Не его Солнце

— Ты перешёл границу. — Знаю. — Это было не просто жёстко, это было по-настоящему жестоко. — Знаю! — Джеймс с силой кинул футболку в чемодан бесформенной кучей, даже не стараясь аккуратно сложить её. Рубашки и брюки, отправленные туда ранее, были более-менее убраны в неровные стопки, но сейчас, когда раздражение, нервы и непонятная злость, то ли на себя, то ли на Снейпа, то ли на ситуацию в целом, достигли своего пика, Джеймс просто скидывал одежду в сундук, не заботясь о её сохранности и будет ли та помята. До отъезда из Хогвартса оставался ещё день, не считая этот, но Джеймс под предлогом собраться заранее, чтобы ничего не забыть и не бегать по всей комнате в последний момент в поисках самых любимых носков, достал чемодан из под кровати и начал скидывать в него все вещи из шкафа. Делать было до безобразия нечего. Вчера был сдан последний экзамен по Чарам. Необходимость заседания в библиотеке в попытках проштудировать как можно больше книг и выучить всё, что не успел за все пять лет, отпала. Квиддичные матчи ожидаются теперь только в следующем году. Тренировки бессмысленны. Полёты начали претить. В Хогсмиде ничего нового. Никаких свежих новостей, которые смогли бы разрушить это спокойствие, расшатать учеников и профессоров, шатающихся без какой-либо цели по коридорам замка. Не было даже идиотских, нелепых сплетен. Хотя, одна всё же была, но разве может она быть интересной, если сам был непосредственно участником? Результаты СОВ объявят только завтра. Прощальная вечеринка тоже будет завтра. А пока... Скука. Отвлечься было нечем. Золотая монетка плавно перекатывалась между пальцами, поблёскивая на свету солнца. Конец учебного года всегда сопровождался окончанием всех событий. Уроки, Квиддич, школьные клубы по интересам: всё прекратилось. Все только и делали, что ели, спали и маялись от безделья. Даже шутки не вызывали положительного отклика в душе. Один, вон, уже дошутился сегодня. Джеймс, не отворачиваясь от шкафа, кинул ремень в сундук, который долетел, но стукнулся пряжкой об стенку, обтянутую кожей, и свалился на пол с негромким лязгом. Римус, поджимая губы, направил на него палочку и лёгким движением руки отлевитировал ремень в синий сундук. — Будешь извиняться? — Питер с удивленным лицом посмотрел на Лунатика, как бы говоря: "Он то?". — Что? Нет, конечно! — Джеймс резко развернулся и уставился на Люпина, — да, признаю, то, что произошло у озера, было просто ужасно, но... Чёрт! Извиняться перед ним?! Я не смогу! И... Чёрт! — Поттер с каким-то упрямством уставился на пол. Быстрым, дерганым движением руки он откинул волосы назад. — Но тебе следует извиниться. Ты унизил его почти перед всей школой. А это уже буллинг. — Я знаю-знаю! Сам не понимаю как так вышло. Просто в один момент она выбежала, защищая его, и меня это так взбесило. — Взбесило? А на кой дементор ты отбросил его палочку экспеллиармусом? С каких пор ты изначально, до потасовки, обезоруживаешь противника? — хотя Римус и присутствовал при всех событиях этого утра, он действительно не мог понять логику Джеймса. Его озадаченное лицо не отворачивалось от Поттера, и он продолжал давить вопросами. — Да я не думал с ним сражаться, просто словесная... — И что? Он по-твоему идиот, чтобы сразу заклинаниями пуляться, лишь от того, что ты к нему подошёл? Такое когда-либо было? — Нет, но... — Зачем ты вообще к нему полез? Я сначала даже и не понял, куда мы идём. И в итоге вышло так, словно мы вчетвером на одного накинулись. Тебе не кажется, что ваша "война" глупа и бессмысленна? От того, что вы вечно спорите и дерётесь ничего не поменяется! Каждый из вас останется при своём мнении и будет вести себя как и раньше. Он как был слизеринцем, так им и останется. И это сейчас не оскорбление, Джеймс, как бы ты к ним презрительно не относился. — Но он же изучает чёрную магию! Запрещённую! — Джеймс упрямо продолжал спорить и отстаивать смысл своих действий. В словах Лунатика был смысл, но парень не хотел признавать его. — И что? От того, что ты лезешь к нему со словами, о зле в чёрной магии, он не перестанет её изучать. И это его дело. Не твоё! Станет твоим только в том случае, если ты поступишь в аврорат и поймаешь его с поличным. Обращу внимание: с поличным! А не как сейчас, основываясь на слухах, предчувствии и великом: "Он же слизеринец"! Римус продолжал распаляться. Джеймс не успевал отвечать на его вопросы и приводить свои доводы. Его перебивали быстрее. Во время небольшой паузы, дабы перевести дыхание, Джеймс в своё оправдание выдал последний аргумент. — Он назвал её грязнокровкой! Зря он это сказал. Взгляд Римуса не предвещал ничего хорошего. — Назвал. И? Это не объясняет, нахрена ты к нему полез, потому что ты полез к нему раньше! А после, их ссора уже не была твоим делом! Ты сам всегда придерживаешься правила, никогда не влезать в чужие споры, если тебя не касается напрямую. И тут что? Рыцарем и великим мстителем себя возомнил? Ты не имел никаких прав встревать и что-то решать! Ты ей не парень, и даже как друга она тебя не воспринимает. Давай, ещё скажи, что ты таким образом защищал честь Дома, ведь она девушка с Гриффиндора! А он? Ну надо же! Слизеринец! Как неожиданно! — речь Люпина наполнилась ядом. Подобное происходило крайне редко, когда злобный сарказм и грубые выражения покидали его рот. Он взбешён. Римус часто комментировал глупость большинства поступков парней, был против их поведения, когда оно выходило из под контроля, и пытался, аки святой, наставить их на путь исповедания и покаяния. Он любил их. Заботился и пытался уберечь от непоправимого, как мог. Его осуждение, отзывалось чувством пристыженности в груди. Его обиды, доводили до слёз. Но мягкость и доброта всегда преисполняли его. Он не мог злиться долго. Всегда всё прощал им. Боялся их потерять. Глупый. Как будто они могли его бросить, отказаться. Даже сейчас гневно отчитывая Джеймса, он лишь пытался помочь. Не с правильным телом, но с правильной душой. Лицо Поттера скривилось в недовольную гримасу, которая часто появлялась, когда их ловила МакГонагалл и долго, монотонно, рассказывала, что такое "хорошо", а что такое "плохо". Она умела красиво подбирать слова, приводя в чувство совесть, отключившуюся от нескольких кружек важнейших причин и бутылки самооправдания где-то в подполье. Пожалуй, эта женщина со строгим лицом и не менее строгим голосом могла и Корнуэльских пикси заставить устыдиться за своё "столь неподобающее" поведение. — А если бы на его месте был бы я? Узнали бы, что я оборотень и всё! Тёмная тварь, незаслуживающая жизни? Или Сириус, потому что он пошёл против устоев семьи, а значит по определению тоже неправильный? Что тогда?! И тогда другие, как и ты... — Не говори так! Я не хотел, чтобы так далеко заходило! Думал просто немного поспорить с ним! Почему ты не на моей стороне? — Я всегда на твоей стороне, но поддерживаю тебя только тогда, когда ты ведешь себя не как полный мудак! — Римус отвернулся к окну. Его губы плотно сжались в тонкую полоску, и аура вокруг него плотным кольцом давила на всех. Казалось, подойди к нему, и он оскалится и зарычит, как волк, и обращения под полой луной дожидаться не нужно. На Джеймса было жалко смотреть. Уставившись в пол, с опущенной головой и поникшими плечами. Еще чуть-чуть и заплачет. Из гордого и храброго в одинокого и разбитого. Питер с некой жалостью глядел на него. — А ты? Ты что думаешь? — тихим шёпотом спросил он у Сириуса. Монетка замерла между указательным и средним пальцем. Её тепло неприятно ощущалось на коже, от которой она и была нагрета. Глаза блуждали по пологу кровати, следуя по тонким линиям узора. — Разве не этого ты хотел? Ты разрушил их дружбу. Цель достигнута. — бело-жёлтые дорожки переплетались, создавая абстрактную сеть рисунка. — Что? В каком смысле? Это я разрушил их дружбу? — Джеймс резко вскинул голову, потрясённо вглядываясь в отточенный профиль. Ища поддержку в лице названного брата, он её не находил. — Ты же был против их общения. Гриффиндорка и слизеринец. Разве ты не рад их ссоре? — спокойно, не переводя взгляд на Поттера, проговорил Сириус. Линии сходились, расходились. Если приглядеться, то можно было заметить причудливые, несуразные лица, плюющие на правила человеческой анатомии. Он вёл себя так, словно и не слышал весь спор до этого. — Я не рушил их дружбу! Разве я обозвал Лили грязнокровкой?! Снейп сам всё испортил! — тон Джеймса повысился. Ещё не крик, но от уныния ни следа. Сборы были напрочь забыты, как и минутой ранее диалог с Лунатиком. Римус как-то устало вздохнул. Его старания не возымели эффекта. — Олень упёртый. — пробормотал он, но Сириус с его нечеловеческим слухом услышал. Питер с осторожностью и неким скептицизмом начал говорить. — Ну, знаешь, в каком-то смысле, именно ты причастен к этому. Ты всегда при каждом удобном случае не забывал упомянуть, что они с разных Домов и вообще столь отличаются друг от друга. А тут... Если бы я оказался на его месте, думаю, я был бы достаточно зол, чтобы послать своего друга. — Но не так же! Забавные лица, порождаемые фантазией, смотрели в ответ. Но в углах полога, где дневной свет не доставал и не мог рассеять тень, скрывались совсем не забавные лица. Глаза, выглядывающие из бордовых складок, буравили лицо, впиваясь противным покалыванием, отдающимся на коже раздражением, и глядели на себя же, в свои, вышитые бледными нитками, через отражение черного зрачка. — Но... — Но ты этого хотел. Уничтожить их мирок дружбы. Ну признайся, хотел. — оборвал Сириус Питера и продолжил следовать по узору. Джеймс молча стоял. Возмущение комом застряло в горле. Он этого хотел? — А ты, Сириус, хотел этого? Ты ведь тоже наиболее вовлечён в это. — Римус поправил галстук. Он все ещё ходил в школьной форме, только без мантии. Рубашка заправлена в брюки, галстук аккуратно завязан и висит ровно посередине. Всё чистое и отглаженное. Значок весело поблёскивал и переливался, отражая лучи света. Староста. — М? Не знаю. Он меня бесил. Хотел ли он этого? Хотел. Началось всё как детская забава. Эванс, принадлежащая к их Дому, являлась хорошим оправданием, как и вражда между Слизерином и Гриффиндором. Вскоре маленькое противостояние переросло в войну. Эванс начала нравиться Джею. Пусть Поттер в жизни и не признается, но Нюнчик был для него соперником. А Сириус был другом. Лучшим другом, почти братом. Его желание отстранить Нюниуса от девчонки понятно. Всё... логично. — Если сравнивать поступки по отношению к Снейпу, то Сириус куда более агрессивен, чем Джеймс. Даже жесток. — прорезал кратковременную тишину Люпин. Его голос стал спокойнее, но он оставался недовольным. Сириус медленно повернул голову в его сторону. Бровь дёрнулась в вопросительном жесте. Теперь все смотрели на Римуса. — Ну, во-первых, за пять лет нашей учёбы и, соответственно, вражды, в данном случае я имею ввиду между Джеймсом и Снейпом, ни разу не дошло до больничного крыла. Были стычки, иногда мелкие дуэли с заклятиями из школьной программы, но ничего серьёзного. Максимум от чего эти двое могли пострадать — получить шишку на лоб от падения из-за Petrificus Totalus или ослепнуть на пару минут от Eclipse. Сегодня был единственный случай, когда Джеймс перешёл границу, причём столь резко и радикально. — парень прочистил горло и продолжил, — Переругивания тоже, на самом деле, не столь оскорбительны и грязны, как могли бы быть. На личное не переходят. Ну, разве что иногда; очень редкое явление. Но, скажем, чтобы оскорбить как-то семьи друг друга, пройтись по родителям или внешности, которая дана с рождения — а не, к примеру, покрасился один в зелёный цвет, а другой прозвал его болотистой тиной, нет, именно природная внешность — то такого не было. Даже дебильными кличками друг друга не нарекли. — "Нюниус" уже перестало считаться кличкой? — интонация Блэка стала ироничной. — Но, Сириус, из всех нас только ты его так зовёшь. — глаза Питера пробежались по лицам, ища подтверждения, — И ты действительно перегибаешь палку. Серьёзные дуэли до крови, с травмами, ведущие прямиком к Помфри, просто ужасные насмешки и презрительные оскорбления. Ты не гнушаешься проехаться по всем пунктам его жизни и задеть побольней. И если для Джеймса он просто неприятен, то ты пылаешь ненавистью к нему. По крайней мере, именно так выглядит со стороны. И, думаю, парни согласятся со мной. — пара утвердительных кивков стала ответом, — Вспомни хотя бы случай с... — Питер на секунду прервался и бросил осторожный взгляд на Римуса. Он продолжил уже тише, — с происшествием в полнолуние. Ты же чуть не убил его! — негромко и тревожно воскликнул он. — Что за бред, Питер! — Сириус недоумённо дёрнул головой и в одно мгновение поднялся с кровати. От резкого движения та неприятно скрипнула. Алое покрывало чуть съехало, касаясь краем деревянного пола. — Это была шутка. Неудачная, дебильная шутка, о последствиях которой я не подумал. Вы же знаете — Римус, ты же знаешь — мне действительно жаль! Я не думал, и это моя вина, моя ошибка, что зайдёт так далеко. Я не хотел ни подставлять Римуса, ни убивать Нюниуса. Да и вообще, он же сам полез. Почему ему не хватило мозгов не вестись как идиот на слова человека, которого он считает своим врагом? Нужно знать, куда можно совать свой длинный нос, а куда нет! Речь Блэка была чётко-проговариваемой. Он выплёвывал слова и рычащие нотки слышались, когда попадалась соответствующая буква. В конце его верхняя губа дёрнулась, открывая клык. При упоминании полнолуния, более того, того самого полнолуния, Римус сжался, невольно обхватив себя руками. С бледным лицом лбом он прислонился к нагретому стеклу окна. Пальцы скомкали рубашку, и, казалось, короткие ногти даже сквозь неё впиваются в ладони и вот-вот оставят кровавый след на белой ткани. Это было физически невозможно. Не в его случае точно. Парень стриг ногти очень коротко, почти под корень, оставляя мягкие подушечки открытыми. Иррациональный страх расцарапать собственное тело, отметив его новыми шрамами, как это бывает во время обращения, когда на руках появляются длинные, прочные и толстые, трупного цвета когти, не отпускал его, несмотря на все доводы разума. Сириуса замутило. Отвращение к себе начало нарастать с новой силой. Оно ассоциировалось с дождём, который в одну минуту промочит тебя до нитки. Холодные капли попадают за шиворот и стекают с шеи по спине, трогая лопатки, задевая каждый позвонок, к копчику, подобно маленьким грязным червям или насекомым. Одежда неприятно липнет к телу, окутывая тяжёлым коконом. Противная и хлюпающая. Вода с неё смешивается с потом. Ощущается каждой клеточкой тела, уже пропитывая его смешанной чавкающей субстанцией. Мокрые тряпки виснут, приклеенные к остывшей коже. Покрывают всего тебя комком второй оболочки, удушая и сковывая, мешая идти свободно и легко. Сейчас его словно схватили за волосы, крепко намотав на кулак, и выволокли на улицу в разгар ливня. Все находятся в тепле и уюте, и только он один стоит и трясётся, под ядовито-ледяными каплями, как последняя шавка, одинокая и худая, что можно пересчитать рёбра. Мерзко. Римус Люпин — друг, доверивший свою тайну. Открывшийся, не побоявшийся его. Всегда обеспокоенный им больше чем собой. И Сириус, который мог превратить его в убийцу. Лишь из-за того, что в один момент ему стало скучно. И он вовлёк его в своё развратное, искажённое веселье. Простил ли он его на самом деле? Сказал, что простил. Лежал и улыбался так грустно, так блядски понимающе. Словно знал, что подобное произойдёт рано или поздно. Это же так в блэковском стиле! В его ебучем характере. Творить какую-то хуйню, не оправдывать доверие и ломать ожидания. Римус подрагивающими пальцами сжимал ватное одеяло с койки больничного крыла и с охрипшим, слабым голосом говорил, глядя в глаза: "Всё хорошо. Я не злюсь, не обижаюсь. Я же знаю ты не хотел. Просто так вышло." А Сириус стоял и мялся. В двух шагах от кровати, не решаясь подойти и сесть. Смотрел на воспалённые, свежие шрамы, на неровные блики красного света от магической лампы, поддерживающей дрожащий шарик огонька, и как они танцуют на разорванных полосках кожи. Он видел залитое тёмной кровью лицо, хотя знал — Мадам Помфри обработала раны, а к утру шрамы зарастут, и лицо его измазано только в заживляющей мази. Шрамы исчезнут, а необъятный ужас — нет. И воспоминания содеянного навсегда будут выжжены в глубине чёрных зрачков. Сириус не смотрел прямо в карие глаза, смотрел ниже — на тёмные синяки. Римус прощал его, а Сириуса тошнило от самого себя. Упасть бы на колени и выблевать все лёгкие, чтоб дышать было нечем физически, а не от одного всепрощающего взгляда. Откусить язык себе, чтоб захлебнуться собственной кровью в реальности, а не во снах. Подвёл, подвёл, подвёл. Предал. "Ты разочаровал меня, Сириус.", "С каждым разом я закрываю глаза на твои выходки, списывая на блажь, порождённую юностью, и надеюсь, что ты одумаешься, остепенишься и возьмешься за ум. И каждый раз ты не оправдываешь мои ожидания, не оправдываешь то доверие, которое оказывает тебе семья, Род! " — так, кажется, любит говорить матушка. Смотря с высока, проходясь заезженными фразами. Морща упругое лицо, создавая уродливые, как паутина, морщины, сверкая глазами-пауками. Он слышит подобное каждое лето, читает во всех письмах, принесённых в серых конвертах с чёрным гербом, видит в таких же как у него серых глазах, когда смотрит на стол Слизерина в Большом зале. — ...иус? Сириус! — Поттер схватил его за плечо и встряхнул, обеспокоенно смотря. — Всё хорошо? Выглядишь хуже, чем когда Кларк увела снитч прямо из под носа. — губы Джеймса тронула слабая усмешка. Покрасневшие глаза от непролитых слёз глядели беспокойно. Он продолжал осторожно сжимать руку. — Порядок. — Точно? Ты и впрямь выглядишь как-то неважно. — Да, да, порядок. Просто задумался. — он извиняюще улыбнулся. Постарался улыбнуться. — Мы можем... опустить эту тему. Мне нужно подумать. — Джеймс кинул осторожный взгляд на Люпина. Тот ободряюще кивнул, и парень словно засиял изнутри. Прощён и на верном пути. — Мы сегодня все какие-то на нервах. Вот что значит — нет никаких дел. Энергию тратить некуда. — Питер поднялся и потянулся. Его слова смогли разбавить напряжение, скопившееся за пару минут разговора. Стянул с себя рубашку и остался в белой футболке, которая была надета под ней. Принт в виде луны стилизованной под кусок сыра всегда веселил Джеймса, что тот, когда только увидел её в первый раз у Питера на зимних каникулах, решил найти себе похожую. Теперь Поттер в синей футболке с кораблём-бутылкой кетчупа, летевшим на планету-дольку помидора дурачился, под ручку ходил с Петтигрю и требовал от Сириуса и Римуса приобрести что-то такое же — только с космической колбасой и космическим хлебом, чтобы все они стали простенькой пиццей или на худой конец бутербродом. Джеймс вернулся к шкафу и продолжил укладывать, или просто скидывать, вещи в чемодан. Он выглядел всё ещё нахмуренным, но уже не столь сильно, скорее размышлял, как вести себя дальше. Римус отстранился от окна, подобрал пергамент с тумбочки, по которому он быстро прошёлся глазами, и, скрутив его, направился к выходу. — Пойду, отнесу МакГонагалл отчётность и заодно проверю обстановку: предстоит ли нам встреча с директором или предоставят возможность уладить всё самим. Должно быть, по всей школе уже прошлись сплетни. — проходя мимо, он хлопнул Джеймса по спине, намекая тому. — Да разберусь я, разберусь. — Подожди, я с тобой. — Питер подскочил к Люпину. — Хочу уточнить насчёт летних проектов по Астрономии. Чёрт, для меня она слишком сложна. Так же сложна, как и рассуждения Джеймса Джойса. Но у кого-то с ней точно не будет проблем, так? — Петтигрю подмигнул Блэку и выскочил вслед за Римусом за дверь. — Да, так. — ответил вдогонку, но по сути уже никому. Собственный голос показался механическим, бесцветным. После минутного урагана жизнь продолжилась. Время не остановилось, и суета, ненадолго покинувшая их комнату, но не задев весь остальной мир, вновь вернулась к ним. Один лишь он продолжал стоять неподвижно и тихо. И что ему делать? У всех появились свои дела, а у него? Сириус дёрнулся, выходя из оцепенения. Он вдруг почувствовал нарастающую боль в ладони правой руки. Всё это время, пока он стоял, он сжимал её в кулаке, но даже не замечал этого, пока тупая, ноющая боль не привлекла его внимание. Парень поднял руку, повернул кисть и разжал пальцы, смотря на ладонь. Золотая монетка, с которой он игрался, была раскалена и оставила круглый уродливый ожог на белой коже.