Тренируйся лучше на драконах

В первый раз ссорятся через две недели после возвращения из Стамбула. До этого не разговаривают ни о чём – Олег думает: отлично, взрослые же люди, профессионалы, проехали, работаем. Можно без рапортов. Два месяца до конца смены – сопровождение грузов. Всё по-честному: караван три-четыре грузовика, пять машин сопровождения. Сверху прикрывает беспилотник, ехать километров двести, но плетутся медленно, так что развлечение на весь день. Отстреливаться как будто и не от кого, но по регламенту едут всегда в полной разгрузке. Вадик не лезет, доёбывается как обычно, как до всех, не задерживает взгляд дольше, чем. Олега это устраивает. Инцидент просто случается – если бы его никто не ждал, не было бы никакого сопровождения. Едут обратно порожняком. Эти тоже не идиоты – за украденный груз оторвут бошки с гарантией, а вот угнать пустую фуру – нормальный результат, может, повезёт, может, и рисковать своими драгоценными наёмническими жизнями не станут. И будет у местных новый школьный автобус. Им не везёт: Олег просыпается утром в очень плохом настроении – снились кошмары – и пускается в погоню, когда видит, как из ближайшей фуры выкидывают водителя – вроде не подстрелили. В джипе он один – коллега вчера отравился какой-то дрянью и остался на точке. Олег даже не думает, не решает ничего – видит облако пыли и летит следом. О том, что это тупая идея, думает, только когда из кабины высовывается бородатая рожа и следом – гранатомёт. Олег резко дёргает руль влево и сразу вправо, ускоряется, заходя с водительской стороны. Их же всего двое, думает Олег и надеется, что впереди бородатого не ждут друзья. Олега немного смущает, что молчит рация – глушат, что ли? Тут у него закрадываются сомнения в том, что фура пустая. Решает: хер с ним, песок мягкий. И идёт на таран. Хотя никакого песка здесь нет – камни и пыль. Олег сидит на капоте, уперев ноги в бампер, с автоматом на коленях. Рассёк бровь опять. Вокруг раскиданы пять тел – двое тех, что угоняли фуру, и ещё трое их друзей, которые подоспели на помощь. То есть почти подоспели. Расстрелял, как в тире. В кабине его джипа сидит тощий парень в очках, француз. Пассажир. Запястья и лодыжки сцеплены пластиковыми стяжками, на всякий случай. Когда Олег достаёт того из перевёрнутой фуры, парень говорит, что простой сисадмин, должен был оборудование настроить. Олег верит. Вертел он таких сисадминов. У парня сломано предплечье, но это он легко отделался. И сам, наверное, понимает. Настроение Олега не улучшается, даже когда он слышит беспилотник над головой – вроде даже свой. Во-первых, будут искать крысу – а это означает приостановление поставок на неопределённый срок и бесконечное переписывание отчётов. Могут вообще всю группу вернуть обратно на разборки: работодатели очень, очень не любят крыс. Во-вторых, за ним никто и не едет, значит, на остатки каравана тоже могли напасть для отвлечения внимания. Рация так и молчит. Когда на горизонте на фоне розовеющего неба появляется пылевое облако, Олег говорит парню: «Ложись вниз и не высовывайся». Сам неторопливо заходит за перевёрнутую фуру, переводит автомат в режим одиночной стрельбы, удобнее упирает в плечо. Не снайперка, конечно, но чё уж есть. Джип-то свой, но кто внутри, Олег не знает. Вдох-выдох, палец аккуратно ложится на спусковой крючок. Джип останавливается метров за сто, из него вываливается группа: трое. Значит, трое внутри, прикрывают. Тут, главное, без эффектных появлений: в разгрузке не видно нихера, сначала нейтрализуют, потом будут разбираться. Группа идёт аккуратно, как на учениях. Когда остаётся метров двадцать, Олег кричит кодовое «ВОРОНЕЖ», дожидается ответного «МУРМАНСК, блядь» и только после этого выходит из укрытия. По дороге в лагерь Олегу рассказывают, как всё было. Беспилотник сбили почти сразу, из нормального ПЗРК. На остальной караван нападали чисто для отвода глаз: постреляли и свалили в закат. Глушилки нашли, аж три, с хорошим радиусом, явно не самопал. Ещё одна была у нападавших с собой, поэтому у Олега рация и не работала. Расчёт у нападавших был простой: фура официально пустая, значит, преследовать по земле не станут, отследят потом с беспилотника. Всё испортил Олег со своим плохим настроением. Француза Олег сдаёт в медблок и больше его не видит. Но мужики говорят, что за ним приезжают кадровые. Видимо, хороший сисадмин. Олег сидит в «актовом зале» – большая палатка, типа кают-компании – и слушает разбор полётов. Лично командиру он уже отчитался, даже пиздюлей не получил. Тот кивнул только, сказал: «Да ты, Волков, заговорённый, блядь. Иди отчёт пиши». На белой маркерной доске – карта с проектора. Инфы с беспилотников почти нет. Готовились настолько хорошо, что даже глушилки ставили руками. Но это всё херня. Кураторы уже возбудились и теперь собираются искать крысу. Группа пока вне подозрений, но поставки, и правда, останавливают до дальнейших распоряжений. Олег не чувствует ничего, кроме дикого желания поспать. – Свободны, – говорит командир и выходит из «актового зала». – А что, Поварёшкин с премии проставляться будет в честь второго рождения? Олег поворачивает голову и смотрит на Вадика, который скалится, как обычно. Олег решает проигнорировать «предложение» и идёт к выходу из палатки. – Эй, Олег, я с тобой, вообще-то, говорю. Или тебе всё-таки башку отбило? Если на предыдущую фразу группа реагирует примерно никак – Вадик же не может промолчать, местная звезда стендапа, как без его комментариев? – то сейчас что-то меняется: в воздухе повисает знакомое всем ощущение близкой драки. Олег снова поворачивается, смотрит в злые – нет в его оскале никакого веселья – глаза и с расстановкой говорит: – На хуй иди. Вадик только этого и ждёт – подлетает мгновенно, хватает за ворот футболки и цедит прямо в губы: – Проводишь? Олег не успевает ничего сделать: на обеих руках повисают, растаскивают, заламывают, кричат «тихо-тихо», «мужики, вы чё» и «нас всех выебут, спокойно». Олег не сопротивляется, даёт себя вывести из палатки, отмахивается на вопросы и идёт, наконец, к себе спать. Сосед где-то шароёбится, но Олегу сейчас глубоко плевать: у него после таких насыщенных впечатлениями дней всегда отходняк. Когда он стягивает футболку, слышит шуршание полога. Замирает с футболкой в руках, с некоторой отстранённостью думает, что драки, видимо, не избежать. Но Вадик стоит в «дверях», говорит басовитым шёпотом: – Пошли покурим. Олегу очень хочется повторить свой посыл получасовой давности. – Я спать хочу. – Да знаю я. Мы быстро. – А завтра покурить никак? – Нет. Пошли, Олег. – Сука. Сука, думает Олег, чё тебе надо от меня, снова натягивая футболку; надевает куртку. Они идут к машинам, Вадик заводит джип, Олег обречённо садится на пассажирское. На заднем сидении валяется автомат – кто такой беспечный, интересно. Дежурному на выезде Вадик говорит, что они метров двести отъедут покурить, тот выпускает, бросая: «Не поубивайте друг друга только». Ну да, весь лагерь уже в курсе, что они закусились. В кабине быстро становится тепло, и Олег расстёгивает куртку. Вадик смотрит только на дорогу. Отъезжают недалеко, но лагерь исчезает за холмом, так, что остаются только безлунная ночь и свет фар. Вадик останавливается на обочине, гасит двигатель. Олег сам от себя не ожидает: – Ну и чё ты там устроил? – Олег. – Чё, блядь? Я тебе чё, малолетка? Отчитывать меня будешь? Схуяли? – Олег, не заводись. – Серьёзно, Вад, иди на хуй. – Я думал, что ты сдох. Ну и, типа, я не ожидал, что... Ну и типа, короче, я чё-то испугался. Олег молчит. Вадик достаёт сигареты, открывает дверь, впуская холодную ночь внутрь. – Дай свою, – говорит Олег, не объясняя, что сигареты Вадика ему почему-то нравятся больше, чем собственные. Вместо того чтобы отдать пачку, Вадик протягивает свою уже прикуренную, а себе достаёт новую. – Ну не буквально же, – говорит Олег, зажимая сигарету в зубах. От сигареты пахнет Вадиком. Курят молча, глядя на подсвеченную фарами тьму. Типа, помирились. – И всё-таки: нахуя ты туда полез? Олег закатывает глаза. – Господи, Вад. Смотрит на Вадика, у которого на лице написано натуральное страдание, и начинает смеяться. Вадик хмурится. Можно же с ним по-нормальному, когда он без этого своего клоунского, без ауры долбоёба. Олег тушит окурок о металлическую обшивку, прячет в карман. Говорит: – Знал бы, что ты выберешь такие причины до меня доёбываться, ни за что не стал бы с тобой трахаться. – Так мы и не трахались. – Ну да. Ладно, поехали. Я правда устал.

***

Вадим смотрит на красивый профиль в темноте, неровно подсвеченный огоньком сигареты и фарами снаружи. Это полный, безоговорочный пиздец. Когда Вадим, отстрелявшись от обезьян, понимает, что именно Волков кинулся за бесполезной фурой, у него внутри что-то обрывается. Рации молчат, группа быстро считает потери: беспилотник догорает в полукилометре, у водителя фуры вывихнуто плечо – вправляют тут же, походя. Действуют по регламенту: идут искать глушилки, по одной машине отправляют за новым беспилотником в противоположные стороны, к обеим точкам маршрута. Вадим впервые внутренне не согласен с приказом: за фурой и Волковым никто не едет. Его отправляют докладываться в сторону лагеря, рация оживает минут через пятнадцать. Приказ: доехать до лагеря, доложить лично. Вадим справляется за час. Он готов вернуться обратно, но его оставляют в лагере. Следующие несколько часов проходят, как в бреду. Он идёт к себе и вытаскивает из вещей «Гарри Поттера», которого забрал в Минском аэропорту. Продираться через английский текст тяжело, зато отвлекает хорошо. Связь с группой оживает ещё через полтора часа – значит, нашли глушилки. Потом приходит сообщение от операторов беспилотника: в десяти километрах от точки нападения – фура на боку, джип Волкова и ещё какое-то корыто. Видимость плохая, о людях ничего нет. Потом, наконец: Волков жив, пять трупов и какой-то пацан, который ехал в пустой фуре. Вадим думает почти спокойно: тебе пиздец, Волчонок. Когда Вадим видит Волкова на раздаче пиздюлей с пластырем на брови и максимально постной рожей из всех возможных, накатывает, наконец, очищающая злость. Волков едва ли не зевает сидит. Так скучно, видимо, ему уже давно не было. Вадим мечтает разбить ему лицо и почти срывается. Но. Теперь Волков курит его сигарету, подошвой берцев упирается в переднюю панель джипа и вообще ведёт себя так, как будто они на прогулке. На свидании, блядь. – Знал бы, что ты выберешь такие причины до меня доёбываться, ни за что не стал бы с тобой трахаться. – Так мы и не трахались. – Ну да. Ладно, поехали. Я правда устал. Вадим вместо того, чтобы завести двигатель, гасит фары. Тьма становится сразу чуть менее плотной, и скоро на небе начинают проявляться звёзды, а на горизонте – очертания холмов. Волков ржёт, как будто Вадим перепутал сигареты и случайно выдал ему волшебную: – Романтик херов. И чё? Отсосать тебе? Так вроде не за что, чудесного спасения не было. Многословный расторможенный Волков – это пиздец, конечно. Из него быстро вылезает детдомовская шпана, полированная армией и спецназом, где в приказе может не быть вообще ни одного нематерного слова. Иногда Вадим думает, что Волков специально молчит почти всегда, чтобы не палить вот это своё внутреннее «чё доебался». Вместо ответа Вадим выкидывает сигарету, тянется к веселящемуся Волкову, лезет рукой в распахнутую куртку, под футболку, к горячей коже, и прижимается губами к губам. Волков отвечает, сразу и охотно. Тяжёлую руку кладёт на затылок, лезет языком в рот. Быстро же он с собой договорился. Не так. Вадим отрывается от него, смотрит в шальные чёрные глаза. Говорит: – Отсосёшь мне, только когда сам этого захочешь. – Договорились. А теперь можно мне уже поспать, наконец? И сигарету подбери.