Change the World’s Colour!!

      Он стоял перед дверью в свой дом, положив ладонь на ручку, но никак не решаясь открыть и, наконец, войти. Ничего не случилось, все было как обычно: дома никто не ждал, в школе все шло своим чередом, настроение находилось на привычной отметке. Совсем ничего. И Зенитсу стоял, как вкопанный, пребывая в своих мыслях и смотря на участок соседнего дома, отделенный невысокой оградой и постриженными на стороне Агацумы кустами. Участок перед домом в свое время облагородил еще Джигоро – это было своеобразное увлечение для него на старости лет. Сейчас за порядком приглядывал Зенитсу: поливал, стриг, пересаживал, копался в земле, когда было время. А в период цветения аккуратно срезал несколько особенно красивых цветов, обязательно обвязывал их желтой лентой и нес деду. Украсить его каменную плиту.       У него больше не было никого: ни родителей, ни каких-нибудь дальних родственников. Дедушка Джигоро тоже был не родной, однако Зенитсу никогда так не считал и любил его так крепко, как мать или отца. Последних он практически не вспоминал. Мать представлял себе смутно – был еще совсем маленький, когда она оставила его в приюте, а отца он вообще никогда не видел в глаза. В приюте он никак не мог прижиться, постоянно плакал, сторонился других ребят и из-за этого не мог завести друзей. Поэтому, когда пожилой мужчина по имени Джигоро, приходивший несколько раз в приют и приносивший ему подарки, забрал его к себе, Зенитсу был по-настоящему обрадован. У него наконец-то появился дом, о нем наконец-то кто-то заботился. Конечно, старик оказался с чудинкой и ни с того, ни с сего принялся обучать мальчишку искусству кендзюцу, а потом, когда тот подрос, отдал в додзё, где требовательный и строгий сенсей с громким голосом каждую тренировку доводил Агацуму до такого состояния, что на утро следующего дня у того немилосердно ломило все кости. Однако от этого, несомненно, был толк: если в младшей школе Зенитсу еще часто получал от местных задир, то после перехода в среднюю уже мог за себя постоять. Дед, которому приходилось обрабатывать парнишке дома ссадины и ушибы, не запрещал ему драться: запрещал только обижать слабых. Но у Агацумы, в принципе не любившего драться, даже мыслей не было кого-то задирать. Себя он считал самым слабым и старался лишний раз не напоминать миру о себе – в школе был незаметной серой мышью, ни с кем не разговаривал, тихонько учился, слушал учителей, в столовой всегда садился в самый дальний угол. Однако, несмотря на все это, все равно иногда умудрялся попадать в неприятности.       В средней школе у него появился неожиданный защитник. Парнишка по имени Кайгаку был старше его на год и всегда вступался за него, если вдруг видел, что Агацуму несправедливо задирают. Познакомились они при таких же обстоятельствах: какие-то задиры из соседней школы поймали Зенитсу после занятий неподалеку от цветочного магазина, где мальчишка покупал семена для деда, и, заключив в плотный круг, принялись перекидываться его вещами. Тот метался между ними как собачонка, пока не расплакался от бессилия и досады. Это стало новым поводом для обидчиков посмеяться над ним, и вот тогда-то и появился Кайгаку, раскидавший задир по разным углам, а главному выбив передний зуб.       Агацума не мог поверить в то, что у него наконец-то появился хороший друг. Несмотря на свой скверный характер Кайгаку был веселым малым, постоянно попадал в какие-нибудь передряги, получал выговоры от учителей, но все равно продолжал бедокурить, как будто не мог прожить без приключений ни дня. При этом он всегда защищал Зенитсу, даже за простые обзывательства в его адрес со стороны кого бы то ни было он тут же брался проучить задир. И мальчишка был ему благодарен не только за это. Ведь наконец-то нашелся человек, который принял его и не стыдился общения с ним.       В старшей школе в класс, где учился Агацума перевели нового ученика, и что было самым удивительным, так это то, что новенький подружился в первые дни своего пребывания здесь именно с ним, с Зенитсу. Камадо Тандзиро был невероятно дружелюбным, спокойным и рассудительным для своего возраста: за обедом он спросился подсесть к Агацуме, заметив, что тот ест в одиночестве, и Зенитсу, чуть не проглотив ложку вместе с йогуртом, активно закивал ему, хоть и смутился.       Так началась их дружба. Потом каким-то образом в их компанию вклинился ураган под названием Иноске Хашибира, очередной новенький, заправский хулиган и сорвиголова, а затем и неприветливый на первый взгляд, но чрезвычайно застенчивый на деле Генья Шинадзугава. И школьная обыденность Зенитсу стала насыщенной красками, а обеды в одиночестве превратились в шумные балаганы, в которых он пытался уследить, как бы Хашибира не умыкнул у него из тарелки что-нибудь съестное. Однако, несмотря на все эти светлые события, впереди его ждали новые неприятности.       Отношения с Кайгаку с появлением у Агацумы новых друзей резко разладились. Старший негодовал, отзываясь о новой компании своего друга не слишком лестно, отчего Зенитсу только отдалялся от него, сильно переживая и расстраиваясь из-за каждой ссоры. В старшей школе их общение окончательно сошло на нет, а время, когда они были всегда вместе, словно кануло в лету. И это было далеко не последним потрясением в жизни Агацумы.       За несколько месяцев до его выпуска из старшей школы дедушку Джигоро внезапно увезли в больницу. Впоследствии оказалось, что старик скрывал от своего воспитанника какую-то болезнь, о развитии которой прекрасно знал. Зенитсу бегал в больницу каждый день после школы, раз в неделю забегая за цветами в знакомый магазинчик, долго сидел в палате вместе с дедом, слушая его бодрые речи о том, что он еще огурец и даст фору самому Агацуме. Подросток нервно кусал губы, смотрел взволнованно, но верил его словам, повторяя про себя каждый день, что так и есть – мол, его дедушка еще хоть куда. Дни стали тянуться медленно, и каждый из них начинался с какого-то странного чувства в груди: парня терзало непонятное волнение. Как будто он закрывал глаза на что-то очень важное, бежал от того, что было неотвратимым.       Спустя месяц после того, как Джигоро положили в больницу, в соседний дом, который прежде занимала какая-то семейная пара без ребенка, въехал новый жилец. Зенитсу в один из дней, с утра выйдя из дома, чтобы отправиться в школу, увидел работников, разбирающих коробки из грузовой машины. Дверь в дом была открыта настежь, а на участке стоял какой-то парень, что-то объясняющий рабочим. Он был в большой толстовке, с надетым на голову капюшоном и стоял к подростку спиной, поэтому разглядеть его не удалось. К тому же Агацума торопился в школу, а потому времени смотреть на всю эту процессию у него не было. Он только отметил про себя, что нужно было рассказать о новом соседе дедушке.       После этого Зенитсу весь день напоминал себе, что необходимо было зайти и поздороваться с только что въехавшим жильцом, однако вечером, когда он все-таки собрался это сделать, желание резко пропало – новый сосед оказался невероятно шумным. В первый же вечер своего проживания в новом доме он включил музыку так громко, что Агацума услышал ее даже с закрытыми окнами: от мощно грохочущих басов дрожали стекла. Мнение о новом соседе у подростка сложилось соответствующее, и идти на знакомство он передумал, испугавшись к тому же, что помешает какой-нибудь вечеринке в честь переезда.       Увидеть и хорошенько рассмотреть своего нового соседа мальчишка смог только пару дней спустя. Зенитсу, затеявший в очередную субботу приборку, собрался выносить мусор, когда из соседнего дома вышел высоченный молодой парень, сутулясь и натягивая капюшон на глаза, чтобы закрыться от яркого солнца. И когда их взгляды случайно встретились, Агацума даже растерялся и не смог выговорить слов приветствия. Первой мыслью было прыгнуть в кусты и спрятаться в них – ему впервые в жизни стало стыдно за свое лицо и неухоженность. С соседнего участка на него смотрел красивый молодой парень, высоченный как топ-модель да еще и невероятно притягательный внешностью: кожа ровная, светлая, оттенка слоновой кости, большие выразительные глаза, аккуратные нос и подбородок, и высветленные волосы. Он посмотрел на Агацуму таким взглядом, будто тот не молча таращился на него все это время, а ни с того, ни с сего вдруг попросил взаймы. Поэтому все, что смог сделать Зенитсу в таких условиях, это суетливо глубоко поклониться ему и сразу же быстро ретироваться домой с полным пакетом мусора наперевес.       В тот же день он рассказал дедушке, что так и не смог нормально поприветствовать нового соседа, и Джигоро из самых благих побуждений посоветовал мальчишке завтра купить что-нибудь к чаю и все-таки зайти к этому молодому парню. Зенитсу отнекивался как мог, но в результате был вынужден послушаться деда. На ватных ногах он следующим днем подходил к чужой двери, держа в дрожащих от волнения руках коробку сливочных пирожных с ананасами. Образ этого прекрасного незнакомца он крутил в мыслях всю ночь напролет – и ведь существовали же настолько красивые люди! Нет, Агацума видел их в журналах, в телепередачах, но чтобы так близко, за соседним забором… Он стыдился того, как повел себя в прошлый раз, увидев этого человека впервые. «И это надо было так опозориться перед таким красивым парнем?..» – сокрушался про себя подросток, занося руку и робко нажимая на звонок.       Открыли ему не с первого раза. Через три звонка, когда мальчишка уже хотел уходить, облегченно выдохнув, замок щелкнул, и дверь в дом распахнулась. На пороге раздетый по пояс стоял тот самый парень. И Зенитсу понял, что снова утратил дар речи, лишь взглянув на него: накаченное тело, отчетливо проступающие кубики пресса, мощные «банки» на руках с сильно выступающими венами, крепкие бедра, на которых держались небрежно натянутые спортивные штаны. Явно надетые в спешке. Агацума даже не сразу осознал, что уже как несколько минут молча рассматривал чужое тело, забыв о цели визита. В конце концов, незнакомец, по-видимому, устав ждать каких-либо объяснений, заговорил сам:       – Ты кто вообще? – и Зенитсу вздрогнул – даже голос у него был невероятно красивым. Он стыдливо поднял глаза на оппонента и, постаравшись улыбнуться, протянул ему коробку с пирожными.       – А-Агацума З-Зенитсу, я-я живу в соседнем д-доме. Р-рад в-вас приветствовать… – он суетливо склонился в поклоне, ожидая, что парень примет сладости. Однако того, видимо, подобное поведение сильно удивило, и забирать коробку он не торопился.       – А, блестяще дошло, – устало протянул он, взлохматив волосы и потянувшись. – Узуи Тенген. Тебе что-то надо?       – А?.. Н-нет! – парнишка разогнул спину, но руки не опустил. Смотрел он теперь только в пол, боясь даже глаза поднять. Этот Тенген был слишком хорош собой – Зенитсу побоялся, что снова станет разглядывать его тело и лицо. – Я з-зашел п-поздороваться! Вот… это вам…       – Да? Неплохо, – Узуи наконец-то принял пирожные, повертев коробку в руках так, что те внутри перевернулись вверх дном. «Крем смажется…» – вскользь подумал школьник, но ничего не сказал. Тем временем мужчина повернулся к нему боком, обернувшись назад, и крикнул куда-то в квартиру. – Эй, Сума! Блестяще надеюсь, что ты ешь ананасовые пирожные? Потому что иначе я не знаю, куда их девать!       – Что? – раздалось откуда-то из недр дома, и в коридор, вытягивая мужскую майку с огромными вырезами по бокам, чтобы закрыть нижнее белье, выскочила растрепанная грудастая девица. Она большими глазами посмотрела сначала на Тенгена, а потом на стоявшего за порогом растерянного Агацуму. – Ой! Вы не говорили, что у вас будут гости… А как же я?.. Вы меня домой отправите?.. Я не хочу домой! Я хочу у вас остаться! На ночь! Вы обещали!       Девушка вдруг громко разрыдалась, прижав руки к пышной груди, которую несоразмерная майка оголяла в некоторых местах. А Зенитсу застывшей статуей стоял и не знал, что следует сделать или сказать. Наверное, было очевидно, что такой удивительный красавец, как этот Тенген, пользуется популярностью у противоположного пола. Да и, видимо, не только у противоположного, раз Агацума никак не мог взять себя в руки, непонятно, чего смущаясь в присутствии этого мужчины.       Он ушел. Настроения не было совершенно. Не то чтобы он ждал какой-то благодарности за принесенные пирожные, вовсе нет. Просто отчего-то в глубине души было обидно. Может, потому что как только выскочила эта самая Сума, мужчина напрочь забыл о его существовании? Он не попрощался с ним и даже, наверное, не заметил, что мальчишка просто ушел, поклонившись им напоследок и оставив еле слышное «до свиданья».       Сума! Блестяще надеюсь, что ты ешь ананасовые пирожные? Потому что иначе я не знаю, куда их девать!       «Мог хотя бы подождать, пока я уйду… – закусив губу, чувствуя, что вот-вот расплачется совсем как эта Сума, подумал Зенитсу. – Мне ведь обидно было это слышать…» Оказавшись дома, подросток быстро поднялся в свою комнату и сразу же залез на кровать, заползая в самый угол и утыкаясь лицом в колени. Такой красивый, но такой жестокий. Слезы навернулись на глаза, и Агацума принялся вытирать их краем одеяла – он всегда так делал. Джигоро постоянно ругал его за слезы, потом совал в руки платок, ворчал, но обнимал и успокаивающе гладил по голове. Но сейчас дедушка, самый близкий его человек, был в больнице, обнять было некому. Да и парнишка сомневался, что смог бы рассказать о произошедшем кому-нибудь. Плакать было совершенно не с чего, но он все равно почему-то плакал, вспоминая это красивое лицо с равнодушными глазами.       Разобраться, что с ним вдруг случилось, не представлялось возможным, и Зенитсу продолжал терзаться странными мыслями, раз за разом сталкиваясь со своим новым соседом. Они никогда не разговаривали между собой: парнишка пытался выдавить из себя робкое приветствие, встречаясь с ним, однако тот как будто бы жил в своем мире, где не существовало никакого Агацумы. Сначала подростку казалось, что его голос слишком тихий, что Узуи действительно не замечает и не слышит его, но потом стало ясно – мужчина просто игнорирует чужое присутствие. Осознав это, Зенитсу прекратил свои попытки быть замеченным этим человеком. Просто провожал его фигуру глазами, если встречал на улице, долго смотрел на широкие плечи, постоянно скрытые брендовыми худи. И задавался вопросом: неужели красивые люди всегда такие холодные? Или он совсем не был холодным, каким его видел подросток? Просто Зенитсу не был из тех, кто заслуживал его внимания? А вот Сума, наверное, заслуживала. Хотя по их короткому разговору Агацума сделал вывод, что умом девушка, по-видимому, не блистала. Однако с таким телом об умственных способностях можно было не беспокоиться. «Ведь вряд ли он с ней там интеллектуальные беседы вел полуголый… – продолжал накручивать себя парень, снова и снова вспоминая тот случай. – Хочу забыть… Почему никак не забуду?.. Аж внутри все переворачивается, как вспомню. И почему вообще мне не все равно, с кем и что он там делал…»       С наступлением зимы забот у старшеклассников прибавилось втрое – с каждым днем приближался январский экзамен, и Зенитсу старался сосредоточиться на занятиях. Он даже поговорил с Шинджуро-сенсеем, тренером по кендо, и получил разрешение не посещать тренировки, однако голова все равно была забита совсем не тем. Агацума чувствовал, что превращается в какого-то параноика или сталкера: он уже чуть ли не следил за своим новым соседом. Теперь даже знал, где и на каком курсе тот учится. По вечерам, стоя на улице, Зенитсу долго смотрел на горящие окна соседнего дома, обрадовано вздрагивая, когда за светлыми шторами мелькал высокий силуэт. Хотя бы так видеть его. Парень не мог объяснить свою странную тягу наблюдать за другим мужчиной, пусть даже таким красивым: он задавал вопросы в поисковик, ползал по разным форумам и сайтам, чтобы разобраться в своем состоянии, иной раз читал такой бред, что волосы дыбом вставали. И в результате все-таки решил разобраться самостоятельно.       Его сильно порадовала новость, что та девушка, Сума, больше не появлялась в доме Тенгена: Зенитсу с облегчением выдохнул, когда спустя неделю глядений из окна, он ни разу так и не увидел ее грудастой фигуры. Зато появилась новая проблема. И у проблемы было имя: ее звали Хинацуру. Миловидная девушка тоже с хорошей фигурой, обладательница очаровательной улыбки и длинных каштановых волос, забранных в хвост. Узуи приводил ее к себе каждый вечер, обнимая за талию и целуя, куда придется. Однажды утром, когда Агацума собрался на занятия, он застал их на улице: они упоенно целовались возле ограды. В какой-то момент подростку показалось, что девушка в больших руках Тенгена сейчас переломится в талии – так крепко он держал ее. Зенитсу торопливо сорвался на бег, рванув по улице, что было сил. Он бежал до самой школы, не останавливаясь, и затормозил, только когда кто-то схватил его за руку – Тандзиро взволнованно смотрел на него, спрашивал о чем-то, но парнишка ничего не понимал. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, дыхание было сбито. А потом Агацума внезапно понял причину такой взволнованности своего друга. Он был в слезах. Заплакал на бегу, даже не обратив на это никакого внимания, в мыслях вновь и вновь прокручивая увиденный поцелуй. Тогда-то до него и дошло. Он, простой невзрачный старшеклассник, влюбился в равнодушного красавчика, живущего по соседству.       Хинацуру задержалась чуть дольше своей предшественницы – ее Зенитсу встречал исправно каждый день в течение недели: она даже иногда выносила мусор, по-видимому, наводя в доме Узуи приборку. Однажды, столкнувшись взглядами с Агацумой на улице, девушка приветливо поздоровалась с ним и попыталась завязать разговор. Спросила имя, где он учится, один ли живет и так далее. А парнишка стоял у ограды, невнятно отвечая на все эти невинные вопросы, и мечтал поскорее забежать обратно в дом, чтобы закончить с ней эту странную беседу. Она была ни в чем не виновата перед ним, не обижала его, было очень мила в разговоре, но, понимая то, как хороша эта девушка, Зенитсу чувствовал, что на него накатывает истерика. Да, она была хороша, умна в отличие от Сумы, тоже красивая и приятная в общении. Но почему она была именно с ним? С человеком, в которого Агацума умудрился так бездумно влюбиться?..       Когда и Хинацуру перестала появляться, парень уже даже никак не отреагировал, предчувствуя, что это ненадолго. Так и оказалось. Вскоре появилась очередная «Сума» – так ее прозвал про себя Зенитсу. Имени новой пассии ему узнать не довелось, однако об этом он не жалел. Она была такой шумной, что парнишка, как-то раз вечером занимающийся подготовкой к национальному экзамену, с закрытым окном услышал громкий женский голос на улице. Незаметно приоткрыл штору и там снова увидел их: светловолосая девушка с мелированием отбивалась от бесстыдно лапающих ее рук Тенгена, крича что-то вроде «мы же на улице, черт возьми». «Строптивая, – уныло пронеслось в голове Агацумы, и он, понаблюдав за ними еще пару минут, вернулся за стол, однако отложил в сторону все задания. Желание заниматься учебой пропало напрочь. В голове снова был Узуи, приведший домой очередную девушку. – И с ней сегодня что-то получится? Она вроде как не настроена на постельные игрища. Боги, и зачем я только думаю об этом…»       Джигоро, которого в декабре начали готовить к операции, наставлял своего воспитанника серьезно взяться за учебу, чтобы поступить в университет на более льготных условиях, и Агацума, сидя возле больничной койки деда, кивал ему, про себя размышляя совершенно не о том. О каком поступлении в университет можно было думать, когда сердце сходило с ума, а желание что-либо делать при виде новых женщин в соседнем доме бесследно исчезало? Он учился, ходил на дополнительные занятия, исправно выполнял домашнюю работу, но чувствовал, что в любой момент готов вот-вот сорваться. Его постоянно тянуло забиться в какой-нибудь дальний угол и сидеть там столько, сколько будет нужно, чтобы из головы убрались все мысли о происходящем. Операция, экзамен, Тенген… Вставать по утрам хотелось все реже и реже – вероятность того, что новый день преподнесет ему хороших новостей, была слишком никчемна.       Учителя начали проводить с ними собеседования, и Агацума был в полной прострации: никакой информации об университетах он еще не смотрел, да и в связи со всеми своими проблемами пока не собирался. Была у него насчет поступления одна сумасшедшая мысль, но он сразу же окрестил ее плохой идеей и не стал даже всерьез задумываться об этом. Ответив на вопрос учителя, чем бы он хотел заниматься и куда поступать, весьма неопределенно, Агацума выслушал длинную лекцию о необходимости четкого, осознанного выбора, а также получил в качестве рекомендаций несколько вариантов учебных заведений для подачи документов. Зенитсу и сам понимал, что слишком много думает совершенно не о том, но не знал, как себе помочь. К тому же, такие душевные потрясения, когда он встречал Тенгена с новыми девушками, участились.       Балконы домов их улицы располагались с правой стороны, и по какой-то жестокой насмешке судьбы соседний балкон смотрел в окна его комнаты. Проветривая помещение перед сном, школьник вдруг почувствовал какой-то неприятный приторный запах – как будто фруктовый йогурт развели химией и перевели в состояние пара. Поняв, что этим тянет с улицы, Агацума прошел к окну, чтобы закрыть его и застыл. На него с соседнего балкона неприветливо смотрела девушка со спутанными пепельными волосами, волной лежащими на плече. Она стояла босиком практически голая – из одежды на ней были только черные полупрозрачные стринги, а на плечи была накинута мужская толстовка на молнии. В руках эта мрачно глядящая на появившегося мальчишку красавица держала электронную сигарету, делая длинные затяжки время от времени.       – Что уставился, мелкий уродец? – огрызнулась она, сощурив большие зеленые глаза, отчего Зенитсу чуть не отшатнулся от окна. – Эй! Почему твои соседи такие тупые, а?       – Что там у тебя опять блестяще случилось... – дверь на балкон открылась, и как только мальчишка снова заприметил рельефный торс и взъерошенные осветленные космы, то быстро закрыл окно и наглухо зашторил его, осев на пол. Все тело у него дрожало, а сердце снова начинало стучать быстрее. Не нужно было быть великим детективом, чтобы сопоставить все факты: курящая на балконе полураздетая девушка и полураздетый мужчина вместе вечером. «Они занимались этим…» – подобные мысли давили дрожащего Зенитсу, обессилено сидящего на полу. Теперь о спокойном сне в этот день можно было даже не мечтать.       Чтобы хоть немного забыться, он решил восстановить тренировки и вернулся в додзё. Неожиданно ярое желание пойти в клуб кендо изъявил и его друг, Тандзиро, а потому Агацума даже обрадовался своему возвращению. Камадо стал ходить в новый клуб с удовольствием, и это удовольствие удвоилось, когда на одной из тренировок он познакомился со старшим сыном Шинджуро-сенсея. Они как-то очень быстро нашли общий язык, и вскоре Ренгоку перед началом или после окончания тренировки сам подходил к ним, чтобы просто поговорить. Новый знакомый так завладел вниманием мягкосердечного Тандзиро, что парнишка даже в один из дней доверил Агацуме свои сердечные переживания – сказал, что, кажется, влюбился в сына Шинджуро-сенсея.       Нагрузки, которые давал тренер, очень быстро дали о себе знать: по приходе домой сил на всякие глупости у него не оставалось, и Зенитсу после ванны сразу же заваливался спать. Плотный график не оставлял ему времени, чтобы думать о недоступном Тенгене, и забирал много сил. Парнишка бегал из школы в больницу, домой, на кендо и снова домой чуть ли не бегом, прокручивая в уме, все ли дела он сделал и не было ли того, о чем мог забыть.       Операция Джигоро прошла успешно, но врачи пока все еще не торопились выписывать его из больницы, объясняя это необходимостью длительного курса реабилитации. Зенитсу в этом ничего не понимал, но уже был невероятно обрадован словами об успешном оперировании. Близился январь, и он жаловался привычно бодро улыбающемуся деду, что вскоре не сможет приходить так часто. Тот лишь махал на него рукой, повторяя снова и снова, что учеба – это главное. Иногда у подростка появлялось сильное желание рассказать опекуну о своих душевных терзаниях, о Тенгене, о том, как ему, Агацуме, больно видеть его постоянные гулянья и новых девушек. Но парнишка гнал эти мысли, боясь осуждения – каким бы красивым Тенген ни был, он оставался мужчиной. Вряд ли бы Джигоро понял, если бы Зенитсу принялся расписывать ему то, как громко стучит сердце у него в груди, когда он видит своего соседа. К тому же впереди были важные испытания для подготовки почвы к устраиванию собственной карьеры, и школьник решил сначала разобраться с национальным экзаменом.       Январская аттестация, наконец, прошла. Результаты были объявлены вскоре после испытания, и не пришлось даже изводить себя ожиданием. Зенитсу, узнав о своих девяноста шести баллах, от шока и радости чуть не упал со стула в классе. В этот день он со свежим букетом цветов летел в больницу к деду так быстро, как никогда. Впервые за длительное время ему было так легко, что, казалось, он запросто может полететь, если посильнее оттолкнется ногами от асфальта. До идеального результата ему не хватило каких-то четырех баллов – это было гарантией льготного поступления. И Агацума мысленно репетировал разговор с дедом, представлял, как старик обрадовано вскрикнет и скажет: «Вот он, мой Зенитсу! Я всегда говорил, что из тебя выйдет толк!»       В больнице ему сделали замечание за то, что он несся по коридору, сломя голову. Пришлось сбавить темп. Но руки дрожали в предвкушении разговора, и, когда у нужной палаты его вдруг остановила медсестра, Зенитсу чуть ли не заныл от досады. Однако поговорить с дедом и обрадовать его своими результатами не вышло: Джигоро впал в кому. Молодая девушка подняла выпавший из рук ошарашенного Зенитсу букет и пообещала, что постарается пронести его в реанимацию, куда перевели старика.       Он не помнил, как дошел до дома в тот день. Настолько глубоко ушел в свои мысли, что, стоя напротив своей двери и на автомате доставая ключи, вдруг подумал, почему это дом переместился так близко к больнице. Случившееся не укладывалось в голове – ведь операция завершилась успешно и дедушку Джигоро уже собирались выписывать… Почему так внезапно ухудшилось его состояние? Зенитсу весь день просидел в своей комнате, ничего не ел и не вставал с кровати, невидяще смотря в стену напротив. Тренировку он пропустил и даже не отписался Тандзиро, что не придет.       Дни растягивались до невозможного, переживать их стало невероятно тяжело. Наполненные беспокойными метаниями по постели ночи тянулись и того дольше. Когда холодные рассветные лучи заглядывали в комнату поутру, Агацума уже не спал, красными глазами, в которые словно кто-то насыпал песка, смотря в потолок. Вставать с постели не хотелось. Но лежать и продолжать глядеть в этот осточертевший белый потолок не хотелось еще больше. И он, словно запрограммированный, шел в ванную, потом за стол, сидя на кухне в одиночестве, одевался и выходил из дома, не обращая внимания на мир вокруг.       Ситуация поменялась неожиданно, с наступлением весны. Близился выпускной, которому Зенитсу был даже не рад. Однако за день до церемонии ему позвонили из больницы – Джигоро наконец-то пришел в себя. Парень бросил все дела, какими он был занят, и рванул из дома, даже не заметив заходившего на территорию своего участка Тенгена. Ему было не до того. Там, в больнице, его ждал последний родной человек.       Джигоро резко сдал и как будто бы сильнее постарел за эти месяцы. Упавший рядом с его койкой на колени Зенитсу, не останавливаясь, проревел до вечера, пока время посещения не закончилось. Дед успокаивал его, как мог, охая и говоря, что так убиваться за его выздоровление полная глупость. Он пытался шутить и казаться бодрым, но это давалось ему с трудом – старик действительно потерял много сил в этой длившейся несколько месяцев борьбе.       На следующий день у Зенитсу был выпускной. Он в выглаженной рубашке, в черном пиджаке, сливавшемся с отросшими волосами, с красными опухшими глазами и срывающимся голосом пел среди других своих одноклассников в общем хоре гимн школы. Должно быть, это было жалкое зрелище, но он не мог ничего изменить. Долгожданная церемония не стала такой счастливой, какой он себе ее представлял в младшей и средней школах, и, отстояв официальную часть, не перекинувшись даже парой фраз с друзьями, Агацума опять убежал в больницу.       Наконец-то он смог нормально поговорить с дедом. Джигоро долго хвалил его за полученные на экзамене баллы, спрашивал, подумал ли он над выбором учебного заведения и прочее. И Зенитсу сам не понял, почему вдруг назвал дедушке университет, в котором учился Тенген. Старик закивал ему, задумавшись о чем-то, а потом поднял задорный взгляд и одобрительно сказал: «Что ж, тогда дерзай! Покажи всем, из какого металла ты выкован!»       Они еще много говорили обо всем: старика временами несло на философские темы, отчего Зенитсу лишь непонимающе поднимал брови и клонил голову на бок. Он держал дряхлую стариковскую руку, которая, казалось, еще совсем недавно была полна сил и отвешивала ему подзатыльники, и чувствовал, как душу обволакивает давно искомое им спокойствие. Вступительные экзамены теперь совсем не волновали его, а имена девушек Тенгена как-то сами собой позабылись.       Когда время посещение подошло к концу, Джигоро вдруг спросил, не хочет ли Зенитсу рассказать ему еще что-нибудь важное. Парнишка посмотрел на него удивленным взглядом, но потом, опустив глаза, несколько минут молчал. И решился. Уткнулся лицом в одеяло и в слезах стал рассказывать о том, что за время, пока дед лежал в больнице, он умудрился влюбиться. Рассказал все, как есть, не став утаивать пол объекта своей невинной влюбленности. Старик слушал молча, а когда Агацума, шмыгнув носом напоследок, замолчал, подняв на деда заплаканные щенячьи глаза, положил руку на смоляные волосы.       – Главное, чтобы ты был счастлив, – напутственно изрек Джигоро, посмотрев мальчишке прямо в глаза. – Если это то, что тебе нужно, не распускай нюни – сожми зубы и добивайся своего! Ты хороший и добрый человек, Зенитсу. В тебе есть главное – это любовь к людям. Судьба еще будет к тебе благосклонна. А если кто-то будет обижать тебя, пригрози мной! У меня еще есть порох в пороховнице!       Парнишка обрадовано заулыбался тогда, утерев слезы, и восторженно выпалил, что безмерно любит своего дедушку. А старик так растрогался, что чуть не расплакался при нем. Время для посещений закончилось, и они расстались, попрощавшись друг с другом и договорившись все обсудить завтра. Однако на следующий день ровно в восемь тридцать утра Джигоро умер.       Вступительные экзамены были позади, и для Агацумы начался первый учебный семестр. С поступлением проблем у него не возникло: оказалось, что Джигоро заранее позаботился о существовании своего приемыша, указав его в составленном завещании как своего единственного наследника. Так за обучение было заплачено. Вот только Зенитсу до сих пор пребывал как будто бы в другой вселенной, где время текло медленно – он жил, но не понимал, что происходит вокруг. Вскрытие завещания, получение платы за обучение, письмо Джигоро, в котором он просил своего воспитанника не отчаиваться и не горевать о прошлом, а жить своей жизнью в настоящем – все эти события происходили независимо от его воли, сами собой, но Агацума даже не успевал понять, что к чему. Он знал только одно – больше ничего не будет как раньше. Его детство, беспечность и слабость теперь должны были остаться в прошлом.       Меж тем, несмотря на огромные перемены, произошедшие в его личной жизни, жизнь вокруг, казалось, не менялась совсем. Они по-прежнему часто виделись с Тандзиро и Иноске, хоть и поступили в разные университеты, ходили на кендо к Шинджуро-сенсею и даже познакомились с его младшим сыном, который тоже решил стать членом додзё. С Геньей они поступили на смежные направления – тот пошел в этот университет, потому что там учился его старший брат, и Зенитсу, слушая его рассказ об этом, понятливо кивал головой. Он сам был здесь по похожей причине.       Тенген все так же водил домой разных девушек, и ни одна не задерживалась дольше, чем на неделю. Начав учиться, Агацума так много узнал о нем, что не понимал, радоваться этому или нет. О ярком студенте старших курсов, подрабатывающем в каком-то модельном агентстве, не судачил только ленивый. Как полагалось, девушки каждого курса каждой группы знали о нем и восторженно обсуждали, парни же относились к нему либо равнодушно, либо резко отрицательно. Исключения составлял мизерный процент от общего числа обучающихся – это были в основном друзья самого Тенгена, вроде того же Ренгоку, который учился здесь же.       Теперь Зенитсу встречал объект своей влюбленности несколько раз на дню: бывало, выходили одновременно из дома, ехали в одном поезде, пересекались в университете, на станции, по дороге домой… И в любом из этих случаев мужчина даже не замечал направленный на себя взгляд. Однако это совершенно не значило, что его не замечали другие.       – Он тебе нравится, – как-то раз во время перерыва сказал ему Генья, с некоторым изумлением в глазах посмотрев на остолбеневшего Агацуму.       – Кто?       – Узуи Тенген. Ты постоянно на него смотришь так, как я на… В общем, это видно.       Они замолчали на какое-то время: Шинадзугава ушел в свои невеселые мысли, судя по тому, как погрустнело его лицо, а Зенитсу судорожно принялся анализировать собственное поведение. Неужели все было настолько очевидно, что даже Генья, никаким образом к этому не относящийся, понял это? Возможно ли, что Тенген, читающий людей как открытые книги и прекрасно видящий, нравится он человеку или нет, заметил, как на него смотрит невзрачный паренек из соседнего дома, и специально игнорировал эти взгляды?       – Ты делать что-нибудь собираешься? Или только смотреть, как он по университетским коридорам дефилирует? – снова подал голос Шинадзугава, увидев, что его друг совсем притих и поник плечами.       – Издеваешься, что ли?.. У него столько девушек. Даже говорить об этом смешно. Небо должно упасть на землю, если такой как он когда-нибудь на меня посмотрит!       – Ну и придурок ты, Агацума, – безжалостно полоснул его собеседник и поднял на него хмурый взгляд, от которого Зенитсу даже растерялся и почувствовал себя невероятно глупым. – Если бы между мной и… человеком, который мне нравится, существовала только эта проблема, я бы каждый день подходил к нему и просил быть моим парнем, пока он не согласился бы.       – Так тебе тоже парень нравится, Генья?.. – ухватился за деталь Зенитсу, однако его снова смерили гневным взглядом.       – Ты сам такой же, что-то против имеешь?       – Н-нет! Нет, все нормально! Я просто удивился…       – Нечему тут удивляться, – буркнул Шинадзугава и, скидав вещи в большой черный рюкзак с множеством ремней, направился к выходу с этажа. Однако внезапно остановился, как будто забыв что-то, и обернулся назад, приковывая к себе взгляд товарища. – Ты бы уже начал действовать. Если ничего не сделаешь – точно будешь жалеть. Дай уже пинка своей нерешительности. Иначе так и будешь смотреть, как жизнь проходит мимо тебя, идиот. Даже Тандзиро уже вовсю пытается закадрить сына старика Ренгоку, к которому вы ходите на кендо.       – Что?! – не сдержавшись, громко выпалил Агацума, распахнув глаза, на что Генья только усмехнулся.       – Ничего. Тормоз ты, вот что.       На следующем выходном вся компания собралась в доме Агацумы по предложению все того же Шинадзугавы, чтобы попробовать общим мозгом решить проблему несамостоятельного Зенитсу. Сидели в гостиной. Иноске с Геньей наперегонки поедали пирожные и печенье, которые как самый правильный гость принес Тандзиро, скромно пивший чай на диване. Зенитсу же устало тер виски, понимая, что избежать помощи друзей в этот раз не получится.       – Ну, фачем фоблались-то? – наконец поинтересовался Иноске, запихав в рот последнее пирожное и пытаясь с набитым ртом облизать перепачканные в креме пальцы. Тандзиро, отставил от себя чай и со всем вниманием уставился на хозяина дома.       – Собрались, чтобы помочь Агацуме из дураков перебраться в дамки, – сказал Генья, приняв на самый серьезный вид, на что Зенитсу только закатил глаза и махнул на него рукой. Этот жест Шинадзугава заметил и поспешил возразить. – Послушай, мелкий говнюк! Ты решил начать все с чистого листа, но при этом ничего не поменял! Так и хочешь дальше влачить свое жалкое существование, бесполезный отброс?       – Генья! Не говори так! И откуда ты вообще этих выражений понабрался? – вклинился Камадо в его гневную тираду, на что Шинадзугава только отвернулся от него, сложив руки на груди.       – Да уж ясно, откуда он словечек-то понахватался, – ковыряясь в ухе и пока не проявляя особого интереса к беседе, отметил Иноске. За что тут же получил подзатыльник, и они уже чуть было не сцепились с Геньей, однако как всегда вовремя подоспевший Тандзиро встал между ними, миротворчески выставив руки.       – Я начал заново! – визгливо напомнил о себе Зенитсу. – Поступив в университет, я сказал себе, что теперь у меня начнется совершенно другая жизнь!       – И живешь ты по итогу так же! – не прерывая зрительный контакт с Хашибирой, в очередной раз играя с ним в «кто кого переглядит», пресек все оправдания друга Генья. На это Агацума не нашелся, что возразить – по факту, он действительно ничего не менял в своей жизни, а плыл по течению. Парень тяжело вздохнул и, пройдя к ним, тоже опустился на диван, рядом с Тандзиро, сцепляя руки в замок. Посчитав это молчание за признание очевидного факта, Шинадзугава отвернулся от Иноске, кивнул сам себе и продолжил уже чуть мягче. – Попробуй заявить о себе. Ты такой тихий – я бы на его месте тоже тебя даже не заметил. Сделай какую-нибудь резкую перемену! Измени что-то! Например, свою ужасную прическу. Это тоже будет как первый шаг.       – Генья, ты не прав! Если Зенитсу нравится, значит, он должен быть таким, каким хочет, – мягко вступился за друга Камадо, но тут же замолчал, поймав на себе суровый взгляд Шинадзугавы.       – Нравится быть бледной молью?! Чушь несешь, Камадо! Нужно что-то сделать, и на то у него есть мы.       – И что тогда будем делать?.. – примирившись с мыслью об их помощи, спросил Агацума, немножко приосанившись. Увлеченный размышлениями обо всем этом, он даже не заметил, как сзади к дивану бесшумно подобрался Иноске, держа в руках ножницы, которыми перерезали жгут на коробке с пирожными. Зенитсу насторожился, только когда за головой щелкнули лезвия, а Тандзиро испуганно ахнул, прикрыв рот руками. Удивленный Генья прыснул со смеху, наблюдая за тем, как всполошился Агацума, пытаясь понять, что произошло. Лицо парня, когда он увидел Иноске, державшего в одной руке ножницы, а в другой немаленький пучок его волос, несколько раз поменяло свой цвет от бледно-белого до багрового. – Ты что натворил?.. Тупой кабан! Ты состриг у меня прядь волос! Ты что, идиот?! Д-д-да как ты вообще до такого додумался, кретин?!       – Сами сказали, новую прическу надо, – обиженно буркнул Иноске, опуская руки. – И нечего на меня орать, Моницу, дохляк-слизняк!       – Ах ты скотина!..       – Вот, уже что-то, – обрадовано улыбнулся Шинадзугава, после чего резко поднялся на ноги и хлопнул в ладоши. – Ну, с таким убожеством на башке ходить не будешь: он тебе затылок ничего так подровнял. Теперь тебе точно надо в салон. И на твое счастье у меня есть прекрасный мастер на примете.       – Ну и что за чудо ты ко мне привел, а, Генья? Его вообще кто-нибудь когда-нибудь стриг? Или он монастырский затворник?       С дрожащими коленками Зенитсу смотрел на то, как парень с забитыми геометрическими узорами руками, татуировкой тройки на левой щеке, увешанными серьгами ушами и проколотым языком, разглядывал его со всех сторон, иногда небрежно дергая его за смоляные пряди. Глядя на выкрашенные в ярко-розовый цвет волосы салонного мастера, к которому привел его чрезвычайно собой довольный Шинадзугава, Агацума уже раз сто проклял себя за невозможность высказать другу свое мнение насчет этой затеи.       – Сможешь с ним что-нибудь сделать, Аказа? Хоть что-нибудь – сам же видишь, как все запущено. Нужны крутые перемены. Это же по твоей части?       – Могу сбрить все налысо, – решительно предложил парень, глянув на своего «подопечного» через зеркало. Услышав его предложение, Зенитсу вздрогнул и так перепугался, что замотал головой и замычал что-то невнятное, пытаясь протестовать, чем насмешил этого Аказу. – Ладно, парень, налысо не будем. Можно привести твои лохмы в божеский вид. А еще я бы на твоем месте пару проколов в ушках сделал – они у тебя аккуратные, милые. Не стесняйся их показывать.       – У меня были проколоты уши… – смущенный внезапным комплиментом после всех критичных замечаний насчет своей внешности пробормотал Зенитсу. Когда-то он действительно носил серьги – подаренные желтые магатама много значили для него, пока в один день он не снял их и не убрал в ящик стола. – Они заросли…       – Можно проколоть заново. Одно слово клиента, и я все сделаю. Ну ты об этом подумай, пока я работаю. Последнее, что мне нужно от тебя знать, помимо того, что претензий к мастеру после стрижки не будет – это какой цвет ты любишь.       – Ж-желтый… – тихонько пискнул Агацума, совершенно не имея понятие, к чему мастеру знать его любимый цвет. Почему-то первый ответ на этот вопрос, который пришел в его наивную голову был таков: мастер это выясняет, потому что хочет, чтобы новая прическа гармонировала с любимым цветом одежды клиента. И только потом, когда спустя три часа, мучавший его волосы, чрезвычайно при этом довольный Аказа, дал ему наконец-то посмотреться в зеркало, Зенитсу понял, как сильно ошибся…       – Это тоже неплохо выглядит. Только подогни брюки. И джинсовку расстегни – чего закупорился на все пуговицы, идиот? А в целом хорошо, – дал свою экспертную оценку Генья, когда Агацума в очередной раз вышел из примерочной под их внимательные взгляды. Зенитсу, стушевавшись, кивнул ему и принялся расстегивать вещицу, с непривычки все еще иногда потряхивая головой, ощущая на ней странную легкость. Смотреть на себя в зеркало все еще было немного волнующе. Тот Аказа из салона прекрасно знал свое дело: сделал из Зенитсу «медового блондина», как он позже выразился. Агацума чуть с кресла не упал, когда его высушили и дали, наконец, взглянуть на результат. Сначала хотелось закричать от ужаса – такая резкая смена цвета волос никак не входила в его планы по изменениям своей жизни. Но Генья на пару с Аказой пустились в разъяснения на тему моды, стиля и прочего бреда, а потом основательно заболтали шокированного парня. Подошедшие к ним позже Тандзиро и Иноске тоже от неожиданности этого явления пооткрывали рты, но потом принялись наперебой нахваливать новый образ Зенитсу. И страх у того как-то сам собой развеялся. После этого Хашибира заявил, что с такой прической не помешало бы и «тряпки поярче» приобрести, Генья идею одобрил, и они всей компанией потащились по магазинам.       – Тебе очень идет, Зенитсу! – резюмировал Тандзиро, видя, что друг его немного стесняется, будучи одетым не так, как обычно. Иноске, заприметив на Агацуме, когда тот расстегнул джинсовку, большую футболку с непонятным ярким принтом в виде разноцветной зубастой пасти, сразу же активно закивал в подтверждение всего вышесказанного – он любил оскалы и прочие странные вещи в дизайне одежде.       – Даже не знаю… Я ведь на себя не похож! – снова повернувшись к зеркалу и осмотрев свое обновленное отражение еще раз, попробовал запротестовать парнишка, но Генья шикнул на него, хлопнув по плечу.       – Это ты. Точнее, это та версия тебя, если бы ты всегда следил за внешним видом, а не клал на него болт.       – Генья! – опять возмутился Камадо, с укором глянув на него.       – Молчу. В общем, это ты, друг. Вбей в свою голову, что ты можешь быть любым – каким захочешь. А еще лучше, если всегда разным. Это просто коктейль эмоций для окружающих тебя людей. В особенности для тех, кому ты хочешь нравиться. А если ты будешь алкогольным коктейлем, то это будет вообще крышеснос.       – Но я хочу нравиться не только за внешность…       – Ну не идиот, а? Даже я уже понял! – встрял в их разговор Хашибира и, подойдя к другу, отвесил ему слабенькую затрещину по блондинистому затылку. Тандзиро, наблюдавший за ними со стороны, застонал от бессилия одновременно с тем, как Агацума заныл от боли. – Как ты покажешь свою начинку, если тебя никто даже не заметит?! У вкусной конфеты всегда должен быть красивый фантик! Если он не красивый, тебя никто не попробует!       – Вот это сравнение, – усмехнулся Шинадзугава. – Не думал, что ты так лихо можешь.       – И действительно, – весело разулыбался Зенитсу, обернувшись к непонимающе хмурившему брови Иноске, уже забыв, что тот только что дал ему подзатыльник. Они втроем дружно рассмеялись, смотря на то, как Хашибира переводил взгляд на каждого поочередно, не понимая, что все-таки такого смешного он мог сказать.       На следующий день, переспав с этой мыслью, Агацума решился и отправился обратно в салон, куда его водил Генья, прихватив с собой почти забытый желтый магатама, и попросил все-таки проколоть ему уши. А, вернувшись домой, даже не успел вдоволь насмотреться на свой новый образ, когда телефон разразился пронзительной трелью мелодии вызова. Тандзиро, смущаясь и путаясь в словах, рассказал ему, что позвал Кёджуро Ренгоку прогуляться по развлекательному центру. Немного растерявшийся от его внезапного звонка Зенитсу поддержал друга, однако тут же получил приглашение пойти с ними – один Камадо идти почему-то стеснялся. Ну а отказать ему блондин просто не смог: ради того, чтобы у Тандзиро наконец-то завязались отношения с тем, кто ему нравился, Зенитсу готов был пойти с ними хоть на матч по регби-футболу.       И либо этот город был размером с небольшую деревеньку, где все были знакомы между собой, либо судьба просто насмехалась над Агацумой как могла: в зале, где они собирались играть в боулинг, к ним неожиданно подошла компания. Это было какое-то наиглупейшее совпадение. Узуи Тенген, с двух сторон за руки которого обнимали две какие-то пышногрудые красавицы, так фамильярно обратился к Ренгоку, будто они с ним были давними знакомыми. Так и оказалось. Они смеялись и говорили о какой-то ерунде, несмотря на то, что Зенитсу с Тандзиро, а также девушки Узуи в разговоре участия не принимали, лишь удивленно хлопая глазами. Когда равнодушный взгляд Тенгена как бы случайно скользнул по Зенитсу, мальчишка, почувствовав, как разом в нем всколыхнулись все чувства, которые он пытался топить в себе все это время, сжался и опустил глаза в пол. Будто изо всех сил хотел стать невидимым в этот момент.       – Мы никогда прежде блестяще не встречались? – обратился к нему Узуи. И Агацуме на мгновенье показалось, что в огромном развлекательном центре остались вдруг только они вдвоем – в таком шоке он был, услышав этот голос. Было желание отрицательно покачать головой и назваться другим именем, а потом быстро сбежать домой, натянув на голову пакет, но он сумел побороть нарастающую панику и поднял глаза. Как давно этот человек не смотрел на него – у Зенитсу даже ноги подкашивались от волнения.       – Я живу в соседнем доме, – тщательно стараясь скрыть проступающую в голосе дрожь, ответил ему парнишка, засунув руку в карман джинсов. Этот жест со стороны мог показаться каким-то дерзким, однако все было совсем не так – убрав руку, Агацума с силой ущипнул себя за ногу через ткань, чтобы хотя бы как-то унять эту странную дрожь во всем теле. Узуи на его ответ изумленно поднял тонкие брови и оглядел его с ног до головы.       – Да? В соседнем доме кто-то живет? Недавно переехал?       – Нет. Я живу там уже давно. Это вы переехали туда недавно, – как бы невзначай напомнил парень и, с деланным безразличием оглядев зал, вновь вернулся взглядом к собеседнику. – Меня зовут Агацума Зенитсу. Я заходил к вам как-то раз. Вам еще не понравились ананасовые пирожные, которые я принес.       – Такое действительно было? Да, кажется, что-то блестяще припоминаю… Это был ты? Ты выглядел как-то… – мужчина покрутил пальцем в воздухе, будто стараясь подобрать нужное слово, однако совсем осмелевший Зенитсу, окрыленный своим успехом и обрадованный завязавшимся разговором, перебил его.       – А, может, вы плохо смотрели? – на это застывший с открытым ртом и пораженный такой дерзостью в свой адрес Тенген ему ответить не успел, потому как в разговор вмешался Ренгоку, приобняв обоих первокурсников за плечи и лучезарно улыбнувшись своему другу.       – Извини, Узуи! Эти двое пригласили меня сюда, пообещав, что обыграют в боулинг! Вот мне и не терпится поскорее начать! Да и ты, я смотрю, тоже при деле! Так что мы пойдем, бывай!       Тандзиро еще успел вежливо поклониться, прежде чем Кёджуро увел их от этой компании, а вот Зенитсу даже не посмотрел в сторону Узуи, сделав вид, будто он и вовсе позабыл о его существовании. Опять с девушками – ничего не менялось. От этого было даже немного смешно: Агацума чувствовал, что вот-вот нервно рассмеется, а потом тут же кинется в рыдания. Сколько он вытерпел игнорирования, обращения к себе как к пустому месту, прежде чем его хотя бы заметили?.. Хотелось прыгать до потолка и хохотать во все горло – парнишка даже подумал, не сошел ли он случаем с ума от такого переизбытка эмоций. Его так и тянуло обернуться и посмотреть на Тенгена снова. Однако он почти насильно заставил себя смотреть вперед, стараясь зацепить взгляд хоть за что-нибудь любопытное. И тут в голову пришла мысль.       – Ренгоку-сан, а откуда вы знакомы с этим парнем? – с максимально небрежной интонацией в голосе спросил блондин у идущего рядом Кёджуро, на что тот весело засмеялся и пожал плечами.       – Да мы с ним друзья с младшей школы!       – Серьезно? С ним? – маска безразличия на лице Зенитсу тут же треснула и вдребезги разбилась. Вот теперь-то смело можно было верить в судьбу или называть город деревенькой – сын его сенсея по кендзюцу, на занятия к которому он ходил с начальной школы, оказался другом детства человека, переехавшего на его улицу, в соседний дом. В блондинистой голове постепенно шло осознание, сколько всего нового – не простых слухов в университете, а фактов из реальной биографии – он может узнать о Тенгене через Кёджуро. Это так приободрило Агацуму, что он забылся и, не заметив потерянный взгляд Тандзиро, взял Ренгоку под руку, воодушевленно начиная засыпать его вопросами. – А о его увлечениях расскажете? Чем интересуется? Как любит проводить свободное время? Когда у него день рождения? Какая еда любимая?       – Зачем тебе столько о нем знать? – по-прежнему широко улыбаясь, Кёджуро прищурился, лукаво глянув на парнишку, и тот стушевался, осознав, что проявил неосторожность. Ситуацию спас Камадо, который обнял Ренгоку за вторую руку, приковывая его внимание к себе.       – Мне тоже хочется послушать! Ваш друг очень интересный! – его очаровательная улыбка заставила зависнуть даже Зенитсу, но тот быстро смекнул ситуацию, поняв, что друг умело подыграл ему. Тут старший уже совсем растерялся, перестав улыбаться, смотря то на одного первокурсника, то на другого.       – Но мы ведь поиграть хотели… Я люблю боулинг, – неуверенно напомнил он, однако двое друзей были непреклонны: щенячьими глазами уставившись на Ренгоку, они не отпускали его рук, прижимаясь к нему с двух сторон, ожидая рассказа о Тенгене. И Кёджуро пришлось сдаться: он как-то разочарованно вздохнул и неловко улыбнулся, как будто бы смутившись от того, что на мгновенье подумал, словно интерес здесь был прикован к нему. Все-таки, выходило, что рассказ о Тенгене для этих двоих был предпочтительнее, чем какая-то игра в боулинг с ним, с Кёджуро.       Завалившись домой под вечер, разбросав обувь и оставив где-то на полу свою джинсовку, Агацума улыбался как самый счастливый человек на свете. Они с Ренгоку и Камадо вместо того, чтобы катать шары, пропустили по стаканчику лаймового пива, и теперь Зенитсу смеялся над собой, над своей недалекостью и любовью делать глупые преждевременные выводы. После рассказа Ренгоку о предпочтениях Тенгена в еде, Зенитсу сначала неверяще вытаращил глаза, а потом вдруг стал нервно смеяться, отчего старшекурсник как-то подозрительно покосился на него. «Он терпеть не может ананасы, – вспоминал Агацума слова Кёджуро, – у него на них жуткая аллергия». Все. Это было все, что требовалось Зенитсу знать. Первый день их знакомства и бестактность Узуи объяснились ему всего одним словом – аллергия.       – Какой же я дурак! Просто не верится! Полнейший идиот! Напридумывал себе, а у него просто была на них аллергия! И он отдал своей – как там ее звали вообще, боги – Хинасуме-Сумецуру! Да без разницы! – и снова расхохотался, сползая по стене на пол, дрожа от смеха, запуская пальцы в окрашенные пряди. Алкоголь удваивал веселье, и Зенитсу, который до этого никогда не пробовал спиртного, сейчас наедине с собой веселился от души. Если бы кто-то увидел его сейчас со стороны, то этот кто-то совершенно точно решил бы сдать его врачам психбольницы. Успокоившись немного, парень, держась за стенку, поднялся с пола, чувствуя, что щеки его влажные от слез. Сколько же он намучился, прежде чем прожить сегодняшний день – дождаться того, чтобы на него обратили внимание, видеть растерянность на этом красивом лице, узнать такую важную деталь, с которой все и пошло кувырком. Зенитсу с трудом добрался до комнаты, после чего, уже не сдерживая рыданий, прямо в одежде упал на кровать и крепко обнял подушку, судорожно глотая слезы и сопли. Жизнь точно издевалась над ним и проверяла на прочность. Он так и забылся сном, прижимая влажную от слез подушку к себе, снова и снова прокручивая в голове свой сегодняшний разговор с Тенгеном.