Сон Навуходоносора

— Люди на заре времен пророчили о конце света, — тихо размышлял Аро. — Каждая культура, знавшая о мифе своего происхождения, знала и об апокалипсисе. С моим даром и возрастом вряд ли найдётся в мире тот, кто видел больше свержений, чем я… Его голос звучал странно: не совсем хрипло, но и не так, как обычно. Карлайл молча наблюдал за ним. — Я никогда не придавал этому значения, даже будучи человеком. На лице промелькнула тень улыбки, и Аро смахнул пыль с лацкана пиджака Карлайла. Комната, в которой они находились, была серой от пыли и штукатурки, заметной даже для человеческого глаза. При малейшем колебании воздуха частички мерцали, отрываясь с проломленного потолка и обвалившихся стен. Пол, казалось, светился: тысячи радужных бликов отражались в разбитом у ног стекле. Дом превратился в руины. Аро, столь романтичный любовник, был охвачен местью и нескрываемой яростью. Разгромленные богатства в доме были этому в подтверждение. Лишь кабинет Карлайла остался нетронутым, хотя тот полагал, что и от него вскоре ничего не останется. Пожалуй, было что-то поистине поэтичное в состоянии семейного дома. Великолепие материального за столь короткий срок превратилось в жалкие руины. Однако, увидев в таком разбитом состоянии мебель и вещи, хранившие столько воспоминаний, Карлайл почувствовал, что события прошедших выходных стали менее реалистичными. Неужели всего два дня назад у него была семья и жизнь, какой он её знал? Даже меньше, если посчитать часами. Аро прибыл в Уайтфиш менее двадцати четырех часов назад… Когда-то в Вольтерре Аро сказал, что для бессмертных время теряет всякий привычный смысл. Тогда Карлайл был слишком молод, чтобы понять, что это значило, и вот он осознал. С возрастом, как ему казалось, он стал понимать. Одно десятилетие было охвачено революцией, в следующем — империи повсюду воевали друг с другом и делили Африку, затем колонии объявляли о независимости, не говоря уже о головокружительных переменах, вызванных промышленной и технологической революциями. И через всё это, словно ураган, проходил Карлайл, оставаясь таким же неизменным и нетронутым. Конечно, он был ближе к людям, чем любой другой бессмертный, но то, что он был свидетелем этих свершений, говорило о нём больше, чем о подавляющей части ему подобных. Однако Карлайл являлся созерцателем времени и истории, а не её участником. Время для него протекало совсем по-другому, а чаще всего и вовсе замирало, поскольку он вёл свою жизнь с неизменной, похожей на ритуал, утомительной для смертных постоянностью. Конечно же, время потеряло своё обычное значение. Так ему казалось. С тех пор, как он уехал в Уайтфиш, прошла целая жизнь. И физическая близость с Аро делало всё это гораздо менее реальным. Прошло столько веков с тех пор, как они были вместе. Карлайл несколько раз всё переосмыслил, зажил новой жизнью, обрёл семью, а Вольтерра и та жизнь, которая была у него там, превратились в одно из многочисленных воспоминаний. Он дорожил ими и продолжал высоко ценить Аро как дорогого друга, но, когда он основал свой собственный ковен и женился на Эсме, двери в Вольтерру закрылись. Он, конечно, наведывался туда, но не более того. Время, когда они с Аро были любовниками, твёрдо ушло в прошлое. Оно было заперто в ящике его воспоминаний и убрано на верхнюю полку. А затем, в считанные часы, прошедшие три столетия развеялись, он оказался без семьи и снова обнаружил себя в объятиях Аро. Как будто жизнь, которую он вел до этого, была лишь отступлением, главой в книге, которую автор решил сократить. Почти четыреста лет, прожитых за один день. Он был рад, что в тот день убил доктора Карлайла Каллена. По крайней мере, эта часть его жизни получила торжественное завершение. Он мельком окинул себя взглядом в потрескавшееся зеркало. Одеваться как на похороны было не совсем намеренным решением, но, когда он порылся в шкафу, понял, что в итоге ему придётся облачиться в официально чёрное. И то, пришлось покопаться. Элис всегда предпочитала выбирать для него яркие цвета. Это было единственным, что подошло. Впервые за долгие годы, что Карлайл знал Аро, тот выглядел растерянно. Кажется, он и не заботился о том, что надеть, и в результате ему достались брюки Джаспера с закатанными штанинами и пиджак от женского костюма, который, как подумал Карлайл, принадлежал Розали. Но даже в таком виде ему удалось сохранить благородство. — Так, теперь… — размышлял Аро, проводя рукой по пиджаку Карлайла, и в этом движении чувствовалось нечто собственническое. В его глазах блеснуло что-то сродни сороке: взгляд проследил за рукой, хоть всего несколько минут назад он сделал нечто большее, чтобы завладеть Карлайлом. — Быть может, это влияние твоего общества, но меня тянет к библейским пророчествам. Он снова посмотрел на него, выражение его лица было непроницаемым. — Знаешь ли, я встретил того вавилонского царя. В книге Даниила лгут. Он никогда не видел снов, предвещавших расплату, по крайней мере, таких, которые были бы истолкованы израильским пророком. Это выдумка. Карлайл не сразу понял, что Аро говорил о сне Навуходоносора. В памяти всплыли размытые, полузабытые воспоминания, детали которых ускользали, как дым, когда он пытался на них сосредоточиться. Его отец никогда не отличался особой внимательностью, но он читал Карлайлу истории из Библии с младенчества, задолго до того, как тот смог понять из них хоть слово. Когда Карлайл подрос, ему стали интересны эти истории, и он захотел узнать о них больше. Может быть, дело было в том, что отец углублялся в них по мере того, как сын стал лучше понимать, но спустя столько лет подробности ускользали из памяти Карлайла. Осталось одно воспоминание, вернее, обрывок воспоминания, словно очертания следа, указывавшего, что сюда ступила чья-то нога, но саму подошву обуви след изобразить не мог. От того, что он, как и полагалось, когда-то помнил, теперь остался лишь факт того, что у него было что-то в памяти, но само воспоминание целиком Карлайл воспроизвести не мог. Тогда Карлайл вспомнил, как отец рисовал статую. Золотая сверху, посередине серебряная, затем медная, железная и, наконец, глиняная. — Это пять великих человеческих царств, — объяснил ему отец, пока рисовал. — Вавилонская империя, — он указал на золотую голову статуи, — три последующих, — он постучал карандашом по каждому из них. На мгновение почувствовав, что что-то не так, память Карлайла подправила картинку, представив старый кусок графита в роли карандаша — но то, что он представил себе, показалось наложенным. Он бросил попытки вспомнить, чем именно пользовался его отец при создании рисунка. Сам рисунок он тоже не помнил. (Он поблагодарил Аро за то, что тот воссоздал рисунок отца на основе своих воспоминаний о Карлайле со времен в Вольтерре, когда тот помнил отца ярче, чем сейчас. В то время ему не хотелось увековечивать его в памяти, скорее наоборот, но Аро настоял на своем. Как оказалось, это была не пустая трата времени, хоть и отношение Карлайла к отцу не изменилось. Откровенно говоря, его не беспокоила перспектива полностью забыть этого человека. Но, возможно, сейчас, когда он понимал, что его некогда родная семья пройдёт тот же путь, что и его отец, и перестанет быть частью его жизни, отчасти он был рад этому. Конечно, без помощи Аро Карлайл представлял бы себе вместо лица отца пятно. Впрочем, и так попытки представить себе его теперь приводили к слишком покорному воссозданию образа Аро, который казался наложенным так же, как и графит). Он отвлёкся от визуальных образов и сосредоточился только на словах отца. И тогда Карлайл задался вопросом, потерял ли он только что новый фрагмент своих человеческих воспоминаний, или же он забыл об этом давным-давно и только сейчас заметил их отсутствие. — И последнее царство, — продолжал отец, указывая на глиняные и железные ноги. — Это будет расколотое царство, пока камень не ударит по его ногам. Статуя упадет, а камень вырастет в великую гору, которая покроет весь мир. Камень — это Царство Небесное, сокрушающее на своем пути человеческие империи. На этом воспоминания закончились. — Я не прислушивался к этому пророчеству больше, чем к любому другому, — сказал Аро, и его шепчущий голос прорезал воспоминания Карлайла. — Когда пала Византийская империя, условия пророчества посчитали выполненными, и люди приготовились к концу. — Но, как и во многих других пророчествах о конце света до и после него, мир продолжал вращаться. У меня больше не было причин задумываться над сном, которого Навуходоносор даже не видел. Почувствовав, что они еще не закончили, и, что ещё важнее, Аро хотел оттянуть эти последние несколько сокровенных минут перед тем, как отправиться навстречу новому миру, Карлайл взял с комода расческу — они находились в руинах их с Эсме спальни — и принялся расчёсывать растрепанные волосы Аро. — И все же, — продолжал тот, наклонив голову, чтобы Карлайл мог лучше его видеть, — суть истории такова: падение империи означает конец мировому порядку. Причём последней великой империи мира. Аро повернул голову и ухмыльнулся Карлайлу. — Моя империя не разделена на Запад и Восток, как был разделен Рим, но можно сказать, что она разделена метафорически. Только одна часть мира, которой я правил, знала о моём существовании, а другая пребывала в блаженном неведении. Или она разделена в том смысле, что мои соправители очень сильно отличались от меня, но главное, что старец Даниил был прав, не так ли? Моя империя, такая вечная и сильная, в конце концов ничем не отличается от тех, что были до неё. Я пал, как пали все человеческие императоры, вот только вместе с моим крушением пал и мир. Наверное, есть много мифов, которые можно было бы подогнать под то, что сейчас произошло, но сон Навуходоносора мне кажется особенно интересным, потому что статуя никогда не была главной. Главное — то, что наступит после конца. Неизбежная революция. Карлайл продолжал беззвучно гладить волосы Аро, позволил своим пальцам провести по его затылку, передавая свои мысли. Честно говоря, у него их было не так уж и много. Сесть и подумать о том, что произошло, означало посмотреть в лицо предательству своей семьи, а Карлайл не особенно спешил это делать. Он предпочитал сосредоточиться на тяжелых волосах, зажатых в пальцах, и убаюкивающем голосе Аро. Тот тихо хмыкнул в ответ на его невысказанное признание. — Если уж на то пошло, я полагаю, что сейчас они чувствуют себя примерно так же. Я имею в виду твою семью. В его голосе звучало самодовольство. — Ну, большинство разлучников остаются довольными, что разрушили брак. Я же, как правило, стараюсь разрушить и дом. Смею предположить, у меня есть все основания быть довольным собой, — заявил Аро, сверкнув глазами. Подумать только, этот бессмертный имел наглость высмеять шутку Карлайла о цвете глаз. Аро лишь лукаво улыбнулся ему в ответ. Затем, без всякого предупреждения, он закружился в объятиях Карлайла и поцеловал его. Карлайл закрыл глаза, его руки обхватили Аро, казалось, сами собой. Он и забыл, как хорошо и комфортно им было друг с другом. Расческа с грохотом упала на пол, к счастью, не сломавшись. Когда язык Аро проскользнул между его губ, и он каким-то образом прижался ещё ближе, Карлайл почувствовал, что его мысли снова начали то ужасающее отступление, когда они просто покидали его, исчезали из головы, словно их там и не было, оставляя после себя лишь приятное, но тягучее помутнение, не дающее сосредоточиться ни на чём, кроме своего любовника. Он изо всех сил старался удержать разум, иначе, без сомнения, через несколько секунд он снова окажется на полу. Он не жалел, что позволил Эдварду узнать, с кем он был. Не было никакой возможности избежать этого — Элис в любом случае захотела бы с ним связаться, но факт оставался фактом: восставшие теперь точно знали, где находились выжившие Вольтури. И благодаря тому, что Карлайл лишился рассудка, они уже потеряли драгоценное время. Аро нельзя было медлить. Если, конечно, он хотел жить. Карлайл приложил ладонь к лицу Аро, чтобы удержать его, и отстранился от поцелуя. Тот печально усмехнулся. — Это был бы прекрасный способ умереть, не так ли? Если мы останемся здесь не на час, а на несколько, пока нас не найдут… Думаю, было бы замечательно покончить с этим таким образом. Он говорил невыносимо низким и напряженным голосом, а его глаза, казалось, горели. В них появился едва заметный лихорадочный блеск. — Я бы так хотел увидеть уязвленные выражение их вероломных морд… — продолжал он про себя, и Карлайл увидел в его глазах, как за секунду веселость сменилась злобным восторгом, ненавистью — яркой и всепоглощающей. Он быстро припал к губам Аро целомудренным поцелуем. — У тебя есть обязанности, — тихо сказал он. Ненависть на лице Аро исчезла, а рассудительность еще не полностью вернулась к нему. Его взгляд, устремлённый на Карлайла, был не поддающимся пониманию. Карлайл слабо улыбнулся ему в ответ, напустив на себя спокойствие, которого, как они оба знали, он не испытывал. В считанные секунды он распутал оставшиеся колтуны в волосах Аро. — Я буду ждать тебя с остальными, — тихо сказал Карлайл и, выходя из комнаты, поцеловал его в щеку.

***

Оставшиеся в живых члены Вольтури собрались у зарослей леса. При виде Карлайла они ринулись к нему. Не прошло и секунды, как они оказались рядом с ним, а перед этим было мгновение, когда они бежали: без плащей, все направлялись без характерного хореографического строя, выглядели такими скудными и редкими, что на мгновение ему показалось, что перед ним бежали вовсе не вампиры. Прошли века с тех пор, как Карлайл понял, что вампиры обладают не меньшей человечностью, чем люди, но даже в этом их виды не были похожи друг на друга. Люди были смертны, а вампиры нет, в этом и заключалась главная разница. Карлайл не мог точно определить, что именно он увидел в их лицах, когда они приблизились, но это было что-то безнадёжное. В их взглядах не осталось того неприкосновенного безвременья, которое так характерно для вампиров, и от этого они казались смертными и хрупкими. Рената удивила его, когда обхватила его руками и уткнулась лицом в плечо. Раньше они не были так близки. Но в этом, он полагал, и заключалась разгадка. Раньше. С того момента, как взошло солнце, мир повернулся вокруг своей оси, и все они стали другими — не теми, кем были прежде. Их империя рухнула, и они оказались брошены на произвол судьбы, без цели и дома. Рената, какой она была несколько часов назад, исчезла. Её забрали силой. Жизнь, которую она проживала, закончилась. Карлайл стал одним из шести вампиров, оставшихся с ней на всём белом свете. С зарождающимся чувством, которое он не мог назвать, Карлайл понял, что она тоже из тех, кто ему дорог. Он обнял её и не удивился, когда услышал всхлипы. Тихонько опустив руки, Карлайл дал ей выплакаться и постарался отгородиться от воспоминаний об Эсми и Розали. Остальные тоже сели, образовав бесформенный круг. Феликс потерял свой решительный вид. Он, оцепеневши, растерянно глядел, не испытывая эмоций, а сила его иссякла. Даже Ренесми вполне смогла бы его повалить. Деметрий положил руку на плечо поверженного Алека, позволив тому склониться к себе. Однако в этом жесте больше нуждался не Алек, а он сам. Конечно, через несколько мгновений тот притянул всхлипывавшего Деметрия к себе. Джейн, казалось, не то, чтобы успокоилась, но уже не плакала. Ее бледная одежда была выкрашена и испачкана в реке, а волосы безвольно свисали. Её взгляд был настолько опустошённым, что Карлайлу захотелось отвернуться. Другая часть заставила его слегка приблизиться к ней и протянуть руку. (Он на мгновение обрадовался тому, что был врачом. В самом начале своей карьеры он чувствовал себя крайне неполноценно, пытаясь утешить понесших тяжелую утрату людей. Для таких ситуаций никогда не получалось найти нужных слов, а старые добрые «Я соболезную вашей утрате» и «Буду молиться за вас» звучали так пусто, что даже произнесение этих слов — лозунгов, правда, с учетом их чрезмерного использования, казалось унизительным. Выражаю вам свои соболезнования — теперь вам стало легче? Помогли ли вам мои слова? Осознание того, что он никогда не столкнется с такой потерей, по крайней мере, как у людей, заставляло чувствовать себя ещё глупее, повторяя эти фразы. Странное чувство вины охватывало его, как только слова слетали с губ. По той же причине ему не хватало объятий и просто спокойного общения. Нечего было делать, нечего сказать, была только тишина, рожденная осознанием того, что никакие слова не могут её заполнить. В конце концов, возраст и опыт помогли ему в этом, как и во многих других моментах жизни. Он понял, что горе бывает настолько всепоглощающим, что не остаётся ни одной эмоции. Не существовало на свете ни одного человека, чьё сердце не было бы разбито горем. Одиночество, чаще всего, играло важную роль. Возможно, соболезнования, молитвы и безмолвное общение не облегчили участь тех, кто переживал утрату, но подарили пусть и краткий, но явный миг человеческого сочувствия. Перед лицом такого неумолимого и тяжелого испытания, как скорбь, важен даже краткий момент отсрочки, любое смягчение боли). Джейн повернула голову, и на мгновение показалось, что она не поняла, что хотел сделать Карлайл. Она вообще ничего не понимала. Потом, вяло и неловко захрустев по снегу, Джейн опустилась рядом с ним, позволив ему прижать её, маленькую, к себе. Она не плакала. Карлайл, не глядя, догадался, что её веки по-прежнему распахнуты, взгляд пуст. Так они просидели некоторое время. Никто, кроме всхлипывавших Деметрия и Ренаты, не шевелился. В какой-то момент Карлайлу почудились звуки, доносившиеся из дома. Аро, похоже, пришёл в себя, раз он что-то там делал. Однако он не выходил к ним. Он рылся в обломках. Для чего, Карлайл понятия не имел. Ему хотелось нахмуриться, но он не стал. Желания размышлять об этом просто не было, воля к чему-либо совершенно иссякла. Он зарылся носом в волосы Ренаты и вдохнул. Она всегда пахла странно — пьяняще и женственно, как будто заходишь в чайный магазин. Этот запах ей подходил. Карлайлу придётся привыкнуть к нему. Так же, как и к отсутствию запахов членов своей семьи. Он тяжело вздохнул. Ему пришлось сдержать собственные рыдания. Прошло ещё несколько минут, прежде чем к ним присоединился Аро. Он выпорхнул к ним — призрачный в своей грации, чёрные волосы поседели от легкого налета пыли и штукатурки, и, улучив момент, чтобы положить вещевой мешок за пределами круга, он мягко опустился на колени между Феликсом и Карлайлом. Карлайл с мгновенным любопытством посмотрел на мешок. Возможно, ему следовало бы поинтересоваться его содержимым, но в оцепенении ему было странно видеть Аро с таким обыденным предметом, как вещевой мешок. Это всё равно что увидеть Эдварда в джинсах и фланели. Вот только Эдварда он больше никогда не увидит. Боль, словно сердце, снова начала биться только для того, чтобы обрушиться на него, и на мгновение лишила его дыхания. Он закрыл глаза и вдохнул через нос, стараясь ни на чем не зацикливаться, пытаясь сохранить самообладание. Неужели именно таким будет будущее? В постоянных напоминаниях о тех, кого он так любил даже сейчас, в боли и печали, скрывшихся в засаде, готовых напасть на него, как только его мысли свернут в другое коварное русло? Перед его мысленным взором всплыло мягкое, милое лицо Эсме: она так нежно вздрагивала, когда какая-нибудь непредвиденная деталь напоминала ей о пережитых в жизни трудностях. А затем неизменно приходила к нему за утешением. Или, если он был на работе, она считала секунды до его возвращения. Ничто не сияло ярче её улыбки, когда Карлайл возвращался домой. Карлайл почувствовал, как у него защемило сердце при мысли, что она может потерять его. Он не мог причинить ей более сильную боль. Жестокость — это последнее, что он хотел бы проявить по отношению к кому-либо, и, в первую очередь, к ней. Чувство вины, тяжёлое и черное, как яд, дало о себе знать впервые с тех пор, как он решил сжечь мосты с теми, кто когда-то был его семьей. Он расковырял своё сердце. Он не жалел об этом. Если бы он позволил себе зациклиться на этом, его ждало бы унижение. Он не знал, сколько человек было на другом конце телефона, и что именно уловил микрофон, но вся его семья, несомненно, всё услышала. Он, конечно, так и предполагал, но… Ну что ж, тридцать с лишним бессмертных, большинство из которых были друзьями и знакомыми, узнали, как кричит Карлайл, когда даёт в задницу. Да и вообще, как они оба звучат, когда вставляют в друг друга всякого рода предметы. Не помогло и то, что сам Аро оказался чертовски громким. Карлайл подумал, что он тоже был громким. И хорошо, что он был настолько ошеломлен, что его не волновало ничего, кроме ничтожного триумфа над теми, кому он запятнал победу, иначе сейчас он был бы глубоко уязвлен. Если не раскаивался бы, то уж наверняка сожалел. По крайней мере, друзья Шивон, утверждавшие, что Карлайл — охотник за вниманием, могли быть оправданы. Чувство вины было неизбежно только перед Эсме. В самом начале совместной жизни он обнаружил, что, согласно малоизвестному закону природы, невозможно омрачить сознание Эсме, не испытав при этом ужасного чувства вины. Этот случай не был исключением. Он не мог даже представить себе, что мог сотворить с ней такое, да и не хотел. Но в этом было одно из преимуществ его нечеловеческой природы. Его решение было принято, вампирическая память не стала бы разыгрывать с ним фокусы или затуманивать события так, как ускользали от него человеческие воспоминания, даже когда он зацикливался на них. Карлайл никогда не отступал от однажды принятого решения и не прогибался под ветром. И этот случай не стал исключением. Он всегда будет любить свою семью, от этого ему никуда не деться. Его природа не позволяла ему этого. Сколько бы времени ни прошло, что бы они ни сделали или могли сделать в будущем, пока Карлайл был жив, его воспоминания о лучших временах, а вместе с ними и его непреклонная любовь к каждому из них, останутся. Настоящее дополнит отношение Карлайла к ним, но не вытеснит прошлое. Этого не произойдет. Они отправились в Вольтерру, зная, чем это обернется, и Карлайлу придётся с этим смириться. — Если позволите, я скажу несколько слов, — произнес Аро, и его мягкий голос прозвучал в тишине, точно выстрел. Рената с удивительной быстротой взяла себя в руки и уже через несколько секунд сидела рядом с Аро, положив руку ему на плечо. Деметрий был не столь энергичен, но тоже успокоился. Аро подождал ещё несколько секунд, пока не убедился, что всё внимание приковано к нему. — Наши павшие братья заслуживают восхваления, но не сейчас. Сейчас не время для скорби и даже не для размышлений о том, что мы потеряли. Сейчас время принимать решения. Карлайл почувствовал, как Джейн напряглась рядом с ним. Затем, в мгновение ока, она снова оказалась рядом с Алеком, их руки нашли друг друга. Рената склонила голову в молчаливом согласии с тем, что Аро скажет дальше, хотя Карлайл видел, как напряглась её челюсть, с трудом справляясь с тяжестью горя. Аро продолжал, его голос был лишен интонации и звучал глухо. Это напомнило Карлайлу о том, как говорил Маркус. Словно каждый слог приходилось силой воли вырывать из его губ, каждое слово желало остаться воздухом в лёгких Аро. — Мятежники знают наше местоположение. Пока мы живы, они будут искать нас. Судя по выражению лиц, окружавших Карлайла, эта мысль не была столь пугающей, какой ей следовало быть. — Пока у них есть Белла, нам не победить в бою. Пока у них есть Бенджамин, нас будут забивать словно людей. Джейн словно ожила: её подбородок опустился, и кукольная пустота в глазах уступила место беспомощной, жгучей ярости. Взгляд Аро встретился с её взглядом. — Я не позволю этому случиться. В его голосе звучала сталь, мятежная уверенность, словно ясное небо. Аро дал выжившим союзникам осмыслить его слова и наблюдал, как на их лицах проступало мрачное понимание. — Джейн, — сказал он, в его голосе всё ещё звучала сталь, — я думаю, что дом находится в довольно плачевном состоянии. Не считаешь ли ты, что мы должны помочь Калленам избавиться от такого зрелища? В глазах Джейн мелькнуло множество вопросов, но лицо её оставалось невозмутимым. Это была не та девушка, которая позволила бы себе снова заплакать, даже если бы могла. Она встала, подошла к Аро, и тот отдал ей зажигалку. Ту самую, которую Карлайл положил в карман плаща Аро всего несколько часов, вернее, целую жизнь назад. А зажигалка выглядела такой же блестящей и новой, как и тогда, — словно она не ведала, что случилось в мире за это время. Дешёвый кусок пластика оказался более живучим, чем Вольтури. Джейн безразлично приняла зажигалку. Затем она решительно направилась к гаражу, сорвала дверь с петель и достала три канистры с бензином. Они наблюдали, как она бесцеремонно вернулась в дом, поставила первую канистру в дверной проём, зажгла зажигалку и поднесла её к канистре. Из отверстия ёмкости вырвался огненный гейзер, и она невозмутимо перевернула её, позволив огненному озеру разлиться по паркетному полу, который так тщательно проектировала Эсме. Стоило открыть остальные канистры, как их содержимое в считанные секунды превратило зал в инферно. Она вернулась с абсолютно пустым выражением лица, всё ещё держа в руке зажигалку. — Этого будет достаточно, владыка? — спросила она Аро. За её спиной затрещал огонь. — Да, спасибо, Джейн, — кивнул он. Она присела рядом с братом. Аро продолжил свою речь. — У нас есть два варианта. Я принял решение, но я не буду заставлять никого из вас следовать за мной. Решение будет за вами, и вас за это никто не осудит. Карлайл почувствовал, как его самообладание резко ослабло, и он разразился беззвучными слезами. Если Аро подразумевал именно то, о чём подумал Карлайл… Шипение и блеяние огня звучали, как в самой преисподней. Ему не хотелось думать, почему Аро так распорядился. Если он принял такое решение, значит, так тому и быть. Если он принял это ужасающее решение, то Карлайл уже ничего не мог изменить. Ничего. И если остальные поступят так же… Как много можно потерять за столь короткий срок? — Первый вариант — это самоубийство, — сказал Аро, и жёсткость его высказывания стала ещё более резкой от его прямоты. — Вы, пятеро, служите Вольтури уже пять тысяч лет. Это больше, чем срок жизни любого из ныне живущих вампиров. Каждый из вас был бесценен и предан, и для меня было честью быть вашим лидером, так же, как я знаю, это было честью для Маркуса и Кайуса. Улыбка, слабая и царственная, растянулась на губах Аро. — Я от всего сердца благодарю вас за службу. Огонь бушевал внутри дома. Он быстро распространялся, чему, несомненно, способствовали завалы. Пожарной сигнализации, чтобы оповестить о возгорании, не было — Эсме сочла их декоративный вклад недостаточным. — Я не знаю, что ждет нас в будущем, — продолжал Аро, обращаясь к горящему дому. Я ничего не могу вам обещать и потому ничего от вас не требую. Он сделал глубокий вдох, в котором едва заметно дрогнул голос. — С этого момента Вольтури распущены. Реакция не заставила себя ждать. Джейн вскочила на ноги и вскрикнула: — Что?! Рядом с ней Алек поднялся с колен и спрятал лицо в ладонях. Рената издала звук, словно её ударили в живот, и хотя Карлайл не мог видеть выражения её лица, когда она повернулась, чтобы посмотреть на Аро, он вполне мог себе его представить. Деметрий тоже встал, взгляд — почти дикий. — Повелитель, — начал он, но Аро оборвал его. Только Карлайл и Феликс оставались спокойны. Карлайл ожидал этого, и Феликс, похоже, тоже. — Все остальные члены клана мертвы. Вольтерры нет — больше нет закона. И зачем тогда нужна стража? — произнёс Аро приглушенным голосом. — Я больше не твой повелитель, Деметрий. Тот только покачал головой. В его глазах читался гнев, словно он не хотел, чтобы Аро говорил дальше, боясь, что тот потребует от него ещё большего. Если Аро и заметил, то не придал этому значения. — Вы тоже не моя гвардия, — заключил он, обращаясь ко всем. Невозмутимость в голосе Аро была убедительной. Вольтури теперь окончательно ушли в прошлое. Похоже, время, которое Аро провел наедине с собственными мыслями, было для него гораздо более длительным, чем для всех остальных. — Второй вариант — изгнание, — продолжил он. — Мы все являемся представителями рухнувшей структуры. Любая попытка сдачи приведет к казни, и, возможно, не быстрой. Его губы сжались, когда он посмотрел на окружающих. — Если говорить откровенно, то самоубийство — это самый безопасный и достойный вариант. Со всем будет покончено. Самоубийство перед лицом поражения — это традиция людей, которой я восхищаюсь, это почетный конец, в то время как жить дальше — нечестиво. Нам не придется беспокоиться, что мы попадем в плен и что с нами произойдёт… Я говорю о казни, но, по правде говоря, я не уверен, что нам будет оказана такая милость. Конечно, моя голова будет гордо выставлена на всеобщее обозрение… — его губы скривились в отвращении. — Что бы вы ни выбрали, я не хочу, чтобы вы воспринимали изгнание как выбор жизни. Это будет изгнание в самом прямом смысле этого слова. Вы будете в бегах, постоянно оглядываясь через плечо. Пока жива Белла Каллен, у вас не будет убежища. Последняя фраза была адресована Ренате, Джейн и Алеку. Он высвободил от Ренаты руку, давая ей возможность подумать в уединении. Наступила гнетущая тишина, усиленная рокотом разгорающегося позади них огня. Карлайл видел, как Алек и Джейн одновременно повернулись друг к другу. В их глазах читался вопрос: «Что будем делать?». Карлайл очень надеялся, что один из них выберет жизнь — ведь, несомненно, это будет означать, что и другой последует за ним. Пред его мысленным взором на секунду всплыло лицо Кейт — разъяренное и опустошенное потерей сестры, в день, когда они вместе противостояли Вольтури. — Она должна вкусить свой собственный дар, — прошипела она, устремив взгляд на Джейн. Та стала олицетворением того, что потеряла Кейт, и всего зла, которое совершали Вольтури. Карлайл ничего не сказал, ему не хотелось осуждать, ведь он никогда не терял сестру, но… Если дети выбрали быструю смерть от рук людей, которые заботились о них, Карлайл не мог найти в себе силы винить их за это. По другую сторону от Алека Деметрий снова разразился безутешными рыданиями, хотя на этот раз звучали они гораздо тише. Впервые Карлайл задумался о том, что ему делать. Однажды он уже был на грани отчаяния, желая умереть. Сама жизнь стала кошмаром, и только смерть могла пробудить его. Сейчас всё было иначе. Да, он был в отчаянии. В нём бушевали мысли, что придётся жить дальше, вечно скрываясь от тех, кого он любил больше жизни, в мире, где люди будут проливать кровь, а всё вокруг разрушится из-за его семьи… Вопрос, что произойдет, если его семья настигнет его, оставался открытым. Еще несколько часов назад он бы посмеялся над мыслью, что они могут причинить ему вред. Это было невообразимо. Впрочем, как и мысль о том, что они устроят резню в Вольтерре и повергнут мир людей в хаос. Возможно, Карлайла оправдают, списав всё на то, что им управляли, и попытаются ему помочь, а в совершённом с Аро обвинят последнего. Или выдумают что-нибудь ещё. Карлайл не знал, совершенно не знал тех, кого он называл семьей. Он вновь прокрутил всё в голове. В конце концов, он пришёл к выводу, что не собирался умирать. Зачем ему жить? Его разум был опустошён. (Ему пришло в голову, что он уже был здесь раньше, всего несколько часов назад. Он собирался расстаться с жизнью, бросить семью, обречь себя на безумие, но ни разу не подумал о том, чтобы просто покончить с этим. Не из-за отсутствия средств, поскольку никто лучше Карлайла не знал, насколько невозможно совершить самоубийство, но сама идея не приходила ему в голову. Вопрос, который он задавал себе ещё в английском лесу Уайтфиша, прозвучал и здесь. Теперь он заключался не в том, почему он должен жить, а, скорее, наоборот. Почему он должен выбрать смерть?) В конце концов, только Рената нарушила молчание. — Я выберу то, что выберет мой повелитель, — Аро открыл было рот, чтобы возразить, но она покачала головой, — мне все равно, что вы скажете, вы — моя жизнь. Вам это известно. Но… — её губы дрогнули, и она подняла глаза к небу. Карлайл задался вопросом, могла ли Рената в такой момент руководствоваться своей старой верой, или же в её жизни действительно не было другой путеводной звезды, кроме Аро. Он надеялся на первое, ведь если Аро решит покончить с собой, то Рената этого делать не станет… Тогда, возможно, в этом мире после Карлайла на одного заблудившегося вампира станет больше. — Мой дар — единственное, что Белла ещё не испытала. Возможно, это глупо, но я не могу пренебречь им. Я не настолько эгоистична, чтобы отвергнуть его. Повелитель, если вы выберете смерть, я, конечно, последую за вами, но если хоть один из нас решит жить дальше… — её взгляд остановился на близнецах. — Совесть не позволяет оставить их на произвол судьбы, а мой дар может стать для них спасением… Она сделала короткий, успокаивающий вдох. — Я не хочу, чтобы кто-то расценил это как давление, призыв жить, чтобы вместе с собой вы не превратили меня в пепел. Я прожила долгую и прекрасную жизнь, и я совсем не страшусь смерти. Жаль, что я не оказалась в Вольтерре и не смогла проверить свою силу против силы Беллы. Как бы то ни было… — её голос опустился почти до шёпота. — Возможно, её дар не влияет на мой, и моё присутствие могло бы всё изменить. Сказанное прозвучало как признание. Самое постыдное признание, которое она когда-либо делала. — Предложение распространяется и на тебя, Карлайл, — сказала она ещё тише. Он удивленно посмотрел на неё. — Я не оставлю тебя одного противостоять мятежникам, не после того, что ты сделал. Он ничего не сказал, потому что не мог говорить уверенно, а только кивнул ей и надеялся, что по его взгляду она поймёт, как много для него это значило. Где-то в глубине души Карлайл испытал сильнейшее облегчение, что всё уладилось, и он избавился от непрошеной и запретной приманки смерти. Как бы Рената этого не хотела, это действительно было всем, что ему было нужно. Если она будет с ним в этом мире, он сможет оправиться. — Тогда ты будешь жить, Рената, — тихо сказал он ей, удивившись, что его губы изогнулись в смутной улыбке. Тело Ренаты целиком задрожало, но она быстро кивнула и, закрыв глаза, сжала руку Аро, как бы успокаивая себя. — Поддерживаю, — сказала таким же тихим голосом Джейн. Глаза Алека чуть не полезли на лоб. — Джейн! — зашипел он с легкой паникой в голосе. Очевидно, Алек не думал, что они уже закончили обсуждать этот вопрос. Джейн избегала его взгляда. — Меня не очень волнует загробная жизнь, души, но… если всё это существует, то я не смогу покоиться с миром. Я знаю, что не успокоюсь. Я не могу сказать, что чувствую: ненависть, злость — это всё меня сжирает, — её голос надломился, и она закрыла лицо руками, отчаянно пытаясь сохранить самообладание. Они молча наблюдали за ней. — Я ни на минуту не поверю, что мирно умру. Точно не я, — сказала она через несколько мгновений. — Может быть, сама смерть, но после неё… если от меня что-то останется, хоть что-то, после смерти, то я проведу вечность, пылая от ярости из-за того, что не в силах что-либо с этим поделать. Это будет Ад, неважно, существует ли он или нет. Алек, казалось, окончательно потерял самообладание. — Джейн, — начал он нетвердым голосом. — А ты, Алек, — тихо продолжила Джейн, наконец посмотрев на брата. — Я знаю, чего ты хочешь, и мне очень жаль. Но Алек… они уже так много забрали, так много разрушили. Они не могут быть причиной и твоей смерти, Алек. Я им этого не позволю. Алек закрыл глаза, и его плечи начали сотрясаться от беззвучных рыданий. Джейн обняла его, и её голос не был сломлен, когда она продолжила: «Я не вынесу мысли, что ты умрёшь, прости, но я так не могу». Алек ничего не сказал, он только уткнулся лицом в её шею и позволил ей обнять себя, когда он зарыдал. Решение, похоже, было принято за них двоих. Карлайл задался вопросом, что бы подумали его родные, если бы они были здесь, если бы они видели, как эти дети обсуждали самоубийство. Сочли ли бы они последствия своих поступков правильными? Или сожалели, что Джейн выбрала жизнь? Карлайл не хотел этого знать. — Я останусь здесь, — хрипло пробормотал Деметрий, — повелитель, я надеюсь, что вы тоже останетесь, но если нет, тогда… тогда, — его голос прервался. — Я буду с ними. Хоть кто-то присмотрит за ними, — торопливо проговорил он, стараясь унять рыдания. Ответная тёплая улыбка Аро заставила желудок Карлайла завязаться в тревожный узел. Все, как один, повернулись к Феликсу. Уголки его губ изогнулись, но это была не улыбка. — Простите, друзья, но я больше предан Аро, чем всем вам. А до него был Кайус, — он посмотрел на Аро. — Мне всё равно, будет ли моя смерть почётной, но у меня нет желания жить без цели. Без Вольтури у меня её нет. Можете говорить о роспуске что угодно, но вместе у нас будет цель. Он склонил голову. — Все говорят о Клеопатрах и Марках, но я помню Наполеона и его приверженцев, которые вернули его с Эльбы… Губы Аро сжались. — Аро, — сказал Феликс, его рубиново-красные глаза горели, он с полным осознанием произнёс его имя, — если вы можете предложить мне хотя бы слабую надежду на месть, то я буду жить и умру ради этой мечты. Но если нет, то у меня нет желания бесцельно скитаться, пока какой-нибудь одаренный ублюдок не доберётся до меня. Таково мое решение. — Я понял, — тихо ответил Аро. Он посмотрел на окружавшие его лица и вздохнул. — Как и любой другой смертный, жаждавший чего-то большего, я стремился к бессмертию, не понимая до конца, что оно означало. Для людей жизнь имеет смысл просто в существовании — их время идёт. Смертное состояние бытия динамично. Для нас это не так. Мы можем существовать, да, жить изо дня в день, но… Он приостановился, его взгляд был решительно устремлен на какую-то далекую точку, находящуюся далеко за линией деревьев. Карлайлу показалось странным, что, если отбросить физические реалии, взгляд Аро был устремлен на какую-то непоколебимую путеводную звезду, которую мог видеть только он сам, на надежный компас, который указывал ему путь до сих пор и будет указывать его и сейчас. — Когда я понял, что значит быть вампиром, я осознал, что если я действительно хочу быть вечным, то мне нужна цель. Я также понял, что вампиры и люди не могут сосуществовать, что нужно сделать что-то радикальное, но… Я не смог бы сделать то, что сделал: создать эту империю и пожертвовать ею же, если бы это не стало причиной существования. Моей целью жизни. А нам, бессмертным, нужна цель. Карлайл вспомнил разговор с Эдвардом о Вольтури, состоявшийся вскоре после их встречи в ту страшную новогоднюю ночь. Когда Эдвард предложил ему свергнуть Вольтури, а Карлайл отмахнулся от идеи — она была похожа на неловкое предложение о свидании. (И тут возникла навязчивая мысль. Неужели Эдвард планировал это, именно это, ещё тогда, все эти годы назад?) — Я готов умереть за эту тайну, Эдвард, — произнёс он, выделив каждый слог и не отрывая взгляда от его лица. — А если учесть, что кредо нашей семьи основано на уважении к жизни, то я думаю, что я не один такой. Слова слетели с губ так же легко, как и любые другие, а истина в них была незыблема, как и его вера. У его семьи была своя цель в жизни, ради которой живут и умирают. Теперь он удивлялся, как Эдвард смог противостоять ему, да и остальные тоже. Единственное оправдание, которое он мог подобрать, заключалось в том, что они не понимали того, что творили, но тогда… Неужели Карлайл провёл последние восемьдесят лет в семье незнакомцев? Аро продолжил, и Карлайл отбросил свои переживания. — Сегодня, спустя три тысячи лет, посвященных этим идеалам, я потерпел неудачу. Мой закон не писан, методы его исполнения исчерпаны, а Вольтури больше не существуют. Для меня это величайшая причина умереть. Я отдал всё, что мог отдать, но этого оказалось недостаточно. И у меня нет желания жить без цели. Тревога сковала Карлайла, ему сразу захотелось остановить его на этом моменте и никогда не слышать, что будет дальше. Хотя пусть Аро выкрикнет своё решение так быстро, как только может, избавив их всех от мучительного ожидания. Судя по выражениям лиц всех вокруг, Карлайл был не одинок в этом страхе. — Контраргумент… — медленно выдохнул Аро. Чего бы только Карлайл не отдал за то, чтобы Аро был чуть более прямолинеен, чтобы хоть раз в жизни перешел к делу без лишних слов, какими бы красноречивыми они ни были. — Вопрос, что произойдёт с этим миром, остаётся открытым. Аро всё ещё смотрел вдаль, а пламя пожара отражалось в его винно-красных глазах. Огонь разгорался с новой силой. — Если бы я принимал это решение только от своего имени, ответ был бы… может быть, и не простым, но уж точно более лёгким. А так… Если этот бессмертный не решит покончить с собой, то Карлайл уж наверняка убьёт его за то, что так затянул монолог. — За тысячи лет, проведенных на планете, и среди тысячи вампиров, чьи умы я познал, я видел лишь немногих, кто пришел бы к решению, к которому пришёл я: это должно быть свершено. И те, кто приходят к этому выводу, лишены той бескомпромиссной, иногда чудовищной настойчивости, которой я обладаю. Моя сестра какое-то время разделяла мои амбиции, но в конце концов выбрала любовь… Маркус тоже испытывал её, но он никогда не ставил её первостепенно. Его путеводной звездой были люди, а не идеалы, — усталая улыбка залегла на губах Аро. —Кайус, полагаю, был ближе всех, но он был… Кайусом, — Аро нахмурился, подыскивая лучшее описание для него, но потом пожал плечами. — Даже ты, Карлайл, один из самых блестящих умов, которых я повстречал за всё время, величайший идеалист, с которым мне удалось столкнуться… Если сейчас я выберу смерть, то ты останешься с четырьмя самыми грозными вампирами, когда-либо существовавшими на этой земле. Но ты не смог бы создать то, что создал я. По крайней мере, не уничтожив себя. — Любовь в глазах Аро, когда он смотрел на своего партнера, опровергала его слова. — Ты слишком хороший человек. Карлайл почувствовал, как нити тревоги исчезают одна за другой, словно великий кукловод обрывает их, и на смену им пришло блаженное облегчение, когда он осознал смысл слов Аро. Он не собирался убивать себя. Подмигивая, Аро подтвердил это. Ответная улыбка озарила лицо Карлайла, словно само солнце поселилось в его сердце. — Не заблуждайся, — сказал Аро, его мягкий голос был самым прекрасным из всех, что Карлайл когда-либо слышал, — я сказал, что ничего не могу тебе предложить, и я имел в виду именно это. Возможно, мы переживем наших врагов, пока они будут убивать друг друга. Возможно, какой-нибудь дурак убьёт Беллу, не осознавая её значимости. Возможно, настанет наш день, и мы вернём себе трон. Но это гонка со временем. Мир уже не тот, что прежде. Между новорожденными армиями, бессмертными детьми и человеческой кровью, которая будет пролита в грядущих войнах, женщинами, которых будут насиловать, чтобы создать полукровок и возможностью ядерной войны, которую я не доверяю нашим сородичам… Возможно, для нас не будет мира, в который мы могли бы вернуться. Аро сделал паузу, давая возможность вникнуть в смысл сказанного. — Что касается нашего плана — выжидать, таиться в тени, пока не придет наше время… Наши враги будут бояться именно этого, и за нами будут охотиться до края земли. Наши союзники переметнутся или погибнут мученической смертью, а новые поколения вампиров будут вспоминать о нас как об изживших себя бугименах, по мере того как война и хаос будут вытравлять старую гвардию. Как говорил дорогой Черчилль, историю пишут победители. Карлайл поджал губы. Ему было интересно, о чём бы повествовала история Аро. Или его собственная, если уж на то пошло. — Это будет новый мир, недобрый. Лицо Аро расплылось в широкой злобной ухмылке. — И это при условии, что нас не убьют! Карлайл поджал губы, но тут… Он услышал звук собственного резкого вдоха, почувствовал, как лёгкие наполняются воздухом, но это мог быть и чужой вздох. Он посмотрел на Аро и увидел в его озадаченных глазах свое собственное отражение. — Наши враги будут бояться именно этого. На волосок от гибели Карлайл осознал три фундаментальные истины. Первое — пока Вольтури, и, в частности, Джейн и Алек, были рядом, повстанцы с горечью осознавали, что зависели от Беллы. Стоит убрать Вольтури, истребив всех одним нападением, как и планировалось, чудесный щит Беллы станет ненужным. Любой одарённый, желая забрать себе власть, будет видеть в ней помеху. Не говоря уже о её многочисленном и могущественном ковене — одном из претендентов на место у власти, неважно хотели они её или нет. Да, Карлайл полагал, что, если бы всё пошло по плану, его семья долго бы не протянула в этом мире. Но всё пошло не по плану. Пятеро самых одарённых Вольтури скрылись, и они до сих пор были бы на свободе, затаившись в тени и ожидая своего часа. Теперь мятежникам нужна была Белла. Выбрав жизнь, Вольтури станут для Беллы билетом к выживанию. Второе — дар Беллы был неукротим в своей стихии, но другой линии защиты у неё не было. В новом мире всё сводилось к тому, что тот, кто держал Беллу в руках, держал и власть. Тот, на чьей стороне она была, никогда не проиграет — в его руках находился главный рычаг давления. Вампиры будут стремиться контролировать её, причем так, что ослушаться их будет невозможно. Третье — Ренесме была обречена. До тех пор, пока её мать будет самым главным в мире оружием, внучка Карлайла никогда не будет в безопасности. Рано или поздно кто-то поймет, что, взяв Ренесме в заложники, он получит контроль над Беллой Каллен, ковеном Калленов, если он сохранится, и всем миром, поскольку память о близнецах сдерживала их врагов. И если Карлайл уже додумался до этого, то и другие тем более могли догадаться. — Деметрий, — заговорил он дрожащим голосом — в нём сквозило что-то похожее на ужас, — где сейчас Ренесме? Деметрий бросил на него удивлённый взгляд. — Полукровка? — Ты же сказал, что её нет в Вольтерре, — резко ответил Карлайл, внезапно расстроившись из-за того, что Деметрий терял каждую секунду. — Где она? Деметрий глядел на него ещё целую секунду, но что-то в глазах Карлайла, видимо, превозмогло его желание протестовать. Он свёл брови, на мгновение сосредоточившись. — К западу отсюда. Юго-запад. На море… — Ла-Пуш, — перебил Карлайл. Он повернулся к Аро, у которого было странное, жалкое выражение лица. — Дорогой, — начал он, но Карлайл схватил его за руку, заставив Ренату отпрыгнуть в сторону. Глаза Аро расширились. — Мы берём с собой Ренесме, — сообщил Карлайл безапелляционным тоном. — Что? — переспросила Джейн, сверкнув глазами, и уставилась на Карлайла. — Полукровку? Почему? — непонимающе произнёс Алек. — Я… нет. Нет, Карлайл, твою семью — нет. Аро медленно выдернул свою руку из руки Карлайла, его лицо застыло от шока. — Он прав, — недоверчиво вздохнул он. — Нет, — сказала Джейн, поднимаясь на ноги и качая головой. — Нет, эта девчонка — она причина всего этого. Она была частью этого! Карлайл, она не брала трубку… Аро прервал её, хотя его взгляд по-прежнему был прикован к Карлайлу. — Эта девчонка — ключ к нашему выживанию, — произнёс он странным ошеломлённым голосом, словно не мог поверить в эти слова, даже когда произносил их. Джейн замерла. Аро повернулся и посмотрел на неё. — Джейн, пока ты и твой брат живы, Беллу нельзя убить. И в мире вампиров нет ни одного бессмертного, кто бы не помнил, как сильно она любит свою дочь… свою кроткую, хрупкую, драгоценную маленькую доченьку-полукровку. Аро оскалил зубы в страшной ухмылке. — Карлайл понял, что его внучка никогда не будет в безопасности. Девушка станет самой ценной пешкой в игре за власть между ковенами, ведь тот, кто владеет дочерью, контролирует мать… Ухмылка стала ещё шире, в его глазах промелькнуло что-то страшное. — И я признаю, что с Ренесме мы будем неприкосновенны. О, Белла никогда не прекратит поиски, но, если она нас найдет, что будет? Прискорбно, что девушка с большой долей вероятности знала о заговоре, но в её глазах мы и есть злодеи, что явились убить её в детстве, и, судя по воспоминаниям Карлайла, девушка жила слишком изолированно от мира, чтобы разобраться что к чему. Я думаю, что привить ей более позитивное отношение к нам будет достаточно просто. С её даром она, безусловно, может быть полезной. И её не было в Вольтерре, а значит, не причинила нам никакого вреда. Когда он поднял взгляд на Карлайла, его улыбка потеплела, а глаза заискрились самодовольством. — Девочка пойдет с нами. Карлайл не удержался, обхватил лицо Аро и поцеловал его. — М-м, да-да, спокойно. Если кто-то посчитает, что девушка заслуживает наказания, то скажу, что нахождения рядом с нами будет более чем достаточно, — мрачно озвучил Аро, — особенно, судя по тому, как остальные члены семьи жаловались по телефону… — гордая улыбка озарила его лицо. (И почему у Карлайла возникло странное чувство, что Аро собирался провести следующее столетие, хвастаясь этим?) Рената изучающе глядела на Карлайла. — Ты обречёшь ребенка, которого любишь как родного, на жизнь в изгнании вместе с нами? — спросила она. В её тоне не было осуждения, только искреннее любопытство. Карлайл улыбнулся ей. — Пока Ренесми с нами, под твоей защитой и защитой близнецов, единственная, кто сможет добраться до неё, — это та, кто любит её больше жизни. Никого на свете не будут защищать так тщательно, как её, Рената. Затем, улыбнувшись с досадой, он добавил: — И я с готовностью признаю, что возможность уберечь Ренесме станет моим билетом к здравомыслию. Это была правда. О, он мог бы бросить семью на произвол судьбы, если бы его дар приносил им больше вреда, чем пользы, если бы он знал, что все они в порядке и вместе, их вражде с Вольтури пришёл бы конец. Это разбило бы ему сердце, но он бы смог этому противостоять. Но потерять их, потерять так, чтобы он не хотел их больше видеть, зная, что их жизнь, скорее всего, оборвётся в недалеком будущем, и, вдобавок ко всему, провести остаток своей жизни в сомнениях о том, знал ли он их вообще… Если бы Карлайл мог уберечь хотя бы одного из них, — хоть единственного невиновного, он бы увёл с собой самого дорогого ему человека туда, где никто не сможет причинить ему вреда. Он бы попросил только об этом. Дар Ренесме всегда приносил радость, но теперь, после этого предательства, возможность узнать, кем она является, станет откровением. Дар Ренесме переплетён с честностью, невозможностью обмануть, ведь она делилась частичкой себя. Да, Карлайл будет с Ренесме. Он вложит всю любовь своего сердца в Вольтури и неё, и позаботится, чтобы они в свою очередь берегли друг друга. Потерять ковен — обрести ковен. Аро хотел, чтобы у окружающих его бессмертных была цель. У Карлайла, судя по всему, их будет две. — Это, конечно, при условии, что за это время человечество не будет уничтожено, — щебетал Аро. — А это ещё очень даже возможно, и мы ничего не можем сделать, чтобы предотвратить это. Будем надеяться, что наши сородичи не будут слишком забегать вперед, правда? Никто ничего не сказал. Аро медленно покачал головой в знак неодобрения, его волосы качались то в одну, то в другую сторону. — Вопрос в том, как… — размышлял он вслух, наклонив голову вверх. — Признаюсь, я планировал, что мы уйдем под воду и будем жить в глубинах. Тогда Элис было бы трудно определить наше местоположение, но, полагаю, с полукровкой нам не стоит об этом беспокоиться. С огромным океаном у наших ног нас будет невозможно найти… Конечно, вопрос питания остаётся открытым. Но если мы берем с собой девушку, которой нужно дышать… Он нахмурился. Карлайл усмехнулся. — А вот это как раз не проблема. У нас есть всё необходимое для Ренесме водолазное снаряжение… — его улыбка померкла от внезапного осознания, — прямо в доме. Все, как один, повернулись и посмотрели на горящий дом. Воцарилась тишина. — Может быть, огонь ещё не добрался до него. По-настоящему разрушен только первый этаж, — Алек нарушил тишину. — Оно на втором этаже. Дом загрохотал, и что-то тяжелое с треском упало. Карлайл ущипнул себя за переносицу. — Ладно, — сказал он, — роутер на третьем этаже, так что вай-фай еще ловит. Если кто-нибудь сможет найти ближайшее место, где можно купить снаряжение для подводного плавания… — Нет, мы его разбили, — вздохнул Аро. — Ну, вообще-то, ты разбил. — Карлайл открыл было рот, но тут же закрыл его. Аро продолжил: — Слушайте, мы будем путешествовать по суше. Я знаю бесчисленное количество забытых мест, где можно спрятаться, у нас есть преимущество в несколько часов, а они слепы. Нам не нужен океан. Но океан, бескрайний и непроходимый, был бы гораздо предпочтительнее. — Я полагаю, что водолазное снаряжение нельзя изготовить? — предположил Деметрий. Его голос всё ещё был грубым. Аро покачал головой. — Нам нужно что-то, что гарантировало бы ей доступ к кислороду. Алек нахмурился. — Как насчёт водолазных колоколов? Не идеальный вариант, но… — Конечно, это может подойти, — ответил Аро, — но нужно найти достаточно прочную конструкцию, такую тяжелую, чтобы она не всплывала на поверхность, и такую прочную, чтобы вода не просачивалась сквозь неё и давление не разрушало её стенки… Вряд ли мы сможем собрать её в лесу с помощью досок и прочной веревки. Нет, боюсь, что наш предварительный план будет на суше. Карлайл моргнул. — Подождите здесь секунду, — сказал он и подскочил к маленькому чердачному окошку на четвертом этаже дома. Через мгновение осколки окна лежали у его ног, а он уже был на чердаке и отыскивал нужный ему предмет. Мгновением позже он спрыгнул обратно на крыльцо, бережно держа в руках саркофаг Амуна. — Массивное золото, около трехсот пятидесяти килограммов, стенки толщиной в несколько дюймов, пролежало в пыли слишком много тысячелетий. Этого, конечно, должно хватить, пока мы не найдем что-нибудь получше, не так ли? Тот факт, что Амун будет пылать от ярости, был несомненным плюсом. Карлайл высоко ценил их дружбу, втайне радовался тому, что может называть Амуна своим другом (не то, чтобы он когда-нибудь называл его так), но Амун перечеркнул всё, когда стал действовать за спиной Карлайла. Карлайл надеялся, что саркофаг обрастет водорослями. — И никаких шуток про водяную могилу, — добавил он. Джейн надулась. Но Аро странно смотрел на саркофаг. — Сокровищница Амуна была необъятной, — тихо сказал он. Рената положила свою ладонь на его руку. — Господин? — спросила она. — Египетские сокровища. Ты бы даже представить не смогла, Рената. Хотя, вероятно смогла бы, ведь ты видела мою сокровищницу, а она гораздо лучше. Но в те времена, когда египтяне были у власти, в мире не было ничего более невероятного, ничего более потрясающего, чем их непостижимое богатство. Исида подарила моей сестре ожерелье из этой сокровищницы в благодарность за то, что Дидим продемонстрировала ей свой дар… Контраст от того, что он совершенно не упоминал о ней, позволив миру забыть о её существовании, до того, что теперь вспоминает о ней по собственной воле и по первому зову, поражал. Карлайлу оставалось только гадать: то ли трагические обстоятельства и смерть Маркуса заставили Аро вновь вспомнить о погибшей сестре, то ли он всегда о ней думал, но до этого момента хранил молчание. — Потом египтяне пали. Я, конечно, забрал всё, Амун остался ни с чем, — ухмылка расползлась по лицу Аро. — Ему пришлось грабить могилы, чтобы хоть как-то вернуть своё достоинство — по его разумению, каждый из этих фараонов преклонялся перед ним, его имя было на них и в каждой надписи. Он воспринял это как своеобразную печать «всё равно принадлежит Амуну». Я отвлекаюсь… — его губы изогнулись вниз. Карлайл уставился на Аро, а затем на саркофаг в его руках, как будто тот лично обманул его. — Амун украл это? Из чьей-то могилы?! — Вот тебе и Амун. Более того… вот уже три тысячи лет, как я горжусь своей коллекцией. Моя коллекция — величайшее в мире собрание артефактов и ценностей, созданное за тысячи лет добросовестного труда. В моей сокровищнице есть предметы, принадлежащие утерянным культурам, их вклад в мою коллекцию — единственное свидетельство их существования… Не говоря уже о библиотеке. Я был архивариусом истории людей и вампиров… Его веки в ужасе сомкнулись. — А сейчас румыны, Амун, Элис и ещё бог знает какая безвкусная дрянь свободно распоряжаются ею. Я буду считать, что мне повезло, если они всё сожгут. Он выглядел так, словно готов был вот-вот расплакаться. Карлайл переложил свой саркофаг на Феликса и молнией метнулся к Аро, чтобы обнять. Он ничего не сказал, а провёл тыльной стороной ладони по его лицу, решив, что молчаливое сострадание к тому, что Аро потерял, станет лучшим утешением. Тот фыркнул. Затем его лицо исказилось в недоверчивом выражении. — О, Боже, нет. Карлайл, ты знаешь, что осталось от моей коллекции? То, что я привез с собой из Вольтерры? Он посмотрел на Карлайла с зарождающимся отчаянием на лице. Карлайл молча покачал головой. — Колпаки! Эти чертовы смешные колпаки. Вот что у меня осталось — единственное достояние. О, я не могу в это поверить, я просто не могу. Карлайл содрогнулся. Боже, это было… Это было грустно. Просто печально. — Хорошие были колпаки, господин, — заверила Аро Рената с самым умилительным выражением лица. — Мы же смеялись с них всю дорогу в самолете до Биллингса? И Господь знает, что нам нужно посмеяться сейчас, после всего, что произошло. Конечно, это поможет унять страх Ренесме к нам. Она повернулась к Деметрию. — Куда ты их положил? — спросила она. Деметрий помрачнел. — Да, — начал он, но не стал продолжать. Рената нахмурилась. Аро тоже поднял голову и уставился на Деметрия. Старательно избегая зрительного контакта с Аро, Деметрий, как ему показалось, заторможенно смотрел на него. — Ты оставил их в Уайтфише, не так ли, — мрачно констатировал Аро. Выражение лица Деметрия поникло. — Боюсь, что да. Примите мои извинения, господин. — Тогда у меня ничего не осталось. Несколько секунд все они стояли, глядя на Аро, который, отвернувшись, смотрел на горящий дом. Наконец Аро передернул плечами и отошёл от Карлайла. — Я не успел закончить свою речь тогда. Мы больше не правители и не стражники, а ковен. Я предполагаю, что вы по-прежнему будете видеть во мне лидера, но вы не будете моими слугами. Я не вижу смысла поддерживать это… Он сделал паузу, а затем его нос скривился от отвращения. — Что же касается того, как мы будем жить дальше… Поверьте, что это приносит мне не меньше огорчений, чем вам. Ну, за очевидным исключением, — он бросил взгляд на Карлайла, который в недоумении моргнул в ответ. — Охота из глубин будет… мягко говоря, сложной. Мы не можем захватывать целые корабли каждые две недели, но красть столько людей, чтобы прокормить шесть вампиров, так же неразумно. Не могу поверить, что я это говорю, — сокрушался Аро. Карлайл почувствовал себя неустойчиво, голова кружилась от потрясения. Этого не могло быть. Не сейчас, не так. Рука Аро поднялась и нежно коснулась его брови в смятении. — Если мы хотим свести риск разоблачения к минимуму, сохранить шансы на выживание и, в конечном счете, на возмездие, то мы поступим мудро и благоразумно. Карлайл почувствовал злорадство, которое за всё время своего существования он никогда не испытывал. — Что же тебе придется сделать, Аро? — усмехнулся он, на мгновение пожалев, что у него не было диктофона. (Жаль, что Эдварда тоже здесь не было, чтобы насладиться этим, — ещё одним сокрушительным эпизодом. Он знал, что их будет гораздо больше, поскольку его предательский разум отказывался забыть то, что у них когда-то было. Хотелось, чтобы он был здесь. Они вдвоем против мира, соблюдая диету, ценя человеческую жизнь. Эдвард, или тот, кого он считал Эдвардом, был бы в полном восторге от такого развития событий. А пока он сомневался, что после всего случившегося его семья будет придерживаться диеты). Аро бросил на него несчастный взгляд. Позади Аро остальные Вольтури застыли в ужасе — и у каждого он был выражен по-своему, хоть и все понимали, что их бывший хозяин прав. — Мы не сможем питаться людьми, — выдавил Аро сквозь стиснутые зубы. Из уст Карлайла вырвался лёгкий звонкий смех, которого он не мог себе позволить в такой день. — Ну что ж, Аро, ты получил от меня возможность насладиться желанным цветом глаз. Будет справедливо, если ты отплатишь мне тем же, не так ли? Но Аро было не до подтруниваний. Он только хмыкнул. — Забавно, что волк появился именно в тот момент, не правда ли? Карлайл нахмурился, пораженный резкой переменой. — Прости? — Твоя семья оповещает всех твоих друзей о революции, с оговоркой, что все должно произойти за твоей спиной. Твои дорогие друзья, ирландцы, на это мероприятие, естественно, не пришли. Как бы то ни было, Шивон была одной из немногих, кто в прошлый раз желала мирного решения. Ты ей дорог, она испытывает чувство преданности, так мне сказал Маркус… Аро улыбнулся. То была ухмылка сфинкса. — У неё неплохой дар — она способна влиять на саму реальность, подталкивать результаты к наиболее желательным проявлениям… но только до определенной степени. Возможно, то, что она делает, ближе к выравниванию вероятностей. То, что Дитя Луны появилось именно тогда, когда появилось, было очень маловероятно, не так ли? Я даже не хочу пытаться подсчитать шансы. Но без него мы бы сгорели в Вольтерре, ты бы получил звонок от Эдварда только тогда, когда было бы уже слишком поздно, и не было бы никакой надежды на восстановление порядка… — Аро… — голос Карлайла был странно хриплым. — Аро, ты хочешь сказать… — Да я ничего и не говорю, — легкомысленно перебил его Аро. — Просто в эти выходные случай в какой-то мере был на нашей стороне. Доказать это, конечно, невозможно. Если бы Шивон пожелала, например, чтобы твои дети потерпели неудачу… Что ж, есть много способов, как это желание могло бы проявиться, ты согласен? На лице Аро мелькнула улыбка, он пожал плечами, вновь накинув на себя маску жизнерадостной и веселой личности, которую он всегда предпочитал представлять миру, и задвинув свои слабости и печали подальше, туда, где они не могли бы заслонить ему путь. Силы, которые он когда-то потратил на убийство сестры, теперь были направлены на то, чтобы выжить, и у него это прекрасно получалось. Это была личность, победить которую было совершено невозможно. (Карлайл с благоговением понимал, что даже если бы Джейн и Алек решили умереть, если бы все бывшие слуги Аро выбрали пламя, Аро все равно бы продолжал упорствовать. Выбор был реальным — он поднялся на вершину однажды, начав с нуля, и он сделал бы это снова). — Полагаю, это не имеет значения. Но это прекрасная мысль. То, что мы можем быть не так одиноки в этом мире, не правда ли? Даже сейчас у нас могут быть помощники, притаившиеся в траве, совсем незаметно для наших врагов… Он хлопнул в ладоши, на лице промелькнула неестественно тяжёлая улыбка. — Нам пора отправляться в путь. Ла-Пуш охраняется оборотнями, но мы не будем с ними сражаться. Они нам не враги, а их люди будут нуждаться в их защите в грядущем будущем. Алек, ты будешь командовать авангардом. Их разумы связаны, так что достаточно воздействовать на одного из них, и все они падут. Это не составит труда. Алек кивнул, и в его глазах появилось спокойствие от того, что он снова получил приказ, которому должен следовать. У Карлайла возникло стойкое ощущение, что символический роспуск Вольтури, произведенный Аро, оказался для его недавней гвардии не таким уж и символическим. — Мы забираем Ренесме и скрываемся с ней в океане. А потом ей придётся держать это, — он кивнул в сторону вещевого мешка. Карлайл моргнул. Он совсем забыл о нём. — Я завернул всё в полиэтилен, но мне было бы приятнее, если бы электроника была у самого сухого из нас, — продолжал Аро, то ли умышленно загадывая, то ли просто забыв, что должен объяснить, что находилось в этом мешке. — Вопросы есть? — Нет, — ответил за всех Феликс. Карлайл не стал спорить, он и сам хотел знать, что находилось в этом проклятом мешке, но сейчас было не время. Чем скорее они уедут из этого чёртового места и Ренесме присоединится к ним, тем лучше. Аро снова довольно улыбнулся. — Тогда вперед.