Наизнанку

Рейта Далекий звон дрожащей связки ключей. «Лишь бы успеть…» Первая капля тумана на весы действительности. Сизая. Эфемерная. Живая. «Лишь бы успеть…» Биение пульса в самых кончиках пальцев. Забастовка дверного замка, и капля, пожирающая все больше пространства вокруг. «Лишь бы протянуть…» Лишь бы, когда капля расползается кляксой. Вьет свои сети вокруг него. И на минуту, всего на одно мгновение ему кажется, что у нее есть щупальца и даже клешни. И ему страшно. Страшно оказаться в них… который раз. Кардиограмма движений, пульсации во вдохах и выдохах. Словно воздух парализован. И атмосферы нет. Есть лишь капля, что становится вечностью. Щелчок - порог его квартиры. Хлопок – клетка за барьером из обычной двери. Треск сознания. Скрежет. В унисон с паникой. Как вирус, как дым. Тот самый, что сочится из его пор. Вот уже которую луну. Капля за каплей. Много. Словно звезды на небе. В эту буйную ночь, когда он один. Наедине с дымом сущности, несуществующим и реальным. За и вне. И, в тоже время, в нем. В каждой клетке. И от этого не по себе. Чувствовать, как расползается каркас, как деформируется тело. Как теряют опору мышцы и органы. Тошно. Потому что дыма, сочащегося из его пор, все больше. Тошно. Потому что прямо пропорционально нарастающей массе серого тает скелет. Крупица за крупицей. Как столетняя мозаика. Слишком обветшавшая. Слишком хрупкая. Он не дойдет до комнаты. Не доползет… даже до зала. Не хватит выносливости, а еще силы воли ощущать, как бесформенной массой волочится по полу кожа, как ветшают кости и осыпаются пальцы. Он боится представить, как сейчас проваливаются собственные скулы. Куда-то в неизвестность. Боязно. Но он чувствует. Как что-то распыляет его изнутри. На атомы, на пыль. Словно он – речной песок. И только слезы по изуродованным и скукоженным щекам твердят обратное. Прозрачные слезы в водовороте серого с примесью стали. Как маяк. Яркая крапинка. Слишком маленькая, слишком незаметная, чтобы вымолить прощение. Но у кого? Он тонет. Тонет прямо на полу, не отрываясь от твердой поверхности. В ореоле дыма. Он задыхается. Давится собственными слезами. Отхаркивает их вместе с болью из легких, что сложило, как карточный домик. По слоям. Легко и просто. И он бы рад пошевелиться. И он бы рад сбежать, но все что остается – дым. В эту тихую и буйную ночь. Как снотворное. Как наркотик. В этой сумасшедшей колыбели. Он будет спать. Прямо на паркете. Как пес. Он будет видеть сны. Такие же серые, как стихия, что царствует в эту ночь. Такие же блеклые, как его жизнь, как он сам. Он будет видеть... Всего один. Самый важный. Самый забытый и самый болезненный. Всего один момент. Когда сдался, когда опустил руки, когда прогнулся, встал на четвереньки и подставил хребет. Позволил выпотрошить себя, как рыбешку. Разрешил выжрать изнутри. Он дал молчаливое согласие… Рассечь кожу, разрезать мышцы, разорвать плоть. Он позволил добраться до единственного, что у него было. До единственного, что стоило беречь… его стержень. Стальной и, в тоже время, такой гибкий, такой нерушимый. Живой, как нерв, как боль. Лишь однажды. Под давлением родителей и социума. Всего однажды он отказался от себя. Всего лишь… И надувная кукла вместо собственного тела как благодарность, как результат. В эти тихие и буйные ночи, когда ему снится всего один сон. По кругу. Как заевшая пластинка, как заржавевший замок, как вирус или наваждение. Вновь и вновь. Снова и снова, пока не сойдет с ума. Пока подсознание не сойдет на «нет». И лишь тогда… когда черный будет царствовать. Когда тьма поглотит даже сам свет… Ему приснится сон. Всего один. Далекие голоса и нескончаемый гул, как лавина, как вой, как рык. Единый и неугомонный. Безумный. Ему приснится сцена, залитая концентратом света. Ему приснятся силуэты. Всего пять. Точеные силуэты, начертанные тонкой нитью угольного карандаша. Гибкие, как сама ночь. Далекие, как свет иллюзорной сцены. И, в то же время, такие близкие, такие родные. И лишь на мгновение ему приснится, что один из силуэтов – его тень. Такая же несгибаемая, как он сам когда-то. Всего на миг, но этого хватит, чтобы проснуться. Проснуться раньше положенного. В своей квартире в объятиях серого, который отчего-то начнет таять. Достаточно, чтобы вобрать дым в себя. Впитать без тени сомнения. Чтобы почувствовать, как скелет вырастает вновь, расправляет ребра подобно крыльям. Таким прочным. Достаточно, чтобы в этот раз суметь защитить обнаженное сердце. Этого хватит, чтобы он приподнялся и сфокусировал взгляд. Всего на один миг… чтобы увидеть, как в бледном свете луны в самом углу квартиры играет бликами его стальной стрежень. Такой гибкий, такой прочный. И лишь потом, присмотревшись, осознать, что это гриф. Стальной гриф его гитары. Такой близкий, такой далекий. И он зовет его. Туда – на сцену. Здесь. В эту тихую и буйную ночь.