Yours

      – Я не люблю тебя, Эраст, – мягкий баритон Якова трезвит, как никогда. Голос отдаёт хрипотцой, и кажется самому Гуро, что врёт он, врёт… Неминуемо врёт. Да только Фандорин этой лжи верит: Яков видит точно. – Не люб-лю! – Гуро дробит на слоги и едко улыбается, в Эрасте к себе пробуждая те чувства, которых доселе не было – ненависть. – Я не хочу тебя знать, Эраст. Не хо-чу!       Фандорину хочется бежать. Бежать от реальности, дальше! Дальше! От самого себя. Пока ноги сами несут в чужие края, пока сердце бьётся в бешеном ритме… Эраст не хочет знать себя, желая забыть тот мятеж души, особенно острый испытываемый почему-то именно сейчас. Не любит Гуро – так что с того? Неужели в жизни тебе было мало разочарований, Растик?       Это родное «Растик» отдаётся пульсацией в висках: кажется, именно так старший называл с самого детства, а со временем, впрочем, менялось мало. Только любовь крепчала, крепчала… А затем, как бы Фандорин ни отрекался, переросла во что-то большее – что-то, что вызывало неминуемый, слишком жгучий трепет, наполняя смыслом всё существо. Теперь поздно метаться, да и куда бежать, если вот оно – всё родное – на ладони. Будто раскрытая книга.       Эраст распахивает глаза. Сердце по-прежнему часто-часто колотится в груди, точно намереваясь проделать дыру в рёбрах. Жадно глотая ртом воздух, Фандорин подрагивающими тонкими пальцами сжимает края клетчатого шёлкового халата. Нет, нет, нет… Это ведь всё не по-настоящему. Всего лишь очередной кошмар, что так мучает, не даёт спать – кажется, Эраст опять засиделся с бумагами, потеряв счёт времени: подобное у него случалось, и не раз, ибо работа влекла уж слишком сильно, захватывая в свои влекущие, но такие лживые объятия – нет в его работе ничего настоящего, одни убийства и предательства.       Медленно, мерно выдыхая, стараясь привести себя в порядок и состояние покоя, Фандорин сжимает губы в тонкую полоску, пытаясь донести затуманенному рассудку: всего лишь сон. Всего лишь. Только почему с такой мучительной силой тянет в груди, всё никак не отпускает?..       Свет из приоткрытой двери едва просачивается в коридор. Во всём доме так тихо, что, если задержать дыхание, наверняка можно будет услышать шум собственной крови. Пульсация в висках не даёт покоя, и как бы Эраст ни старался не думать в отрицательном ключе, всё негативное к нему возвращалось в утроенном объёме. Фандорин точно скоро слетит с катушек, а от здравого рассудка останется только отголосок, но такой значимый – чистая и искренняя любовь к Гуро. Наверное, единственное, на что Эраст был способен после такого обильного количества потерь.       Яков тихо проходит в дом, захлопнув дверь. Тоже поздно, тоже задержался – сдаётся, наследственное. Однако, в отличие от Фандорина, Гуро есть куда спешить, а точнее – к кому. Странно это, но вечно ледяной следователь Яков Петрович, несмотря на длительность, всё-таки смог принять факт самой настоящей симпатии, а позже – и любви. Он оберегал, защищал, тянулся так, как не тянулся ни к кому и никогда. А самое интересное… Это впервые в жизни стало взаимным, если не сказать – окупилось.       Покачав головой, Гуро бесшумно проникает в комнату, глядя в тёмный затылок Фандорина – Эраст сидит, задумчиво уставившись в стену, и всё копается в своих мыслях и впечатлениях, пытаясь понять, к чему снятся ему подобные картины: иногда сны были очень даже полезны, а иногда… Такие, как сейчас. Вздохнув, Яков подходит поближе и, опустив ладони на плечи младшего, ощутив, как тот вздрогнул под руками жилистыми, наклоняется, носом касаясь ушка:       – А ты почему не спишь, м?       Фандорин снова медленно выдыхает, на мгновение даже забывая о предшествующей тревожности. Нет, брат частенько улавливал его на всяких мелочах: то сзади подойдёт, крепко обняв, то ещё чего удумает… Однако, несмотря на обилие подобных случаев, Эраст ни на что не жаловался: жизнь с Яковом – крепкая, насыщенная, честная – его вполне устраивала.       – Я-ша, – тихо тянет Фандорин и повернув голову, заводит руку назад, пальцами хрупкими зарываясь в чёлку Гуро. О своих кошмарах Эраст и не думает говорить, предполагая, конечно, что Яков обо всём догадывается… А потому не решается его тревожить в очередной раз, прекрасно понимая, что и без того мыслей много. – Я соскучился…       – И я соскучился, – в ответ шепчет Яков и податливо придвигается ближе, позволяя Эрасту то, чего не позволил бы точно никому: уж больно не любил, когда волосы трогали. Однако же не мог Гуро отказаться от мягкого массажа в области вечно болящей головы, а таковой она была только благодаря вечным бумагам, разъездам, мозговой деятельности. – Очень соскучился, мальчик мой, – ещё тише дополняет Яков, заурчав вдруг, точно кот довольный. Кажется, это ласковое «мальчик» пошло ещё из юношества, когда оба бед не знали… Зато потом – череда неудач, потерь, долгая дорога по реке без берегов. И всё это ради того, чтобы наконец стать тем, кем являются оба.       – Спешу заверить: я не меньше вашего соскучился, Яков П-Петрович... – улыбнувшись вмиг, – без доли стеснения, без румянца, привычно возникавшего пару лет назад, – Эраст подаётся навстречу, легко выгибаясь в спине, а затем вдруг произносит: – А хотите п-покажу, насколько сильно? – и, закусив губу кокетливо, Фандорин взглядом пылким, жаждущим, так и смотрит на старшего, ожидая ответа – точно похвалы...       Едва встрепенувшись, Яков глазами карими сверкает игриво, словно коту игрушку вручили: слишком уж старший доволен, да и, впрочем, в таких ситуациях, никогда не скрывал своего искреннего восхищения. Ладонями крепкими ведя по талии ниже, ловко и бесстыдно пробираясь под халат, подушечками пальцев проходясь по кромке белья, Гуро с жаром выдыхает на ухо, дыханием опаляя нежную мочку. Эраст, принимая подобные действия за положительный ответ, так скоротечно теряя остатки самообладания, прогибается в спине – в этот раз до хруста. Подаваясь навстречу родным рукам, так и влекущим к себе, Фандорин прикусывает нижнюю губу и ладонями вдруг накрывает руки Якова, словно намереваясь приостановить. И только распалённое нутро всё протестует, прервать не решаясь.       – Ты только не сп-пеши, ладно? – рвано выдохнув, произносит Эраст и, совсем не желая сдерживать себя боле, едва сдавленно стонет, позволяя желанию, плещущемуся через края, выливаться наружу. – Я так не хочу, чтобы ты т-торопился...       От жарких речей непременно сносит крышу, и Яков сполна ощущает, как трепещет чувство, тугим узлом сковывающее низ живота, как непреодолимо быстро туманится рассудок... И до чего же эти чувства Гуро импонируют, как хочет он проживать их снова и снова. И почему-то очень остро кажется, будто не надоест. Ни-ког-да.       – Разве я посмею торопиться, Растик? – растянув губы в ехидной улыбке, Яков вдруг отстраняется и выпрямляется. Да, с выдержкой у него явно лучше, чем у брата – тот, в свою очередь, жалобно стонет и протягивает руки навстречу, подманивая к себе, однако эти игры на Гуро не особо-то действуют.       Покорно поднимаясь с места, Эраст встаёт напротив и взглядом изучающим скользит по давно знакомым чертам лица: Фандорин пытается счесть, что же такого происходит в голове Гуро, о чём он мыслит, чем дышит, живёт... Впрочем, центральным объектом – а, по совместительству, ответом на вопросы – уже давно стал Эраст. Со звериным рыком, будто на охоте они, а не в родной спальне, которая слышала так много стонов и облегчённых выдохов, Яков преодолевает дистанцию – хватает всего одного размашистого шага – и ладонями обхватывает плечи Фандорина. Наклоняясь, губами горячими касаясь уст младшего, втягивая того в жгучий, жаждущий поцелуй, насквозь пропитанный страстью и нежностью одновременно, Гуро снова творит необъяснимые, но слишком приятные вещи. Он – это слишком. Всегда. И Эраст за малым успевает отвечать, периодически отрываясь – воздуха глотнуть. Жадно облизнувшись, младший на мгновение перехватывает инициативу, но под строгим контролем Якова это удаётся не так уж и просто.       Гуро жмёт к столу, плавно спуская с хрупких плеч шёлковый халат. Фандорин соблазнительно выгибается, в данный момент совершенно теряя остатки какого-либо приличия, ибо пока его сердце снова бьётся в учащённом ритме, пока всё становится неважным, кроме человека, на котором фокусируется сознание, Эраст сделает непременно всё. Разрывая поцелуй, Яков проводит ладонями вниз, обхватывает стройные бёдра, заводя их на свою поясницу, и бесстыдно любуется прекрасным телом, взглядом жадным буквально пожирая. Однако и Эраст в стороне не остаётся: подловив момент, буквально срывает со старшего белоснежную рубашку и пальцами, подрагивающими от чрезмерно сильного желания, проводит по груди горячей.       – Яш... – тихо тянет Фандорин, глядя в глаза карие так преданно.       – Что? – Гуро вскидывает бровь и ладонями неторопливо оглаживает внутреннюю сторону бедра, контакта зрительного не прерывая, словно всё так спокойно... А на деле – внутри ураганы бушуют, а волны возбуждения уже окатывают с головой.       – А у тебя п-принцип такой – любоваться и ничего не д-делать? – улыбнувшись игриво, Эраст снова закусывает нижнюю губу и подаётся ближе, впалым животом прижимаясь к поджарому торсу.       Подобной фразы оказывается достаточно, чтобы сорваться окончательно: Яков подносит к губам средний и безымянный пальцы и, широко пройдясь по ним языком горячим, входит в Фандорина – резко и без предупреждения. Эраст от неожиданности вскрикивает, даже несмотря на то, что это именно то действие, которого так ждал и хотел... По крайней мере, для начала – точно. Постанывая, с каждым новым звуком, вырывающимся прямиком из груди, становясь громче, Фандорин вновь подаётся ближе, насаживаясь на пальцы, разомлевая под резкими, ласкающими движениями. Эраст снова хочет всего, сразу, как можно быстрее, и знает, что Яков – чёрт эдакий! – жаждет того же, однако... Не говорит.       – Яша! – вскрикнув, окончательно потеряв самоконтроль, Фандорин горячими губами прижимается к уху старшего и, загнанно выдохнув, шепчет одно-единственное: – Ещё.       Гуро ведёт буквально от каждого движения. Он ловит себя на мысли, как же устал сдерживаться за все эти годы, он осознаёт, наконец, что Эраст – именно тот человек, с которым можно перестать бояться себя настоящего. Он неосознанно, но всегда гнался за этим трепетом. Этим. Конкретным. Выдохнув, Яков крайний раз заглядывает в глаза брата. Всё происходит слишком резко, выверенно: Гуро освобождает пальцы и, проведя ладонью по упругому возбуждённому члену, проникая внутрь, помня и направление, и нужный, наиболее комфортный темп. Он знает Фандорина и его тело. Каждую частичку – наизусть.       Они сливаются воедино. Кровь шумит в ушах, стынет в жилах, а стоны хрипловатые так и отдаются пульсацией в висках. Беспокойно, рвано, возможно – даже неверно. Однако сердце колотится, наливаясь алой жидкостью, а значит, есть ещё смысл в существовании. И уж точно ещё будет.