***
— Князь, и когда Вы планируете сделать так, как указано в Уставе Священной Дружины? — задал Свечников провокационный вопрос, когда они втроём, мужской компанией, отправились на запланированную конную прогулку. — Что-то я не видел свежих поданных форм на обращение. — Опять Вы, Свечников, за своё, — тяжело вздохнул, закатывая глаза, Юсупов. — Неужели у нас нет больше насущных проблем, которые стоит обсудить? — Учитывая, что Вы появились здесь именно со своей спутницей, которая ещё человек, — вторил и Руневский, двигаясь на своём коне по другую сторону, — это и есть, конечно, ещё не насущная проблема, но может ею стать, если Вы протянете время. — Да успею я с вашей бюрократией разобраться! — прикрикнул вампир и, вспылив, пустил лошадь галопом так быстро, насколько возможно. Впрочем, оторваться от «ревизоров», ему не удалось — мужчины, видя перед собой быстро удаляющуюся спину Феликса, переглянулись и тут же последовали его примеру, догоняя и не отставая ныне ни на скачок. — То одна угрожала, теперь вы! — Но мы же из добрых побуждений напоминаем, — уточнил Владимир Михайлович. — Какими бы ни были ранее наши отношения, мы действительно за Вас переживаем, Феликс. Одного такого бунтаря, — с едва ли доброй ухмылкой устремил взгляд на Руневского, припоминая тому прихоть на почве вспыхнувшей любви, — мне хватило. Да и сам я знаю, о чём говорю. Тогда князь, услышав подобное, от шока аж резко затормозил. «Неужто в друзья набиваются? Хотя… а чем плохо? В конце концов, эти двое внушают доверие больше, чем некоторые», — промелькнуло в голове Феликса. — Я понимаю… и сам чувствую, что с каждым днём нахождение Эстель в нашем обществе, вероятно, становится всё опаснее для неё самой, и мне нужно решить эту проблему. И я решу, уверяю вас. Разве что, мне нужно ещё немного времени.***
Тем временем, пока троица мужчин скрылась из поля зрения, девушки продолжали неторопливым шагом прогуливаться в окрестностях поместья в компании белого коня, наслаждаясь свежестью воздуха и зеленью близлежащего леса. Эстель и Алина на удивление быстро сдружились, спелись, сплетничали обо всём на свете. Француженка понимала, что сплошь и рядом окружена вампирами, хотя, при взгляде на Алину ей так не казалось. Та была какая-то задорная и лёгкая на подъём, чего не скажешь о той же Даше, графине доброй, порой холодной и вместе с тем очень резкой. — Знаешь, это так странно… — осторожно, вполголоса заговорила княжна, на ходу придерживая юбку тёмного платья. — Глядя на тебя, на твою манеру поведения и общения, я никогда бы и не подумала, что ты вампир, как и они. — А я вампир-анархистка, — гордо, не без усмешки, заявила Алина. — По крайней мере, была ею, Саша уже привык. Хотя отчасти ты права, я долго сопротивлялась своей новой сущности поначалу. Представляешь, в первые дни пыталась покончить жизнь самоубийством. В поместье Са… — обернувшись в тот момент, она заметила возвращающихся на лошадях мужчин, и, кашлянув, нарочито серьёзно исправилась, — кхе-кхе, Александра Константиновича и за его пределами тогда стоял гомерический хохот, особенно от моего падения со второго этажа. Как ты понимаешь, ничего не вышло, даже повеситься не получилось, — краем глаза приметила на губах юной княжны лёгкую милую улыбку и сама не удержалась от аналогичного жеста. — Но теперь я даже рада этому. Ты ведь ещё человек, верно? — от сего вопроса прежняя улыбка сошла с губ, и Эстель лишь молча кивнула. — Вот, мне кажется, тебе уже стоит выбрать сторону, раз ты приехала сюда. — Да… — Витковская остановилась на месте, а когда конь сделал то же самое, задумчиво провела по его шелковистой гриве. — Я даже как-то не думала об этом. И ведь странно — я столько времени уже провела с вампиром, люблю его, но так и не подумала о том, чтобы стать такой же. И он не предлагал… — А оно того стоит. Сама не верю, что говорю это, но после всех тщетных попыток я ведь приняла себя такой, какая теперь есть. В этом имеется своё преимущество, пусть и с надобностью пить кровь. В сравнении со всеми человеческими минусами, это такая мелочь, — её тон действительно внушал доверие — столько дней прошло, и нынче она говорила с абсолютным знанием дела. — Кому же хочется умирать, правда? Такая жизнь, новая, ещё неизведанная, практически бессмертная, конечно, лучше, поверь мне.***
Что может вызвать гораздо более сильный испуг, волнение в такие непростые времена, чем устраивание торжеств в собственном дворце, на своей территории? Только приглашение на чужой праздник, и не абы от кого, а от главы правительства, Священной Дружины и Негласного комитета. За несколько суток до празднества Юсупова начало преследовать какое-то чувство тревоги, буквально осязаемое в воздухе. Что-то подсказывало ему, что нужно будет быть намного внимательнее. Особенно к Эстель. «Может, ей не стоит ехать к Столыпину? Но как? Она ведь тоже приглашена, а мои предчувствия беспочвенны». А ещё ему не давали покоя слова, некогда сказанные не одной Дарьей, а теперь ещё и Руневским, и Свечниковым. Он обещал им всем, что сделает княжне предложение и поговорит с ней про обращение, однако сие так и не случилось. Всё смешалось в один ком, клубок спутанных ниток, который теперь практически невозможно распутать, разве что потребуется приложить ещё больше усилий. И пока князь тщетно размышлял об этих навалившихся проблемах, ноги сами его привели к, кажется, самой любимой его комнате — гардеробной, пышущей красотой и великолепием. — Феликс, это ты? — едва ли переступил порог, как услышал из-за шторы обожаемый им девичий голосок. Тогда и у него на душе будто потеплело, буквально за секунду. — А ты ждала кого-то другого? Конечно я, кому ещё позволено сюда зайти? — произнёс с усмешкой, прикрывая за собой дверь гардеробной. — Слугам сюда путь заказан, практически, только в самых редких случаях. — Нет, я бы не желала, чтобы здесь меня видел кто-то другой. И раз уж ты появился, — начала девушка, аккуратно подходя спиной к импровизированным «дверям», и, выглянув так, что хозяин огромного дворца увидел лишь её голову, продолжила, — не мог бы мне помочь? — одной фразой и взглядом она заинтриговала его так, что у вампира не было шансов отказываться. С полуулыбкой на устах, привычной походкой хитрого лиса, он подошёл ближе, отодвинул штору в сторону и увидел её стоящей к нему спиной в расшнурованном кремовом платье среди великого множества его нарядов на вешалках. И как он, при взоре на эту соблазнительную чертовку, смеет отказаться? — Никогда бы не подумала, что я когда-нибудь буду приглашена самим Петром Аркадьевичем, — начала девушка издалека, тяжело выдохнув и почувствовав, как медленно и осторожно начинает затягиваться шнуровка корсета на спине. — А что, если я не буду соответствовать приглашённой элите? — С чего ты взяла, что не будешь? — оторвавшись от помощи возлюбленной, Феликс с любопытством заглянул ей в глаза, так и держа пальцами шнурки от платья. — По мне, так ты гораздо лучше их всех, как минимум, воспитаннее. Если они элита, это ещё ничего не значит. — Не знаю, почему-то так кажется, — девушка нервно сглотнула, печальным взором окидывая окружающие их княжеские разнообразные наряды. — У меня ведь и так никогда не было высокого самомнения о себе, особенно с маменькой, а тут подобное торжество… — Не жужжи, Эстель, — он, не выдержав дамских самобичеваний, снова произнёс эти слова, разве что теперь интонация сменилась на любовную. Вместе с тем Эстель, неожиданно услышав над ухом сладкий шёпот, прикрыла глаза и ощутила, как резко, буквально одним рывком, затянулись шнурки корсета так, что дыхание её одномоментно перехватило. Мурашки побежали по коже, когда он, не сдержавшись, чувственно поцеловал обнажённое плечо. — Ты будешь лучшей среди всех гостей на этом торжестве и даже не спорь со мной. Его настолько возбуждал один её вид в корсете, эти открытые чуть выпирающие ключицы, поднятая грудь, что он, мягко развернув, схватил её в объятия и, подхватывая на руки, прильнул губами к манящей шее. Оказавшись в его цепких руках, она млела от горящих на обнажённой коже страстных поцелуев, но при этом успела подумать, что их, всё же, могут увидеть за не задвинутыми шторами. Требовалось всего одно движение, но и то оказалось неудачным: попытавшись не глядя скрыть их ото всех, девушка не рассчитала и от переизбытка чувств дёрнула тяжёлую ткань так, что карниз слетел вниз, а сами возлюбленные с криками и смехом одновременно, теряя равновесие, повалились на пол гардеробной. Княжна тотчас ощутила, как мужские руки ещё сильнее сцепились на её пояснице, а перед глазами её возникла хитрющая лисья улыбка. — О, моя Госпожа… — он не преминул напомнить одной лишь фразой их первую ночь, и она также вспомнила, как, будучи одурманенной алкоголем, смело оказалась на нём. В прошлой жизни француженка бы засмущалась, постаралась скрыться, но теперь она всего лишь тяжело вздохнула со словами: — О, только не начинай! — и от княжеских речей закатила глаза, чем рассмешила и его, и себя — как говорится, с кем поведёшься. — Эстель… — удивительно, как его тон в один миг изменился с игривого на кардинально противоположный, неуверенный, такой ему и несвойственный. Глядя на неё вот так, из положения лёжа, он уже почти произнёс слова, которые уже с несколько недель крутились у него на языке. Кажется, именно этот момент был таким подходящим для признаний, для того самого разговора, в момент их столь тесного, в прямом смысле, единения. Возможно, хоть чуть-чуть, но Витковская даже прочитала мысли в его вихрастой голове. — Что? — княжна заинтригованно замерла с хитрой улыбкой на губах, так и продолжая лежать на избраннике. Было что-то в его тоне такое, отчего по коже бежали мурашки, даже от полуфразы. Впервые увидев в нём оттенок волнения, невесомо и успокаивающе погладила по лбу, легко смахивая рыжие павшие пряди. — Что ты хочешь мне сказать? Ты слишком загадочный в последнее время. — Я… — так и смотрел на неё, буквально не моргая, пока внутри боролся сам с собой, уже не в состоянии вымолвить и слово. «Я хочу сделать тебе предложение и обратить в вампира! Ну же, говори, идиот! Выходи за меня замуж!» — Мне кажется, нам пора отправляться к Столыпину, — он сам не понял, как произнес совсем не то, что хотел. И ещё добавил, наперекор собственным желаниям, со своей этой приторной ухмылочкой. — Часики тикают, министр ждать не будет. — Оу… — француженка сначала опешила от услышанного, затем обернулась, и взор изумрудных очей пал ровно на напольные часы у стены. — Да, ты прав, время поджимает, — взволнованно она поднялась на ноги, по пути одёргивая платье. Действительно, весьма не вовремя их обуяло страстью, когда впереди ещё маячил праздник дочери Столыпина. Увидев Юсупова ещё лежащим, княжна не преминула легонько, со смехом чуть пихнуть его носком туфли в бок, чем вызвала и у него приступ хохота сквозь скрытое разочарование самим собой. — Хватит лежать, министр ждать не будет!***
«И почему она сама так торопилась? У неё явно нет никакого предчувствия, — он проматывал в голове все их сборы, в задумчивости подпирая подбородок. — А может, действительно всё в порядке, и это я брежу? Что может случиться на приёме у министра, верно? Всего лишь очередной праздник, к тому же, день рождения одной из младших дочек. И я должен сделать ей предложение, чёрт бы меня побрал!». Право сказать, у Эстель действительно ничего больно не ёкало в сердце от каких-либо страшных предположений. Она, наконец чувствуя себя беззаботной и даже счастливой спустя столь долгое время, была приятно взволнована лишь тем, куда они едут, ещё и вдвоём, практически в качестве пары. При виде вновь молчаливого, слегка хмурого от кружащих в голове мыслей мужчины, она с лёгкой улыбкой положила руку ему на плечо со словами, озвученными тихим вкрадчивым тоном: — Феликс… о чём задумался? Всё хорошо? — Всё хорошо, — повторил он вслед за ней, вырвавшись из раздумий и развернувшись, также ей улыбнулся, затем перехватил ручку, облачённую в светлую перчатку, и, прежде погладив большим пальцем, нежно коснулся тонких длинных пальчиков поцелуем. Их глаза встретились, и княжна, улыбаясь, почувствовала, как под кожей её растекается тепло от любви и смущения его действиям. — Тебе не стоит ни о чём волноваться, mon amour, тем более, в такой день.***
К глубокому вечеру поместье Петра Столыпина гудело от количества приглашённых. Здесь собрался, кажется, весь высший свет Петербурга со своими отпрысками. Великое множестве детей и их родителей, юные леди и благородные дамы в бальных платьях, с веерами в руках, и их сопровождающие или одинокие мужчины во фраках, что также отличались красотой — явно готовились заранее, чтобы выглядеть под стать. Эстель, появившаяся в этих стенах под руку с Феликсом, не испытывала внутри себя прежнего волнения — сколько таких мероприятий она уже пережила! Разве что сердце чуть сильнее забилось, когда в поле зрения возник хозяин имения. — Феликс Феликсович, я рад, что Вы нашли время и прибыли на наш скромный праздник, — мужчина с пышными усами и седой бородой приблизился к паре с кивком головы. — И не один. Представите свою спутницу? — Конечно, Пётр Аркадьевич, — он повернулся к девушке, незаметно для всех успокаивающе поглаживая её пальцы на своём локте. — Княжна Эстель Витковская, дочь известного французского модельера князя Роберта Ноллета. — Пётр Аркадьевич, для меня честь познакомиться с Вами лично и присутствовать на празднике Вашей дочери, — она присела пред ним в реверансе и с уважением чуть склонила голову. — Моё почтение, княжна, будьте как дома, — кивнул и ей и, обернувшись, подозвал к себе двух девушек лет двадцати. — А вот и мои дочери, правда, не все: Наталья и Елена. Думаю, они не заставят Вас заскучать в своей компании. Юсупов немного нехотя отпустил Эстель в руки дочерей министра, но сам старался не выпускать её хотя бы из поля зрения, на всякий случай. Время шло, танцы сменялись один на другой, громко играла игривая красивая музыка, что немного заглушала не менее громких детей, и шампанское лилось по фужерам. Они встретились чуть позже, в общем зале, когда гости начали танцевать чувственный вальс под волшебную мелодию скрипок. — Княжна скучает? — неожиданно над ухом Эстель услышала до боли знакомый баритон, и уста её растянулись в довольной улыбке. — Ничуть, просто отдыхаю от девочек, — усмехнулась, встретившись глазами с князем, хитро прильнувшем к ней плечом к плечу. — Нет, они замечательные, с ними действительно весело, но я уже соскучилась по покою во дворце. — Потерпи, скоро мы сможем отправиться домой, — он взглянул на запястье, украшенное часами, — Да, чуть-чуть осталось. И… — не договорил, ибо увидел боковым зрением, как его подзывают к себе Руневский и Алина. — Прости, я оставлю тебя, но ненадолго. О! Кажется, я видел здесь Дашу. И даже Татьяну, — подмигнув, отправился в сторону новых друзей, и после его слов Витковской непременно захотелось найти своих подруг. «Вот же чёрт, стоит только слово сказать, и взбаламутит разум!» — подумалось ей без всякой злобы, скорее, с усмешкой. Она снова осталась предоставленной самой себе, однако слова Феликса подстрекали её непременно найти в имении Столыпина до боли знакомых ей особ. Эстель с лёгкостью и весьма ловко вальсировала под музыку меж гостями и комнатами, на счастье, не очень долго — князь, конечно же, оказался прав, и она нашла среди множества цветных юбок своих горячо любимых подруг. Иронично, но кое-что за столько времени не изменилось ни на йоту — Таня вновь испугалась неожиданного появления княжны и вздрагивая, заругала ту за испуг. — Эстель, ну вот ты опять за своё! Зачем ты так подкрадываешься? — вздрогнув, Лисовская немного театрально приложила ладонь к сердцу и с облегчением выдохнула, пока Витковская старалась подавить смешок, скрывая улыбку с хитрецой за раскрытым веером. — Больше никогда так не делай! — Ты такая хрупкая, Танюш, — тут же сделала вывод Даша, улыбнувшись. Она нисколько не дрогнула. Банально — потому что чутким слухом «поймала» Эстель ещё на входе в залу. — Всегда пугаешься малейшего шороха. — Да, вы должны были уже привыкнуть! — поначалу художницу обидчиво надула губки, но, в итоге, быстро отошла, ведь и сама уже привыкла к вечным эффектным появлениям. Девушкам не нужно было много времени, чтобы сцепиться языками и моментально разговориться о своём, практически забывая о мероприятии. Вновь зашла речь о кавалерах, и каково же было удивление Тани, когда та узнала от всегда такой скромной княжны, с кем та сегодня прибыла на праздник и в каком статусе. Возможно, где-то на подкорке души зудела зависть, но её очень скоро успокоила искренняя радость за любимую подругу. Чёрт возьми, ни о какой злости и речи быть не могло — пусть они давно не виделись, но скучали по таким девичьим непринуждённым разговорам обо всём, их объединяющим. Что и говорить, их дружба была крепкой, проверенной тем самым временем. Казалось, такой атмосферный легкий праздник никогда не закончится. Дети веселились, парочки всё танцевали, и даже гости в возрасте шутили и смеялись так, будто вернулись в свои юные годы безвременно ушедшей молодости. В какой-то момент три подружки даже стали свидетельницами, как один состоятельный граф, статный мужчина лет тридцати, встав в центр большой залы, хоть и взволнованно, но искренне сделал предложение своей поражённой, глядящей на него со слезами от счастья, возлюбленной. Разноцветным фейерверком в воздух взмыли радостные возгласы и аплодисменты присутствующих. Эстель также не удержалась и захлопала в ладоши, будто бы это ей предложили выйти замуж. «Какие они счастливые…» — незаметно всхлипнув, княжна с улыбкой смахнула катящуюся слезинку, глядя на объятую светлой любовью пару. Похоже, все отвлеклись на новоиспечённых молодожёнов, что и не заметили, как сквозь толпу, прямо в центр, пробирается устрашающая высокая фигура в красной накидке с капюшоном. Она бросилась Витковской в глаза, и та ощутила, как от одного взгляда по рукам побежали мурашки, теперь уже от страха — на лице незнакомца в подобном облачении точно прямым текстом было написано, что он не несёт ничего хорошего. И рядом резко никого не оказалось, с кем она могла быть под защитой. «Феликс…» — лишь успело пронестись в её беспокойной голове, пока изумрудные глаза бегали по сторонам, а в груди, словно птица из клетки, быстро билось сердце. Последнее, что она услышала, спешно отпивая из бокала игристое, что смочило пересохшее горло, было произнесённое из уст того самого жуткого гостя: — Привет дому вашему. Яркая вспышка сменила музыку оркестра и трепетность момента на стоны и огненные стены. Вокруг творился настоящий ад на земле, весь огромный дом охватило чёрным густым дымом. Взрыв бомбы на теле смертника оставил шанс на выживание лишь вампирам. Очухиваясь, они, хоть и с трудом, но упорно поднимались на ноги и с неведанным доселе страхом и смятением пытались найти своих близких и знакомых среди множества трупов. В числе очнувшихся был и Юсупов. Глаза его застилало чужой кровью, а копоть от пожара, кажется, осела в лёгких, раздираемых жутким кашлем. На счастье, его самого задело несильно, всего лишь ссадина на виске стремительно затянулась, но после, когда мужчина твёрдо стал на ноги, а глаза в ужасе обводили мрачное помещение, в котором не осталось ни намёка на ещё недавний праздник, в голову ударило совсем иное. «Эстель!» Не до конца опомнившись, Феликс тотчас сорвался с места в ту комнату, где последний раз видел возлюбленную, отчаянно пытаясь пробраться сквозь ничего не понимающих испуганных соратников, и, оказавшись там, начал старательно высматривать её среди обломков. Да, она была там, со всеми остальными, кому не посчастливилось оказаться в пугающей близости к взрыву. Но он её заметил издалека, нашёл настолько быстро, насколько возможно. Нашёл и в ужасе от открывшейся ему картины упал над нею на колени. Кремовое торжественное платье разодрано в клочья и окрашено чёрно-красными пятнами, жемчужное колье рассыпано по полу, но всё это было уже неважно. Вся в крови с ног до головы, в позе брошенной тряпичной куклы, Эстель ещё едва заметно дышала, устремив на него чуть живой, сверкающий слезами взор. Содрогаясь всей своей вампирской душой, князь с ужасом увидел крупный осколок бокала, что глубоко вонзился девушке в шею и разорвал ту от силы взрыва. В этот вечер посуда оказалась не менее опасной, чем самое острое и мощное оружие — фуршетные столы буквально лопались от её количества, и вот теперь осколки от сервизов, тарелок и фужеров торчали из тел на полу, а кого-то те и вовсе лишили конечностей не хуже бомбы. — Эстель… — с его уст сорвался еле слышный шёпот. Аккуратно подложив руку под голову княжне, вампир стал бережно её осматривать, машинально беря её ладонь, порезанную разбитой ножкой фужера, в свою свободную и со всей любовью нежно сжимая длинные пальцы. Девичьи губы почти незаметно подрагивали от попытки что-то произнести, он слышал у уха тяжёлый осевший вздох вперемешку с кровью внутри, а сам, глотая слёзы и приступ истерики, судорожно думал, что сейчас может сделать. Сердце останавливалось, а в пыльной голове не было никаких других вариантов, кроме обращения. Да, будут последствия. Да, он нарушает устав Дружины, как в своё время безрассудно это сделал Руневский. Вся ответственность была отброшена на задний план, уступив страху за ту, в которую впервые за полторы сотни лет был так сильно влюблён. Изумрудные очи его прекрасной уточнённой и наивной княжны от утекающих из тела сил стали медленно закрываться, и он понял: «Отступать поздно, только сейчас!» Всё также держа её в своих руках, наклонился к уцелевшей стороне шеи, а уже спустя секунду, зажмурившись, вонзил острые, как лезвия, клыки в нежную кожу. Кто мог подумать, что всё обернётся именно так? А ведь его предупреждали! И, получается, предчувствия были не беспочвенны? Нет, не так он хотел всё сделать, не для этого не решался сделать предложение вслух. Нет, только не с ней. Она не должна была узнать такую жизнь против своей воли. Вот только из двух зол, одним из которых оказалась смерть, Юсупов выбрал самое наименьшее. Ему стоило титанической воли, чтобы остановить себя вовремя и не убить возлюбленную, но какой же до упоения прекрасной была на вкус её кровь! — Князь! Вы что тут мешкаете? — из тумана Юсупова вывел знакомый и громкий голос Руневского, что выглядел ничуть не лучше. Вот только если он уже полностью оправился как морально, так и физически, то Феликса будоражило изнутри всеми возможными эмоциями. Так и не выпустив руки спутницы и неотрывно на неё глядя, заторможенно вытер рукавом пиджака со рта, с подрагивающих губ остатки крови. Александр Константинович приметил этот жест, и лицо его изменилось от шока. Всё было более, чем очевидно. — Буду благодарен, если поможете, Руневский… — заторможенно отозвался Феликс, обернувшись на нового друга, затем, со всей осторожностью взяв на руки безжизненную девушку, поднялся на ноги и сам. Руневский ничего не ответил, только молча помог князю пройти по уже проложенному им маршруту. Уже у выхода из поместья Столыпина их встретила перепуганная, кутающаяся в пальто избранника, Алина, а, завидев новоиспечённую подругу едва ли живой, её вяло болтающиеся на весу руки, и вовсе оторопела, открыв рот. — Она… — у вампирши не поворачивался язык озвучить то, что пришло на ум, но Феликс тут же замотал головой, ясно давая понять, что всё обошлось. По крайней мере, так ему хотелось верить. Всё должно было получиться, он не может её вот так потерять. И из-за кого? Вариантов априори был минимум, мысли крутились лишь о новых отрядах Охотников, и с ними они обязательно разберутся, покончат на корню. В ближайший госпиталь пострадавших увозили прибывшим транспортом, в список теоретически попадали и вампиры. На счастье, их компания обошлась мелкими ранениями, которые довольно скоро успели зажить сами, потому, дабы не терять времени, все приняли решение сразу отправиться в поместье Руневского. Когда по прибытии все расположились по комнатам, а Эстель была отнесена в спальню и оставлена под чутким присмотром Алины, Феликс смог выдохнуть практически спокойно. Выйдя в коридор, он осмотрел себя в зеркале: с той стороны на него смотрел вымученный, ни разу не общепринятый балагур, в разодранном пиджаке и крови. Скинув тот с плеч и достав платок из нагрудного кармана, стал вытирать уставшее лицо от алых потёков, когда к нему подошёл гостеприимный хозяин дома: — Князь, вы же понимаете, во что ввязались? — аккуратно, вполголоса задал вопрос Александр Константинович, остановившись чуть в стороне от занятого вампира. — Странно, но ровно в то же, во что однажды ввязались и Вы. Я помню, как Вам требовалась моя помощь, но, как видите, это не спасло меня самого, — с горькой усмешкой парировал Юсупов, на что ответа более не нашлось. Оба замолчали и отвели взгляды. В воздухе ещё витал запах жжёной плоти и дыма, а в его тёмно-зелёных глазах — она, истекающая кровью, среди горы трупов. Встряхнув рыжими волосами, дабы прогнать из головы сей страшный лик, он, минуя будущие вопросы Руневского, поспешил выбежать на улицу, во двор поместья с белоснежным фасадом. Свежий воздух отрезвляюще ударил по голове, какое прекрасное чувство после ужасных событий. Князь, сорвав тугую бабочку с шеи, метнул её куда-то вдаль и обессиленно сел на ступеньки. Дыхание сбилось, проклятые образы не выходили из головы, а чувство, что он не успел её обратить, с каждой минутой всё усиливалось. Может быть, в спальне она, и правда, лежит уже мёртвая? Он не знал и боялся предположить, что процесс обращения не сработал. Лишь достал из кармана брюк портсигар и коробок спичек, чтобы успокоиться. Чиркнув спичкой, поджёг сигарету с золотым ободком и, как следует затянувшись, выпустил в воздух струю ядовитого дыма. Похоже, эта ночь будет долгой.