Жажда делать зло

Дома решили выпить, отметить удачно закрытое дело. «Выпить» для Олега превратилось в «напиться». Он не заметил, как чуть перебрал с дорогим алкоголем из Серёжиного запаса. Серёжа остался трезвее, чтобы были силы следить за первыми новостями о страшном преступлении в доме судьи. Олег почувствовал сильную жажду и спустился на кухню. Не включая свет, он наощупь добрался до холодильника. Он достал маленькую бутылку воды, выпил половину и встал у окна, привалился к стеклу лбом и ладонью. Стекло приятно холодило. Олег открыл один глаз. За окном фонари далеко внизу выжигали мокрые после дождя улицы. Олег вдруг подумал о том, что не видит своего собственного отражения в стекле. Может, если он отлипнет от окна и посмотрит под определённым углом, тёмное отражение появится? Хотя бы пятном? Нет. От этого странного отсутствия появилось ощущение, что на кухне есть кто-то посторонний. Олег тихо пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное. Слишком много вина. И что-то ещё. Губы пересохли опять. Олег вспомнил, как несколькими часами ранее сжимал в пальцах (в перчатках) густые чёрные волосы, а потом подставил эти пальцы под фонтан артериальной крови. Вспомнилась только картинка, ощущения вспомнить сложнее, но когда он протрезвеет и попытается снова… Темнота кухни стала совсем колючей, Олег поёжился и сказал себе, что постоит ещё немного, попялится на ночной Питер и пойдёт обратно к Серому, а через полчасика завалится спать. Появится у тебя самого власть, хоть немного — ты меня поймёшь. Чё, Волчик, понял что-нибудь? — Завали ебало, слышь, — сказал Олег, хотя не понял, к кому обращается. Лучше бы, наверное, им никогда не ездить в дом судьи, лучше никогда не натыкаться на этого… Серёжа, его звали Серёжей, этого черноволосого щенка, такая вот ирония. Он сказал Олегу, стоя на коленях: «Сергей». Выбесил Олега, вывел из себя, был такой жалкий, всё просил, умолял, обещал, что папочка всё исправит. Лучше бы никогда не видеть его и никогда не испытывать то, что Олег испытал сегодня. Впрочем, какая разница? Он пытал до этого много раз. Ничего особенного не случилось. Просто выпил слишком много. Проблеваться бы. А пацан сам во всём виноват, ты правильно всё сказал. Ты ничего плохого и не сделал. Так с ними надо… чтобы место своё знали… Кто-то подошёл со спины и попытался схватить. Олег среагировал мгновенно: заломил руку нападающего и навалился всем телом, так, что вжал в столешницу. Хотел выкрикнуть что-то, только крик в горле застрял. Бей и беги, бей и беги, убей его — и тогда уже беги. — Олег!.. — Серый, блять, — прошипел Олег, когда чёрно-красная пелена спала с глаз и позволила увидеть в темноте рыжую макушку. — Больно, пусти, — прошипел Серый в ответ. Олег неплохо так приложил его тазом об столешницу. Синяки останутся. Хорошо хоть так. Мог бы и руку сломать. Он отпустил Серёжу. — Что это было? — спросил тот, потирая ушибы сквозь ткань штанов. — Я просто обнять… Зачем так?.. — Я не понял, что это ты. — Олег сглотнул. Как же глупо звучит. — А кто ещё?! — сразу завёлся Серёжа, подтверждая мысль о том, что это дурацкое оправдание. — Кто ещё стал бы лапать тебя в темноте на кухне в нашем доме? Олег опустился на стул. Как воздух выпустили: только что был натянут, как тетива, и готов убить, а теперь в руках и ногах слабость. — Да я это… ну, бывает у меня такое. Нервы, и я… я иногда забываю, где я нахожусь и с кем. Извини. — Интересные новости. — Серёжа хмыкнул и сел напротив. — С головой беды? Вообще не удивительно, если честно. Тебе нужен отпуск. Нам обоим. Так взбрыкнул, как будто реально тебя кто-то убить собирался… — Мне голову однажды разбили, — поспешно выпалил Олег. Такого с ним никогда не было, но ведь с кем-то однажды произошло, значит, это почти не ложь? — В армии один раз было такое, в туалете, тоже вот так, неожиданно, со спины, взяли и начали бить, и об унитаз голову разбили, но не сильно, бровь рассекли, но, опять же, не сильно, вот, шрама даже не осталось вроде… Олег машинально провёл пальцем по брови. Нет, шрам должен был бы остаться, если бы с ним что-то такое произошло. Но Серый не собирался с лупой рассматривать его лицо, он быстро во всё поверил, да и наверняка порадовался: вот, наконец-то Олег говорит про своё прошлое и свои травмы, наконец-то он искренний. Серёже почему-то всегда нужно было допытываться о его болевых точках и расковыривать старые раны, как будто в этом состоит истинная близость и любовь. Олег этого никогда не понимал. — Пиздец, — выдохнул Серёжа. — И им ничего за это не было? Скорее утверждение в виде вопроса, ответ на который очевиден. Серёжа не наивный, сам знает, как часто виноватые остаются без наказания. — Ничего, — Олег мотнул головой. — Всё, хватит об этом. Врата в прошлое снова закрылись: опять ни о чём не спрашивай, Серый, не напоминай. Они пошли в спальню. Проскочила смешная мысль: а что, можно было бы и правду Серому сказать. Так ли уж сильно правда отличалась от того, что Олег сейчас наплёл? Олег усмехнулся самому себе, стягивая чёрную водолазку. Да, отличие сильное. Правда ещё позорнее. Олег пошёл в ванную. Из-за приоткрытой двери Серёжа видел, как Олег остервенело чистит зубы. Серёжа сунулся в ванную и осудил: — Тебе же Дмитрий Сергеич говорил, нельзя так налегать, ты всю эмаль сотрёшь. Дмитрий Сергеич был их, можно сказать, семейным стоматологом. Олег пробубнил что-то в ответ. Серёжа думал уйти, но остался, глядя на Олегово отражение в зеркале. Сколько бы лет ни прошло, были моменты, когда Серёжа просто останавливался и пялился на Олега, будто всё остальное переставало существовать. Когда Олег мыл посуду в их убогой съёмной квартирке. Когда занимался уборкой. Когда курил у форточки зимой. Столько раз Серёжа любовался, обласкивал это тело, но замечал, как странно оно напряжено. Даже когда Олег просто курит и когда просто чистит зубы, так странно напрягаются его руки и шея. — Мне интересно, как долго ты ещё будешь держать меня за идиота. Серый разорвал безмятежную тишину метким выстрелом. Олег посмотрел на него, тоже в зеркало. Хорош. Стоит, привалившись к косяку. Толстовка, неаккуратный хвост. Улыбается одними губами. Олег прополоскал рот водой и обернулся. — О чём ты? — А как ты думаешь? Сколько у тебя вариантов? — Есть несколько. — Я слышал крики. Сегодня. Пока я занимался судьёй, я слышал крики. Что там происходило? Ты должен был убить их. Я подумал, что ты убиваешь. Но крики слышались слишком долго. Олег вздохнул: — И ты весь день ждал момента, когда заговорить об этом? Спросил бы сразу… ничего там не было, я попугал их немного, а потом убил. Как договаривались… — Он провёл ребром ладони у своего горла. Серёжа сделал глубокий вдох. Не верит. Будет скандал. Прежде, чем Серёжа начал орать, Олег предложил: — Поговорим в спальне? В спальне так в спальне, Серёже уже было всё равно, где разойтись в полную силу. — Ты перешёл границу, и ты даже не сказал мне об этом! Олег! Ты ничего мне не сказал! Как давно? Как давно ты пытаешь тех, кто ни в чём не виноват? У нас был уговор. Мы договаривались убивать преступников… — Да. Изначально. А потом договорились убивать и свидетелей. — Это вынужденная мера! И убивать, а не пытать! Я видел те видосы в твоём телефоне… Олег спокойно прервал: — То есть, ты копаешься в моём телефоне? — Если ты забыл, я злой компьютерный гений, мне не надо копаться, ты у меня весь на ладошке! Это непостижимо! Я слышал, что у порта нашли изуродованный труп, но понятия не имел, что ты имеешь к этому какое-то отношение! Ты за моей спиной убивал каких-то людей и пытал их, и снимал это, и мне очень интересно, для чего? — Серый, это было полгода назад. Да, я находил себе жертв сам, без тебя. Но поверь, это не были невинные люди. Это были подонки, но слишком мелкие, чтобы их убивал Доктор или чтобы вообще говорить с тобой про это. Мелочь. Серёжа не унимался: — Зачем. Ты. Их. Снимал. Олег пожал плечами. — Думал, что мне понравится пересматривать это потом. Серёжа распахнул глаза, как от пощёчины, хотя именно это он и ожидал услышать, просто не думал, что Олег признает это так спокойно. Спросил севшим голосом: — Ну и? Понравилось? — Я же перестал снимать. Значит, не понравилось. Оказывается, я ещё не совсем отъехавший. Дрочить на снафф — не моё. Приятно это знать, разве нет? Серёжа сел на кровать. — Да. Да. Конечно. Думаешь, меня это должно успокаивать? — Ты тоже неоднократно снимал всякое, — напомнил Олег, удивляясь своему же спокойствию. Тело ощущалось тяжёлым. Олег хотел как можно скорее закончить этот разговор и провалиться в сон. Серёжа покачал головой. Иногда он снимал что-то на камеру, чтобы выложить шокирующее видео от лица Доктора. Но Серёжа не мог отрицать, что пересматривать эти записи было приятно. — Но я надеюсь, ты хотя бы никого не насиловал? — спросил Серёжа. Олег задумался над ответом. Серёжа зашипел: — Блять. Господи. Просто скажи. — Он схватился за голову, а потом схватился за телефон, стал что-то вбивать в поиск. — Получается, что… На телах жертв найдут следы… Просто ответь! Даже если да, мне плевать уже, просто ответь. — Я хотел. Но нет. Тот пацан у судьи, сначала я просто хотел его попугать. Но он взбесил меня, и я отвёл его в другую комнату. Но… там я понял, что не хочу. Я понял, что мне это нахер не надо. Я бы потом жалел, скорее всего. И, как я уже сказал, я убил их. А насчёт следов на телах… ничего они не найдут. Я просто выкручивал им руки. Подумают, что я их случайно поранил, пока ловил и связывал. Серёжа сжал губы от злости, но присмирел. Олег за годы приобрёл опыт и хитрость: если во время Серёжиного психоза не присоединяться к его истерике и говорить с ним максимально спокойно, Серёжа от этого и сам скоро успокоится. Серёжа долго думал и наконец заговорил, глядя в пол: — Когда мы с тобой создали Чумного Доктора, мы вышли за рамки закона, а вместе с тем за рамки общечеловеческой морали. Когда выходишь за рамки, очень тяжело удержать себя. Если нет самодисциплины, хочется позволять себе всё больше и больше. Когда выходишь за какие-то рамки, нужно обозначить для себя другие и держаться в них. Потому что если этого не сделаешь… не заметишь, как начнёшь позволять себе всё. Абсолютно всё. И уже никакой голос внутри тебя не прикажет тебе: «Остановись», ты будешь лететь в пропасть беззакония, а голос совести будет молчать. Это и случилось с тобой… с нами обоими. Мне понравилось, когда мы сожгли целую семью, семейку мусорщиков, вместе с детьми, которые ни в чём не были виноваты. Теперь ты и всё это… Олег улыбнулся: — Хочешь про мораль и рамки поговорить? Будешь мне про Достоевского говорить, Серёж? «Людей убивать нельзя»? Я тебе ещё малому про это говорил. Нет, Серёж, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но рассуди сам. За рамками закона никаких рамок уже нет. Рамки общечеловеческой морали? Ты издеваешься? Да они гнутся как угодно. Мы с тобой сначала убивали преступников, а потом стали убивать их семьи. Ты сам сказал мне, чтобы я убивал всех свидетелей, кто бы это ни был. А раз мы их убиваем, то перед смертью и попытать можно немного. Какая разница? А раз можно пытать, можно и насиловать. Какая разница? Всё равно мы их убиваем потом. Преступник, не преступник — а какая разница? Мы же хорошие, мы мир очищаем. Сколько ебанатов писали тебе восторженные комменты, когда мы сожгли ту семью. И, поверь, за судью и его сынка нас тоже похвалят. Мы позволили себе всё. Нам дозволено всё. Слушать Олега было неприятно, потому что он был прав. Видя, во что превратился Олег, Серёжа был вынужден признать свою собственную дефектность. Ни в какие рамки морали Серёжа давно уже не вписывался. А ведь когда-то хотел вписываться. Когда-то думал о справедливости и очистительном огне террора, хотел насилием сделать мир лучше… но факт остаётся фактом: иногда убивать попросту приятно и хорошо. Олег добавил: — Мы с тобой оба потеряли берега. Мы оба ёбнулись давно. Разве не ты собирался какой-то сад спроектировать и в нём бомжей убивать? Это было прописано в той тетрадке, которую они давно сожгли. Серёжа собирался создать смертоносную полосу препятствий для бездомных, для тех, кого считал отбросами общества, но позже отказался от этой идеи, потеряв к ней интерес. Серёжа сказал: — Не переводи тему. Никакой сад я в итоге так и не построил. — А какая у нас тема? — улыбнулся Олег. — Один маньяк учит другого маньяка маньячить более нравственно? Серёжа понимал, что больше всего его задело не то, что Олег кого-то пытал. Серёжа и сам не гнушался никакими методами, если того требовала ситуация. Его зацепило то, что Олег делал это втайне от него. И, в конце концов, пытаться изнасиловать кого-то?.. Серёжа многого мог ожидать и на многое закрыл бы глаза, но эта картина с сыном Литвинина, возникающая в его голове, вызывала отвращение. Серёжа сказал: — Раз уж ты вспомнил про Достоевского, я вспомнил про Блока… говорят, он так уважал свою жену, что не мог с ней спать. И ходил к проституткам. Олег мотнул головой: — И? Намёк не понят. — Ты хотел сделать с этим пацаном то, что не можешь сделать со мной. Олег фыркнул: — Серёж. Хуйню несёшь. Он думал об этом. И присматривался к Серому, и размышлял, что почувствовал бы, если бы придушил, ударил, изнасиловал его. Ничего хорошего не почувствовал бы. — Не знаю я ничего про твоего Блока, но в любом случае, насиловать тебя я никогда не собирался. Тем более, в сотый раз говорю, я ничего в итоге с пацаном не сделал. Я понял, что не хочу этого делать. — «Понял»? Ты действительно понял или у тебя просто не встал? — Как сказал, так и было. Я не захотел. Понял, что потом буду жалеть. У меня уже совсем слабенькая совесть стала, но всё же иногда колется. Да ты и сам знаешь, каково это. Серёжа знал. Совесть иногда ненадолго просыпалась, мёртвые приходили во снах. Олег собрался с силами, чтобы сказать последнее: — Я маньяк, сволочь и садист — это да. Но не насильник. Это первое. Второе: ты мне слишком дорог. Все остальные — масса. Но ты — другое дело. Я никогда не причиню тебе вреда. Других хоть сожру, тебя никогда не трону. Не приписывай мне того, чего нет. Серёжа пробормотал: — А как я могу не приписывать? Я никогда не знаю, что у тебя на уме. Олег не выдержал и закатил глаза. Это что, новый виток ссоры? Он надеялся, что Серёжа вымотался от их беседы, пойдёт в душ и ляжет уже спать. — Ты никогда ничего не говоришь, и даже про то, что у тебя, оказывается, какие-то проблемы со здоровьем, я всегда узнаю случайно, а для меня это важно, ты моя правая рука и вообще моё всё… так что, кто тебя знает… — Ещё один укол от Серёжи, ещё один гвоздь в крышку гроба, только чьего? Олег процедил сквозь зубы: — Что именно я должен тебе говорить? Сообщать тебе каждый раз, когда мне захочется кого-то отпиздить? — Да я не знаю! — взорвался Серёжа. — Может, ты когда-нибудь наберёшься смелости и скажешь мне правду про то, что с тобой сделали в армии! Олег резко выпрямился и посмотрел ему в глаза. С таким же успехом Серёжа мог бы ударить его. — Прости. — Серёжа мгновенно остыл. Олег качнул головой, что следовало считывать как «да ладно, проехали». — Прости, — с нажимом повторил Серёжа. — Я бесчувственный урод. Я не должен был это говорить. — Ты всё знаешь? — спросил Олег. — Про армию твою? Да нихера я не знаю, — снова ощетинился Серёжа. — Могу только догадываться. И мои догадки меня пиздец как пугают. Чем больше думаю, тем хуже. Ты же сам понимаешь? В какой-то момент я начал думать, что тебя там насиловали, и я чуть не ёбнулся от этих мыслей. Тревожных звоночков уже слишком много. — Ладно. — Ладно?! Может, расскажешь уже? Олег мотнул головой. — Столько лет прошло. Какая разница. — Есть разница. Олег, мне всегда есть разница! — Серёжа вздохнул. — Когда ты уже поймёшь, что… — Твои догадки верны. Всё? Доволен? Серёжа заткнулся. «Доволен» — совсем не то слово. Но и не удивлён, и не шокирован. Он давно стал догадываться. Впервые догадка мелькнула много лет назад, когда они жили в первой своей квартире и когда Олег на кухне чуть ли не сломал ему руку, испугавшись его прикосновений. Второй раз — когда они переехали в центр, но ещё до Башни. Во время секса, когда Олег наотрез отказался «поменяться ролями» и почему-то наорал на Серёжу, хотя Серёжа совсем не настойчиво предложил это. Когда-то Серёжа искал информацию о тех частях, в которых служил Олег, прочитал об очень подозрительном случае — один из сослуживцев Олега расстрелял несколько человек, но, насколько Серёжа мог выяснить, Олег никакого отношения к расстрелу не имел. Однако можно было предположить, что просто так, от хорошей жизни, люди не стреляют в людей. Как нужно было довести человека? В какой обстановке был вынужден выживать Олег, тогда ещё восемнадцатилетний Олежа? Серёжа так долго жил со своими мыслями и смутными догадками, что привык к ним, так что теперь признание не поразило его так, как могло бы. Давно, ещё на той самой первой квартире, Олег говорил какую-то фразу… спустя годы Серёжа силился вспомнить. «Я сделаю тебе больно», «Не хочу делать тебе больно»… Точно. Серёжа тогда ещё удивлялся, с чего вдруг должно быть больно от аккуратного отсоса. Олега кто-то насиловал. Тяжело уложить это в своей голове. Но лучше знать это точно, чем догадываться. Олег почти неподвижно сидел на Серёжиной кровати. Серёжа сжал кулаки. — Кто это сделал? Я бы убил его голыми руками. Блять, Олег, мы должны найти его и убить! Или ты уже это сделал? Олег замотал головой. — Нет, не сделал. Серёж, оставь. Я хочу это забыть. Я же не заставляю тебя вспоминать, как над тобой в детдоме издевались? Я не хочу вспоминать детали. И жалости тоже не хочу. — Хорошо. Но почему ты раньше… — Почему раньше не рассказал? Боялся, что ты станешь по-другому относиться ко мне. — Олег!.. Первая реакция — возмутиться, начать убеждать, что нет, ни в коем случае, я понял бы всё правильно и никогда, ни за что… На самом деле, чёрт знает, как Серёжа бы отреагировал много лет назад. Времена были другие, в голове был мусор. Серёжа сказал: — Может, ты прав. Может, я действительно неправильно воспринял бы, если бы ты тогда мне сказал… я был моложе и глупее. Но сейчас… ничего не изменится. Я клянусь тебе. — Спасибо. — Ответ совсем уже сухой и бесцветный, Олег не смотрел на Серёжу и ждал, когда можно будет уйти. Серёжа не знал, что ему теперь следует сделать или сказать. Он сел и беспомощно опустил руки на колени. Как тогда, много лет назад, когда Олег признался ему, что в армии его избивали. Как тогда, не знаешь, куда себя деть. Прикасаться и жалеть нельзя, запретили, да и самому несподручно — слишком взвинченный после ссоры, хочется не обниматься, а метать ножи в мишень или побить молотком мясо на отбивную, лишь бы выпустить пар. Сказать нечего. Но просто закончить разговор и разойтись кажется странным. Вроде должна быть какая-то беседа, вопросы и утешения, но их не будет. Олег — не ребёнок, нуждающийся в помощи, а маньяк, у которого раны запеклись не своей, чужой кровью, он сам себя успокоил, запечатал свою боль в гроб и закопал глубоко. Может, милосерднее будет заткнуться. И даже не заикаться о походе к психотерапевту: Олег врачей ненавидит, и о психологах они уже говорили, Олег никуда не пойдёт. Наверное, лучше будет просто принять это к сведению, как очередной факт биографии. — Я в душ, — сказал Серёжа. — Хочешь остаться у меня на ночь — оставайся. Трогать тебя я не буду, потому что пиздец как злюсь. Олег кивнул. Горячий душ должен был успокоить. «Просто принять как факт» не так уж и просто. Стоя под струями воды, Серёжа мысленно расчленял насильника. К сожалению, расчленяемое существо было безликим и совершенно ненастоящим. А что если их было несколько? Боже, Волче, боже. Остаться на ночь Олег не захотел. Выходя из спальни Серёжи, он остановился в дверях и сказал: — Ты просил говорить, что у меня на уме. Хочешь знать, что я чувствую? Я чувствую себя отвратительно. Как будто случилось что-то, что не должно было. Необратимое. Как будто грязь во рту. И я жалею о чём-то. Кажется, я бы хотел, чтобы этого разговора никогда не было. — А я рад, что поорал на тебя и узнал правду. Хотя бы часть правды. — Честно? — Честно-честно. Олег подумал. — Хорошо, что тебе хорошо. Мне от этого легче. Спокойной ночи, Серёж.