впервые с момента пробуждения начал успокаиваться. И нахмурился так, что брови почти сошлись над переносицей. А потом прошептал: — Что… это… такое? Существо в листьях, ухаживавшее за ним три дня, радостно улыбнулось, выпрямившись во весь рост — не такой уж и большой, на самом деле. — Ты уже понимаешь, что я такое. Мы те, кто ходил по этой земле задолго до того, как первые из ваших предков пришли сюда. Мы те, кого вы зовете Детьми Леса. Но это вы, люди, есть дети в наших глазах, молодые и дерзкие. И глупые. Ссоритесь и деретесь из-за блестяшек… — Дитя Леса рассмеялась и это было похоже на журчание лесного ручья. А потом добавила что-то на Старом языке и Сигорн, кажется, понял ее слова. И побледнел. Затем она склонилась над ним и добавила на общем: — Отдыхайте. Оба. Вам ничего не угрожает. Она развернулась и исчезла в темноте пещеры. И Мия, осмотрев Сигорна, могла только рот от изумления открыть. Она поверить не могла, что кто-то мог выглядеть так хорошо после попадания ледяного копья в грудь. Рана была зашита странной белесой вощеной нитью и заляпана черно-зеленой припаркой, пахнущей травами и маслами. Он все еще чувствовал сильную боль, от которой даже дышать было трудно, но смерть миновала. И Мия могла вздохнуть с облегчением. Сигорн относился к ней с достоинством — и даже, можно сказать, с добротой. Сейчас он, несмотря на оказанную Детьми Леса, помощь, был единственным, кого она могла назвать другом, не кривя душой. Она сама не отрицала, что во время их путешествия по Застенью, полностью доверилась этому человеку… Больше, чем доверяла своим черным братьям. Ну, в основном. — Ворона… — сказал Сигорн. — Это правда? Или мы умрем? — Правда, — заверила она его, хотя и сама не была до конца в этом уверена. — Насколько я сама убедилась. Во всяком случае, мы живы. И вряд ли у них… Она оборвалась на полуслове, когда Сигорн крепко сжал ее руку. — Мия… — у нее аж сердце екнуло, стоило впервые за очень долгое время услышать свое настоящее имя. Тем более от него. Он спросил, как ее зовут, в ту самую ночь, когда они сожгли Джиора, но за все это время так ни разу и не назвал ее по имени. — Ты спасла меня. Должна была дать умереть. Так… лучше для тебя. Был бы шанс. Но ты спасла меня. Спасибо. Ее мысли, как назло, вернулись к той мимолетной фантазии, где они с Сигорном стояли у свадебного алтаря… С трудом совладав с нахлынувшими чувствами, она как можно спокойнее ответила: — А до этого ты спас меня. Будем считать, что мы квиты. Он слабо кивнул и дал уложить себя обратно на разложенные по полу шкуры. И вскоре снова заснул. Через несколько часов Дети Леса принесли им еще мяса и ягод. Как обычно. Вот так и тянулось их время в этой пещере. Сон, еда, отдых, разговоры, сон. А снаружи все так же выла буря. Она не могла даже примерно сказать, как долго они здесь сидели. Но она была уверена в том, что Сигорн выздоравливал очень быстро. Невероятно быстро. И не могла не восхититься целительскими искусствами Детей. Ни одно человеческое снадобье, мазь или бальзам не могли так легко и быстро залечить такие тяжелые раны. В конце концов «девчонка-в-листьях» снова к ним обратилась. — Идем, — сказала она. — Он ждет вас прямо сейчас. Некоторое время назад Сигорн, проснувшись, увидел рядом с собой костыль, как раз подходящий ему по росту. И сейчас привычно встал с его помощью и заковылял вглубь пещеры. Они с Мией шли следом за «девчонкой-в-листьях» по извилистому и тесному коридору, который оказался частью огромного и очень запутанного подземного лабиринта, из чего можно было сделать очевидный вывод: Детей Леса на самом деле намного больше, чем тех, кого они видели. Хотя с другой стороны, совсем еще недавно она была уверена, что их вообще не существует… А теперь она научилась даже их различать — среди них не было двух одинаковых существ, у всех были разные лица, глаза и способ украшения тела. — А у тебя… есть имя? — спросила она у их проводницы. — Есть, — ответила Дитя. — Но его нельзя произнести на языке людей. — Понятно… — Можешь называть меня как хочешь. Мия слегка смутилась. — Пусть будет… Листочек. Честно скажу, я с самого начала тебя так прозвала… — Листочек. Хорошо. Пусть будет так, — сказала она. Сигорн криво улыбнулся. — Дуиллблад, — зачем-то сказал он и Мия подумала, что это то же самое слово, но на другом языке. — Я знал одного Дуиллблада. Быстрый, ловкий… Его мать была красавица, а отец — мой двоюродный брат. Видимо, он и правда был очень дружен с этим человеком, раз так тепло о нем говорил. Но почему-то только в прошедшем времени. — А где сейчас Дуиллблад? — все же решилась она спросить. — Что с ним случилось? — Ходоки случились. Взяли всех. Я больше не видел никого из них. И… Боюсь, что увижу. — Не стоит бояться, — вдруг сказала Листочек. — Если сможешь, принеси им покой. Это лучшее, что ты можешь им сделать. В голосе Листочка слышалась усталость и печаль, от которых у Мии стало тяжело в груди. — Я заметила, что только ты говоришь на наших языках, — сказала она, пытаясь смерить тему разговора. — Почему? — Я много лет странствовала по миру людей. Две сотни лет. Смотрела, слушала, училась. Я ходила бы еще, но у меня заболели ноги и утомилось сердце. И я повернула обратно. Мия хотела было уже спросить, чего она еще успела увидеть, когда вдруг обратила внимание на то, что пещера вокруг них освещена факелами. И еще — на змеившиеся под их ногами корни, толстые и белые, как кость. И чем дальше они шли, тем гуще эти корни становились. Пока они не вошли в сводчатую пещеру. — Это что такое? — громко спросил Сигорн. — Здравствуйте, — прохрипел старый голос — человеческий голос, заставивший их подпрыгнуть от неожиданности. Мия огляделась, не понимая, кто говорит, пока не остановилась на переплетении корней в самом центре. Там было вмуровано бледное и иссохшее человеческое тело, которое легко терялось среди древесины. Ей кое-как удалось разглядеть покрытое морщинами лицо, из которого торчала кустистая седая борода. И только один красный глаз, смотревший на нее сверху вниз, давал понять, что это создание все еще живо. — Добро пожаловать, Мия Стоун. Добро пожаловать, Сигорн из теннов, — заговорил человек, которого она только что считала мертвым. — О, боги… — выдохнула она, глядя на него с благоговением и отвращением одновременно. — Так ты… и есть тот… О котором говорила Листочек? С кем мы должны были встретиться? — Да. — Мерзкое… колдовство… — Сигорн презрительно сплюнул под ноги. — Старые Боги удерживают жизнь внутри меня, — голос его был безэмоциональным, но в то же время злым. — Но мне нужны… Руки. Человеческие руки. Мы должны приложить все силы, чтобы бороться с холодом и пережить зиму. — Пережить зиму? — переспросила она. — Бороться с холодом? — С ХОЛОДОМ! С ХОЛОДОМ! — раздался над ее головой знакомый голос. — Повторюн, чтоб тебя! — всплеснула руками Мия, разглядев сидевшую на одном из корневых отростков птицу. — Живой! Я-то думала, ты сгинул в этом буране… — Вообще-то это он привел тебя сюда по моему указанию, — вставил полутруп среди корней. — Бхейссеркр, — произнес Сигорн уже знакомое ей слово, впервые услышанное у погребального костра, на котором горел Мормонт. — Да, — сказал незнакомец. — Я именно он и есть. — Перевертыш, варг… у этого много названий. А еще я — последний из зеленовидцев. Мия в замешательстве смотрела на то, как Сигорн шарахнулся назад, услышав последнее слово. — Кто это? О чем он говорит? — Большая сила. Много. Боги слать видения… Звери повиноваться… — Сигорн от волнения, казалось, забыл общий язык и снова начал коверкать слова. — Зеленое зрение у меня есть, да. Я вижу все, что было, что есть… И что будет, тоже могу разглядеть. И, самое главное, что могло бы быть. Я вижу сны об этом. И знаю, что вы оба должны сделать великие вещи. Как и мы все… — морщинистая голова слегка повернулась и она разглядела на его щеке красное пятно, формой напоминающее птицу. Если бы возникшие из небытия Дети Леса не выходили их после бегства от восставших мертвецов, которыми командовали Иные… Она бы сочла человека в дереве просто безумцем. Но после всего пережитого… — Так ты видишь будущее? И что там? Мы сможем победить этих… это… Это вот все? И если да, то как? Раздавшийся после ее вопроса звук Мия не разобрала, но почувствовала, что это какая-то очень крепкая брань. Следующие фразы получились более понятными. — Если бы все было так просто… как там… Я бы и без тебя справился, глупая девчонка. Мия тут же стиснула зубы и кулаки. — Ну, раз так… — и тут ее мысли зацепились за случайную оговорку в его словах. — Погодите… Где это — «там»? И там, значит, проще, чем здесь? Он молчал довольно долго, видимо, собираясь с духом и не решаясь рассказать все начистоту. Потом решился. — Да. Проще. Время… оно не всегда идет так, как мы думаем. И будущее, которое предугадываешь, не всегда оказывается определенным. Какая-нибудь мелочь… Может пустить все по иному пути задолго до того, как все решится. И все будет иначе. Каждое мгновение… может все изменить. Когда-то я ясно видел… И строил планы. Рассчитывал все до мельчайшего шага. Разглядывал каждую деталь. А потом что-то ломалось — и все приходилось выбрасывать. Потому что история пошла по иному пути. Последний раз… Последний раз, когда я все выстроил и распланировал… Эйрис все разрушил. — Эйрис? Ты говоришь… Король Эйрис Злейший? — спросила она. — Да. Он. Гибель Королевской Гавани, убившая многие тысячи душ… Полмиллиона человек. Или больше, если считать чужие армии, которые успели зайти в город… Все они сгинули в пламени и крови. А это мощный источник магической силы… И такой всплеск… Он встряхнул саму ткань мироздания. Сам того не ведая, этот человек перевернул с ног на голову весь мир. — То есть ты хочешь сказать, что Опустошение… Все эти смерти… они как-то повлияли на ход событий? И изменили будущее? — Того, что вы зовете Опустошением, вообще не должно было случиться. Эйрис должен был умереть до того, как осуществил свой замысел. Тогда твой отец сел бы на трон. Нед Старк, живой и невредимый, забрал бы бастарда Рейгара с собой и вырастил его в Винтерфелле, выдав за своего. Визерис с сестрой отправились бы в изгнание за Узкое море… Но не это главное. Гибель города… Она отодвинула само время. Без него этой долгой осени не было бы. Жар Дикого огня… и огромного количества сгоревших в нем живых душ… Все это продлило теплое время. И задержало наступление Иных. Они ждали дольше, чем… там. И им пришлось изменить свои планы, потому что хаос, вызванный Опустошением, привлек много людей в ряды Ночного Дозора. И теперь Стену снова защищают тысячи черных братьев, как когда-то… Мии казалось, что в ее сознание каждое мгновение втыкаются десятки стрел, каждая из которых несла в себе новое знание. Каждое слово, вылетавшее из уст древнего старика, было подобно заголовку на корешке книги, которую хотелось открыть и прочитать. — Погоди… Получается, что если Опустошение принесло нам долгую осень… И выиграло нам время… И позволило увеличить Дозор… И разрушило планы Иных… — Тогда это хорошо, — закончил вместо нее Сигорн. Первой ее реакцией было спросить в лоб: «Да ты вообще понимаешь, что там творилось?» Но она не стала. Потому что знала: не понимает. Он не знал ничего о жизни за Стеной, никогда не видел вестеросских городов и живущих в них людей… Какое ему могло быть дело до того, что какой-то сумасшедший король из далеких чужих земель просто взял — и сжег полмиллиона человек? Да и само его отношение к смерти… Сигорн много раз видел, как уходят из жизни его соплеменники — и жил дальше. Могла ли она требовать от одичалого сопереживания тем, кого он никогда не видел? А когда она вдумалась в смысл его слов… Она не могла не признать, что он прав. Действительно, спасти многих людей ценой жизни немногих — это ведь хорошо, правильно? Простая арифметика, которую она хорошо усвоила, будучи стюардом и кастеляном. Потерять пятьдесят человек ради спасения тысячи, пожертвовав деревней, чтобы удержать крепость? Ничего особенного, такова жизнь. А сжечь огромный город ради всего человечества? Ее тошнило от отвращения к самой себе, но она не могла придумать никакого оправдания. — Ладно, — выдавил он с явной издевкой в голосе. — Еще раз кто-то разрушил все мои планы. Никто не остановил Эйриса — и он сжег все дотла в последнем акте безумства. Да, он помог нам выиграть время, сам того не ведая. Но вся моя работа опять пошла насмарку. Я спас все, что мог… Но грядущее вновь затянуто туманом. И мне предстоит снова погрузиться в видения и понять, что делать дальше. А время уходит. И для меня… И для всех. — Так что… Что же нам делать? — Пока — сидеть и слушать. И понять свою роль в этом действе. Но сначала, Мия Стоун… Загляни в корни подо мной. Повинуясь словам старика, Она присела, заглянула между корней… И сразу заметила под ними блеск металла, от которого отражался след факелов. Встала на колени, просунула руку между корневищами, пока не наткнулась на что-то холодное. Пришлось долго возиться, пока ей не удалось, наконец, вытянуть находку из хитросплетения корней и липкой мокрой грязи под ними. Тем не менее, Мия еще до того, как вытащила эту вещь наружу, поняла, что это меч. Он был легче и уже, чем те, которыми она привыкла орудовать сама. Но сделан он был… действительно на совесть. Навершие в форме яйца. Крестовина с вырезанными на ней крыльями… Драконьими крыльями. Она узнала этот меч даже раньше, чем вытащила его до конца. Характерный волнистый металл валирийской стали уже был ей знаком. А остальные детали она хорошо знала по книгам из коллекции Мормонта. — Это… Темная Сестра… — не веря собственным глазам, выдохнула она. — Но как… Как он здесь… Он же принадлежал… — Принадлежал — и принадлежит, — заявил старик. — Думаешь, я отдал бы его в чужие руки? Но теперь… Теперь придется. Темная Сестра — для Черной сестры… Из рук Черного брата. Мой дозор подходит к концу. А твой — только начинается.