Change the World’s Colour!!

      Все шло своим чередом, были и черные, и белые полосы – такую жизнь можно было назвать спокойной, равномерной, плавно текущей. И кто-то, возможно, был бы рад такой стабильности. Но для Сенджуро это спокойное течение реки не казалось ни наградой, ни наказанием. Дни были похожи друг на друга, словно рисовались кем-то свыше под копирку. Дом и школа, и больше ничего. Восторженные отзывы учителей, прекрасный табельный лист, прилежное поведение, скромный нрав – этого было достаточно для того, чтобы суровый отец иногда снисходительно оглядывал его и совсем редко клал свою широкую ладонь ему на макушку.       Для Сенджуро, как и для его брата, уже заранее был выбран лучший университет, и никто не сомневался в том, что он будет принят туда. Другое дело хотел ли туда сам парнишка. Но этот вопрос волновал отца меньше всего, потому что выбранная специальность, по его мнению, была достойной и должна была идеально подойти младшему сыну. Сенджуро и Кёджуро вообще имели все только самое лучшее, и жаловаться было не на что. Опять же так полагал их отец, отправивший одного сына на поприще международной политики, а второго мечтающий отдать в защитники правового законодательства.       Но вся продуманная до мелочей жизнь Сенджуро однажды перевернулась вверх дном и пошла совсем не так, как ожидали другие. Спокойствие исчезло, появилось постоянное волнение, но волнение приятное – неожиданно для себя самого он влюбился.       Постоять за себя, несмотря на то, что отец его был основателем собственной школы кендзюцу, мальчишка никогда не мог: он предпочитал избегать конфликтов, был скромным и всегда безукоризненно вежливым. С таким поведением неприятностей, казалось бы, быть не должно. Но люди, которым не нужен был повод, чтобы донимать других, существовали везде. И в один зимний день Сенджуро вместе со своим хорошим другом Геньей попались на глаза таким людям: они чем-то не угодили компании из пяти старшеклассников практически одного с ними возраста. Бойкий на язык Шинадзугава со своим вздорным характером не стал отмалчиваться в ответ на насмешки и оскорбления, а потому положение дел быстро приняло дурной оборот. Возможно, для Геньи такое было обычным делом, но вот Сенджуро чувствовал, что от страха у него внутри будто постепенно образовывается пустое, продуваемое холодным ветром, пространство. Больше всего он боялся попасть в какую-либо передрягу, как показывали в фильмах или аниме.       По закону жанра, в кино в самый распоследний момент появлялся неожиданный герой, спасающий всех и вся. И Сенджуро тогда действительно подумал, что оказался частью какого-то сюжета, потому что герой и вправду появился. Но не тот пресловутый «принц на белом коне». Черная куртка, брюки с рваными коленями, высокие белые с красным кеды, розовые волосы и черная маска – совсем не принц. Он разбил лицо двоим парням, рискнувшим кинуться на него с кулаками. Поступок не выглядел геройским. Но как только Сенджуро встретился с ним взглядом, то понял: герою не обязательно быть хорошим, чтобы считаться таковым. По крайней мере, в понимании младшего Ренгоку уж точно. И эти выразительные глаза неестественно желтого цвета, глядящие испытывающе, с прищуром, словно заглядывающие человеку в душу, теперь не могли быть так просто позабыты.       Но удача улыбалась мальчику, и его друг, Шинадзугава Генья, оказался с этим человеком хорошо знаком – им удалось поговорить. Тогда Сенджуро впервые в своей жизни самостоятельно принял важное для самого себя решение: он не даст этому родившемуся внутри при первой же встрече чувству пропасть зря.       – Опять вы здесь? Что на этот раз? – метко кинувший в мусорку какие-то скомканные салфетки Аказа устало указал на кресло, в которое тут же приземлился Генья, выпрямляя спину и складывая руки на колени. Сенджуро тихонько прошествовал от входа к зоне ожидания и, ни слова не произнося, присел там, украдкой поглядывая на мастера. Тот, как и всегда, выглядел, что называется «по-взрослому круто» – иногда младшему Ренгоку казалось, что в гардеробе у Аказы нет обычных вещей: они все были стильными и так шли ему, что даже становилось завидно. Как будто он был рожден, чтобы выглядеть как крутой парень. «Он просто поразительный…» – растворялся Сенджуро в своих влюбленных мыслях, стараясь сдерживать глупую улыбку.       – Хочу все сбрить! – отчеканил Генья, чем вызвал у собеседника лишь скептичное удивление. – Надоело!       – Опять у тебя какая-то хрень произошла в твоей якобы личной жизни, и ты с плеча рубишь? Пожалеешь ведь.       – Н-не пожалею!       – Ну мое дело какое: желание клиента – закон. Сбрить так сбрить, – особо не церемонясь, будучи уже привыкшим к таким закидонам от Шинадзугавы, ответил Аказа. Наблюдавший за ними Ренгоку только прикрыл рот и беззвучно засмеялся.       – Ладно-ладно! Убедил! Давай как обычно! Оставь мне немного волос наверху!       – Мелкий бездарь, каждый раз одно и то же. Разберись уже с тараканами в своей голове, – беззлобно отозвался парень, беря в руки машинку и подходя к неловко смеющемуся Генье. Все и правда было как обычно, и влюбленный Сенджуро тихонько сидел на своем месте, наблюдая за работой Аказы и слушая их разговоры. Ему не нужно было, чтобы на него обращали внимание – достаточно было и того, что он хоть как-то был причастен к этому другому миру. Миру, где, возможно, было не так светло и спокойно, но можно было чувствовать и проживать незабываемые эмоции.       «Интересно, родители Аказы-сана были против того, кем он хочет стать? Он не похож на человека, который недоволен жизнью, – рассуждал про себя школьник, вспоминая своего отца и предугадывая его реакцию, если бы тот услышал, что Сенджуро вместо карьеры правозащитника предпочел бы работать в какой-нибудь маленькой и уютной пекарне. – Глядя на Аказу-сана, я понимаю, что вовсе необязательно иметь престижную профессию, чтобы наслаждаться жизнью. Он невероятно крутой…»       – А тебе, как обычно, ничего не надо, верно? – услышав эти слова, Ренгоку очнулся от своих мыслей и поднял глаза, встречаясь с насмешливым взглядом Аказы. Позади него у зеркала крутился Генья, восторженно вздыхая и разглядывая свое обновленное отражение. «Я так задумался, что даже о времени позабыл!» – спохватился Сенджуро и резко поднялся на ноги, вытягиваясь в струну перед юношей.       – П-простите!.. – выдержать этот смеющийся взгляд было тяжело для младшего Ренгоку, и он отвел глаза, со стыдом понимая, что его щеки стремительно пунцовеют. На лицо Хакуджи Аказы он мог смотреть очень долго, однако исключительно незаметно, украдкой, чтобы не быть раскрытым. Тогда, в день их первой встречи, разглядеть его как следует у Сенджуро не получилось – помешала маска, закрывающая половину лица. Потом оказалось, что под ней скрывалась татуировка в виде арабской тройки на щеке. «Это так… прекрасно! – воскликнул про себя Ренгоку, когда наконец-то увидел лицо Хакуджи без мешающих аксессуаров. – Он набил татуировку даже на лице! Вот это да! Чужое мнение, наверняка, совсем не волнует его!»       И сейчас предмет его обожания и восхищения стоял прямо напротив него, улыбаясь и хитро щурясь. Сколько между ними длилось молчание, мало волновало младшего Ренгоку, у которого из головы выветрились любые связные мысли. Он с открытым ртом глазел на Аказу, пользуясь тем, что к нему обратились. Больше всего Сенджуро пугало, что парень вдруг услышит, как громко колотится у него в груди его надрывающееся сердце.       – Жаль, – наконец-то дрогнули тонкие губы напротив, и парнишка затаил дыхание, глядя на них. – Я бы с удовольствием взялся бы за твои чудесные волосы, – его пальцы коснулись ладони Ренгоку, осторожно переворачивая ее, нежно проходясь по коже на тыльной стороне. – А вот портить татуировками бы такую красоту не хотелось.       В тот день окружающий мир окончательно потерял Сенджуро Ренгоку – даже Генья еле дозвался его, когда они вышли из салона. Мальчишка светился, словно начищенная медь, и вдохновенно улыбался, думая о чем-то своем. И этому была вполне объяснимая причина. «Он сказал «красота»… Он сказал, что у меня чудесные волосы!» – снова и снова повторял про себя Сенджуро, вспоминая чужую улыбку и глаза с прищуром напротив. Если до этого школьник даже мечтать не смел о чем-то подобном, полагая, что нисколько не соответствует уровню Аказы, то теперь в нем зародились хлипкие ростки надежды.       – Мог бы он смотреть на меня, как на своего любимого?.. – вполголоса спрашивал себя младший Ренгоку, сидя на кровати в своей комнате и уже на протяжении часа разглядывая пол. Неописуемый восторг и радость от сделанных комплиментов не стихали в нем, а фантазия пустилась странствовать среди картин его несбыточных мечт. «А может и не несбыточных?..» – шептал ему осмелевший внутренний голос. Сенджуро вдруг подскочил на ноги, подбежал к зеркалу, встроенному в шкаф, и вгляделся в свое отражение. Нет. Было что-то не то. А если быть точнее все было не то: волосы забраны аккуратно, передние пряди выпущены равномерно, рубашка наглажена, застегнута на все пуговицы, воротничок стоит – все было слишком правильно. В образе Аказы же соединялись одни сплошные небрежности, которые придавали ему особый дикий шарм.       Мальчишка погрустнел и снова опустил глаза. Нет, ему не доставало чего-то – как красивое блюдо, в которое повар забыл добавить соль и перец: безупречное на вид, но совершенно безвкусное и неинтересное. Пустое. «Значит, я тоже скучный и пустой?.. – он отошел обратно к кровати, начиная медленно расстегивать рубашку. Под ней на теле можно было много что спрятать от окружающих: наверное, Аказа так и поступал, и его татуировки не заканчивались на лице, шее и руках. От невозможности знать об этом наверняка Сенджуро сделалось еще тоскливее. – Возможно, если бы во мне было что-нибудь необычное и неправильное, он бы мог посмотреть на меня, как на свою вторую половинку?..»       – Постричься так же, как Генья, родители не разрешат… и покраситься тоже нельзя. Проколоть уши?.. Нет же, учителя в школе сделают мне выговор, это плохо, – рассуждал он вслух. Никакие идеи по изменению внешности в голову приходить не спешили. Но ведь должно было быть что-то, что легко спрятать от остальных! Вспомнилась черная маска Аказы, в которой он был в день их первой встречи, и тут Сенджуро догадливо воскликнул, хлопнув в ладоши. Рубашка оказалась торопливо брошена на кровать – школьник вернулся к зеркалу и повернулся спиной, глянув на себя через плечо. Взору предстала идеально ровная кожа между лопатками. – Придумал! Придумал!       Фоном играла какая-то американская песня. Едва заметные волоски на коже топорщились от холода и волнения – Сенджуро слегка потряхивало, а в животе было странное чувство: будто плохо переварилась еда, хотя он с самого утра попросту ничего не смог съесть. На спину внезапно брызнуло что-то холодное и влажное, и мальчишка сильно вздрогнул. Холод сразу же исчез – влагу стерли чем-то теплым и мягким.       – Не нервничай, если уж решился. Боль будет, но не такая сильная, как ты думаешь. Расслабься, слушай музыку, – спокойно напутствовал его голос Аказы. Боязливо сглотнув, младший Ренгоку сжал руки, лежавшие на коленях, и кивнул. Несмотря на все убеждения со стороны, расслабиться у него не получалось. В этот раз они находились в помещении только вдвоем, плюс ко всему рубашка Сенджуро покоилась на вешалке, а Хакуджи аккуратно касался его тела, подготавливая кожу под эскиз будущего рисунка – всего этого было более чем достаточно, чтобы мальчишка сидел напряженный, словно натянутая струна.       Как он решился на татуировку, Сенджуро до сих пор сам до конца не осознавал – видимо, желание хоть на чуть-чуть приблизиться к этому человеку начинало медленно, но верно переливаться в нем через край. Ведь подумать только: он, образцовый ученик, прилежный отличник, собирался набить себе тату втайне от всей семьи и друзей! Если бы кто-то рассказал ему о его будущих намерениях еще месяц назад, мальчик, наверное, перепугался бы и не поверил ни единому слову. Но теперь выходило как выходило: он сам, без Геньи, пришел в салон к Хакуджи и, трясясь всем телом, с порога пропищал, что хочет тату. «Точно уверен, что оно тебе надо?» – словно видя его насквозь, спросил почему-то выглядевший усталым Аказа. На это засомневавшийся на несколько мгновений школьник робко кивнул, опустив глаза в пол и с замиранием сердца ловя тяжелый вздох собеседника.       – Интересный ты, конечно, – вновь брызгая ему на кожу чем-то холодным, проговорил парень. – Делаешь не знамо какое тату, да еще и с таким видом, будто вот-вот в обморок от страха свалишься. Если так не хочешь, зачем бить? Это сейчас мода современных школьников, и ты хочешь соответствовать? Или есть более адекватная причина?       – Я-я… просто хочу… – стесняясь даже голос подать в его присутствии, Сенджуро действительно находился почти что в предобморочном состоянии: ему еще никогда не доводилось говорить с Аказой один на один и так продолжительно – каждое мгновенье было дорого. От того, как сильно билось сердце в груди, даже становилось трудно дышать.       – Ты просто хочешь. Допустим. Тогда в чем проблема самому выбрать эскиз? Наплевать, что бить, лишь бы было? Ты с этим всю жизнь ходить будешь, ты в курсе?       – Я д-доверяю вам… и хочу, ч-чтобы вы сами выбрали…       – Нет, так не пойдет, – бумажная салфетка оказалась выброшена на пол, а бутылка с каким-то спреем небрежно упала на обмотанный пленкой стол. На это Сенджуро робко обернулся и испуганно замер, видя, что мастер стягивает перчатки и снимает с себя одноразовую черную маску. – Ты уж прости, но не буду я тебе ничего делать.       – Н-но п-почему?.. – почти слезно воскликнул школьник, но Аказа лишь прикрыл глаза и принялся убирать свое рабочее место, сдергивая с поверхностей пленку и закрепленные салфетки. – А-Аказа-сан! Я-я что-то сделал н-не так?..       – Не пойми неправильно. Сначала определись, нужно ли оно тебе, а потом приходи.       – Я знаю, что мне н-нужно! Я-я хочу измениться! Я хочу быть тем, кто сможет вам понравиться!.. – он выпалил эти слова, не задумываясь ни на минуту – они как будто сами вылетели. А когда Сенджуро осознал, что только что сказал, уже было поздно: обычно имеющие какой-то хитрый прищур желтые глаза Хакуджи были удивленно распахнуты. Ренгоку от волнения подавился слюной и закашлялся, чувствуя першение в горле. Хотелось просто провалиться сквозь землю в этот же момент – никогда в своей жизни ему не было так стыдно. – Я…       – Понравиться мне?       – П-пожалуйста, забудьте! Я знаю, что не должен смотреть на вас!.. Просто в-вы… вы другой! Вы совершенно ни на кого не похожи! И-и в-вы почему-то так сильно нравитесь мне… Простите! Я уйду!.. – Сенджуро подскочил на ноги с кушетки, на которой сидел, и дернулся за своими вещами, пока Аказа задумчиво прошел к выходу, преграждая ему дорогу. И когда школьник уже собирался выйти, на ходу застегивая рубашку, то замер, испуганным взглядом остановившись на парне.       – Не торопись, я не кусаюсь. Мне тут интересно стало, с чего ты вообще так решил? С какой радости я удостоился такой высокой оценки от тебя?       – А?.. – Сенджуро слышал, что ему говорили, но мозг почему-то отказывался соображать и улавливать смысл. Но его собеседник не кривился от отвращения и не гнал его из салона, а значит можно было по крайней мере выдохнуть.       – Почему ты решил, что я какой-то там особенный? – абсолютно спокойно продолжал выспрашивать Хакуджи с таким видом, будто был учителем и слушал подтверждение какой-то математической теоремы, а не выяснял отношения с влюбленным в себя школьником. То бледнеющий, то краснеющий Ренгоку потупил взгляд, неловко переминаясь с ноги на ногу под пристальным взором своего оппонента.       – Потому что вы не такой, как все… Я-я не знаю, я-я просто влюбился в вас и…       – Ты очень сильно ошибаешься насчет меня, – неожиданно на полуслове прервал его Аказа. Сенджуро тут же испуганно поднял на него свои огромные глаза – до этого момента, обращаясь к нему, парень не позволял себе никаких грубостей. Он вообще был предельно вежлив в общении, несмотря на свой образ. Но теперь что-то пошло не так. Хакуджи не щурился насмешливо и не улыбался, смотрел прямо, словно взглядом хотел пригвоздить к стенке. – Я не такой, как ты думаешь. Ты, белый и пушистый, не влюбляйся в кого попало. Тату я тебе бить не буду. Иди домой.       Весенние дни уже были не такими холодными, однако к вечеру на улице все равно ощущалась бодрящая прохлада. Но возвращающегося домой младшего Ренгоку и без нее знобило. Если бы его попросили в эту минуту описать свои чувства, вряд ли бы он справился с этой задачей. Обидно или грустно – нет. Ему было никак: словно внутри не было ничего, полное опустошение. Аказа не ответил ему отвращением, не сказал о том, что совершенно не испытывает какой-то симпатии, не прогнал его с позором, и это было хуже всего. «Я ошибаюсь на его счет?.. – снова и снова вспоминал школьник чужие слова, отпущенные с таким холодом. Теперь он знал, что Аказа может быть и вот таким: колючим, неулыбчивым. Но это нисколько не отталкивало от него, наоборот – Сенджуро хотел вернуться обратно и убедить парня, что ему совершенно не важно, как он ведет себя. – Почему? Даже если бы я узнал его лучше, я бы не разлюбил его! Почему он отказывает мне по такой странной причине? Почему не дает даже шанса, если я ему не противен?..»       Дома была только мать, готовящая ужин. Отец, видимо, все еще пропадал на работе: несмотря на набранный персонал, у некоторых групп Шинджуро лично вел уроки – будучи не слишком доверчивым и привыкшим держать все под контролем, не мог оставить дела на посторонних людей. Когда-то Сенджуро и сам занимался кендо в группе, которую тренировал их отец, но занимался он против своей воли: особой любви к спорту мальчик не питал. И отца, разумеется, это не радовало. Кончилось это серьезным разговором о хлипких бездарностях, не следящих за своим телом и здоровьем, у которых вся жизнь идет наперекосяк. Но после этого ходить на тренировки младший сын Шинджуро все-таки перестал, чем еще больше охладил их с отцом отношения.       У главы семейства Ренгоку была радость в лице первенца, а значит про второго никудышного сына можно было забыть. С поступления в университет Кёджуро устроился на подработку, съехал из родительского дома и снял квартиру. Сенджуро завидовал ему и мечтал закончить школу как можно скорее. Его смущали только собственные неопытность и трусость: он сомневался, что сможет, как и старший брат, работать и учиться одновременно, чтобы обеспечивать себя и никак не контактировать с отцом.       «Почему все не может быть хорошо? Хоть где-нибудь… – опустившись на кровать и запустив пальцы в волосы, подумал Ренгоку. Перед глазами снова всплыл образ помрачневшего лица Аказы, и мальчишка совсем согнулся пополам, уткнувшись носом в колени. – Почему?.. Я так хочу узнать его получше – ведь он такой… Он со всем справляется сам и не ждет помощи, он такой сильный – почему я не могу быть таким же крутым и внушительным? Я хочу существовать в том же мире, что и он! Чтобы он мог смотреть на меня, как на равного!»       – Что нужно сделать для этого?.. – одними губами прошептал Сенджуро и стер против воли выступившие в уголках глаз слезы. Его новая свободная жизнь, которая должна была наступить с набиванием тату, так и не началась. Кто теперь мог помочь ему с этим, если не Аказа, которым он так восхищался и для которого и в первую очередь и хотел поменяться? Шмыгнув носом, школьник взял лежавший рядом телефон, снимая блокировку, а потом замер на несколько секунд. Он совсем забыл, что выключал звук на время похода в салон, и сейчас ему выползло сразу несколько пропущенных от Геньи. Да, его товарищ, с которым они были знакомы очень давно благодаря общающимся старшим братьям, тоже всегда стремился кому-то что-то доказать, совершая эксперимент за экспериментом в своей внешности. Конечно, ему за это доставалось, причем наказания были физическими, – его старший брат и отец всегда несколько пугали Сенджуро – но Генья все равно не сдавался и не шел ни на какие компромиссы. – Вот бы и я мог быть таким же смелым… И смог бы общаться с Аказой-саном так же легко, как Генья. Ведь они давно знакомы – наверное, Генья хорошо его знает…       И тут у него словно в мозгу щелкнуло – точно переключатель той самой пресловутой лампочки. Он тут же трясущимися и вспотевшими от волнения пальцами начал строчить своему другу сообщение. Мысли с бешеной скоростью закрутились в голове, и младший Ренгоку боялся упустить хоть одну. В беспросветной тьме для него, казалось бы, забрезжил тоненький лучик надежды.       Прибирая свое рабочее место, Аказа неохотно поглядывал в планер, проверяя записи на сегодняшний день. Вот уже несколько дней он боролся с желанием послать всех к черту и взять кратковременный отпуск, чтобы привести мысли в порядок. Ведь подумать только – ему признался в любви школьник. Да еще и какой – нарочно такого не придумаешь: правильный до жути, опрятный, примерный. «Как такие вообще сохранились до наших дней? Наверное, семейка с закоренелыми правилами, где царит тотальный патриархат», – сам не понимая, почему, продолжал думать об этой ситуации парень, вспоминая, какими глазами на него смотрел Сенджуро. Совесть не давала покоя, а в груди щемило – ну кто был виноват, что этот невинный комочек имел неосторожность влюбиться именно в него?       – С виду он очень даже ничего, хоть и одевается посредственно. Есть в этой правильности что-то, – хмыкнул Аказа и невольно улыбнулся, представляя, как комично они смотрелись бы вместе. Должно быть, по первости парнишка бы купал его в своей чистой и невинной любви – думать об этом было приятно, но юноша быстро тряхнул головой, стирая с лица глупую мечтательную улыбку. Братва бы попросту не поняла его неожиданных капризов, да и не место было бы этому маленькому домашнему щеночку рядом с таким, как он. – Точно-точно. Надо переставать думать об этой ерунде.       Но чем больше он отталкивал от себя эти мысли, пытаясь переключиться на что-то другое, тем навязчивее они становились. «Потому что вы не такой, как все», – все еще звучал робкий голос парнишки у него в голове, не давая отпустить всю эту ситуацию. С того самого дня Аказа становился все менее уверенным правильности своих действий и слов. Разум твердил, что отказ – единственное верное решение, но в то же время, присутствовали опасения: а вдруг такого маленького и наивного щеночка этот отказ заденет до глубины души?.. «Да мне-то какая разница? Пусть думает, что хочет, – убеждал себя парень, стараясь не вспоминать об этой милой, но грустной мордашке. – Все, ситуация была и прошла. Толку об этом сожалеть?»       Новым источником раздражения в его размышления ворвался звон черных трубочек поющего ветра. Аказа закатил глаза – ни о какой радушной встрече клиентов сейчас не могло быть и речи. Наоборот, хотелось бы послать всех к черту. Он даже не позаботился о том, чтобы натянуть на лицо привычную фальшивую улыбку, обернувшись на дверь. И изумленно застыл, глядя на контраст, представший перед его взором. Красивое румяное личико, все так же аккуратно забранные волосы, но вместо сдержанной школьной формы – безразмерная зеленая толстовка, с небрежно торчавшей из-под нее футболкой и закатанные черные брюки с дырявыми коленями. «Какой ужас», – мгновенно промелькнуло в голове Хакуджи, и он еле сдержался, чтобы не прыснуть со смеху. Отвратное настроение само собой улетучилось.       – Что это с тобой стало? В жизни ничего хуже не видел, – весело проговорил он, подходя ближе к заявившемуся Сенджуро. От его слов тот, очевидно, совсем не уверенный в своем образе, разнервничался и побледнел. – Да ладно не дрейфь, просто этот шмот ужасно тебе не идет. Это в духе Геньи, но не в твоем. Зачем сменил свою чопорную белоснежную рубашку на полную безвкусицу?       – Я-я п-просто… я-я думал, вам понравится… – у него дрожал голос, и от этого Аказе было весело и грустно одновременно.       – Опять ты за свое, да? Понравится мне, нравиться мне… Вот заладил. Неужели настолько втрескался? – на это парнишка ему не ответил, лишь втянув голову в плечи и виновато-растерянным взглядом смотря в пол. Глубоко вздохнув, – отчасти и от облегченья – Хакуджи подошел к нему вплотную, наклоняясь к самому лицу. – Ладно. Хочешь узнать меня получше? Я дам тебе такую возможность.       – Правда?.. – взглядом, словно лучащимся надеждой, Сенджуро наконец-то посмотрел Аказе в глаза. И тот улыбнулся. Не было даже этого хитрого прищура. Мальчишка почувствовал, что из спины вот-вот проклюнутся крылья – все это было похоже на сон.       – Правда. И раз уж ты приоделся, то грех не выгулять прикид. Составишь мне компанию в одно интересное место?       – К-конечно! Я только рад!       То ли от громко играющей музыки, то ли от волнения у Ренгоку дрожали ноги – он странно себя ощущал, будучи обнимаемый Аказой. Лицо горело, а внутри томилось неизвестное волнительное чувство, от которого сердце котилось, словно сумасшедшее. Аказа действительно обнимал его. И от этого было так тепло и хорошо, что сейчас Сенджуро, переступив через свое смущение, уже сам жался к нему. Происходящее вокруг его мало волновало, пока объект обожания был к нему настолько близко. Даже когда какие-то громилы встретили их у дверей в ночное заведение, школьник не придал этому значения, потому что в этот момент Аказа нежно коснулся губами его виска.       Само заведение представляло то место, которое Сенджуро, по внушаемым ему понятиям, должен был обходить за несколько километров: полумрак разрезался ядовитым светом прожекторов, бар украшала стена из бутылок крепкого алкоголя, возле шестов извивались полуголые женщины. Если бы отец хоть как-то прознал, где сейчас шатался его младший сын, то уж точно устроил ему хорошую выволочку. Но это сейчас не пугало: после поездки по вечернему городу вместе с Аказой на мотоцикле младшему Ренгоку казалось, что его больше ничто не заставит дрожать от страха. К тому же мысли от нежности, которую дарил ему Хакуджи, совсем не хотели собираться в единое целое. Думать о доме и о реакции отца было совсем не время.       Когда они прошли глубже в зал, одна из стриптизерш ловко спрыгнула с подиума и на своих высоченных шпильках просеменила к Аказе, с разбегу запрыгивая на него, вцепляясь клещом. От такого вынужденный отойти в сторону Сенджуро замер, шокированно раскрыв рот и невольно глядя на тонкие ноги, обхватившие юношу за бедра, и черные кружевные стринги. Младший Ренгоку вообще никогда не подозревал, что в нем дремлет собственник, но в тот момент явственно ощутил, что хочет оттянуть Аказу назад, к себе, или постараться оттащить от него эту наглую красавицу.       – Хаку-чан! Давно не виделись! – восторженно, словно какая-то младшеклассница, запищала девушка, не обращая внимания на то, что парень пытался снять ее с себя и при этом случайно не тронуть где-нибудь в неподобающем месте.       – Да-да, я тоже рад тебя видеть. Слезь, будь любезна, – устало проговорил Аказа, и красавица наконец-то послушалась его, хоть и неохотно. Ренгоку облегченно выдохнул, но все равно глянул на нее обиженно.       – Я хочу покраситься! Что сейчас в моде? Хочу в зеленый цвет – он братику нравится!       – Я мужской мастер, Умэ.       – А мне это не важно! Я хочу и точка! Я приду на следующей неделе! – она капризно ударила шпилькой по полу, нахмурившись и искривив ярко накрашенные губы. Юноше ничего не оставалось, кроме как обреченно кивнуть, обходя ее стороной. Навстречу к нему уже шел какой-то неприятный парень с родимым пятном на лице. Увидев его, Сенджуро испуганно вздрогнул, а когда их взгляды случайно встретились, мальчик тут же опустил глаза. Этот человек действительно выглядел настолько отталкивающе, что смотреть на него дольше было просто невозможно: кривые желтые зубы, угри, некрасивое родимое пятно на пол-лица, слипшиеся сальные пряди, а взгляд настолько тяжелый, что ощущался буквально физически.       Но вопреки всему, Аказа очень тепло обнялся с ним, похлопав по спине, и Сенджуро в очередной раз восхитился им: сам бы он вряд ли смог пересилить себя и подойти к такому пугающему человеку.       – Ну что, все хорошо? Умэ, как всегда, шикарно выглядит. Правда, хочет перекраситься в зеленый. Поговорил бы с ней.       – Не называй ее так, когда мы здесь. Тут она Даки, – хрипло проговорил уродливый парень, как-то угрожающе сверкнув глазами, а потом поглядел вслед убежавшей обратно к подиуму девушке. – Поговорю, конечно, да. Но моя милая сестрёнка может делать все, что захочет. А тебе я доверяю, да. Но я не только поздороваться подошел, Хакуджи, – на его слова Аказа понятливо кивнул и приблизился к нему. И, хоть этот незнакомец продолжил говорить гораздо тише, вновь приклеившийся к боку своего возлюбленного Сенджуро услышал то, что он сказал. – Этот крысеныш-Кайгаку заявился. На дальних диванах, рядом с вип-зоной, да. Я пойду следить за Даки, но если понадоблюсь, зови, да…       – Понял тебя, Гютаро, – Хакуджи напоследок хлопнул его по плечу и затем вновь обнял жавшегося к нему младшего Ренгоку, склоняясь к его уху. – Держись рядом со мной. Мне нужно кое с кем поздороваться.       – Х-хорошо, но, Аказа-сан… – юноша вопросительно поглядел на него, видя, что Сенджуро чем-то то ли смущен, то ли расстроен. «Кажется, встреча с Гютаро произвела на него не самые приятные впечатления. Ну что ж, я знал, что так будет: он увидит мир, в котором мы все варимся, перепугается и передумает узнавать меня получше», – мысленно невесело усмехнулся Хакуджи. Тем временем крайне стесненный мальчик нежно, но при этом крепко обхватил его руку, притягивая ее к себе. – Эта девушка… Умэ, кажется… Она так обнимала в-вас… Я-я…       – Что? – слушая эти несвязные фразы, Аказа не понимал, что хочет сказать школьник. И только когда тот поднял на него жалобный взгляд, поджав дрожащие губы, парень вдруг осознал, что имел в виду Сенджуро. «Не может быть – он что, приревновал меня к Умэ? И это все, что взволновало его?» – от этих мыслей сердце невольно пропустило удар. Вдруг стало так приятно, что Хакуджи не смог сдержать улыбки на лице. И также не смог сдержать минутный прилив нежности, взявшийся из неоткуда: приблизившись к лицу Ренгоку, юноша ласково поцеловал его в кончик носа. Тот даже рот от удивления открыл, округлив огромные наивные глаза. Тонкие губы Аказы растянулись в усмешке. – Неужели ты ревнуешь, Сенджуро? Расслабься, малыш. Посмотри вон туда.       Юноша указал пальцем на подиум с шестом, где крутилась та самая Умэ. Снизу вверх на нее смотрело множество мужчин, однако ближе всех стоял Гютаро, и глядел он на нее такими же влюбленными глазами, как и остальные, наблюдая за тем, как она изящно раздвигает ноги и выгибается, зажимая шест меж бедер. «Постойте… Он же говорил про нее, как про свою сестру? Что происходит?» – пытался сообразить младший Ренгоку.       – У нас с Даки действительно очень теплые отношения, но не более того. Как ты видишь, у нее уже есть самый близкий и преданный поклонник. Так что она занята.       – З-значит, они не родные? – предположил парнишка, но его собеседник лишь отрицательно помотал головой.       – Родные, но кому это мешает? Зато они знают друг друга лучше кого бы то ни было. Влюбляться в Даки просто опасно для жизни, поэтому не волнуйся за это. Пошли присядем, у меня еще есть одно дело, а потом мы сможем спокойно насладиться вечером в компании друг друга, – и Хакуджи, погладив его по плечу, вызывая тем самым у школьника еще более густой румянец, повел его к кожаным диванам, где практически не было свободных мест. Фраза про «решить одно дело» осталась для Сенджуро где-то за бортом сознания, ибо все его внимание сконцентрировалось только на мысли о совместном времяпрепровождении. Но, как выяснилось впоследствии, всем его сахарным мечтам о том, что они с Аказой-саном смогут наконец-то поговорить обо всем, узнать друг друга получше и просто побыть наедине, оказалось не суждено сбыться в этот вечер.       Уже в который раз за этот день младшему Ренгоку пришлось почувствовать себя некомфортно из-за своего странного собственнического отношения к парню. Хакуджи встретился с какой-то компанией, и, глядя на то, как он обнимает незнакомого, но симпатичного блондина, у Сенджуро внутри все перекрутилось от досады. Они, по-видимому, были с тем блондинистым студентом давно знакомы, и Аказа, очевидно, симпатизировал этому парнишке. Каждое ласковое обращение к нему придавливало Ренгоку, словно бетонная плита. Неспокойные мысли у него в голове суетились и перемешивались: «Почему он так приветлив с ним? Почему он говорит такие вещи не только мне? Я не хочу видеть этого блондина! Я хочу, чтобы Аказа-сан был таким только со мной!»       Из-за своей ревности и желания увести Хакуджи куда-нибудь от этого симпатичного блондинистого студента, Сенджуро сидел словно на иголках, даже несмотря на то, что руки возлюбленного крепко прижимали его к груди. О том, сколько уже было времени, когда он должен быть дома и что скажут ему на это родители, парнишка даже не думал. Но вспомнить о семье и затрястись от страха все-таки пришлось.       – Я знаю Ренгоку-старшего, поэтому увидеть его младшего брата в твоей чудной компании весьма неожиданно, чтоб ты знал, – от этой фразы, брошенной присоединившимся к ним за выпивкой каким-то парнем по имени Сабито, у Сенджуро сердце совсем ушло в пятки. Его словно окатили ледяной водой – ревность и все остальное позабылось им мгновенно. «Что же делать? Он знает Кёджуро! Он расскажет ему, где я был!..» – мальчишка побледнел, представляя выражение лица старшего брата во время их серьезного разговора, который неминуемо последует, когда Кёджуро обо всем узнает. Тело даже начало потряхивать, точно озноб пробил. Однако, видимо, почувствовавший его волнение Аказа только обнял его крепче, будто желал защитить от взгляда этого Сабито. И это действительно помогло. Несмотря на все проявленные любезности к тому блондину и слегка странное приветствие с девушкой по имени Умэ, Хакуджи все равно не забывал о Сенджуро, не отпуская его от себя. Такая забота просто затмевала собой все – младший Ренгоку чувствовал, что влюбляется все больше и больше.       А потом там, в клубе, началось что-то невероятное. Находившийся в прострации школьник не мог понять, что ему делать – такое он видел только в каких-нибудь фильмах, которые показывали по телевизору, когда люди вдруг накидывались друг на друга и завязывалась потасовка. Бокалы с пивом, стоявшие перед ними на столике, рассыпались на полу в толстые осколки, а сам стол вскоре перевернулся от веса перекинутого через него чужого тела. Отталкиваемому со всех сторон Ренгоку оставалось только трястись и тихо ойкать от боли. Перед глазами в этой полутьме, освещенной софитами, суетились люди, Аказа пропал из виду, и вот тогда-то мальчишку и накрыла паника. Осознание, где он находится и что сейчас происходит, начало постепенно приходить к нему: это была действительно какая-то стычка двух банд. «Я не такой, как ты думаешь», – теперь те слова Хакуджи наконец-то обрели свой истинный смысл. Это был тот самый мир, от людей из которого его с самого детства учили держаться подальше.       Сенджуро боялся, что в этом бесновании он вот-вот попадет кому-нибудь под руку: ноги его ослабли, и мальчик начал оседать на пол. Однако в этот момент чья-то рука грубо дернула его наверх, заставляя снова встать. Вскрикнув от болезненных ощущений, Ренгоку обернулся, встречаясь лицом к лицу с тем самым неприятным парнем.       – Что ты делаешь, маленький идиот? Хочешь, чтобы тебя по полу размазали? Двигай к выходу, пока целый! – гаркнул он, насильно потащив напуганного до смерти школьника за собой. Его хватка была такой сильной, что рука онемела от боли. И хоть Сенджуро помнил, что этот Гютаро был в хороших отношениях с Аказой, идти с ним куда-то абсолютно не хотелось. От страха к глазам уже подступали слезы, а сердце колотилось в горле. «Нет… Нет! Я не хочу!» – суетились мысли в его голове.       – Н-нет! Аказа-сан! – вскрикнул он и попытался вывернуть запястье из костлявых, но ужасно сильных рук. – Не хочу! Отпустите!       – Ах ты, мелкий крысеныш!.. – обернувшись к нему через плечо, зло зашипел Гютаро, сгорбившись, но тут же был вынужден прерваться. Теплые руки обхватили младшего Ренгоку со спины, и мальчик снова смог свободно дышать, увидев черно-красные рукава знакомой куртки.       – Спокойно. Не бойся, Сенджуро, это всего лишь я. Идем на выход, я посажу тебя в такси, – этого хватило, чтобы происходящее перестало так сильно пугать мальчишку: Аказа снова был с ним, а значит все самое страшное осталось позади. Сухие костлявые пальцы наконец-то отпустили его, и Сенджуро буквально упал в надежные объятия Хакуджи, который, понимая, что школьника не держат ноги, оперативно подхватил его на руки. Дальше крепко обнявший его за шею мальчик постарался абстрагироваться от происходящего и ни в какие разговоры уже не вникал. – Эй, Гютаро! Мне нужно знать, где живет этот парень. Выясни все, что только сможешь – по пятам за ним ходи, если потребуется, ясно?       – Понял, да. Я и без твоих указаний хотел это сделать: он мне тоже не понравился, да…       – Прекрасно. И еще: время выбивать долги. Уж слишком дерзкий этот мелкий засранец на язык, – на это Гютаро криво улыбнулся и, оставив еще одно хриплое «понял тебя», растворился в толпе.       Прощаться с Аказой не хотелось совсем. Особенно сильно Сенджуро нервничал из-за того, что юноша собирался вернуться в клуб, где до сих пор, возможно, творилось не пойми что. «Там все друг друга бьют, и Аказа-сан хочет обратно? А что если его ударят слишком сильно?.. Это ужасно! Почему он должен идти?» – не желая отпускать руку парня, думал мальчик, уже сидя на заднем сиденье машины. В результате кончилось все тем, что Хакуджи пришлось ехать вместе с ним на такси до самого дома и буквально упрашивать Сенджуро отпустить себя. Глядя в полные слез большие глаза младшего Ренгоку, Аказа нервно кусал губы, мысленно уже покрывая себя разными не самыми лестными эпитетами.       – Тебе пора возвращаться, ты ведь и сам понимаешь. Мне жаль, что ты оказался втянут во все это, Сенджуро, – его рука нежно погладила школьника по волосам и спустилась на влажную щеку – тот все-таки не выдержал и заплакал. «Черт! Черт! Черт! Черт! Какого хрена я вообще решил, что взять его с собой туда будет весело?! Идиот!» – притянув дрожащего парнишку к себе, Хакуджи обнимал его и успокаивающе гладил по спине. Уходить сейчас действительно не следовало, но возникшие проблемы с бандой Сабито требовали его срочного внимания. Напоследок поцеловав всхлипывающего Сенджуро в висок, юноша отстранился, еще раз заглянув ему в лицо. – Как только я все улажу, я приеду к тебе.       – А-Аказа-сан!.. – позвал его мальчик, но тот уже не оглянулся и сел обратно в такси. Так нелепо закончилось их первое свидание, о котором так мечтал младший Ренгоку.       В ту ночь у Сенджуро был ужасно неспокойный сон: он забывался дремой, которая то становилась крепкой, то практически сходила. Мысли переполняли голову, и в них события прошедшего дня сменялись друг другом. Вспоминалась радость и восторженные чувства, когда Аказа решил дать ему шанс, смешанные ощущения от знакомства со средой его обитания, негатив от встречи с незнакомым блондином, испуг от случившейся масштабной драки и страх за уехавшего обратно Аказу. Все это его сознание преобразовывало в странные сны, заставляя школьника потеть в постели. «Я приеду к тебе», – снова и снова повторял ему голос Хакуджи, и Ренгоку казалось, что он слышит мотор мотоцикла. Возможно, это было наяву, и за окном действительно что-то шумело, а может он просто выдавал желаемое за действительное.       С утра он как обычно спустился на кухню, к матери, которая готовила завтрак. Отца дома уже не было, и Сенджуро несказанно радовался этому. Иногда ему почему-то казалось, что глава семейства имеет какое-то особое чутье: он всегда умудрялся задавать вопросы на такие темы, которые его сын предпочел бы не поднимать в разговоре с ним по разумным причинам. А, вернувшись домой среди ночи из ночного клуба, куда ему в принципе не разрешено было ходить, младший Ренгоку подозревал, что у отца будет сильное желание поговорить с ним.       Однако, сев за стол, мальчишка понял, что выдохнул с облегчением слишком рано. Рука, сняв фартук опустилась на место супротив сына, строго глянув на него. Тогда-то Сенджуро и вспомнил: мать тоже не всегда бывает в хорошем расположении духа.       – И как ты объяснишься? – спокойно заговорила она, но от каждого ее слова школьника словно обдало холодом. Он не ответил – лишь сглотнул, опустив взгляд в тарелку. Аппетит пропал совсем. – Ты потерял счет времени? Не мог посмотреть на часы? Я жду объяснений, Сенджуро.       – Я-я был с друзьями и-и… – начал мямлить он, но сразу же затих. Соврать не поворачивался язык. Только не матери. Да и вообще врать он отродясь не умел.       – Что это за друзья такие, которые в позднее время не сидят по домам? Они твои ровесники? Или старше? С кем ты общаешься, что у тебя правила из головы вылетают?       – Н-но мне ведь уже почти восемнадцать!       – А это что-то меняет? – недоуменно подняла бровь женщина, по-прежнему сохраняя на лице холодное спокойствие. Неубедительные аргументы парнишки таяли с каждым ее словом. Сейчас желание идти наперекор всем правилам, которое жгло ему грудь еще совсем недавно, казалось каким-то ужасным грехом. Будто прочитав эти мысли на расстроенном лице сына, Рука выдержала паузу, давая ему время на внутреннее раскаяние, и продолжила. – Думаю, ты понимаешь, что ошибся. Подумаешь над своим поведением дома, заодно решишь, стоит ли общаться с такими друзьями.       – Что?..       – Домашний арест, Сенджуро Ренгоку, – бескомпромиссным тоном заявила женщина, на что мальчик подскочил со своего места, словно ужаленный.       – Но мама! Почему домашний арест? В-вы же… вы никогда так не делали! Это несправедливо! – школьник даже сам не заметил, что повысил голос. Его в жизни никогда не наказывали подобным образом – младшего сына семьи Ренгоку в принципе наказывали редко: поводов не было. Но сейчас… У Сенджуро даже руки задрожали. «Как я встречусь с Аказой-саном? А если… а если с ним что-то случилось вчера?! Нет, я не могу сидеть под домашним арестом!» – протестовал он мысленно, вспоминая, как они не могли расстаться в такси.       – Кто этот грубый самозванец, и где мой послушный сын? – смерив его пристальным взглядом, Рука встала из-за стола и посмотрела на него с высоты своего роста. Сенджуро обессиленно с безнадежным видом осел обратно на стул. – Наказание обжалованию не подлежит. Домашний арест определенно пойдет тебе на пользу: мне очень не нравится, как ты ведешь себя. Собирайся в школу. И после уроков я жду тебя дома – я знаю, во сколько они заканчиваются, Сенджуро. Разговор окончен.       – Он учится в универе и подрабатывает в магазине электроники. Живет один. В общем, влачит скудное существование, – заключила вальяжно раскинувшаяся на диванчике длинноволосая красавица, бездумно листая какой-то журнал. Ее собеседник сидел с отрешенным выражением лица, глядя в пол, будто и вовсе находился не здесь в этот момент. На все реплики девушки он только изредка выговаривал невнятное «угу». – Ни к каким бандам не относится – похоже, он действительно не в теме. Но тем хуже для него: братик уже все продумал, когда и где его лучше встретить. Проблем не будет. Эй, ты вообще меня слушаешь? Хакуджи!       – Да-да, я слушаю, – отмахнулся парень, чуть нахмурившись. – Если Гютаро все продумал, то берите его уже.       – Да что с тобой вообще такое?! Тебе как будто наплевать на это! Что происходит, Хакуджи? Меня просто бесит твое равнодушие! – журнал, который держали ее изящные пальцы, полетел в стену, но и это действие не возымело эффекта. Аказа только нехотя перевел взгляд на валяющуюся вещицу и, лениво поднявшись на ноги, пошел ее подбирать. Вскипевшая Умэ истерично подскочила с дивана. – Объясни мне, что случилось, сейчас же! Я ненавижу такое отношение к себе! Ненавижу! Ненавижу!       – Успокойся и не ори: ничего не случилось. Просто я вдруг понял, что я неисправимый дурак, – бросив несчастный журнал обратно на столик, возле которого стояла девушка, Хакуджи устало потер переносицу, прикрыв глаза. И если вначале на этот ответ его собеседница хотела вновь взорваться претензиями, то спустя некоторое время смягчилась. Парень выглядел так, будто находился в каком-то состоянии апатии: ему ни до чего не было дела, эмоции на лице не проглядывались – совсем непривычно для Аказы. И младшая Шабана, проникнувшись к нему жалостью, тоже приуныла, тихонько опустившись обратно на диван.       – Может, расскажешь мне? Я ведь тоже могу помочь! Вот увидишь! Что ты такого сделал?       – Полнейшую глупость. Я решил, что будет забавно показать влюбленному в меня домашнему малышу все краски мира, в котором я варюсь. Ну и, – Хакуджи замолчал, красноречиво поглядев на нее – Умэ сделала самое жалостливое выражение лица, на которое только была способна, – больше я его не видел. Раньше он постоянно приходил ко мне – чуть ли не каждый день. И вот уже почти пять дней не слышно, не видно. И знаешь, я чувствую себя таким идиотом – хотел порисоваться, а по итогу…       – Но ты не идиот! Ты просто… это… – девушка старательно пыталась подобрать другое слово, подходящее для конкретной ситуации. Ничего такого страшного в произошедшем лично она не находила: то ли от собственной глупости, то ли от того, что образ жизни, который вел Аказа, был ей вполне привычен. – Ну… если он не принял это, то зачем он такой вообще нужен? Хорошо, что ты его больше не увидишь! Ты найдешь того, кто тебя понимает! Такого же уличного, как ты сам, а не домашнего!       – Как бы тебе это сказать, – усмехнулся парень. Умэ, конечно, была хорошей подругой, очень красивой девушкой, но умом не блистала. И Хакуджи, и Гютаро это понимали, а потому не требовали от нее много. Поэтому назвать ее советы идиотскими и попросить не лезть в душу, тот просто не мог. – Мне не нужен такой же, как я, Умэ. Мне нужен такой вот домашний: не похожий ни на кого из тех, кого я знаю. Он наивный, добродушный, немного глуповатый, но в хорошем смысле. Он такой чистый, и мешать его с этой грязью, в которой я живу…       – И никакая это не грязь! Это наша жизнь вообще-то! Нет ничего в том, что она отличается от обычной! И вообще, если твои чувства к нему такие сильные, то какого хрена ты ползаешь здесь и страдаешь? Иди и скажи ему все, как есть!       – У тебя все так просто – я поражаюсь, Умэ.       – А чего сложного-то? Любишь – иди и добивайся! Не любишь – хватит сидеть с таким лицом, будто мир рухнул! Даже братик знает про любовь больше тебя – позор, Хаку-чан! – почему-то в этот момент ее слова показались Аказе невероятно логичными. Шабана говорила элементарные вещи, но почему-то эти самые вещи не приходили в его собственную голову, когда он вновь и вновь обдумывал сложившуюся ситуацию. Видя, что сразу после ночи в клубе Сенджуро прекратил заходить к нему в салон, Хакуджи сделал простой и логичный вывод: мальчишка понял, что это все не подходит ему, и пошлел на попятную. И Аказа, не раздумывая, смирился с этим, игнорируя странное чувство разочарования внутри. Разочарования, досады и даже какой-то тоски. Как будто бы за это время он успел привязаться к школьнику. Ну или искренность и чистые чувства Сенджуро все-таки покорили его. «Он ведь говорил про то, что я другой, да? – невесело усмехнулся про себя юноша, вспоминая большие глаза Ренгоку. – Я ведь почти поверил. Заставить бы его отвечать за такие громкие слова… Обнадежил ведь». Но вслух он проговорил уже менее уверенно, колеблясь:       – Ну, может, ты и права. Стоит потребовать у него объяснений.       – Конечно, стоит потребовать! Ты же для себя стараешься, идиот! Все, давай: если он к тебе не идет, сам к нему заявись и все выспроси!       – Да-да, так и поступлю, – подойдя к ней и положив ладонь на пепельную макушку, Аказа по-родительски снисходительно потрепал ее по волосам, улыбнувшись, глядя на то, как она недовольно надувает губки. – Теперь видно, кто из вас делает первый шаг к перемирию! Любого заболтаешь.       – Вообще-то братику достаточно одного поцелуя, чтобы он оттаял и подобрел!       – Терпеть не могу слышать рассказы о чужих милованиях, смени тему, Умэ! Я не представляю, чтобы Гютаро был милым и сюсюкался с кем-либо. Не разрушай его мрачный образ!       – А может, у нас мрачные сюсюканья!       – Я сказал, отвали!       День выдался прекрасный, но настроение не соответствовало совсем. Если бы небо затянуло тяжелыми облаками и неожиданно полил дождь, возвращающийся из школы домой Сенджуро был бы больше доволен таким раскладом. А так казалось, что погода и вообще весь мир были против его счастья.       Это было худшая неделя для него. Вовсе не из-за какой-то загруженности или проблем дома – в этом плане он все успевал, и не было никаких осечек. Времени внезапно оказалось слишком много: каждый час тянулся невыносимо долго, и парнишка не знал, чем себя занять. Но самым отвратительным было это странное внутреннее состояние. Какое-то смутное, неизвестного происхождения волнение выгрызало его изнутри и не позволяло спокойно выдохнуть.       Отведенная под наказание домашним арестом неделя медленно подходила к концу, но младшему Ренгоку казалось, что что-то непоправимое уже произошло. Он думал об Аказе дни напролет, опасаясь, что тот его отсутствие примет за нежелание больше видеться, и от этого хотелось колотить руками подушку в истерике. Ведь он совсем не мог ничего предпринять в этой ситуации – собственное бессилие выводило из себя. «Почему все так произошло именно сейчас!.. – хныкал Сенджуро, сжимая кулаки, невольно начиная злиться на это глупое наказание. В самом деле: ведь все его ровесники могли приходить дома в позднее время, и их никто не тиранил, наказывая за такие мелочи. – Я хочу быть самостоятельным, чтобы нравиться Аказе-сану, а в результате я сижу под домашним арестом! Что бы он сказал на это, если б узнал? Это же просто смешно!»       Попытки упросить мать смягчиться ни к чему не привели – она только недоуменно поднимала тонко выведенные брови и смотрела таким взглядом, будто он просил отпустить его на еще одну ночную гулянку. В доме Ренгоку наказания хоть и были редким явлением, но к ним относились строго. А у Сенджуро от волнения все нутро изворачивалось: ему немедленно нужно было поговорить с Аказой или хотя бы просто увидеть его. Все ли хорошо после того случая в клубе? Хочет ли он продолжать с ним общаться? Есть ли у Сенджуро еще один шанс?..       – Кого я обманываю: он ведь, наверное, даже не думает об этом. Я разочаровал его?.. – еле слышно спросил он у самого себя, с безнадежностью вглядываясь в асфальт под ногами. Руки стиснули ремень школьной сумки крепче. Временами ему хотелось забыть про несправедливое наказание и из школы направиться прямиком в знакомый салон, но что-то все-таки останавливало его от этого дерзкого поступка. Наверное, страх перед суровым гневом отца и холодной строгостью матери. Ведь Сенджуро был совсем не похож на того, кто ослушался бы своих родителей. «А Аказа-сан бы наверняка так и сделал… – изводил себя мальчик, продолжая вгонять себя в какие-то рамки и сравнивать свое поведение с чужим. – Выходит, я все-таки не могу быть с ним из-за того, что я не такой?.. Я слишком послушный? Раз так, то я не хочу быть послушным и правильным!»       До дома оставалось буквально метров сто – именно то место, на котором они расставались с Хакуджи в ту ночь: с таким расчетом, чтобы домашние Сенджуро не могли видеть их из окон. Мальчишка наконец-то поднял глаза от земли, чтобы издалека глянуть на свой дом, на данный момент представляющийся ему тюрьмой, и внезапно замер. Уже знакомый ему черный мотоцикл стоял у тротуара, а его хозяин сидел на сиденье, спустив одну ногу на землю, пристально наблюдая за остановившимся на месте Ренгоку.       – Спросить у Геньи, когда ты там заканчиваешь, было верным решением. Наконец-то я тебя поймал, – привычно сощурившись, будничным тоном заговорил Аказа, будто они и не расставались почти на целую неделю. И у Сенджуро от этого аж от сердца отлегло: кажется, парень совсем не злился на него за произошедшее. Ну или школьнику только так казалось.       – Аказа-сан! – он сорвался на бег и в мгновенье ока несдержанно врезался Хакуджи в бок, крепко обнимая его. О стеснительности и том, что их может кто-нибудь увидеть, Сенджуро совсем позабыл. Сейчас первой задачей было объяснить юноше все. Мысли путались, и мальчик не знал, с чего лучше начать, а потому начал несвязно тараторить, жалостливо глядя снизу вверх на приятно изумленного собеседника. – Я-я!.. Меня просто наказали! Я не хотел! Я наоборот хотел к вам придти! Каждый день! Н-но мои родители!.. Аказа-сан, п-пожалуйста, дайте мне еще один шанс! Я хочу стать тем, кто с-сможет вам понравиться! Я!..       – Хэй, успокойся, все ведь хорошо, – мягко прервал его невнятный монолог Хакуджи, после чего ласково поправил пряди волос, обрамляющие красное от волнения и смущения лицо Сенджуро. И тот послушно умолк, как завороженный глядя в смеющиеся желтые глаза напротив. – А я-то боялся, что напугал тебя всем этим. Значит, ты выхватил от своих родителей хорошую взбучку?       – Домашний арест… – это было сказано совсем тихо – признаваться в этом объекту своей влюбленности Ренгоку стыдился. Тонкие брови Аказы удивленно вздернулись, а улыбка на губах растянулась шире, однако он ничего не сказал по этому поводу.       – И ты сейчас как раз шел домой, обратно под замок?       – Я хочу уехать с вами! Я не хочу снова сидеть в четырех стенах! – с какой-то отчаянной решимостью в голосе воскликнул он. Пальцы крепче сжали черную куртку Аказы, и тот даже присвистнул, увидев такую инициативу со стороны школьника. Наблюдать за тем, как Сенджуро пытается понравиться ему, идя наперекор своей привычной манере поведения, было забавно и приятно – это очень льстило самолюбию Хакуджи. Но было бы уже глупо отрицать тот факт, что он еще только присматривался к мальчишке: желание не отпускать его от себя уже прочно заняло позиции внутри Аказы.       Улыбнувшись своим мыслям и махнув рукой на все остальное, юноша неожиданно обхватил руками румяные щечки младшего Ренгоку и склонился к нему с поцелуем. Мягкие губы Сенджуро приоткрылись от удивления, позволяя Аказе, воспользовавшемуся моментом, углубить поцелуй. Это было впервые, когда школьник испытывал нечто подобное: прикосновение чужих губ, ощущение чужого дыхания, чужой слюны, и странная дрожь, охватившая тело, – парнишка едва не потерял сознание от волнения.       Ему казалось, что это длилось бесконечно, но на деле Хакуджи отстранился от него через несколько секунд. И этого времени хватило, чтобы у Сенджуро подкосились ноги и он обмяк в сильных руках старшего. Он даже не сразу сфокусировал взгляд на лице Аказы: не мог отвести глаз от растянутых в улыбке чуть влажноватых губ.       – А… Аказа-сан… – прошептал мальчишка, умоляюще смотря на него, сам не понимая, о чем он хочет сейчас попросить. Однако, похоже, собеседнику этих слов было более чем достаточно.       – Поехали со мной, раз уж ты решил нарушать все правила. Домашний арест отменяется.       Сенджуро трясся всем телом, изо всех сил пытаясь контролировать свое будто взбесившееся сердце: оно так и рвалось из груди, и уже только это казалось парнишке ужасно постыдным. Еще никогда он не был так сильно взволнован. Его дрожащие пальцы сжимала теплая ладонь Хакуджи, а губы то и дело подвергались продолжительным сладким ласкам. У Ренгоку не было даже времени, чтобы осмотреться в комнате, в которой они сидели. Сенджуро предполагал, что они снова едут в салон, чтобы провести время там, однако, как оказалось, Аказа жил этажом выше. Увидеть место, где живет объект его восхищения и обожания, для школьника было невероятной радостью. Но еще больше эмоций в нем вызывало то, что парень делал с ним.       Смущенно зажмурившись, Сенджуро неосознанно тянулся к сидящему напротив Аказе, открывая рот навстречу чужому языку и стараясь сдержать голос. И уже только от этих поцелуев и легких поглаживаний его рук младший Ренгоку млел, готовый растечься бесформенной лужицей по мягкой обивке дивана. Но самым смущающим было то, что Хакуджи умудрялся что-то время от времени шептать ему прямо в губы между делом.       – Если хочешь что-нибудь узнать обо мне, то спрашивай, не стесняйся, – улыбался он, тут же закрывая ему рот новым коротким поцелуем. Красный, как рак, Сенджуро, может, и хотел бы что-то спросить, но в таких условиях все вопросы разбегались и не получалось связать даже пары слов. А Аказа как будто специально продолжал эту пытку, снова и снова целуя его после каждой фразы. – Ну что, не знаешь, что спросить, да? Тогда давай я спрошу. У тебя сегодня был первый поцелуй, верно?       – М-м… д-да…       – Тебе нравится? Ты хочешь еще?       – Д-да, я хочу… – было стыдно произносить нечто подобное, но мальчишка никак не хотел, чтобы эти ласки прекращались. В конце концов он решился подсесть ближе и несмело положить ладошки на крепкие плечи, и как раз в этот момент Хакуджи подался вперед. Тогда младший Ренгоку был вынужден опуститься спиной на диван, мягко отталкиваемый партнером. Мысли в голове стали бешено сменять одна другую – словно в романтическом фильме, Аказа-сан нависал над ним сверху, а их бедра соприкасались. «Не может быть! Не может быть! Это оно?.. То самое? Неужели он хочет заняться со мной любовью? Прямо сейчас?! Я не верю – это происходит со мной наяву!» – восторженно, но и не без тени беспокойства думал школьник. Большая ладонь легла ему на грудь, пальцы расстегнули несколько пуговиц на рубашке и забрались под нее, вызывая толпы мурашек и вынуждая мальчишку ерзать по дивану.       – Я хочу оставить на тебе засос, ты ведь уже мой, верно? – вновь усмехнулся ему прямо в губы Хакуджи, оголяя шею и ключицы, тем самым открывая себе пространство для действий. Оторопевший на слове «засос» Сенджуро точно выпал из реальности, забыв отреагировать на эту просьбу. Впрочем, как оказалось, разрешение Аказе совершенно не требовалось: склонившись к чужой шее, он засосал тонкую кожу, с удовольствием отмечая, как парнишка конвульсивно дернулся от этого. – Я сказал засос? О нет, он будет не один…       – А-Аказа-сан!..       Младший Ренгоку взволнованно ерзал спиной по обивке, пугаясь этих новых невероятных ощущений. Ему было горячо и волнительно, и щекотно: язык скользил по его шее, после чего губы касались кожи, всасывая ее, заставляя покрываться мурашками снова и снова. Вставший в штанах член просил немедленных прикосновений, и мальчишка невольно раздвигал ноги, чтобы Аказа плотнее прижался к нему бедрами. Они были в паре никчемных миллиметров от черты, которую, как раньше свято верил Сенджуро, ему было рано еще пересекать. Однако раздавшийся телефонный звонок заставил обоих разочарованно выдохнуть. Мрачнея и опасливо играя желваками, Хакуджи быстро извлек мобильный, прикладывая его к уху. Выражения его лица в этот момент испугался даже лежавший под ним Ренгоку.       – Какого черта? Если причина звонка того не стоит, я разобью тебе лицо, ублюдок, – раздраженно рявкнул он в трубку, и от этой разительной перемены у Сенджуро аж все краски от лица отхлынули. Настроение Аказы менялось с поразительной быстротой. «Мне абсолютно точно не хотелось бы когда-нибудь вызвать его злость…» – вдруг осознал про себя школьник, представляя, что в противном случае он бы уже от страха свалился бы ничком. Но Аказа, слушавший своего собеседника, лишь сильнее хмурился. – И что, я там обязательно сейчас нужен? Шутишь, что ли?! Кому ты это рассказываешь? Я лично слышал, что он сказал! Не нуди, Гютаро! Черт тебя дери, ладно!.. Скоро буду. Поработайте с ним до моего прихода, но чтоб он в сознании был. Можно, ломай – мне плевать. Все, сейчас выезжаю.       Сбросив вызов, он тяжело вздохнул, запрокинув голову, и какое-то время провел в таком положении, не произнося ни слова. Смотревший на него школьник боялся заговорить с ним – услышанный разговор оставил у него какое-то неопределенное впечатление. «Что это значит? «Поработайте с ним» и «чтобы он был в сознании»?.. О чем они говорили?» – соображал про себя Сенджуро, чувствуя, как горячая волна возбуждения начинает превращаться в холодный страх. Он и раньше замечал достаточно недвусмысленные формулировки в общении Аказы и его друзей, но просто гнал от себя плохие мысли. Ведь не мог же Аказа творить какие-то ужасные вещи, как показывают в фильмах по телевизору?..       Вновь улыбнувшись и посмотрев на привставшего с дивана на локтях напуганного младшего Ренгоку, парень склонился к его лбу, ласково касаясь губами.       – Мне нужно уехать: есть дела. Давай увидимся завтра, если твои снова не посадят тебя под домашний арест за сегодняшнюю выходку, – он улыбался тепло, и от этого в голове Сенджуро было путаница: такой поразительный контраст, резкие скачки настроения пугали. Отведя взгляд в сторону, мальчик робко кивнул. Наказание от родителей было последним, из того, что его волновало сейчас. В данный момент хотелось понять, что происходит в голове у этого человека.       И гадать было не нужно: дома его опять ждал серьезный разговор с матерью. Однако отец семейства все еще не был посвящен в провинности младшего сына, и уже за это можно было быть матери сердечно благодарным. В этот раз Сенджуро почему-то не беспокоился за увеличение срока своего ареста, не боялся холодного гнева матери, не думал о справедливости наказания – он вообще вел себя так, словно это не касалось его. Кивал, все подтверждал и не смел даже слово поперек вставить. В какой-то момент прекратившая его отчитывать Рука просто замолчала и долго вглядывалась в подавленное лицо своего ребенка.       – Если у тебя что-то случилось, то просто расскажи мне, – после продолжительного молчания спокойно проговорила она, но сын даже не поднял на нее глаза, пребывая в своих мыслях. И женщине оставалось лишь тяжело выдохнуть, отпустив его в свою комнату.       «Зачем вообще кто-то собирает банду? Чтобы решать какие-то проблемы? Но почему нельзя решать проблемы мирным путем? – ломал голову над этим вопросом парнишка, лежа на кровати и смотря в потолок. За окном уже вовсю разливался закат. С первого этажа тянуло ароматным запахом ужина, но аппетита у Сенджуро пока что не было никакого. – А может, я ошибаюсь и Аказа-сан не делает ничего плохого? Я мог не так все понять, да. Но почему я не могу перестать волноваться?..»       Ночью начался ливень, и школьник никак не мог заснуть. Воображение рисовало ему картины каких-то бандитских разборок, наподобие той, что он тогда застал в клубе. «Поработайте с ним», – спокойно говорил Аказа, указывая на какого-то безликого человека, и тот самый Гютаро и другие парни криво усмехались, похрустывая костяшками. Сенджуро распахивал глаза и переворачивался на другой бок, пытаясь отвлечься на какие-то иные мысли. Но это не помогало – сейчас его волновал именно Аказа, и ничего не могло вытеснить его из головы младшего Ренгоку.       Дождь не кончился ни утром, ни даже днем: он продолжал нещадно поливать город, отбивая желание выходить на улицу. Еще сидя в школе и глядя в окно, Сенджуро решил для себя, что никуда не пойдет сегодня. Какое-то шестое чувство внутри подсказывало остаться и для начала попытаться свыкнуться с мыслью о возможной жестокости Аказы. «Он всегда так вежлив со мной, он ласковый и добрый, он прекрасно ладит с Геньей и с другими людьми, я ведь видел! Так почему он должен быть жестоким?.. Это ведь не так! Возможно, он может быть грубым, но ведь это нормальное явление для многих людей», – он убеждал в этом самого себя, стараясь найти новые и новые варианты трактовки того самого разговора, услышанного вчера.       В этот день домой на ужин пришел Кёджуро, и хоть старший брат не был таким же проницательным, как мать, но перемены, произошедшие с Сенджуро, он все-таки заметил. А потому после еды, когда младший поспешил побыстрее ретироваться к себе, брат поймал его около лестницы. Бодрой улыбки на лице не было, и это говорило как минимум о том, что он планирует серьезный разговор.       – Постой, Сенджуро. Ты сегодня какой-то странный. Что случилось? – постаравшись придать своему будничному голосу мягкости, заговорил с ним Кёджуро. Врать Сенджуро не умел, а рассказывать брату правду было недопустимо. Поэтому он просто отвел глаза и пожал плечами.       – Вроде бы, ничего серьезного… Не волнуйся, пожалуйста.       В комнате младший Ренгоку даже повернул замок в двери – хотелось побыть в одиночестве, не слышать этих участливых «что случилось». Нет, было приятно, что родные волнуются, что им небезразлично происходящее с ним, однако сейчас домашнего тепла не хотелось. Ему хотелось быть рядом с Аказой: понимать его, заботиться о нем и горячо любить. А если тот занимается чем-то неправомерным, переубедить и постараться уберечь от чьего-то неправильного влияния, которое, как думал Сенджуро, в этом случае наверняка имеет место быть. Ведь люди не просто так становятся жестокими. «Если подумать, то я так и не узнал о нем ничего… Хотя, возможно, тогда я бы смог понять, почему он ведет себя так», – сминая слабыми руками подушку, рассуждал мальчик.       На следующий день погода нисколько не улучшилась – то же тяжелое небо и все тот же дождь. Домашний арест его продлился, но, несмотря на это, Сенджуро, выйдя из школы, направился вовсе не по направлению к дому. Слишком много нужно было спросить и узнать.       В последнее время он редко виделся с Геньей и ходил знакомой дорогой в салон в одиночку: Шинадзугава-младший учился в университете, а потому был занят куда дольше. Плюс, у него, кажется, налаживалась личная жизнь, и друзья были отодвинуты на второй план. Ренгоку не винил его за это и не обижался – он сам чуть весь мир не позабыл, когда встретил Аказу, а потому все прекрасно понимал. К тому же посторонние, скорее всего, только помешали бы важному разговору, который неминуемо должен был состояться.       В такой дождь людей на улицах было не так уж и много. Сенджуро под прозрачной шапкой зонта шел мимо ярких вывесок вдоль ограждений и дорожных знаков. До места назначения оставалось всего ничего, когда школьник завидел стоявшего под навесом кофейни молодого парня в капюшоне: тот, не имея при себе зонта, докуривал сигарету, иногда поглядывая на небо. «И чего я остановился? Это просто какой-то незнакомый мне человек», – сказал сам себе мальчик, не понимая, почему фигура юноши показалась ему смутно знакомой. Но как только он возобновил шаг, парень в капюшоне затушил сигарету и, выкинув ее в мусор, вышел из-под навеса, направившись в сторону Ренгоку. Отчего-то внутри Сенджуро все трепетало, чем ближе они сходились. И когда незнакомец, проходя мимо, вдруг схватил его за рукав школьного пиджака, парнишка вскрикнул от испуга. Зонт выпал у него из рук.       – Сколько времени, не подскажешь? – со странной интонацией – будто бы довольной и угрожающей одновременно – заговорил с ним знакомый голос. Ренгоку не успел даже поднять на прохожего глаза: тот вдруг потянул его в сторону, вглубь какого-то закоулка, где стояли контейнеры с мусором. – Не дергайся. Давай немножко потолкуем, Ренгоку!       – Кто в-вы? Откуда вы м-меня знаете? – однако вместо того, чтобы ответить на этот вопрос, незнакомец резко обернулся к нему и толкнул к стене. И только теперь Сенджуро смог как следует рассмотреть его лицо. Шрам на щеке, рыжие волосы – в голове школьника тот час же всплыл вечер в клубе. «Это он! Тот парень, который ссорился с Аказой-саном!» – младший Ренгоку, дрожа от страха и холода, глянул было в сторону улицы, но как будто назло никто не проходил мимо.       – Что, думаешь, как смыться? Да не отпущу я тебя так легко, мышонок.       – Чт-что вам от меня нужно?..       – Как что? Око за око. Хочу сломать тебе руку и ребра, превратить твое лицо в опухшее месиво, сигарету об твою шею затушить или еще чего, – он произносил это все с улыбкой, а у Сенджуро немели ноги и бледнело лицо. Человек напротив него пытался казаться спокойным, но то, как тряслись его руки, было просто невозможно не заметить – Сабито буквально колотило от злости, хотя он старался скрыть этот факт. – Я хочу сделать с тобой все то же, что этот урод сделал с ним. Хочу, чтобы он спятил от ужаса, когда увидел, во что я превратил его любимую маленькую игрушку. Ведь это будет справедливо, да? Как ты считаешь? Ну же, отвечай!       Парень резко подался вперед и схватил школьника за ворот пиджака, впечатывая его затылком в стену здания. От страха младший Ренгоку чуть ли не позабыл собственное имя: его ноги подкосились, и он начал оседать на асфальт. Послышался треск рвущихся ниток – школьная форма, в которую крепко вцепился Сабито, не выдержала.       – Слабый сопляк!.. Хотел бы я так же поиздеваться над тобой, как его шваль оторвалась на Гию. Мне глубоко плевать на твоего брата и на наше с ним знакомство. Но, в отличие от этого ублюдка-Аказы, я не втягиваю в разборки людей, которые никак с ними не связаны, – и он разжал пальцы, выпуская ткань и позволяя мальчишке упасть на сырой асфальт. Дыша поверхностно и через раз, до смерти напуганный Сенджуро попятился к стене, неосознанно начиная плакать. Какое-то время с равнодушным видом созерцающий эту беспомощность Сабито развернулся и торопливо пошел прочь, напоследок бросив. – Привет от меня этому ублюдку. Он свое получит – пусть даже не сомневается.       Держа зонт не над головой, а в руке, попросту забыв о его предназначении, младший Ренгоку шел к знакомой вывеске, поливаемый холодным ливнем сверху. Он даже не задумывался о том, насколько странно выглядит сейчас – все его тело по-прежнему сковывал ужас, а дрожь не уходила.       Когда он наконец-то добрался до двери и толкнул ее, сырой вваливаясь внутрь, Аказа замер с тряпкой в руке, перестав обрабатывать поверхность стола. Несколько секунд парень огромными от удивления глазами вглядывался в пришедшего школьника, а потом, бросив все чистящие принадлежности, кинулся к нему. Однако даже не успел коснуться озябших рук, как Сенджуро резко отшатнулся назад, посмотрев на него каким-то странным, то ли испуганным, то ли осуждающим взглядом.       – Сенджуро? Что с тобой произошло? Тебя же трясет от холода! – Хакуджи вновь попытался коснуться его, но мальчик избежал прикосновения, отойдя в сторону. В этот раз юноша уже нахмурился, но приближаться к нему не стал, вместо этого медленно отойдя к дивану и присев на его край. Ренгоку не двигался с места, не сводя с него глаз. – В чем дело?       – Что в-вы сделали? – еле выдавил из себя дрожащим голосом Сенджуро, но потом, набравшись смелости, повторил уже громче. – Что вы сделали с тем человеком? Я знаю о том, что произошло! Зачем вы так поступили?!       – Ах вот о чем речь, – усмехнулся Аказа. Его собеседник не верил своим глазам: Хакуджи действительно с улыбкой говорил о подобном. «Почему?.. Почему он так делает?» – не понимал Сенджуро, сотрясаясь больше от страха, чем от липнувшей к коже холодной одежде. Закинув ногу на ногу, Хакуджи расслабленно откинулся на спинку дивана, переводя взгляд с мальчишки на постеры на стене. – Ты был со мной в тот момент, когда в клубе появился этот патлатый парниша. Мне бы было глубоко наплевать на него, но он открыл свой рот, и…       – И это значит, что нужно было такое делать с ним?.. – глаза школьника, казалось, вот-вот выпадут из глазниц. Наблюдая за его реакцией, Аказа только цокнул языком.       – Это значит, что я сам решаю, что и с кем мне делать, Сенджуро. Непонятный тип решил послать меня при всех моих ребятах – разве я могу уронить в чужих глазах свой авторитет?       – Да о чем вы вообще говорите?! – снова начиная плакать, в истерике воскликнул Ренгоку. Раскрытый зонт выпал у него из рук. Сидящего на диване Аказу он уже видел размыто из-за застилающих глаза слез. Вытирая лицо холодными дрожащими пальцами, мальчик пытался успокоиться и взять себя в руки, но все было тщетно: слова рвались наружу, и ему нужно было выговориться. – Никакой авторитет не стоит здоровья другого человека! Как такое можно сравнивать?..       – Тебя это дело вообще не касается, – грубо прервал его Хакуджи и резко поднялся с дивана, обойдя журнальный столик. Его колючий взгляд впился в плачущего Сенджуро, и тот почувствовал, будто внутри что-то оборвалось. – Я предупреждал тебя? Я предупреждал. Ты думал, я играю в игрушки? Нет, Сенджуро, в мире, где я живу, дело не обходится лишь нарушением домашнего ареста: здесь творятся действительно серьезные вещи. Мой мир жесток, и я в нем с самого чертового детства. Тебя учили, что воровать это плохо, но если бы я не воровал, то еще лет пятнадцать назад подох бы с голода. Тебе говорили, что не нужно драться, но на наших улицах быть тихоней означало быть мальчиком для битья. Либо ты, либо тебя, понимаешь? Вот такая у меня была жизнь. И сейчас ты, который боится даже ослушаться своих родителей, хочешь исправить меня? Не смеши. Если не можешь принять этого, то уходи отсюда и живи как нормальный человек.       – Н-но я люблю вас… Я хочу быть с вами рядом, хочу заботиться о вас и сделать так, чтобы вы не попадали в неприятности!.. – никчемность своих аргументов мальчик прекрасно понимал, но он больше не представлял, за что ему цепляться: Аказа-сан снова прогонял его. «Что я должен сделать, чтобы он послушал меня?..» – судорожно соображал Сенджуро, размазывая соленую влагу по векам и щекам. – Пожалуйста, попробуйте измениться!.. Ведь такая опасная жизнь может…       – Кто тебе сказал, что я хочу меняться ради тебя?       Сенджуро совсем не помнил, как он добрался до дома вечером. Он промок насквозь, его бил сильный озноб, голова была тяжелой как никогда, а лицо сильно жглось. Обычно невозмутимая мать, увидев его, похожего на вымокшего щенка, на пороге, перепугалась и бросилась расспрашивать, что случилось. Даже в кой-то веки появившийся в доме раньше обычного отец немного опешил от того, как выглядел его младший сын. Ноги были сырыми и холодными, нос хлюпал, руки совсем озябли, и мальчик чувствовал, что он вот-вот упадет к матери в объятия.       Ванна подействовала неоднозначно: сначала Сенджуро долго не мог перестать дрожать даже в горячей воде, а когда отогрелся, почувствовал слабость. Будто высохшие глаза слипались, голову клонило – хотелось поскорее прилечь, хотя бы прямо здесь, в воде. Он сел было за домашнее задание, но понял, что в таком состоянии не сделает абсолютно ничего. Пришлось все отложить и с чувством невыполненного долга залезть под одеяло, сворачиваясь в клубок. Вот тогда-то в тяжелую голову и поползли мысли: о том, что можно было сделать, что можно было сказать, другие варианты развития событий… Только во всей этой ситуации присутствовало одно немаловажное «но» – все уже было кончено. Аказа дал ему понять, что не нуждается в его любви.       Казалось, все слезы вылились из глаз по дороге домой. Сейчас мальчишка просто смотрел в стену перед собой, зарывшись в одеяло. Не было какого-то уныния, всепоглощающей грусти, тоски, обиды – не было совсем ничего. Только странная, невероятно холодная пустота внутри, и даже плакать не было сил. Тот самый герой, в которого он был влюблен все это время, оказался и не героем вовсе. Да, он когда-то спас их с Геньей, ну а сейчас отправил ни в чем неповинного человека на больничную койку. Но самым шокирующим был тот факт, что Сенджуро, зная обо всем этом, не мог проникнуться к нему антипатией. Его тянуло к Аказе – к грубому, сумасбродному и эксцентричному Аказе, творящему противозаконные вещи. «Почему все так случилось…» – снова и снова мучил себя этим вопросом младший Ренгоку, вспоминая слова, сказанные Хакуджи, и его колючий взгляд. Но вскоре голова стала совсем тяжелой, тело согрелось, щеки разожглись, и школьника сморило в больной сон. Все было кончено.       Уже вовсю цвела вишня, а ее нежно-розовый цвет был везде: и над головой, и под ногами. Находиться на улице хотелось постоянно, однако школа по-прежнему забирала много времени: теперь еще добавилась подготовка к прощальной церемонии. Близился долгожданный выпуск.       Показав достойный результат на всех испытаниях и зная наперед, что место в университете ему обеспечено, Сенджуро не чувствовал сильного волнения. А если быть точнее ничего не чувствовал. С какого-то момента времени ему стали безразличными и отметки в школе, и одобрение родителей. Свое желание отучиться на повара или кондитера он давно задвинул в самый дальний угол, понимая, что мечтать о чем-то подобном бесполезно. Невидимая клетка вокруг него норовила вот-вот захлопнуться навсегда с поступлением на факультет, советуемый отцом. Пять лет своей жизни потратить на изучение права, к которому совершенно не лежала душа, потом пойти на стажировку в какую-нибудь компанию и к ее чопорным сотрудникам в галстуках и строгих костюмах, чтобы после проработать всю жизнь в рутине…       – Так тебя не пошлют вслед за братом в универ? – удивленно склонил бритую голову набок Генья. На этот раз волос у него практически не было совсем, и голова представляла собой колючий мяч, что выглядело весьма забавно. Но не для младшего Ренгоку. Прическа друга становилась только лишним поводом для размышлений – ведь стричься Шинадзугава всегда ходил только к одному человеку. Навивало воспоминания. Спустя месяц Сенджуро по-прежнему не мог выкинуть из головы мысли о своих неудавшихся отношениях. День ото дня легче почему-то не становилось, хотя Аказу с тех пор он так и не видел. – Да уж… Если так не хочешь туда идти, почему не вспомнишь о наличии яиц? Скажи своему папаше в лоб, что не собираешься ему потакать!       – С моим отцом не так все просто, Генья…       – Да кому ты это рассказываешь? Мой старик просто Терминатор во плоти! А какая у него рука тяжелая!.. Брр! Даже вспоминать страшно, как он дубасит…       На это младший Ренгоку хотел выдавить из себя улыбку, но не смог. Мысли летели совершенно не туда. Каждое слово напоминало ему об Аказе. И о той страшной ситуации с избиением человека. «Неужели он и сейчас занимается чем-то подобным?.. – опущенный в землю взгляд Сенджуро становился все более и более тоскливым. – Я скучаю… Смогу ли я когда-нибудь снова встретиться с ним? Наверное, нет… Он ведь сказал, чтобы я ушел. Появился ли у него уже кто-нибудь? Я… не хочу, чтобы у него был кто-то другой. Не хочу, чтобы Аказа-сан целовал кого-то еще».       – Послушай, Генья… – вдруг нерешительно подал голос Ренгоку, нервно мусоля пальцы и вводя друга в легкое недоумение.       – Чего?       – Аказа-сан… Ты ведь ходишь к нему стричься. У н-него кто-нибудь ес… то есть, как у него дела? – вовремя поправил самого себя Сенджуро, сильно краснея. О своих чувствах к Хакуджи он никому не рассказывал, даже лучшему другу. Младший Шинадзугава поднял на него изумленный взгляд, но потом как-то неопределенно пожал плечами, мотнув головой в сторону.       – Можем сходить и проведать его. Ему много ходить еще не разрешают, чтобы швы не разошлись, поэтому скучно ему, наверное, сидеть целыми днями в постели и в окно пялиться. Да, давай сходим: заодно покажу этот ужас, который мне сделали на голове в его отсутствие. Мне кажется, я жду его выздоровления сильнее всех, чтобы он мне оставшиеся волосы в порядок привел…       Поток информации обрушился на Сенджуро, словно лавина в горах. Проведать, не разрешают ходить, швы, выздоровление – у мальчишки как будто бы зазвенело в ушах. Генья говорил буднично, так, словно рассуждал о погоде, а внутри Ренгоку водоворотом закручивались страх, изумление, волнение и паника. Он вытаращил свои большие глаза на собеседника и не знал, с какого вопроса начать.       – Как?.. Он в больнице?! Когда? Ч-что произошло? Что с Аказой-саном?!       – Эй-эй, потише! Чего ты так всполошился? Он уже как недели две в больнице: попал в передрягу, его сильно избили, а потом еще и дыру в животе сделали.       – Что?!       – Не кипишуй! С ним все в порядке. Живот зашили, а следы от побоев с него быстро сошли. Лежит, отдыхает, приходит в норму.       – Мы должны его навестить, Генья! Прямо сейчас! Я должен поехать к нему срочно!       За чуть ли не бегущим по коридору больницы Сенджуро Генья еле поспевал следом, не понимая, что происходит: друг, когда речь зашла об Аказе и его нынешнем состоянии, почему-то переменился в лице, побледнел и немедленно потребовал у Шинадзугавы вместе поехать в больницу. И это было как минимум странно – ведь Ренгоку никогда особо-то и не общался с Хакуджи, даже не стригся у него. Они редко могли сказать друг другу хоть пару фраз, включая приветствие и прощание. «Зачем навещать того, с кем ты даже не особо близок? Он что, настолько сердобольный? – соображал Генья, пока пытался большими шагами нагнать идущего впереди друга, глядя на то, как он вертит головой из стороны в сторону, выискивая на двери палаты нужный номер. Но неожиданно пришедшая на ум абсурдная мысль заставила его остановиться посреди коридора и отстать. – Не. Шутите? Он тогда просил у меня шмотки на день, чтобы выглядеть не как прилежный ученик старшей школы… Это же не для него было, да? И это унылое состояние не только из-за предков?.. Нет. Ну не может же он быть влюблен в… в Аказу?.. Что за хрень вообще?»       – Сен! – позвал его парень, и школьник торопливо обернулся, осознавая, что его друг остался позади. Но Сенджуро совершенно не торопился сокращать между ними расстояние. И выражение его лица говорило вполне определенно: ждать он не может и не будет. Поняв все это без слов, Генья потупил взгляд, а потом виновато посмотрел на своего друга. – Ты… мог и рассказать об этом. Мы бы вместе что-нибудь придумали. Я ведь твой друг так-то. И если тебе плохо, я всегда рядом и готов помочь с чем угодно. Даже с этим.       На его слова погрустневший Ренгоку никак не ответил, опустив взгляд. Да, он много раз хотел поделиться этим хоть с кем-нибудь – даже не столько поделиться, а просто рассказать, как ему душно, как тяжело жить по заранее прописанному сценарию, который вызывает только уныние. И когда ушел тот человек, который прогнал этот осточертевший штиль, всколыхнул спокойное море его жизни, вызывав бушующую бурю и перевернув все вверх дном, Сенджуро ощутил странное чувство внутри. Пустоту. Будто он постепенно умирает от невозможности освободиться и жить так, как он этого хочет. Мир, в котором существовал Аказа, был слишком темным и пугающим, сам Хакуджи творил нехорошие вещи и не видел в этом ничего такого. Это было чуждо, непонятно, но это было словно спасение от угнетающей рутины, в которой жил младший Ренгоку.       «Но разве кому-то мои проблемы покажутся настоящими проблемами?.. Ведь я живу обычной жизнью, в которой ничего не случилось. Имею ли я право жаловаться на что-то? – каждый раз одергивал себя парнишка, когда терпеть становилось невозможно и слова рвались с языка. Мать, старший брат или Генья – ведь у каждого из них и без него было, о чем подумать. – Надо просто продолжать плыть по этому течению. Возможно, я еще в силу возраста не могу разглядеть что-то хорошее в жизни. Наверное, все изменится потом».       – Иди уже, – голос Шинадзугавы заставил его вынырнуть из невеселых мыслей и снова взглянуть на друга. Тот смерил его серьезным взглядом. И в этот момент Сенджуро вдруг почему-то почувствовал себя лучше, спокойнее – как будто кто-то вдруг поймал его за руку, когда он споткнулся. – Иди к нему один, если ты в этом уверен. Он классный парень, хотя и со своими тараканами в голове. Думаю, ты сможешь найти к нему подход.       – Спасибо, Генья…       Дыхание сбилось от волнения, когда пальцы коснулись ручки двери. «Я должен был не просить его меняться, – переводя дух, рассуждал мальчик, вспоминая их последний разговор. – Я просто должен быть рядом с ним, чтобы не случилось ничего плохого. Я хочу быть с ним рядом во что бы то ни стало!» И, решительно кивнув на эти мысли, Сенджуро распахнул дверь в сторону, появляясь на пороге палаты.       На нем сразу же остановился взгляд голубых глаз. «Так вот, какие они на самом деле?.. Такие светлые…» – обомлел Ренгоку, раскрыв рот и разглядывая любимое лицо. Не было испытывающего прищура, насмешки, ядовито-желтых линз. Не было стали на ушах – лишь крошечные дырочки. Розовые волосы у самых корней выцветали и темнели, переходя в естественный черный. Никакого искусственно созданного образа: он был таким настоящим и таким прекрасным в этот момент.       – Кажется, чтобы найти друг друга, мы обращаемся к одному и тому же человеку, – подняв глаза в белый потолок, с видимым усилием усмехнулся Хакуджи, очевидно пытаясь вернуть себе тот самый беспечный образ. И Сенджуро поверил бы ему в другой ситуации, но сейчас все было иначе. Зайдя в палату и аккуратно прикрыв дверь, он замер, но потом все-таки решился подойти ближе, несмотря на пристальный взгляд лежащего в постели парня. – Ты пришел меня навестить? Я рад, рад. Как видишь, со мной случилось то самое «что-то плохое» – как ты и пророчил. Думаешь, что я идиот, который не послушал тебя?       – Я не думаю ни о чем подобном, – решительно возразил ему Ренгоку, отчего Аказа переменился в лице и даже рот от изумления приоткрыл. Этот парнишка, разговаривая с ним, почему-то больше не робел и не мялся. Он даже смотрел какими-то другими глазами. И теперь Хакуджи просто не мог вернуть себе привычную снисходительную улыбку в разговоре с ним. – О том, что случилось, я узнал буквально полчаса назад, поэтому не пришел к вам раньше, Аказа-сан. Мне очень жаль… Я хотел поговорить с вами. Я понял, что нет ничего более глупого, чем просить человека измениться лишь потому, что тебе в его поведении что-то кажется странным. Нет, я не одобряю того, что вы делаете! Но я надеюсь, что однажды вы сами поймете это. А до тех пор, пока этого не произойдет, я хочу быть рядом с вами и защищать вас.       – Защищать меня? Ты?.. – только и смог выговорить он, изумленно глядя на мальчишку, не понимая, всерьез ли тот рассуждает о таком. – Но ты ведь даже себя защитить не можешь – ты простой пацан. О чем ты вообще?       – Может, я слабый, но я смогу это сделать. Я сделаю все, чтобы у вас на душе всегда было спокойно! Ведь это тоже защита! Пожалуйста, доверьтесь мне! Ведь я так сильно люблю вас! – его непоколебимая решительность становилась все более хрупкой с каждым словом: голос начинал дрожать. Хакуджи чувствовал, что школьник вот-вот не выдержит и расплачется. Но от этих мыслей у парня дрожало нутро, потому что каждая фраза заставляла мурашки бежать по коже. – Аказа-сан, может, ваш мир и не для меня, но я хочу быть с вами. Потому что… потому что мой мир, где вас нет, просто ужасен! Иногда следовать правилам еще хуже, чем игнорировать их!.. Поэтому, пожалуйста… пожалуйста, будьте рядом со мной…       – Ты как-то много просишь, – вдруг устало проронил Аказа спустя пару минут молчания, заворочавшись на больничной койке. Сенджуро показалось, что сердце в груди начинает замедлять свой ход. Все-таки он слишком много о себе возомнил, решив, что такой человек, как Хакуджи Аказа, согласится быть с ним, с обычным учеником выпускного класса, мальчиком из приличной семьи. «Снова… снова будет все, как всегда…» – чувствуя, как внутри что-то осыпается, со страхом думал про себя младший Ренгоку, опустив испуганные глаза в пол. Однако вдруг услышал копошение и невнятное болезненное кряхтение. – Черт возьми, как же бесит меня этот идиотский шов! – парнишка тут же вновь посмотрел на Аказу, который, привстав и с постели и откинув одеяло, пытался спустить ноги на пол, придерживаясь рукой за живот. – Ты уж извини, Сенджуро, но я пока немного не в состоянии встать и подойти к тебе!.. Поэтому пока что это тебе придется быть рядом со мной!       – Аказа-сан! – не веря своим ушам, счастливо вскрикнул Ренгоку и кинулся вперед, помогать ему ложиться обратно, осторожно придерживая за спину. Он, причитая, хлопотал над ним, чтобы парень опустился в кровать, не совершая никаких лишних неловких телодвижений, а Аказа улыбался, на всякий случай обняв его за шею, не упуская свой шанс прикоснуться к мальчишке. – Не напрягайтесь так сильно, пожалуйста! Как вы? Мне так жаль!.. Вам что-нибудь нужно? Только скажите – я все принесу!       – Да, слушай, есть кое-что, – игривое настроение возвращалось – Хакуджи ощущал внутри необъяснимую легкость, и, даже несмотря на свое состояние, был готов свалить парнишку в постель и крепко прижать к себе. Задержав взгляд на пухлых губах Сенджуро, Аказа на несколько мгновений будто погрузился в другую реальность, не замечая обеспокоенное выражение лица подростка.       – Аказа-сан?       – Поцелуй меня.       – Чт-что? Прямо в губы?.. – от смущения растерялся младший Ренгоку, отстраняясь назад. Но Хакуджи лишь молча кивнул ему, спрятав улыбку, давая понять, что это вовсе не шутка. Какое-то время школьник что-то несвязно бормотал, не решаясь склониться над чужим лицом, но потом зажмурился и замолк. «Забавный, – лишь краешками губ улыбнулся парень, глядя на такую реакцию. – И милый». В конце концов, наивные большие глаза умоляюще были подняты на Аказу. – Т-только н-не смотрите, пожалуйста…       – Договорились. Закрываю глаза в предвкушении неземного удовольствия.       – А-Аказа-сан!       – Целуй уже.       Губ коснулось что-то мягкое, и Аказа невольно задержал дыхание. Ресницы дрогнули, но не поднялись – парень был верен своему слову, и не открывал глаза. Чужой влажный ротик несмело обхватил его губы, заключая их в горячий плен. Хакуджи даже с удивлением почувствовал несмелое прикосновение языка. Буквально на мгновенье – точно Сенджуро решился на эту вольность, но потом смутился и сразу же отступил. Это был робкий, слегка неумелый поцелуй – совсем не то, к чему привык Аказа. Но сейчас от этого замирало сердце. На душе действительно стало спокойно. «Люблю», – промелькнуло в голове Хакуджи, прежде чем он коснулся чужой щеки, притягивая парнишку ближе к себе за новым поцелуем.       Сенджуро в окружении тетрадей и всевозможных листочков, склонившись над столом, внимательно читал сделанные в спешке записи. Прежде, когда он еще учился в школе, то мог похвастаться прекрасной каллиграфией, но теперь, когда самым полезным навыком стала скорость письма, чтобы успевать конспектировать лекции, аккуратность отошла на второй план. «Как бы ни пропустить ничего важного в таком темпе», – всегда беспокоился он, заслушиваясь речами профессоров и иногда даже забывая делать пометки. Поэтому дома он занимался тем, что старательно и аккуратно переписывал конспекты лекций, перечитывая их снова и снова и запоминая материал. Да, это дело занимало много времени, но младший Ренгоку его не жалел.       Однако внезапно на плечи легли сильные руки, и парень не успел даже слова сказать, когда кожи за ухом коснулись теплые губы. От чужого дыхания по коже побежали мурашки, от которых Сенджуро заерзал на стуле, уворачиваясь от рук.       – Ну, Хакуджи-сан! Я еще не закончил переписывать лекцию в тетрадь. Подождите немного, осталось полстранички, – мягко пытаясь уйти от настойчивых поцелуев, уже спускающихся на шею, он свободной рукой наугад постарался оттолкнуть мужчину от себя. Пальцы зарылись в темные пряди, мягко погладив макушку. – Я сейчас освобожусь, еще немножко.       – Нет уж, потом допишешь – я не хочу ждать. Ты и так оставил меня ужинать в одиночестве.       – Простите! Я сам хотел поужинать вместе, но столько задали, плюс конспекты – я специально сел пораньше, чтобы освободиться к вечеру и… – тут он внезапно сам себя прервал, густо краснея и крепче сжимая ручку в руках. Аказа, отпрянув от его шеи, подбородком уткнулся ему в плечо, начиная улыбаться, как наглый и сытый кот.       – К чему ты хотел освободиться, м? Давай, говори. Неужели к совместному вечернему досугу? – старшего как магнитом тянуло к шее Ренгоку, и он не отказывал себе в удовольствии то целовать ее, то оставлять на ней яркие метки, которые Сенджуро потом не знал, как скрыть. – Ну давай, скажи об этом вслух.       – Д-досуг м-может быть разным!       – Да, но ты-то хочешь заняться вполне определенными вещами? Так не стесняйся уж, – его руки уже забрались под домашнюю кофту партнера, дергая ее край наверх, оголяя живот и грудь. Сенджуро, хоть и пытающийся сопротивляться, что-то бормоча про лекции и конспекты, не сильно мешал ему, поднимая руки и помогая раздеть себя. Влажные поцелуи тут же посыпались на его плечи и спину. – Давай поднимайся, мне же неудобно будет стаскивать шорты. В конце концов, я или учеба?       – Вы, конечно… – тихонько проговорил Ренгоку и обернулся, обнимая мужчину и самостоятельно начиная целовать его. Так, не размыкая губ, они отошли от стола и рухнули на постель, сразу же принимаясь избавлять друг друга от других предметов одежды. Какое-то время назад Сенджуро даже представить бы не смог, что будет вести себя подобным образом: не стесняясь, раздевать Аказу, расслабленно раскинувшегося на кровати. Да что там: он не думал даже о том, во что превратится его жизнь уже спустя месяц после выпуска из школы. Впрочем, ему было все равно – он был счастлив, касаясь сейчас своего любимого и ощущая его нежные прикосновения в ответ. Черная футболка быстро оказалось выброшена на пол – Ренгоку потом обязательно поднял бы ее, но пока было не до этого. Губами он мягко коснулся ямки солнечного сплетения, спускаясь ниже, играючи чмокая каждый сантиметр кожи. – Аказа-сан сильно устал сегодня? Много записей, ведь да?       – Ты же знаешь, что на тебя у меня всегда есть силы, – его ладонь легла на блондинистый затылок, взъерошивая постриженные волосы. Сенджуро только довольно улыбнулся, благодарно целуя его около пупка. – Но я определенно не против, если ты захочешь вести. Хочешь сделать это в такой позе сегодня? Оседлав меня, да?       – Вы знаете, как мне больше нравится, – шутливо поджимая губы, так, будто он обижается, произнес парень, стаскивая следом за штанами и чужое нижнее белье. Голодно сглотнувший в предвкушении, Аказа еще какое-то время держался на локтях, смотря на то, как Сенджуро целует его естество, а потом, не выдержав, откинулся обратно на постель, в блаженстве прикрывая глаза.       – Черт возьми, ты сведешь меня с ума быстрее, чем я сделаю это с тобой! О боги…       Теперь они были предоставлены друг другу. Сенджуро поссорился со своей семьей, выбрав вовсе не тот престижный университет, который пророчили ему родители, а кулинарный колледж совершенно в другой префектуре. Отец в момент, когда сын рассказал ему о своем намерении, смотрел на него с таким презрением, что хотелось разреветься. Вот только парнишка больше не собирался плакать из-за чужого мнения. Он не просил одобрения, да и вообще ничего не просил. Мать тоже не выглядела радостной, но она, по крайней мере, не показывала этого настолько открыто. А вот старший брат в решении Сенджуро уйти в мир гастрономии, а не на юридическое поприще, не видел ничего такого. Но это были не все новости.       Вместе с выбором учебного заведения, младший сын семьи Ренгоку решил рассказать своим родным и об избраннике, приведя его в дом на этот разговор с родителями. И вот это стало концом всему. И без того небезграничное терпение Шинджуро этот факт просто добил: он в присутствии всех членов семьи и Аказы открестился от Сенджуро, назвав его позором всего рода Ренгоку. Разозленного подобным заявлением Хакуджи подросток насильно заставил усидеть на месте: тот хотел кинуться вслед за ушедшим мужчиной.       В отличие от их отца, Кёджуро решил высказать свое мнение по поводу того, что такой человек, как Аказа, совсем не подходит Сенджуро, и что последний должен хорошенько подумать и разорвать эти отношения. И вот тогда младший сумел показать всем, что не просто так носит фамилию Ренгоку: он твердо заявил, что отныне на его жизнь никто не будет влиять. Молча сидевшая весь разговор Рука просто слушала это все, пристально глядя на второго сына. И когда стало понятно, что собрать осколки их семейных взаимоотношений уже не удастся, женщина тоже поднялась из-за стола, посмотрев сначала на сына, а потом на его избранника.       – Он может позаботиться о себе сам, но все равно присматривай за ним, – это было все, что она сказала, перед тем, как уйти. Перед тем, как Сенджуро, собрав все свои вещи, ушел из дома, в котором прожил все свою жизнь. Наступал новый этап. И, несмотря на неудавшуюся попытку объяснить что-то своей семье, ему было необычайно легко. Хоть его свободу и омрачал этот раскол. Но рядом был Аказа, который крепко сжимал его руку, говоря, что теперь они сами по себе и не от кого не зависят.       А потом были несколько месяцев жизни у Хакуджи в квартире, постоянные поездки туда-сюда для поступления в колледж и, в конце концов, переезд в другую префектуру. Сенджуро бросил все, и Аказа сделал то же самое. Новый город, новая квартира, новая жизнь. Это было так тяжело, что Ренгоку, который с детства ни в чем не нуждался, был вынужден срочно искать какую-то подработку. Учеба, работа, домашние хлопоты – пришлось вникать в вещи, о которых он раньше никогда не думал. Но он был не один, и это невероятно помогало, в первую очередь морально.       Ладонь Хакуджи погладила его по голове, ненавязчиво надавливая на затылок, и Сенджуро впустил его в свой рот глубже, губами скользя по твердому стволу вверх-вниз. Его любимым делом с определенного момента времени стало слушать, как сбивается дыхание Аказы, когда тот сильно возбужден и испытывает головокружительное удовольствие. Довести партнера до такого состояния – для Ренгоку это было словно личное достижение. Вытащив напряженный член изо рта и тщательно обсосав напоследок головку, с наслаждением ловя низкий стон, Сенджуро быстро отстранился и уселся на партнера сверху, невинно припадая к его груди.       – Ну-ну, сегодня за этот чудесный подарок делаем по-твоему? Убедил – когда ты такой, сопротивляться бесполезно, – усмехнувшись тому, насколько быстро развязно делавший ему минет Сенджуро превратился обратно в кроткого смущенного котенка, Аказа, обняв его, поменялся с ним местами, нависнув сверху. Когда его вот так вот прижимали к матрасу, Ренгоку кусал губы от нетерпения, сводя вместе ноги. Обхватив сильные плечи партнера руками, он притянул его к себе, приоткрыв рот и выпрашивая поцелуй. Губы мужчины тут же опалили его собственные горячим дыханием, и у Сенджуро пошла кругом голова. Нижнее белье с него быстро оказалось стянуто, а чуть влажная от пота рука обхватила стоявший член. – Ты возбудился, пока сосал, или еще до этого, когда я всего лишь поиграл с твоим ушком? В любом случае, не сделаешь этого для меня? Я хочу все видеть.       С этими словами он отстранился, и груди Сенджуро коснулся полупустой тюбик со смазкой. Заломив брови, младший жалостливо поглядел на партнера, однако тот лишь улыбнулся, дальше отстраняясь и приготавливаясь смотреть. Как обычно: сопротивляться желаниям Хакуджи-сана было просто невозможно, и смущенный Ренгоку, щелкнув крышкой на тюбике, выдавил приличное количество геля себе на ладонь, а потом стыдливо развел ноги, начиная размазывать смазку по промежности. Когда средний палец проник в сжатое отверстие, Аказа вдруг понял, что совершенно не подумал о последствиях своей просьбы – потому что только от вида поджатых губ и жгущихся соблазнительных щечек Сенджуро ему уже хотелось излиться. Что уж было говорить обо всем процессе подготовки желанного тела…       – Черт, я не рассчитал своих сил, – натянуто смеясь, произнес он, кладя руку на свой возбужденный член и начиная массировать его. Просто смотреть на то, как аккуратные пальчики младшего Ренгоку легко проскальзывают внутрь и появляются вновь, было пыткой. «Черт, мало. Пальцев мало, нужно срочно заполнить его, – закручивались в водоворот сумбурные мысли в голове Аказы, пока он, как завороженный, наблюдал за тихонько постанывающим парнем. – Это вообще нормально хотеть человека постоянно? У меня реально поехала крыша…»       – Хакуджи-сан… – тихонько позвал его Сенджуро, прикусывая собственные пальцы, продолжая подготавливать вход в свое тело для напряженного члена. И все мысли из головы Аказы тут же улетучились в неизвестном направлении. – П-пожалуйста, вы уже можете… Я-я хочу вас почувствовать т-там!..       Он изогнулся в объятиях Аказы, крепко обхватывая его ногами и сразу же пытаясь расслабиться, чтобы тому было комфортно двигаться. Чувствовать это распирающее его изнутри давление каждый раз было словно в новинку, но привыкалось уже гораздо быстрее. Пальцы Сенджуро напряженно хватались за крепкие плечи партнера, и Хакуджи, заводясь от этого еще больше, становился резче, начиная увеличивать темп. В их первый раз он проявил чудеса выдержки, сделав все аккуратно, входя медленно, плавно, с полным пониманием дела, хотя так и подмывало сорваться на нужный для себя темп. Но с младшим Ренгоку он обращался как с высшей драгоценностью, а потому мог поступить и поступал в разрез со своими собственными желаниями. И за это просто купался в любви и нежности, которые ему дарил партнер.       Языком выводя линии татуировок на шее Аказы, Сенджуро осторожно всасывал кожу так, чтобы не оставить никаких следов. Порой очень хотелось, чтобы клиенты Хакуджи, да и чтобы все окружающие знали, что у него есть любимый человек, с которым ему хорошо. И иногда Ренгоку все-таки позволял себе парочку засосов в видных местах. Правда, на следующий день, когда видел свои «творения» при свете солнца, становилось стыдно и неловко неизвестно перед кем.       Накрыв его губы своими, Хакуджи самозабвенно целовал парня, не прекращая двигаться, опираясь руками на матрас по обе стороны от головы Сенджуро. Они сбивчиво и горячо дышали друг другу рот в рот, встречаясь языками. Руки младшего Ренгоку постепенно сползли с чужих лопаток ниже, поглаживая спину, а затем еще ниже, покушаясь вот-вот переползти на подтянутые ягодицы. Почувствовав, что партнер замер в нерешительности, Аказа отстранился от него, разрывая поцелуй и облизывая его нижнюю губу.       – Сенджуро, ты еще испорченней меня. Давай, клади уже, – хитро улыбаясь, довольным тоном проговорил старший. И тут же почувствовал, как чужие ладони легли на его ягодицы, надавливая, чтобы сделать проникновение более глубоким. От нарастающего возбуждения, казалось, мир вокруг начал плавиться. Все ощущения стали словно в тысячу раз острее – ускориться сейчас и вгонять член внутрь глубже и резвее стало просто жизненно необходимо. Аказа сгреб Ренгоку в жарких объятиях, вталкивая его спиной в матрас всем своим весом, с мурашками на загривке ощущая, как пронзительно тот вскрикивает с каждым глубоким проникновением. И на последних толчках, когда удовольствие уже норовило накрыть его с головой, мужчина прикусил нежную мочку чужого уха, в забытье шепча. – Я люблю тебя… сильнее, чем кто-либо еще. Люблю…       Кончая и чувствуя, как дергаются собственные бедра, сводимые судорогой, Сенджуро никак не мог ответить на это, задыхаясь от ощущений. Только сильнее вцепился партнера, принимая его семя в себя. Аказа, излившись, еще несколько раз толкнулся внутрь и припал к шее Ренгоку, целуя и в промежутках пытаясь восстановить дыхание.       – Я… вас тоже, Хакуджи-сан… – улыбаясь и поглаживая его по вспотевшей спине, произнес Сенджуро. – Так рад, что вы со мной. Вы просто перевернули мою жизнь.       – Но ты ведь доволен, что это случилось, да?       – Я счастлив, что это случилось.