"Тебе он... просто поможет"

      POV Том       Утробное урчание двигателя действовало на меня гипнотически, и снова ощущая это, спустя долгий промежуток времени, я буквально расплывался, наслаждаясь. Мне всегда нравилось водить, только вот обычно я слишком уставал на работе, чтобы самостоятельно вести машину. Медленно лавируя среди потока на шоссе, я вслушивался в шуршание шин, звуки сирен вдалеке, музыку, звучащую из соседних авто. Невозможно было переоценить изменения, произошедшие за последнюю неделю. Я чувствовал себя более… Нет, просто «чувствовал себя». Я гнал от себя мысли о важности вклада этой хрупкой несовершеннолетней пациентки, на сеанс с которой я сейчас ехал, в мою упорядоченную жизнь.       POV Лея       Силясь не думать о своём неловком побеге со вчерашней вечеринки, я шагала по кромке тротуара с гитарой за плечами, выставив руки в стороны. Услышала, как почти за спиной хлопнула дверца машины. Почему-то я знала, что это был Том. В подтверждение своей догадки я услышала его оклик:       — Лея, добрый вечер! — мягкий урчащий тембр его голоса окутал меня с головой, я сделала глубокий вдох и обернулась на пятках, к своему стыду теряя равновесие.       Он успел сделать большой шаг и подставить руку под мою падающую тушку. Чувствуя, как лицо заливает краска, я зажмурилась, но Том уже придал моему телу вертикальное положение, придерживая за талию. Меня обдало его ароматом, я нервно сглотнула, поддаваясь желанию остаться в его объятиях подольше. Распахнув глаза, я встретилась с взглядом его глаз — голубых и бездонных. Он по-хулигански улыбался, что придавало его лицу совершенно невероятную мягкость и мальчишеский задор.       — Привет, — промямлила я, не в силах сдержать ответной улыбки.       — Не будем портить прекрасный музыкальный инструмент нелепыми падениями? — подмигнул он.       — Согласна, — я спустилась с бордюра, желая разорвать контакт, но просчиталась. Его руки скользнули по моей спине выше, посылая толпу мурашек по телу, а мой взгляд «воткнулся» в его ключицы, выглядывающие из-под расстегнутого ворота рубашки.       Его руки медленно отпустили моё тело, я увидела, как он сглотнул и набрал полную грудь воздуха, задерживая дыхание. Неловко, судя по всему, было не только мне. Невероятное самообладание требовалось мне, привыкшей следовать своим сиюминутным порывам, чтобы не ляпнуть непоправимое.       Проговорив после вечеринки с Сандрой несколько часов, я смогла признаться себе в непреодолимой тяге к этому человеку, старше меня вдвое. Я не должна была позволять себе и подобной мысли, но позволяла. Можно было бы думать, что он сам провоцирует, но правда заключалась в том, что я сама хотела этого. И неловкость с Томом из школы была прямо зависима от этого Тома, к которому меня невероятно влекло. А ирония судьбы-злодейки заключалась в том, что я пришла к нему на терапию по жалобам о моей любви к мужчинам старше.       Все эти мысли мимолетным вихрем пролетели у меня в голове, пока Том доставал из машины свою гитару. Отказываться от сеанса было нелепо, нужно было сделать это вчера вечером, после разговора с Сандрой. Но, опять же, правда в том, что я этого не хотела. Зато сейчас мне хотелось провалиться сквозь землю, но я успела сделать пару глубоких вдохов и отрешиться от своих навязчивых мыслей, в пользу сегодняшнего сеанса.       — Расскажешь, как так вышло, что снова ты выбирал место сеанса? — я попыталась безмятежно улыбнуться.       — Прости, мне пришло в голову это место случайно и я сразу подумал о тебе.       «Он подумал обо мне» — трепетали мои мысли, пока я медленно двигалась вдоль улицы рядом с Томом. Почему один вечер изменил всё моё отношение к нему? Потому что Сандра открыла тебе твои же глаза, — я одергивала себя фразами подруги, всё ещё желая провалиться под землю.       — Ладно, я прощу тебе эту оплошность, — чуть более резко, чем нужно было, ответила я.       — Почему мне кажется, что сегодня ты нервничаешь больше обычного?       Он задал простой вопрос нормального психотерапевта на нормальном сеансе. И я постаралась убедить себя в том, что ненормальность происходящих метаморфоз с моими чувствами была явно надуманной мной же.       — Знаешь, давно не играла с кем-то и… для кого-то.       — Хэй, я не настаиваю, прежде всего сеанс. И ты уже немножко играла для меня, — он обезоруживающе улыбнулся, чуть касаясь моего плеча.       — Всё хорошо, — прошелестела я.       Легкий ветерок делал вечер чуть менее уютным, хотя солнце ещё не скрылось за облаками. У нас было ещё чуть больше часа, и я попросила Тома остаться на улице, беседуя по дороге.       — Мне тоже нравится солнце. И тебе оно идёт, хотя я думал, что ты немножко готическая королева и любишь бледность, — он еле заметно усмехнулся, из чего я сделала вывод, что он действительно так считает.       — Забавно, наверное, отсутствие загара сделало меня такой, но я очень люблю тепло и солнце. Волосы у меня от папы, они не выгорают даже летом, — прокрутив локон на пальце, ответила я.       — Давно с ним общалась?       — А?       — С папой.       — О, ну, неделю назад как раз, он сейчас в Венгрии, должен вернуться со дня на день.       — Скучаешь?       — Очень, мне так нужно с ним поговорить…       — Понимаю. И ещё ты можешь делиться со мной, это безопасно, — он снова улыбался, а я опустила взгляд, потому что с отцом мне нужно было поговорить о самом Томе, так что подобный разговор с ним же вряд ли можно назвать безопасным.       — Знаю.       — Лея, практически у всех, кто пережил негативный опыт, но сумел обрести жизнестойкость, был человек, которому они могли довериться. Ты можешь считать своего отца таковым?       — Да, абсолютно. Думаю, поэтому я ещё не слетела с катушек сама.       — Это прекрасно, и, тем не менее, бóльшую часть жизни ты жила именно с матерью. Естественно, когда у ребёнка есть надежный друг в виде взрослого, к которому можно обратиться, шансы на осмысление стресса гораздо выше. Как ты считаешь, за последние пять лет, когда ты была подростком, насколько большую роль играл в твоей жизни отец?       Мне жутко захотелось перевести тему разговора в другое русло от фраз «когда ты была подростком» и «ребёнок — взрослый». Я поджала губы, делая вид, что задумалась.       — Отец всегда много значил для меня. Да и мама тоже, они оба — мои родители. Знаешь, я понимаю всю эту штуку с запоминанием «супер хорошего» и «супер плохого» из детства. С хорошим — понятно: гормон счастья и всё такое. Но мозг ведь устроен так, чтобы «кодировать» и хранить травмирующие воспоминания, способность помнить страх ведь очень важна для выживания нашего рода, так?       — Так, — Том довольно улыбался, сцепив руки за спиной.       — Думаю, я стараюсь не вспоминать о каких-то неприятных эпизодах своей жизни. Чтобы, подобно тому всплеску эмоций при тебе, мне не проходилось заново проживать эти эмоции десяти-пятилетней давности. Я не совсем понимаю, как от этого избавиться окончательно, и возможно ли это.       — Ты… — он не нашёлся с ответом.       Я увидела проблеск восхищения? Неужели ему и правда казалось, что я говорю что-то интересное? После этой мысли я внутренне сжалась, а потом визуализировала, как долбанула себя по лбу. С чего бы ради мне подрывать свою уверенность в себе, правда? Пусть даже перед ним. Я развернула плечи и вскинула голову, прежде опущенную вниз.       — Отец все эти пять лет был и остаётся моей опорой, да, мы видимся чуть реже, но незначительно, он всегда был в разъездах.       — Хорошо, — задумчивость на его лице была очевидной, — смотри, каждый раз, когда мы вспоминаем неприятный случай из детства, это конкретное воспоминание перезаписыватся для дальнейшего хранения, и перезаписывается оно немного измененным. Нейроученые называют этот процесс «реконсолидацией памяти», потому что наш мозг непрерывно обновляет и корректирует существующие воспоминания. Мы переписываем некоторые детали на основании новых данных, стирая часть прежней информации. Но чувства, которые мы испытывали, когда впервые получили негативный опыт, не важно, в каком возрасте, мы прекрасно помним. Наша с тобой задача «перезаписать» эти воспоминания таким образом, чтобы в дальнейшей жизни ты не принимала жизненно важные решения на основании этих ключевых воспоминаний.       — Я посмею сказать, что понимаю, о чем ты говоришь, — усмехнулась я.       — Я не посмею усомниться, — поддержал он, — каждый человек бывает настроен на режим «болезненного реагирования», притом чаще всего в целях «сканирования» обстановки.       — Ковыряем в голове свои «болячки»?       — Именно. Постоянно прокручиваем в голове болезненные воспоминания, они перезаписываются вновь и вновь, с дополненными деталями, и, возможно, мозг даже пытается добавить детали «смягчающие», однако мы всё равно проживаем эти эмоции многолетней давности, мозг не выключает режим «борьба или бегство», это приводит к хроническому стрессу, а потом и к физическим заболеваниям.       — И как это изменить?       — Наш мозг способен создавать новые синаптические связи между нервными клетками, способен предлагать новые схемы реагирования и мышления. Этим мы и займёмся. Попробуем вновь соединить разобщенные участки мозга и перенастроить стрессовую реакцию таким образом, чтобы она не воспринималась как тотальная и непоправимая.       — Считаешь, я воспринимаю всё, как «тотальное и непоправимое»?       — Ты так юна, конечно, нет, но жизнь будет накладывать слои на твой опыт, а неотболевшие воспоминания будут перезаписываться неправильно.       Я снова сфокусировалась на слове «юна», но ненадолго. Странно было одновременно ощущать огромную благодарность, влечение и дикое желание кричать «помоги мне». Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли.       — Я готова, полагаю, — мой взгляд встретился с его в очередной раз, мы оба улыбались.