Солнце зимнего дня

      С раннего утра льет дождь. В разорванных тучах тонет тёплый свет дня. Порывисто сильный ветер колышет листву за окном. Касуми глубоко вдыхает. Запах напоенной земли и сорванных цветов в саду мешается с молочным дыханием. Несмотря на вспышки изгибов молнии за окном, стук гроздьев воды по крыше и раскаты грома, малышка рядом с ней не просыпается. Тихо посапывает, изредка ворочаясь под одеялом, прижимается, обнимая руку матери.       Её ручка, крошечная, с ямками и очень розовыми пальцами, с ноготками тонкими, точно слюдяными, крепко сжимает указательный палец матери. Подобное не может заставить удержаться от мягкого поцелуя в детский лобик. Эта девочка теперь — вся её жизнь. Столько мыслей клубилось в голове, пока она была еще в утробе матери. Справится ли? Станет ли той же лучшей матерью, что была у неё самой? Сможет ли подарить всю любовь и заботу? Проедающие до самой глубины сомнения отступили, лишь когда она впервые взяла её на руки. Маленькие серые глазки сощурились, а на тонких губах расцвела первая улыбка. В тот момент Касуми поняла: вот это чудо она будет оберегать во что бы то ни стало, будет бороться за нее и прилагать все усилия, чтобы стать ей достойной матерью.       Сонная девушка все наблюдала за дочкой, никак не находя сна. Очарованию притихшего чада не удавалось вытеснить ужасы прошлого, наведывающиеся каждую ночь. Прошел год, а она так и не могла смириться с гибелью всей семьи, да еще и какой. Обглоданные кости и лужи крови до сих пор мерещатся иногда боковым зрением в комнате.       Порой кажется, что за стенами раздаются дикие вопли, крики с просьбой о пощаде и хрипы умирающих. И всякий раз, стоит ей подойди к комнате, дыхание замирает, а дрожащая рука повисает в паре сантиметрах, так и не находя храбрости открыть сёдзи.       После родов галлюцинации посещают её чаще. Деля отдельный домик с младенцем, она чутко реагирует на любой скрип половицы и даже треск за окном. Опасаясь, что как только небо потемнеет, они нападут снова. Девушка хранит в комнате старую катану — единственную памятную вещь, оставшуюся от дедушки.       Предстоящая ночь усиливает беспокойство из-за непрекращающегося ливня. Барабанящие капли не дают спокойно прислушаться. Паранойя душит все сильнее, и даже маленькая ладошка на её пальце нисколько не помогает успокоиться.       Вдруг они решили прийти именно сегодня? Вместе с дождем, чтобы никто не услышал, не увидел…       Что если, они уже пожирают мою дочь?!       Ах, проснись!       Рывком поднявшись с футона, Касуми выпучила глаза, в страхе оглядывая тонущие в черноте покои. В тусклом свете луны на стене танцуют ветви деревьев, а за её пределами, скопившаяся после дождя вода, капает с крыши на землю. Рука сама тянется проверить дочку. Та по-прежнему дремлет под боком. Это не первый раз, когда она так резко встает посреди ночи, не помня даже, как провалилась в сон.       Завтра всё должно кончится, больше не придётся одиноко коротать дни. Завтра — тридцатый день после рождения ее дочери, а значит, пришло время для церемонии представления младенца божествам.*       Возвращаться в главный дом, к семье мужа, ей не хочется, но и продолжать проводить дни в уединении — прямая дорога к безумию. Почувствовать безопасность, отыскать понимание — все, чего ей хотелось. Однако ни один человек не смог подступить к порогу её сердца, чтобы помочь стянуть с него траурные ленты.       Поправив сползающее одеяльце ребенку, Касуми решила выпить воды и попробовать уснуть снова. Подойдя к столику и налив в чашку воды, она невольно прислушивается к окружающей обстановке. Не считая легкого покачивания веток магнолии, стоит мрачная тишина. Предчувствуя неладное, девушка набрасывает на себя голубую юкату, повязывает его тонким красным поясом и выглядывает во внутренний двор.       Из дома напротив не слышится постоянный тихий звон колокольчика, висевшего на веранде, а сёдзе одной из комнат приоткрыта.       Подумаешь, ветром снесло колокольчик, а печка в доме так сильно обогрела комнату, что стало душно. Она столько раз накручивала себя попусту, вдруг и это всего лишь случайность? Целый год она изводилась, ожидая, что каждая ночь будет последней, однако очередное наступившее утро опровергало ее опасения каждый раз. Родственники мужа просили перестать надумывать то, чего быть не может. Демоны — это небылицы, страшная сказка для детей, а она верит в них, да еще и боится, что те придут по ее душу.       Однажды уже пришли, но никто не поверил. Тогда она спрашивала себя: какова вероятность того, что это повторится? Может, наконец, стоит прислушаться к советам тетушек и прекратить надумывать.       Она обязательно так и поступит, только в самый последний раз убедится, что колокольчик упал в траву, а кому-то из домочадцев и вправду стало жарко.       Взяв с верхней полки катану дедушки, Касуми обулась и еще раз взглянула на дочь. Лучше оставить её здесь. Если возьмет её на руки, то может ненароком разбудить, к тому же, обороняться, держа одновременно и катану, и дочь, не получится.       Подавив рождавшуюся в самом центре груди нервную дрожь, она стиснула зубы, как перед ударом ножом, сжала до побеления костяшек меч в руках и пошла вдоль бордюра, чтобы её не выдал хруст песка и камней.       Внезапный треск дерева заставляет остановиться на середине тропинки, оглядываясь назад.       Всего лишь ворон, взметнувшийся ввысь, — старается успокоить себя Касуми, видя, как дрожит выставленный перед ней клинок. Сердце уже готово выпрыгнуть только от невинного взмаха крыльев птицы. Все внутри словно сжато в раскаленный железный кулак, заставляя остро реагировать на любой звук.       У веранды она пригнулась, осторожно выглядывая из-под ступени в приоткрытое сёдзе. На спальном месте лежит свекровь, но постель странным образом смята, одеяло вовсе отброшено в сторону. Сначала Касуми кажется, что с женщиной все хорошо, но вот только приглядевшись замечает, что её грудь не поднимается от дыхания. Гнетущая тревожность колючим кустом обрастает внутри, впиваясь шипами в сердце.       Оставив у веранды сандали, Касуми босыми ногами ступает на сырые половицы, с осторожностью входя в комнату. Если её застанут в поздний час в главном доме, да еще и с оружием в руках, то могут подумать, будто это она убила свекровь, а после отправилась по души остальных. Присев подле женщины, она прикладывает руку к её носу — не дышит. Прощупать пульс на шее тоже не получается. Мертва. Пальцы цепляются за затылок и, напоровшись на нечто острое, отступают. Касуми слегка приподнимает голову женщины и замечает торчащую в её загривке длинную тонкую иглу. Никаких следов крови, значит удар нанесен с точностью. Вот это уже никак не кажется случайностью, не могла же она так глупо наткнуться на иглу. Девушка мрачнеет. Все указывает на то, что это была насильственная смерть, но вот кому не угодила пожилая дама, что он решил расправиться с ней подобным образом?       Проверю еще одну комнату и тогда точно уйду, — девушка хочет знать наверняка, что это людских рук дело, а не бесовских.       Отведя катану за спину, она приоткрывает сёдзе, выглядывая в коридор. Зловещая пустота, однако на полу еле заметные грязные следы человеческой стопы. Жуткий миг, полный борьбы, черноты и всепожирающего ужаса. Увиденного достаточно, чтобы убедиться окончательно — её худшие предположения подтвердились.       Мысли путаются от липких кадров прошлого, всплывающих в голове. В ушах звонко стоят предсмертные крики семьи. Она не должна позволить этому произойти вновь. Сжимая меч, что есть силы, Касуми тем же шагом выходит из комнаты, впопыхах она забывает о сандалиях, бегом отправляясь в малый дом.       Ее пробило ознобом не то от холода улицы, не то от паники. Единственное, что она четко понимает — нужно хватать дочь и бежать. Плевать на тех, кто в доме, плевать на то, если ей возможно все привиделось; она полна решимости покинуть поместье немедленно. Главное действовать тихо, не дать дочке проснуться и закричать.       Но как только сёдзе распахивается, девушка вздрагивает, замирая на месте. От ужаса череп будто уменьшается в размерах и сдавливает мозг. Над футоном, где спит малютка склонилось нечто с длинными волосами. В потемках отчетливо виднеется один ярко-красный зрачок, горевший жаждой крови. Это демон.       Страх, что парализовал её пару минут назад, сейчас наоборот пробуждает, давая мощную дозу адреналина. Никто не посмеет отнять у неё семью во второй раз! Она, не раздумывая, подлетает к демону, делая взмах катаной. Когда клинок так близок к поражению цели, что остается лишь пронзить им плоть, демон поднимает руку, перехватывая лезвие. Демону резануло внутреннюю часть ладони, кровь брызжет на покрывало и тонкими струями стекает вниз по его руке.       — Как глупо, — заговорило оно женским голосом, отшвыривая Касуми, крепко вцепившуюся в рукоять клинка.       Девушку отбрасывают с такой силой, что тело пробивает стену, вылетая вместе с амадо на улицу. Деревянная рама, обшитая бумагой немного смягчает падение, однако в глазах все же темнеет, а позвоночник полыхает от столкновения. Несмотря на боль, Касуми, хрипя, приподнимается на локтях.       — Не трожь её… — Лишь успевает вымолвить девушка, как демон в один прыжок оказывается около неё. Карминовые пряди развиваются пожаром, скрывая за чёлкой один глаз. На ней черное платье в пол, с большим вырезом на груди и спине, а от талии по бокам идут два разреза, обнажая крепкие жилистые ноги.       — Думала, Хитоми тебя не заметит? — Ехидно посмеивается она, задирая один из длинных рукавов. Вся рука от ладони до локтя покрыта уродливыми разрезами глаз. Множество пустых зрачков устремлены на бедную жертву. — Хитоми видит всё.       С восхищенным видом она оглянулась на оставшуюся в доме девочку, что проснулась от поднятого шума и стала истошно кричать, надрывая тоненький голосок.       — Младенцы… как давно Хитоми их не ела, — омерзительно облизываясь, демон резко присаживается на корточки, глядя в упор на Касуми. — Хочется начать с десерта, но кого же съесть первым? Ребеночка, а потом тебя или наоборот?       Касуми отрешённо смотрит в открытый рубиновый глаз демоницы. Вот он, их конец. В них не читается ни капли жалости, лишь свирепый голод. Обреченность на гибель порождает отчаяние, а следом злость, дикую и неконтролируемую злость.       — Погоди-ка, — режущий взгляд зацепляется за выступающие слезы на лице девушки. — Она должно быть твоя дочь. По задержанному вздоху и стиснутым кулакам, демоница понимает, что угадала.       — Тогда будет вдвойне приятно сожрать её у тебя на глазах!       После таких слов, Касуми отчаянно бросается к дочери, толкая Хитоми плечом. Она сама не ведает, что творит. Взяв разбег, девушка внезапно круто падает лицом в траву. Ватные ноги в какой-то момент перестают функционировать, а вслед за ними отказывают и руки с головой. Касуми в недоумении пытается встать, но ни одна конечность не двигается. Демоница невероятно быстро реагирует на жалкий побег, точным броском попадая длинной иглой в сосудисто-нервный пучок на шее девушки.       — Спешишь занять место в первых рядах, — хрипит надрывный голос над ней, — не переживай, ты и так все увидишь.       Хитоми цепляется левой рукой в русые волосы своей жертвы и тащит за собой к дому. Сколько бы девушка ни напрягалась, даже губами пошевелить не удается. Тяжелой волной на неё обрушивается осознание того, как она беспомощна. Вся прожитая недолгая жизнь, погибшая семья, утраченные надежды на счастье, её получившая смертельный удар вера воспитать дочь взметнулись над ней угрюмым кипящим валом. Этот горький час все же настал — час принятия смерти.       Бросив её обездвиженное тело у самой постели, Хитоми усаживается на футоне рядом с надрывающейся от плача девочкой. В это время Касуми считает, что это её наказание за то, что не погибла со всей семьей в первый раз. Душу разрывает от одного только вида проклятого демона над её дочерью. Это ведь невинное дитя, не успевшее и месяца прожить…       — Привет, моя сладость, — приторно ласково обращается демон к ребенку, проводя кончиками пальцев по маленьким щекам. Глядя на это, Касуми может лишь выдавить мучительное шипение. Малютка затихает. Хитоми прикрывает ладонями лицо и все глазницы на ее руках так же закрываются. — Бу! — резко убрав руки от лица, она пугает младенца, что заводится в новой волне плача.       Для нее это — потеха, для Касуми — раздирающая сердце боль. Каждый всхлип дочери вызывает прилив всё большей агрессии. Пока демоница забавляется, повторяя ту же игру, Касуми замечает, что глазницы на её руках закрываются следом за глазом расположенным на лице. Катана осталась валяться у футона и если бы только она могла пошевелиться…       Иголку из шеи никак не достать, всё парализовано напрочь, значит остается лишь продолжать стараться двинуться невзирая на сдерживающий предмет. Но никаких сил не было. Внутри все опустело и высохло довольно давно. За себя бороться она не может и не хочет, все еще виня себя в том, что не ушла в мир иной со своими родными год тому назад. И все же! У нее родилась дочь — самая прелестная девочка! Неужели она заслуживает погибнуть сейчас, от рук демона, от того, что её мать не хочет цепляться за жизнь и готова позволить случиться страшному и непоправимому?       Я стала матерью, я ответственна за жизнь своего ребенка! Эта тварь не посмеет более прикоснуться к моей дочери! Никто не посмеет посягать на ее жизнь! Оберегать, холить и лелеять — разве не такое обещание я дала себе? Я защищу свое любимое сокровище во что бы то ни стало!       Затвердевший песок внутри души треснул и взметнулась настоящая песчаная буря из страха, гнева и глубокой любви. Напрягаясь до истомы, до белых мотыльков перед глазами, Касуми чувствует, как мышцы все же откликаются и натягиваются до предела. Сначала дрогнул всего один палец, потом отозвались остальные, собираясь в кулак. Ногти сжатой ладони впиваются в мягкую кожу. Сумев активировать одну руку, девушка наклоняет голову, стараясь вытащить злосчастную иглу, а второй тянется к лежащему в паре сантиметрах мечу. Пальцы тяжко ковыляют к рукояти клинка, а глаза мечутся к всевидящему демону.       — Мой ёгаси, пришло время лакомства! — фаланги натягиваются, как струны, дрожа от натяжения, но все же достают до ручки меча.       Последний рывок, Касуми набрасывается на демоницу, с точно нацеленным наконечником катаны. Острый клинок пронзает глаз, и комнату оглушает пронзительный рев, перебивающий детский плач.       — Глаз! Мой драгоценный глаз! — Вопит чудовище, — Ты! Сволочь, гадина, как посмела!       Не успевает Касуми сделать новый удар, как демоническая рука хватается за катану и сжимает её до выступивших вен, ломая пополам. Ухватившись за часть с рукоятью, Хитоми наносит ответный удар, слепо вбивая клинок глубоко в бок Касуми. Девушка не успевает среагировать, чувствуя, как нечто застревает у неё под ребрами. Все её внимание приковано к освирепевшей демонице. Она не понимает, почему все еще не может двигаться, хотя иглы в шее уже нет…       Из века ручьем сбегает кровь, а разметавшаяся челка прикрывает пустую кожу, что начинает трескаться и, появляется нечто, рвущееся наружу. Уродливая рука с глазницами, налившимися кровью, подобно раненному, ударяет с огромной мощью в девичью грудь, отправляя несчастную в полет.       Время разбивается: в воздухе зависают обломки, сломанные брусья, пыль и кусочки кровли, но всё это не важно, совсем не важно. Крохотная дочка, оставшаяся там, внизу, и смотрящая на маму, тянущая к ней ручки, вызывает у Касуми бо́льшую боль, чем удар и ранения. Сердце, ранее заходившееся со скоростью света, останавливается, быть может, из-за высоты, душивших слез или бессилия, но нить, соединяющая две родные души, трещит, разрывается, вьется маленькими ниточками. Она потеряла родителей, радость привычных вещей, разницу солнца и луны, представление о радости, себя, свое имя, свою родную дочку. Все сломано, безвозвратно утеряно.       — П-прос-ти ме-ня…       Под серебристым светом серпа в небе мелькает тень, перехватывающая тело Касуми. Но она уже ничего не видит и не слышит, прибывая без сознания в руках истребителя. Весь мир сгорел в огне ночи, наступления которой она так боялась.