Сон Навуходоносора

«Слова продажного стражника из мелкого городишки — вот кто ты есть и кем должен был остаться. Я с изумлением следил за твоей карьерой, Сеян. Это было откровением для меня. Я раньше никак не мог представить, что всего одна мелкая душонка, ведомая безграничным тщеславием и не ведающая угрызений совести, может разрушить целую страну, полную умных людей. Теперь я увидел, насколько хрупким оказался каркас цивилизации под натиском по-настоящему зловонного дыхания! Да… Но, полагаю, в действительности ты — не разрушитель. Таких нам надо искать в другом месте. А ты — всего лишь гниль, которая охватывает тело после смерти — явного признака ее присутствия… Ты — для меня урок истории, Сеян. Который доказывает, что более всего человечество должно полагаться на своё… обоняние». Из сериала «Я, Клавдий» Аро, практически набросившись на Деметрия, схватил его за руку и рявкнул: «Немедленно вычисли местонахождение всех Калленов, румын, Амуна, всех-всех и тех, кто находится в Вольтерре — сейчас же!» Карлайл рассеянно отметил, что никогда ещё не видел своего старого друга в таком состоянии. Он и раньше наблюдал широкую и захватывающую гамму эмоций Аро. Карлайл знал его досконально и не раз замечал, как тот терял самообладание в самых разных ситуациях… Но, чтобы как сейчас — никогда. Такие эмоции Карлайл видел только у людей. Он считал, что они свойственны только им. То было смертельное отчаяние, свидетелем которого он стал в своей врачебной практике, — когда родные узнавали, что вскоре их постигнет утрата, когда в больницу в шоковом состоянии приходили близкие жертв несчастного случая или болезни, когда пациентам говорили, что Карлайл больше ничем не сможет им помочь… Это был страх, кошмар, бездонный ужас: словно в самом нутре Аро открылась чёрная дыра, поглотившая все его остальные качества. От него остался только хищник, вцепившийся в руки Деметрия, отчаянно пытавшийся убедиться, что его страхи оказались ложными.   Карлайл чувствовал, как истерика Аро, словно инфекция, коварная болезнь, прорвавшаяся сквозь его защитную оболочку, просачивалась и в него. Для него это было забавным, ведь логически он понимал, что Аро ошибался. Какое бы недоразумение ни произошло, это всего лишь недоразумение. Всё выяснится. Что бы ни заставило Кайуса не брать трубку, это точно не имело ничего общего со странным поведением Эсме и уж точно с тем, о чём думал Аро. Аро, если Карлайл не сильно ошибался, боялся, что проиграл дилемму заключенного. — Дилемма заключенного, — объяснял он Ренесме лет десять назад, — это пример из теории игр, который призван объяснить, почему люди не сотрудничают, даже если это в их интересах. Ренесме кивнула, восторженно глядя на доску позади Карлайла. Карлайл, Розали, Эдвард и Джаспер взяли на себя обязанность репетиторства с Ренесме, поскольку обычного образования ей не видать. Эсме и Элис почтительно отказались, сославшись, что у неё и так достаточно учителей, но всё же внесли вклад, переоборудовав подвал под классную комнату — обычный класс начала XX века с ученическими партами, выдвижными ящиками, одним тяжелым учительским столом, большой доской и, конечно же, глобусом. В тот день Карлайл преподавал ей теорию игр. — Арестованы два члена мафии. Их допрашивают по отдельности, и полиция предлагает каждому свободу, если они предадут друг друга. Если оба будут молчать, то их осудят по меньшему обвинению и они отсидят год. Если они предадут друг друга, то отсидят по два года, а если один предаст другого, то предатель выйдет на свободу, а преданный отсидит три года. Он нарисовал на доске схему, чтобы наглядно показать, хотя вряд ли она в этом нуждалась. Ренесме поджала губы, слегка нахмурившись, глядя на морщины Карлайла — как-то странно изогнутые, несмотря на то, что он был вампиром. — Значит, пленники должны просто поверить, что их не предадут, и поставить на кон свою жизнь? Карлайл наклонил голову. — Ну, надеюсь, никто не будет играть так со своей жизнью, но по сути — да. Хотя, как видишь… — он запнулся и улыбнулся, увидев понимание в её глазах.   — Стратегически мудрее будет выбрать путь предателя, — вздохнула она. Пока Ренесме выполняла упражнения с n-ным количеством раундов, мысли Карлайла переключились на Вольтури. Но даже тогда он понимал, что положение его семьи небезопасно. На данный момент Аро выбрал мир и дружбу, рискуя собой и Вольтури. И теперь он боялся, что Каллены выбрали иное. Карлайл мог понять паранойю Аро, он бы отреагировал так же, будь он на его месте. Но, похоже, Аро провел слишком много времени, беспокоясь, что дар Беллы может повлиять на Вольтури, потому сейчас он вряд ли был способен мыслить здраво. На протяжении многих лет, вплоть до последних нескольких часов, Аро рассматривал Карлайла и его семью как потенциальную угрозу. В то время как Карлайл опасался, что может принести будущее, ведь Аро был готов к войне. Казалось, что теперь, подобно карточному домику, снесенному шальным порывом ветра, сочетание странного поведения Эсме и нежелания Кайуса брать трубку оказалось достаточным, чтобы разрушить то хрупкое доверие, которое Аро сумел завоевать в семье Карлайла, и он делал слишком поспешные выводы. И хотя Карлайл был уверен, что Аро не прав, его сердце охватил ужас. Это чувство было сродни жажде крови в те десятилетия, когда Карлайл учился его контролировать. Он не хотел иметь с ним ничего общего, но оно не желало отпускать его. Деметрий сосредоточенно закрыл глаза. Лицо его сначала было спокойным, даже растерянным, но через несколько секунд приобрело пепельный оттенок. Аро затаил дыхание. — Что происходит? — спросила Джейн слегка дрожащим голосом. Её взгляд в попытках разобраться перепрыгивал с Аро на Деметрия, с Ренаты на Феликса, затем на Карлайла, и снова на Аро. Выглядела она беспомощной, слишком беспомощной, в своей мокрой, испачканной речной водой одежде и с растрепанными волосами. Карлайл быстро улыбнулся ей. — Ничего, все в порядке, — сказал он. Он говорил серьезно, но в его голосе промелькнуло что-то, и Джейн ещё больше встревожилась. Она протянула руку брату. Тот молча подошёл и схватил её, выглядя таким же испуганным, как и она. Аро выронил руку Деметрия. Он повернулся к остальным. — Румыны, египтяне и все Каллены, кроме полукровки, — сказал Аро механическим голосом, — они в Вольтерре. Рената прикрыла рот рукой. — Что? — спросила Джейн, её глаза каким-то невозможным образом стали ещё шире. — Почему? Почему они в Вольтерре? — она снова посмотрела на каждого из взрослых, и растерянность уступила место ужасу. Алек замолчал, неподвижно смотря на Деметрия. Он обнял Джейн, хотя это было похоже не столько на объятие, сколько на попытку зацепиться за спасательный круг. — Нет, — возразил Карлайл. — И Денали тоже, — сказал Деметрий бесцветным голосом. — Ирландцев нет, амазонок тоже, но бурый оборотень — есть. Его взгляд стал более сосредоточенным, пока он просматривал обширный список людей, связанных с семьей Карлайла — почти все они были друзьями, которых Карлайл знал вот уже годы, а в некоторых — даже столетия. Это были друзья, пришедшие на помощь в самый отчаянный час Карлайла, рискуя жизнью.   Он хотел, чтобы тот остановился. Аро судорожно затряс головой. — Нет времени, — вздохнул он. — Нет времени. Возьмите свои телефоны, мы должны с кем-то связаться — неважно, с кем — Карлайл будет нашим заложником. Если мы сможем договориться… — вмиг его глаза приобрели отдаленный, мрачный отблеск. — Надо поехать к нему в дом, — кивнул он сам себе, решившись, и разжал руки. Карлайл бросился вперёд, чтобы схватить их. — Аро, мы всё сделаем, — пробормотал он, — и я с радостью стану твоим заложником. Обещаю, что твои опасения беспочвенны. Моя семья никогда бы так не поступила, — сказал он как можно убедительнее. Он сжал пальцы Аро, надеясь, что двойная атака его мыслей и слов, его вера в жену и детей прорвется сквозь толщу обреченных на гибель мыслей, в которые уперлось сознание Аро. Ему пришло в голову, что он, вероятно, прямо сейчас использует свой дар, но пусть уж это будет так. Аро только покачал головой, выражение его лица было ошеломленным. — Это был заговор, — вздохнул он. — Элис лгала тебе, Карлайл, ты должен это понимать. Она солгала, чтобы убрать тебя с дороги… — Аро, — оборвал его Карлайл, подыскивая слова для утешения, — ты мыслишь неверно. Да и Карлайл, судя по тому, как слова отказывались прийти ему на помощь, тоже. Он крепко сжал ладони Аро, пытаясь придумать что-то разумное, что-то, что могло бы разрядить эту нелепую, слишком раздутую ситуацию. — Я чувствую всех в Вольтерре, они ещё живы, — тихо сказал Деметрий. Беззвучно. Он тоже выглядел потрясенным. — Ну, конечно, чувствуешь, Деметрий, — возразил Карлайл нехарактерно резким голосом, — потому что с ними всё в порядке! — Надеюсь, ты прав, — тихо сказал Аро. На его лице всё ещё отражалось оцепенение. Дымка перед его глазами казалась мутной. Он отвернулся от него и протянул руку Ренате, которая молча подбежала к нему и забралась за спину. Им нужно было спешить, а её ноги были не такими длинными и быстрыми, как у её господина. Через мгновение Алек так же забрался на Феликса.   К удивлению Карлайла, Джейн предпочла вскарабкаться на него, а не на Деметрия. — Ты быстро бегаешь. И я согласна с тобой, я уверена, что всё хорошо, — шепнула она ему на ухо, а её руки чуть сильнее сжали его шею, — так и должно быть. Но, пожалуйста, Карлайл, — сказала она, и от её следующих слов по его позвоночнику пробежал холодок, — используй свой дар, чтобы я в это поверила.

***

Прошли столетия с тех пор, как Карлайл видел сны. О том, что такое сны, он забыл в первую очередь после потери человечности. Как и то, что такое усталость, сон или необходимость дышать; понятия о снах и состояниях, похожих на сон, остались лишь понятиями. Нельзя сказать, что Карлайл был совсем незнаком с ними. Литература, написанная людьми, давала ему возможность взглянуть на сны со стороны, как будто он слушал, как кто-то говорит на знакомом, но забытом языке, а Ренесме любила использовать свой дар, чтобы рассказать, какой сон она увидела. Он достаточно много читал о психологических и медицинских реалиях сновидений. Тем не менее сны были неясными и разрозненными нитями полузабытых импульсов, что делало их полной противоположностью вампирскому мышлению. Карлайл догадывался, что это такое, но никогда не мог узнать о них полноценно. Ему так казалось. Пока он пробирался через лес вместе с шестью Вольтури, каждый из которых набирал все номера, какие только могли вспомнить, а Аро и Деметрий наперебой называли им имена, Карлайл все больше ощущал, что мир вокруг него переменился. Не успел Карлайл обернуться, всё безвозвратно изменилось, словно тихо стоявшее дерево, пока никто не видел, рухнуло с громким треском. Нависшие над ними заснеженные деревья казались менее реальными, их голые ветви больше напоминали когти. Когда показался дом, так похожий на тот, что был у них в Вашингтоне, он понял, что смотрел на не настоящий дом из дерева и стекла, а на образ. В этот момент здание перед ним было вовсе не материальным, а скорее смесью всех домов, в которых они жили. Все дома, которые Эсме с такой любовью создавала, проектировала и переделывала, каждый из них был уникален и в то же время так похож… Возможно, это даже был один и тот же дом или его подобие. Сейчас, когда Карлайл смотрел на них, в них было что-то пустое, чужое и неприветливое. Дом словно подстроился под его обитателей, и так же, как вампиры были слишком идеальными, неуловимо прекрасными существами, которые носили тонкую оболочку человечности, как костюм, он давал это особое ощущение неправильности. Так вот как выглядят миражи? Аро промчался мимо него с головокружительной скоростью и ворвался прямо в дверь, унося за собой кусок дверной рамы и прилегающей стены. Карлайл смотрел ему вслед полмига — не более четверти секунды, но когда он оглядел пустой дом, увидел мириады следов, оставленных на снегу снаружи, и замершего Аро в фойе, он всё понял. Мир утратил свою реальность. Ноги сами собой потянулись к Аро, Джейн всё ещё была у него на шее, а Феликс, Алек и Деметрий — за ним. Как один, они вдохнули воздух, оказавшись внутри. Когда в нос ударили запахи почти сорока вампиров — румын, египтян, Марии и бесчисленных незнакомцев, Карлайл почувствовал, как Джейн соскользнула с его спины, или, скорее, рухнула. Словно силы покинули её руки, всё тело, и она с глухим стуком грохнулась на пол. Карлайл не повернулся, но вместо этого услышал, как она разразилась беззвучными рыданиями. Алек бросился к ней, и его скорбь присоединилась к горю сестры. Рената оцепенела, оторвавшись от шеи Аро, выражение её лица потускнело: это была не обреченность, не отчаяние и даже не шок. Нет, то, что она чувствовала, казалось, размыло ее мир, и она почти ничего не ощущала, если вообще могла ощущать. Карлайл подумал, что и у него такое же выражение лица. Она подошла к близнецам и опустилась перед ними на колени, притянув обоих к себе и зарывшись лицом в волосы Алека. Он отстраненно, бесстрастно наблюдал за Ренатой и близнецами, словно его и вовсе не было с ними в комнате. Любопытное ощущение. Его сознание всегда было таким ярким, таким внимательным, несущимся вперед на полной скорости в нескольких направлениях. Но сейчас он чувствовал себя… Как в первые дни после превращения, когда даже думать, во что он превратился, что огонь в горле заставит его сделать, если он хоть на мгновение расслабится, было для него проклятием. Только теперь это было не добровольно. Ни одной мысли, ни одного чувства. Ренесме, как и бесчисленные люди, с которыми Карлайл сталкивался на протяжении многих лет, описывала сны как нечто подобное. Разум попадает в ловушку, где смысл и ум перевернуты с ног на голову, и теряется в траекториях, из которых не может выбраться. Пробуждение становится облегчением. Он оказался перед Аро. Тот был неподвижен, как неподвижны статуи вампиров на исходе своих дней. Его лицо выглядело усталым и безучастным одновременно.   А вот его глаза… Если раньше он напоминал леди Шалотт, осознавшую, что над ней тяготеет проклятие, то теперь его взгляд был похож на взгляд Шалотт, нашедшей место для смерти и бросившей последний взгляд на Камелот, прежде чем сесть в лодку. Или так выглядела Клеопатра, задался вопросом Карлайл, когда до неё дошла весть о победе Октавия в битве при Актиуме? Когда она узнала, что все кончено, что ее древнее и гордое царство пало… Он полагал, что если кто и знает, так это Аро. Карлайл не произнес ни слова — не было ни слов, ни мыслей, которыми можно было бы поделиться. Ему нечего было предложить, и он притянул Аро в объятия. Аро безропотно позволил ему это сделать. Карлайл прижался подбородком к его голове и закрыл глаза. Забавно, но даже сейчас он не хотел признаваться себе в этом, даже в мыслях… Прошли долгие секунды, ознаменовавшиеся непрекращающимся плачем Джейн и Алека. — Еще не поздно, — сказал Деметрий, и его слова, словно выстрел, прозвучали в зале для скорбящих. Карлайл плотнее зажмурил глаза, стараясь не обращать на него внимания. Аро хрипло рассмеялся и, отстранившись от Карлайла, обернулся к Деметрию. Громкий смех, пустой и лишенный всякой радости, лишенный вообще каких-либо эмоций, лился с его губ, как кровь. Карлайл слегка вздрогнул, а позади Деметрия он увидел, как то же случилось и с Ренатой. Аро выглядел и звучал безумно.   — Не слишком поздно? — прокричал он. — Не слишком поздно! Не поздно для чего? В этом доме тридцать восемь запахов, и это только те, что ощутимы в первую очередь! В Вольтерре их наверняка больше. Они штурмуют дворец. Карлайл тяжело вздохнул. — А наша сторона не может защитить себя, — продолжал Аро с совершенно потрясенным видом, — Челси, Корин, Хайди — все они беззащитны перед Беллой. По крайней мере, нас больше, чем двое к одному, но дело уже не в цифрах, потому что вражеские дары всё ещё действуют. Мой дорогой Деметрий, — сказал он, слегка обнажив зубы, — ты забываешь, что ты не так много повидал. Я видел, как падают империи, королевства, нации, все известные человеку верховные власти. Их было тысячи — я знаю, как они разрушились. Он продолжал смеяться потоком стаккатных звуков, которые с каждой секундой становились все более пронзительными. — Битва, должно быть, до сих пор идет. Скоро ты увидишь, что члены нашей гвардии исчезнут из твоего поля зрения. Или ты уже проверил? Скажи мне, Деметрий, — произнес он высоким и дрожащим голосом, — где Кайус? Деметрий уставился на Аро в немом ужасе, но на его лбу залегла складка, в глазах мелькнула сосредоточенность, когда он раскинул сеть своего сознания, чтобы замкнуть её вокруг того места, где в данный момент находился Кайус… И его лицо побледнело. — Я не могу его учуять, — сказал он нерешительным тоном, словно не мог в это поверить. Из уст Аро вырвался звук, похожий на сорванный смешок, и он покачнулся. Карлайл обхватил его за талию, чтобы поддержать. Глаза Деметрия стали еще шире. — Маркуса я тоже не чувствую, — ошеломленно констатировал он. Аро издал звук, словно его ударили ножом, но Карлайл удержал его на ногах. — Я не могу… — начал было Деметрий, но Карлайл прервал его. — Прекрати, — сказал он странным хриплым голосом. Потратив лишь мгновение на то, чтобы усадить Аро в стоящее рядом кресло, Карлайл менее чем за секунду преодолел расстояние до Деметрия. — Деметрий, — начал Карлайл, стараясь, чтобы его голос оставался ровным, — они привели египтян. Ты сам это сказал. Получается, это Бенджамин. Он управляет огнем, а значит… Рыдания Джейн перешли в крик. — Значит, даже если нашей стороне удастся разорвать кого-то на части, они не смогут его сжечь, — беззвучно закончил Аро. — В то время как им достаточно потерять руку, и они будут подожжены. Аро подался вперёд, как марионетка, которую больше не держали ниточки, и спрятал лицо в ладонях. — Вот и приехали, — всхлипнул Алек. — А я благодарю за это Бога, — отрезал Карлайл резким для него голосом. Алек непонимающе уставился на него, и Карлайл почувствовал, что его лицо смягчилось. — Алек, Белла там. Ты знаешь, что это значит. Тебя бы убили. И твою сестру тоже. Вас всех бы… — его горло сдавило, а перед глазами замелькали картинки. Физически слабую Джейн разрывают на части, как тряпичную куклу. Ренату отрывают от Аро, а его голову срывают с тела… В свете горящих костров мерцают руки, мелькают силуэты тех, кого Карлайл ценил и любил больше всего на свете. Он поднес костяшки пальцев ко рту и закрыл глаза, не желая даже на мгновение представлять себе эти образы. Алек перестал плакать. Его лицо выражало жуткую пустоту. Он крепко обнял сестру. — И? — сказал Феликс.   Карлайл поднял на него взгляд и вздрогнул, увидев выражение его лица. Феликс выглядел решительным. У него, как и у солдат, с которыми Карлайлу приходилось сталкиваться на беспощадных войнах, в последний раз на Первой мировой войне, был именно такой взгляд. Взгляд подавленной решимости у людей, которые знали, что они обречены, но все равно шли вперёд. — Мы — Вольтури, — серьезно произнес Феликс. — Если Вольтури погибают… их забивают, как людей… — он сжал кулаки. Карлайлу не требовалось даже применять дар, чтобы почувствовать, какая ярость пылала в этом вампире. — Мы должны быть там вместе с ними. Никто не ответил. Деметрий вздохнул так, будто ему влепили пощёчину. — Хайди. Рената резко вздрогнула, но Карлайл не смог разглядеть её лица: голова склонилась над близнецами, волосы упали. — Я не могу помешать тебе проверять, Деметрий, — прошептал Карлайл, глядя на фотографию смеющихся Эсми, Беллы, Элис и Розали. — Но, пожалуйста, ради всех нас, прекрати. Деметрий безразлично кивнул. В следующее мгновение его глаза снова расширились, а губы искривились от горя. Появился ещё кто-то, кого Деметрий больше не чувствовал и уже никогда не сможет. Карлайл подумал, а может, зря он попросил об этом, не лучше ли знать кто был повержен, чтобы в эту минуту почтить его, однако вид Джейн и Алека, полностью растворившихся в объятиях Ренаты, заставил его отбросить эту мысль. Тут ничего не поможет. Аро поднялся на ноги и с нечеловеческой скоростью поспешил вверх по лестнице. Карлайл прислушался к его шагам: они раздались по коридору и стихли лишь перед дверью его кабинета. Он вошёл внутрь, и шаги прекратились. Карлайл пошел за ним. Аро стоял посреди кабинета, выпрямившись, и разглядывал что-то на стене. — Наверное, хорошо, что твои дети не стали заниматься сохранением искусства. У них это не очень хорошо получается, — сказал он, и это сошло бы за шутку, если бы не монотонность его голоса. Карлайл вошёл в комнату, и у него перехватило дыхание, когда он увидел то, на что смотрел Аро. На стене, где накануне висела картина Солимена, изображавшая Карлайла с тройкой Вольтури, теперь красовался закопчённый прямоугольник. Рама была на месте, но ее содержимое выжгли. Все, что осталось от той картины, которая когда-то увековечила воспоминания Карлайла о Вольтерре, теперь было просто воспоминанием. Карлайл глубоко вдохнул, и запах паленого холста впился в его ноздри. Так же, как и запахи Стефана и Владимира. — Паяльная лампа, я полагаю, — легкомысленно сказал Аро. Карлайл ощутил тяжесть в груди, когда шагнул вперёд и провел пальцем по поврежденной раме. Палец почернел.   — Кайус был прав, — сказал Аро. Кроме вздоха, который он втягивал в легкие, и движений губ, он был совершенно неподвижен. — Я должен был раздавить тебя, когда у меня была возможность… В этих словах не было ни жестокости, ни злости, лишь констатация факта. Кайус считал, что семья Карлайла опасна и должна быть уничтожена, и он оказался прав. И вот теперь Вольтерра была в осаде, Кайус и Маркус уже погибли, Хайди тоже, а вскоре за ними падут и остальные. В том числе и Вольтури, которые были с ним — с новым ужасом осознал он. На мгновение оцепенение прорвало странным туманом, в котором он и так находился. Туман облепил его ещё плотнее, чем прежде. Выживших не оставят в покое, за ними будут охотиться даже на самом краю земли. Со второго этажа доносились всхлипывания Джейн —только её было слышно в доме. На какое-то мгновение Карлайл был рад услышать этот душераздирающий звук, потому что, по крайней мере, он обозначал, что та была жива. Пока что. И если Вольтури свергнуты, их члены убиты или изгнаны… Нет, Карлайл пока не мог думать о том, чем это обернётся для людей. Он не мог этого вынести. Он почувствовал, что его дыхание стало прерывистым.   — Можно? — тихо спросил Аро и легко прикоснулся пальцем к щеке Карлайла, хотя тот никак не отреагировал. Мгновением спустя он убрал его, ничего не сказав. Некоторое время они молчали, Карлайл уже не считал прошедших секунд. Джейн так и не умолкла. — Знаешь, — тихо сказал Аро, — я много раз представлял себе своё падение. Ведь ничто не вечно, и мне было интересно, чем все это закончится. На его губах заиграла улыбка, грустная, но прекрасная. — Я представлял себе огромное количество вариантов. Некоторые из них, признаться, довольно необычны — я надеялся, что встречу свой конец от рук Маркуса, или чьих-либо еще… и называй меня романтиком или дурачком, но я всегда думал, что в этом будет своё величие. Его горьковатая улыбка растянулась шире. — Я говорил тебе о Клеопатре Филопатор. Так вот, для неё и Марка Антония провели военные похороны в Риме, почетные погребения… Конечно, я понимал, что меня могут свергнуть с трона непочтительные грубияны, или мой клан распадётся, если гвардия выступит против меня..... Но многие государи встречали бесславный конец. Карл Второй при тебе, Людовик XVI — некоторое время спустя — оба они были свергнуты и унижены весьма основательно. Но это… Он недоверчиво покачал головой. — Потерять всё это, когда меня даже нет рядом, как будто я пропустил встречу — это так неутешительно. Он издал короткий нервный смешок. — Мне не суждено было выжить после Вольтури, ведь я и есть Вольтури. И вот, я здесь. В кои-то веки он выглядел на свой физический возраст, если не моложе. Карлайл задавался вопросом, так ли это — быть по-настоящему бессмертным, жить дальше, даже потеряв все, чем он когда-либо был, всё, ради чего он работал и к чему стремился, даже когда память о нем превращается в пыль. Не многие переживали свое наследие. Впрочем, если опасения Карлайла о том, что выживших Вольтури будут выслеживать, подтвердятся, то Аро долго не протянет. И, может быть, отсылки на Клеопатру ему уже надоели, и тогда ему пришло в голову, что Аро не захочет доставлять своим врагам удовольствие, позволяя убить его… Карлайл заставил свои мысли свернуть с этой траектории, прежде чем они успели куда-то уйти, и шагнул ближе, вдыхая запах Аро. — Как будто вселенная совершила ошибку, и я оказался не на своем месте, — пробормотал Аро, глядя вдаль. Карлайл молча наблюдал за ним, разглядывая пряди, упавшие на лицо Аро, и застывший взгляд. По правде говоря, сосредоточиться на нём было легче, чем погрузиться в глубины собственных мыслей. — Я тоже заплатил ради империи, знаешь ли. Заплатил самой высокой ценой, какая только могла быть… На мгновение нерешительность омрачила его черты, но затем исчезла. Карлайл сказал бы, что в глазах Аро была решимость, но на самом деле в них читалось скорее безразличие. Как будто Аро волновало то, что он собирался сказать, или, по крайней мере, он думал, что его это волновало, но не мог найти в себе силы произнести это. — Когда-то у меня была сестра, — сказал он очень тихо.   Карлайл растерянно моргнул. Он этого не ожидал. — Ее звали Дидим, и она обладала самым драгоценным даром, который только можно себе вообразить. Она даровала счастье… — и если несколько минут назад Аро выглядел молодым, то теперь он походил на старца. Невыразимо стар. — Я очень любил её, — продолжал он. — Как и Маркус. Карлайл с трудом мог себе это представить, отчасти потому, что был застигнут врасплох такой резкой сменой темы. Он не мог вообразить Аро и его сестру. Не мог он представить ещё одну Вольтури. Как если бы он узнал, что на горе Рашмор должен быть высечен пятый президент, он не смог добавить новое лицо в ковен Вольтури. Они всегда казались ему целостными, вечными и неизменными. Добавь сюда шестого Вольтури - сестру Аро, которая заражала всех вокруг себя радостью и весельем, заставляя и Кайуса, и Маркуса отбросить привычное уныние, а вместо этого улыбаться и смеяться… Вольтури стали бы совсем другими. Нет, он слышал слова, понимал, что она когда-то существовала, но не мог представить себе эту Дидим. — Я бы обвинил судьбу в том, что всё сложилось так, но это было бы неправильным. У меня был выбор. Глаза Аро были устремлены на покрытые копотью останки «Солимена», возможно, он видел лица, которые теперь были потеряны для него. У Карлайла появилось ужасное предчувствие того, к чему вела эта история. Он задался вопросом, живы ли еще жены. Он очень надеялся, что, может быть, его семья признает, что они невинные женщины, и армия оставит Сульпицию и Афинодору в живых, или, по крайней мере, они не пострадали. Проклятье, ведь Аро держал их в башне. Ах, если бы он привез Сульпицию в Уайтфиш… — Дидима не сделала ничего дурного, ни разу, и тем не менее я был вынужден выбирать между ней и Вольтури. Ну… между ней и властью, — Аро посмотрел прямо в глаза Карлайлу, и взгляд его мутных глаз был невыносимо напряжён. — Ты убил её, — прошептал Карлайл. — Сестра во имя империи, — тихо подтвердил Аро, его взгляд снова устремился вдаль. Он не пересёкся со взглядом Карлайла. Забавно, но если бы Карлайл узнал об этом всего на день раньше, это стало бы последним гвоздем в крышку гроба его отношений с Аро. Уважение к нему упало бы ещё ниже, чем оно уже было - впечатляющий подвиг, если учесть то, где они находились всего день назад… Он бы отверг Аро как аморального и чудовищного типа. Но теперь… — Зачем ты мне это говоришь? — спросил он, понимая, что Аро, по сути, сообщил это, не понижая голоса, и своей гвардии - они тоже находились внизу. Аро улыбнулся подобно сфинксу. — Потому что я отдал её за определенную цену. Моя империя, Вольтури, мой успех и власть — я не смог бы этого сделать, если бы позволил ей добиться своего. По крайней мере, я очень надеюсь, что не смог бы… Ее смерть стала жертвенной землей, на которой я построил свое королевство, и кровью, которой я заплатил. Каждое слово звучало так, будто в его горло вместо воздуха проникало зазубренное стекло, и каждый слог резал его.   — Но теперь, когда Маркус мертв, мой двор сожжен, а все, ради чего я трудился, превратилось в пыль, мои слуги убиты или обращены в бегство... теперь я расплатился, - он снова улыбнулся, ох как горько. — Бестактно говорить об этом, но… Я убил свою сестру и причинил Маркусу такое горе, какое невозможно себе представить, но награда была неизмерима. Каждый день я мог смотреть на окружающий меня мир, упорядоченный и спокойный, и знать, что это и есть та плата за её жизнь, даже когда я оплакивал ее. Теперь, однако… таксометр остановился. Я получил свою награду, а её жизнь наконец-то обрела… — его голос прервался, но лишь на мгновение, прежде чем он взял себя в руки, — свою количественную ценность. Он покачал головой, и на мгновение в его глазах блеснули слезы, которые он пролил бы, если бы мог. Карлайл бы тоже. — Вот почему Маркус… Его лицо всплыло в памяти Карлайла. Такое юное, не старше детей Карлайла, но горе состарило его. Впервые его осенило, что Маркус не всегда был таким. Когда-то давно он был нормальным, влюбленным, но… — Да. И Аро погубил его. Губы Аро резко изогнулись в усмешке. — Тысячи лет безнадежных страданий, и в конце концов его убили бандиты. И все из-за того, что три тысячи лет назад он нарвался не на ту пару греков… — он тихо, с нотками мании, рассмеялся. — И ничего из того, что я сделал, ему не помогло, — продолжал он. Слова срывались с губ, словно он не мог их удержать, забыл, что, возможно, должен был. Как будто он носил это в себе год за годом на протяжении тысячелетия и больше не мог этого вынести. — Как бы я ни пытался ему помочь, он так и не пришел в себя. Я испробовал всё, я дал ему все развлечения, на которые только может надеяться человек. Я испробовал всё. Я отправлял его во все уголки мира, окружал самыми веселыми и интересными людьми, которых только мог найти, прививал ему увлечения. Я даже записал его на уроки живописи. Но ничего не помогло. Прервав себя, он покачал головой, решительно поджав губы. Аро поднял голову и посмотрел в глаза Карлайлу. В его взгляде не было ни одной эмоции, которую Карлайл мог бы прочесть или даже понять. Без слов он протянул руку ладонью вверх. Карлайл неуверенно выдохнул. Он предполагал, что испытает - несомненно, ужас и отвращение от такого признания. А ещё — гнев, как ни крути. При нормальных обстоятельствах он, вероятно, почувствовал бы его. Возможно, виной всему были эмоциональный накал и обрушившийся на его долю за последние два дня ад. Всё же Карлайл обнаружил, что не испытывал ничего, кроме жалости к тому, в чём только что признался Аро. Бывают истории, бывают трагедии, в которых нет настоящего злодея, а есть только душевная боль. Легче было бы сочинить трагедию «Яго». Дездемона и Отелло — добропорядочные люди, которые могли бы жить счастливо, а Яго — создание, которое губит их без всякой видимой причины, кроме очевидной потребности разрушать. Отелло убивает Дездемону, а Яго одерживает победу. Можно сколько угодно рассуждать о мотивах Яго, но исходная ситуация такова: Яго уходит со сцены победителем. Нет, это…   Это была «Медея». Ты, рука Злосчастная, за нож берись… Медея, Вот тот барьер, откуда ты начнешь Печальный бег сейчас. О, не давай Себя сломить воспоминаньям, мукой И негой полным; на сегодня ты Не мать им, нет, но завтра сердце плачем Насытишь ты. Ты убиваешь их И любишь. О, как я несчастна, жены. Аро читал ему множество эллинских пьес, сначала для обучения греческому языку, а затем и для услады Карлайла. Он был прекрасным рассказчиком, его перьевой голос был таким же потусторонним, как и давно исчезнувшие сцены и персонажи, а его интонации свидетельствовали об истинном понимании театрального искусства. Он производил впечатление. Возможно, это было туманно давно, но в том, как он читал «Медею», было что-то необычное. Его голос звучал тише, а слова произносились медленнее, чем обычно. Приди, несчастная рука моя, возьми меч… История матери, убившей детей, которых она любила больше всего на свете, тронула Карлайла ещё тогда. Её горе было настолько велико, что осуждать её было невозможным. Она страдала не меньше Ясона. Здесь всё было примерно таким же. Не было Яго, была только трагедия, невыносимая трагедия, когда занавес падал на опустошенную сцену и никто не мог быть признан победителем. Трагедия, которую Аро так и не смог пережить — его бессмертная, незабываемая и беспокойная натура не давала ему ни минуты передышки, он тысячекратно расплачивался за это горем, но не мог искупить вину до тех пор, пока Маркус страдал. Карлайл задался вопросом, знал ли об этом Маркус. Он вложил свою ладонь в ладонь Аро, поднес её к губам и легонько поцеловал. Аро слабо улыбнулся, но опустил глаза, чтобы Карлайл их не увидел. — Твое сострадание поражает меня. Карлайл снова прижался губами к пальцам Аро, прежде чем отпустить его руку. — Мне очень жаль, — сказал он. — Не стоит, — тихо ответил Аро. — Ты ни в чем не виноват. Даже в этом… Карлайл почувствовал, как его обдало холодом, когда в памяти всплыло то, что происходило в Вольтерре. — Я всё ещё не могу поверить, что это реально, — признался он шепотом. — Ты ведь понимаешь, почему тебя послали в Уайтфиш, — мягко сказал ему Аро. — Я проверил твоих коллег-людей, ни один из них ничего не заподозрил, они даже не догадывались. Мне это показалось странным, но я не стал… — на его лице появилась жалобная улыбка. — Элис, должно быть, предвидела, что ты бы не допустил этого. Карлайл снова покачал головой. — От этого становится ещё хуже. Они свершили своё, зная, что тот этого не одобрил бы. Впервые за долгое время ему захотелось стать человеком. Люди росли. Они приспосабливались к новым ситуациям, и их память размывалась. Они могли заново создавать себя.   Карлайл не мог. Что бы ни случилось, он будет нести в себе то, что произошло в этот день, то, что сделала его семья, до конца своей жизни, какой бы долгой или короткой она ни была. Он никогда не забудет, как сильно любил свою семью, обожал её со всей пылкостью, способной сдвинуть горы. Не забудет, как ему выпала честь встретить вечность вместе с ней. Как много он готов был отдать за неё. Также, как он никогда не забудет этого предательства. Нет, никакое спасение невозможно. Его отшельнические амбиции казались теперь отдалёнными, словно детские фантазии. Ещё час назад его дар представлялся ему величайшим проклятием, которое ему придётся вынести за всю свою долгую жизнь. Конечно, это было самое большое проклятие, постигшее его семью. Он был опустошен тем, что ему пришлось всё бросить, потерять близких. Он боялся, что придётся сказать им об этом, что придется оставить их, не предупредив и не вняв их мольбам, и что за этим последует неизбежная тягучая боль, когда они будут пытаться вернуть его, обвинять Вольтури, обвинять весь мир. Это, несомненно, станет худшим из всего, что он когда-либо делал для них. Однако теперь… Похоже, они опередили его. Аро отстраненно улыбнулся. — Может быть, сейчас не самый подходящий момент, но я хотел бы, чтобы ты знал, что я любил тебя и продолжаю любить, — он наклонился и целомудренно поцеловал Карлайла в губы. — Для меня утешение, что ты рядом со мной в этот мрачный час, и облегчение, что я знаю: ты не причастен к этому. Затем он продолжительно посмотрел на Карлайла, уголки его губ слегка приподнялись, и он выскочил из комнаты, оставив его в кабинете. Когда Карлайл услышал шаги Аро, спускающегося по лестнице к своей гвардии, он опустился на пол и прислонился к стене, вскинув голову. Он прокручивал в голове его слова. Возможно, дело было в его молодости или особой стремительности их отношений - в чём-то неуловимом, заключенном в пространстве между отношениями друзей и любовников, но Карлайл никогда не думал о них как о паре, никогда. Он полагал, что в этом было влияние времени, но он никогда не рассматривал их отношения как романтические. Да, он был влюблен в Аро. Да, любовь была, но он никогда не думал о них как о… Он задумался, имеет ли это значение сейчас, в конце концов. Ему было интересно, что бы увидел Маркус, если бы тот посмотрел на Карлайла сейчас. Мысли вернулись к Аро. Его слова нужно было принять не иначе, как прощание. Карлайл не хотел думать, что это значило. Он не сможет этого вынести, пусть ему и было известно. Неужели вот оно, то чувство в сердце, — опустошение? Не в общепринятом смысле, когда оно стало настолько общеупотребительным, что уже почти не означало ничего, кроме «печали», нет…   Карлайл, как человек, был опустошен. Джейн всё ещё плакала — отстраненно заметил он. В этот момент он задался вопросом, собирается ли она когда-нибудь остановиться, или она вошла в свою версию Маркуса: отныне и всегда переживать потерю, до бесконечности. Вечность, которая оказалась совсем недолгой. И тут зазвонил телефон. — Это тебя, — сказал Аро, и хотя Карлайла не было в комнате, он знал, что Аро обращается именно к нему. — Это Эдвард. В мгновение ока он оказался внизу, выхватив телефон из рук Аро. На дисплее высветился номер Эдварда. Карлайл уставился на него, совершенно ничего не соображая. — Ш-ш, Джейн! — попросил Алек, но Джейн, казалось, ничего не заметила, её рыдания продолжались без остановки. Алек бросил панический взгляд на телефон в руке Карлайла. Он зазвонил снова. Из пальцев Алека вырвались прозрачные нити, исказившие свет, пронзившие и охватившие Джейн. Она обмякла и упала в объятия брата. — Деметрий? — тихо спросил Аро. Тот покачал головой. Он выглядел потрясенно. — Корин только… что ушла. Четыре минуты назад. Рената сдавленно вскрикнула и поднялась на ноги, которые были гораздо менее устойчивы, чем у любого другого вампира. Телефон зазвонил в третий раз, и Карлайл потянулся к руке Аро. Он нажал кнопку приёма и поднес трубку к уху. — Карлайл! — механически искаженный голос Эдварда прозвучал в его ухе, прорезав неразличимый фоновый шум на его стороне телефона. Он звучал, задыхаясь от радости. — Карлайл, у меня есть новости, замечательные новости. Рената повернулась и вышла из комнаты. — Да? — сказал монотонным голосом Карлайл, несмотря на то, что он старался придать ему интонацию. — Во-первых, нет, я начну с новостей. Карлайл, Вольтерра пала. Он ничего не мог с собой поделать, услышав эти слова — произнесённые так смело, как могла прозвучать только правда, — у него перехватило дыхание. Он судорожно выдохнул в трубку. — Мы в безопасности, Карлайл, — сказал Эдвард, его голос был возбуждённым и счастливым — настолько счастливым, что казалось, он был на грани слёз. — Это новый мир. Фоновый шум на линии разразился радостными возгласами, их было бесчисленное множество. Карлайл понял, что голоса были неразличимы только потому, что их было много. Алек подхватил Джейн на руки и понес её на улицу: туда, где находилась Рената. Когда он опустил её на траву, медленно выпуская дымку своего дара, державшего ее, выражение его лица было слишком опустошённым. Карлайл на мгновение задумался, так ли выглядел Аро, когда нёс части тела сестры к костру. Джейн моргнула, сев, и образ испарился, как дым на ветру.   — Карлайл, я знаю, что ты не хотел битвы, я понимаю это, — продолжал Эдвард, его бархатный голос звучал слишком успокаивающе, несмотря на то, что он был близок к тому, чтобы взорваться от радости, — но они замышляли убить нас. У него возникло странное ощущение, что Эдвард готовился к этому разговору, что тот был готов ко всем протестам Карлайла и теперь отбивал их, прежде чем они были озвучены. Это было так… банально. — Они пытались сделать это с Несси, — продолжал Эдвард, подтверждая подозрения Карлайла, — и они только-только собирались попробовать ещё раз. Ты думаешь, они остановились бы? Оставили бы нас в покое? Они бы принялись за наших друзей, одного за другим, и, наконец, за нас. Мы не могли сидеть и ждать! — Я понял, — ответил Карлайл бесцветным голосом. Он прекрасно понимал, что им двигало… Ему самому было страшно, но тот отказывался действовать, потратив годы, беспокоясь о Вольтури, решении Аро. В этом и заключалась разница. Возможно, дело было в возрасте. Карлайл прожил так долго, повидал многое. Он предвкушал богатую вечность с близкими и хотел, чтобы все они жили как можно дольше, воображая, как колесо человеческой истории будет вращаться вместе с его бессмертной семьей, и смерть уже не казалась ему чем-то немыслимым. Гнев, гнев, против умирания света — всеми средствами, но Карлайл смирился с конечностью вещей. Истинного бессмертия не существует. Хотя Ренесме, она была бы исключением… Ее жизнь едва началась, и она была слишком молода, слишком жива, чтобы Карлайл мог смириться с мыслью о ее смерти. Возможно, именно её безопасность побудила семью пойти на это. Карлайл так надеялся. Он надеялся, что это единственная причина. Но когда Эдвард заговорил снова, и Карлайл услышал, как в него с грохотом врезались, а затем раздался счастливый смех Беллы, его осенило с той особенной ясностью, которую можно назвать только прозрением: его семья желала этого. — Да! — Эдвард радостно закричал в трубку, слишком ликуя, чтобы обращать внимание на тон Карлайла. Похоже, он ожидал такой реакции. Видимо, рассчитывал, что не так скоро, но Карлайл поймет, что к чему. — Конечно, — продолжал Эдвард, — я думаю, это потому, что мы убили Челси — Аро использовал её против тебя, в Вольтерре. Элеазар уверен в этом. Иначе мы бы никогда не стали скрывать это от тебя. Послушай… Его прервала Элис. — Мы сделали это! Карлайл, мы сделали это! Все его надежды, что его семью принудительно вовлекли в это, вынудив совершить зло, испарились. Гибель десятков вампиров и лишение мира людей всякой защиты — они хотели этого. Возможно, они были даже зачинщиками. Карлайл на мгновение задумался, как Джаспер мог согласиться позволить войнам новорожденных вырваться на волю, лишить их всех ограничений и дать Марие сжечь всё на свете, но тут же вспомнил о безграничной и всепоглощающей преданности Элис. Элис хотела этого, а значит, и Джаспер тоже. И как бы он ни старался, Карлайл разочаровался, хотя не был столь шокирован Элис. У неё было светлое, доброе сердце, но она никогда не была склонна сочувствовать тем, кто не принадлежал к ее семье. Она, конечно, пыталась, но, как и многим другим представителям их рода, да и многим людям, впрочем, тоже, это ей всегда было чуждым.   Тем не менее Карлайл видел, как она старалась, и был готов направить ее туда, где она сможет понять мир и найти в нём свое место, чтобы по собственной воле относиться к людям с уважением. Эммет — тоже, он всегда был покладистым, счастливым, с бесстыдной близорукостью, когда дело касалось того, кто ему дорог, а кто нет. Сердце Карлайла разрывалось от мысли, что Эммет принимал в этом участие, но шок не проходил. Беллу, казалось, Карлайл вообще никогда не знал. А вот трое оставшихся… Перед ним промелькнули лица Эсме, Розали и Эдварда, каждое из которых представить себе было всё более и более невозможно. На самом деле он не мог поверить в то, что они так поступили. Что они согласились на это, что присоединились к этой кровавой бойне, что добровольно убили десятки вампиров, зная, чем это обернётся для людей… Из всей его семьи эти трое были единственными, кому была небезразлична человеческая жизнь. Эсме была совершенно опустошена каждый раз, когда теряла контроль над собой, а Розали… с ней было сложно, но она никогда не теряла того понимания святости человеческой жизни, того, насколько она священна. А Эдвард, Эдвард — тот, кто не смог пить человеческую кровь, зная, что есть другой путь, кто видел ценность в жизни Беллы ещё до того, как узнал её, кто сиял так ярко… Нет, Карлайл не мог поверить в это ни одному из них. — Карлайл, — снова заговорил Эдвард, чуть более серьезно, возможно, заметив тишину на другом конце провода, хотя в его голосе по-прежнему звучало счастье, — мне жаль, что мы скрывали это от тебя, нам всем жаль. Мы поговорим по-настоящему, когда вернемся, и я всё объясню. Мы хотели, чтобы ты узнал обо всём сразу. Жаль, что ты сейчас не с нами, Карлайл, я правда… — Ты оставил кого-нибудь в живых? — оборвал он его по-прежнему монотонным голосом, но теперь в нём слышались нотки раздражения. Эдвард замолчал. Всего на мгновение, но этого было достаточно. Аро крепче сжал руку Карлайла, и его глаза полыхнули тихим огнем. — Понятно, — беззвучно констатировал Карлайл. — Карлайл… — начал Эдвард, но тот прервал его. — А как же закон? — спросил он. — Закон? — спросил Эдвард, на мгновение растерявшись. — Карлайл, в том-то и дело, что закона больше не будет. Мы свободны. Нам не придется жить в тайне, не придется переезжать, не придется прятаться… — он, казалось, был удивлен, что ему вообще приходилось это объяснять. Карлайл закрыл глаза. На одно короткое, ужасное мгновение он понял, что значит быть Элис. Он не мог видеть будущее так, как она, но все равно понимал. Кто-то возьмет власть в пустоте, оставленной Вольтури. Вернее, несколько бессмертных попытаются это сделать. Победители, находившиеся сейчас в Вольтерре, натравят друг на друга собак, к ним присоединятся другие, и, когда новость распространится по всему миру, наступит хаос войны. А если вампиры будут убивать и создавать друг друга в геометрической прогрессии и некому будет их сдерживать, то число человеческих жертв резко возрастет. Действительно ли человечность так мало весит на весах морального сознания его семьи, что они приняли такое решение? Или они не догадались, что это произойдет?   — Послушай, — продолжал Эдвард, не обращая внимания на внутреннее смятение Карлайла, — это не конец. Аро сбежал с Джейн, Алеком и ещё несколькими. Скоро мы найдем их, но до тех пор мы должны быть осторожны. Ты должен успеть на первый самолет до Вольтерры. Карлайл бросил взгляд на Аро, стоявшего менее чем в футе от него, и разразился хохотом. Он подозревал, что звучал так же безумно, как и Аро, но в данный момент ничего нельзя было поделать. — Карлайл? — неуверенно спросил Эдвард. Шум на заднем плане почти совсем утих, и он решил, что это были Мария и Амун. Ну, пара странных соседей, если Карлайл вообще их когда-либо видел. Он сдержал смех. — У вас есть ищейки? — спросил он. — Нет, пока нет, мы надеялись, что ты сможешь найти для нас Алистера, — медленно ответил Эдвард, в его голосе ясно слышалось беспокойство. Аро поджал губы. — Скоро они найдут кого-нибудь, — прошептал он достаточно тихо, чтобы микрофон телефона не смог его уловить. Карлайл кивнул. — Послушай, Карлайл, — продолжал Эдвард, — что случилось с твоими глазами?! Казалось, Элис наконец-то решила взглянуть на него. Глаза Карлайла встретились с глазами Аро за мгновение до того, как он услышал крик Элис. Эдвард прошипел. — Аро. На губах Аро медленно появилась улыбка, хотя его глаза горели едва сдерживаемой ненавистью. — Присутствует, — сказал он.   На другом конце линии послышались вздохи. Кто-то закричал. — Эй, Аро, мы убили твою… — закричал кто-то. — Аро, — бросил Эдвард низким и напряженным голосом, — будь благоразумен. Если ты прикоснешься к Карлайлу… Аро безрадостно рассмеялся, притянул Карлайла ближе и без лишней скромности поцеловал его в шею. Звук рычания Элис и Эдварда резко резанул по уху Карлайла, и он протянул телефон. — Что происходит? — услышал он взволнованный голос Эсми. — С ним все в порядке? Карлайл! Сердце Карлайла сжалось от её беспокойного тона. И его скрутило еще сильнее от мысли, что её сердце скоро разобьется. Независимо от того, что произошло сейчас, их брак был расторгнут. Даже думать об этом было непостижимо, но это было правдой. Карлайл женился на ней за её согласие ценить человеческую жизнь, за её готовность посвятить себя их взглядам. Даже сейчас он не думал, что она хотела предать что-то из этого, что у неё было намерение измениться. Она слишком любила ту жизнь, которой они жили. Даже сейчас он не мог думать о ней настолько плохо, чтобы сомневаться в этом. Но это ничего не меняло.   Он любил её да, это была часть его сущности, которую он никогда не сможет подавить, так же как он никогда не сможет подавить в себе любовь к остальным членам своей семьи. И всё же он не мог быть с ней после этого. Даже закрыв глаза на ложь, предательство идеологии, смерть Вольтури, которая теперь на её совести и совести всей его семьи, последствия для людей… Нет, он не мог на это закрыть глаза. Его предали, десятки людей погибли, и Карлайл не мог простить того, что произойдёт с человеческой цивилизацией. Дело было не в его собственной природе, и даже не в том, хотел он этого или нет. Просто существуют вещи, которые человек не в силах простить. Карлайл мог простить разграбление Рима, но не это. Отчаянной поступок, который вовлёк столь огромное количество пострадавших, может быть прощено только самим Богом. А у Карлайла не было такой гордыни. Они оказались на распутье, и независимо от того, осознавала его семья или нет, они выбрали свой путь. Обратной дороги уже не будет. — О, Боже, — в ужасе застонала Элис. — Карлайл, ты пропадаешь, — судорожно сказал ему Эдвард, его голос был напряжен от ужаса. — Аро, клянусь Богом, просто отпусти его, мы можем договориться… — затем тон его голоса плавно изменился, ужас сменился бессильной яростью, — если ты думаешь, что тебе это сойдет с рук, ты ошибаешься, мы найдем тебя и всех твоих союзников. Облегчи свою участь!  Аро бросил на телефон ничего не выражающий взгляд. Затем в нём снова промелькнуло отчаяние. — Карлайл, скажи что-нибудь, пожалуйста, мы тебя почти не видим, — кажется, он был готов заплакать. На него снизошла покорная ясность. Он не мог бросить оставшихся Вольтури на произвол судьбы. Даже если бы он захотел уйти, это было бы слишком бесчестно. Это произошло из-за его семьи. Уже неважно, кто виноват, но Карлайл был обязан перед ними. Он должен. Даже если в этом не было его участия… Глядя на Аро, он почувствовал, как убежденность просочилась сквозь кожу и поселилась в его сердце. Его старый друг, в которого он так безвозвратно потерял веру, который отдал всё в погоне за властью и потерял её же… Который, когда всё пошло прахом, предпочёл сжечь своих близких, ослаблению Вольтури. Впервые, благодаря тому, что его собственные близкие доказали, как ужасно всё может кончиться из-за смены приоритетов, Карлайл увидел благородство в безжалостности Аро. Не такое благородство, что вдохновляло на рассказы о принцах и драконах, и не такое, к которому стоило стремиться или сам Карлайл подражал бы, а в котором была самоотверженность.   Столкнуться с разрушением того, что тебе дорого, и при этом не отступить от своей цели. Карлайл почувствовал, что обида, которую он таил в себе за покушение Аро на его семью, за глубокое пренебрежение в погоне загладить свою вину перед Карлайлом в хрупкой ситуации, прошла из-за сложившейся ситуации. Что бы ни случилось, что бы ни принесло будущее и какие бы решения ни принял Аро, Карлайл поклялся себе, что он, по крайней мере, будет рядом с ним. Всё-таки он больше не член своей семьи. Несколько часов, которые он провел, мучаясь из-за своего дара, теперь казались незначительными. К тому же, его никак к этому не готовили. Одно дело — отступить по собственной воле, зная, что это правильный выбор, что, куда бы Бог ни привел его дальше, его семья всё равно бы где-то там существовала, что он всё равно сможет любить их на расстоянии и они останутся такими, какие они есть. Но это… Здесь не было выбора. Это была разлука, раскол остриём. Всё это казалось неразрешимым, хотя Карлайл понимал, что оно уже произошло. Пытаться убедить себя в обратном было бы равносильно тому, как если бы в погребальной речи покойного твердили о его абсолютном здоровье. Однако его семья никогда с этим не согласится. Что бы ни сказал им сейчас Карлайл, какое бы решение ни увидела Элис, они не поверят ни единому слову.   Нет, они будут противиться, убеждать себя, что это всё Аро, что Карлайла принудили или, может быть, его разумом управляли (как же иронично). Им подумается, что если они найдут его, скажут или сделают нужные вещи и загадают желание при голубой луне, они вернут его. Идея пришла, и Карлайл услышал, как Аро подавился воздухом рядом с ним. Надо всё разорвать. Непреложный, бесповоротный разрыв, который не может быть предметом переговоров и не может быть переосмыслен. Безоговорочный, окончательный разрыв, который не поддастся обсуждению или пересмотру. Раз уж Элис за ним наблюдает, решение должно быть чётким, однозначным. Часть Карлайла была в ужасе от самого себя, но затем, когда он опустил взгляд и посмотрел в глаза Аро, в которых переливалось слишком много эмоций, чтобы Карлайл смог их различать, убеждение успокоило его нервы и привело в столь необходимое равновесие его душевное состояние. Аро практически одичало усмехнулся и наклонился, шепча ему на ухо: — Спасибо, Карлайл, за то, что подарил мне такую сладкую месть. Карлайл неподвижно замер на полсекунды, как могли быть неподвижны только бессмертные, по его шее пробежали мурашки от призрачного дыхания Аро, а разум никак не мог найти причину, чтобы не делать этого. Вернее, их были десятки, сотни — и ни одна из них не имела значения. Решение было принято. Элис издала звук на грани писка и стона. — Нет, — услышал Эдвард тусклый, непонимающий ответ, когда Карлайл повернулся к Аро и провел рукой по его волосам, уложив их у основания черепа. Глаза Аро сверкнули. — Нет. Нет, — продолжал Эдвард, в его голосе нарастал ужас. — Вот черт, — пробормотал Деметрий, и послышались его с Феликсом шаги, когда они выбежали из комнаты. Карлайл на мгновение опешил от неожиданности: он и забыл, что они были там. Карлайл притянул Аро к себе, схватив за волосы, откинул его голову назад и поцеловал в губы. Когда Аро врезался в стену, разнеся ее вдребезги, и они упали на пол в соседней комнате, Карлайл услышал какофонию голосов в телефоне, бешено спрашивающих его и друг друга о том, что происходило. И самым громким, самым пронзительным из всех был бессвязный крик Эдварда в трубку. Он попытался выхватить телефон, но Аро оторвался от поцелуя и вырвал его из рук Карлайла. Одним ловким движением он поднялся, переключил телефон на громкую связь и швырнул его через всю комнату. Ему было не жалко четверти секунды усмехаться Карлайлу, а затем, заглушив возможные протесты Карлайла новым поцелуем, сорвал с него испачканный свитер, словно паутину. Мысли разлетались, как бабочки, каждое ощущение то сужалось, то усиливалось, пока не осталось ничего, кроме запаха, вкуса и ощущения прежнего любовника. Карлайл закрыл глаза и полностью отдался ему.