Твой Муж

Рубашка заправлена под крепко затянутый массивный ремень. Мой подарок. Кофейный цвет всегда сочетался с его чистой, белой кожей. А официальные зауженные брюки подчеркивают фигуру. Мы выбирали их вместе. А эти глаза цвета неба, боже, никто бы не устоял. — Антон? Шатен отмирает, моргает растерянно пару раз закрывая за собой дверь в учительскую. Здесь почти ничего не изменилось. Шкаф, столы, стулья, вечный фикус. Даже небольшая ностальгия накатывает от такого. — Привет. Антон улыбается и обходит рабочее место. Губы мягкие, с терпким вкусом кофе. Поцелуй длится всего секунду, а затем брюнет отстраняется. У него появляется складка между бровей и младший виновато закусывает губу. — Почему ты тут? — голос холодный и пробирает до дрожи. Приходится отвести глаза, чтобы не расплавиться прямо посреди комнаты. — Сюрприз… — мой голос с радостными нотками трудно сдержать. Я скучал. Рука по инерции уже зарывается в загривок, перебирая черные волосы, на что Арсений раздражительно сцепляет губы в одну линию. Знаю, он говорил, что ему не нравится когда я так делаю, но мне правда очень хотелось прикоснуться. Они у него мягкие, идеальные, послушные, не то что мои, довольно жесткие и закрученные в разные стороны. Новая попытка углубить поцелуй вышла еще более смазанной и мокрой. Арсений упирается ладонью в грудь Антона отодвигая. — Ты прям тут решил что ли??? С ума сошел? — Почему? Мы раньше только здесь этим и занимались. — Антон игриво ухмыляется, а его ловкие пальцы цепляются за ремень брюк. — Остроумно. — широкая ладонь накрывает сверху останавливая. — Освободился пораньше? — Да. — А я тут с головой в контрольных 10го и 11го класса. Пытаюсь в бессмысленных каракулях найти хоть что-то разумное, за что можно поставить три. Едь домой без меня. — Но…я же приехал специально за тобой. Контрольные подождут денек-другой. Собирайся и пошли. — Антон переплетает пальцы и тянет мужчину к себе, но Арсений вовсе не держит и его рука легко выскальзывает. — Это моя работа, Антон. Я должен сделать все вовремя. Ты же не бросаешь незаконченный объект, выполнив только половину работы. — Я архитектор и от точности моих чертежей зависит вся постройка. Если я буду невнимателен, то конструкция просто развалится, более того это может привести к жертвам и смерти ни в чем неповинных людей. Да и у меня есть более жесткие рамки от заказчиков. А ты учитель биологии, дорогой. Твои ученики только больше рады будут если ты потеряешь их тетради. Поехали. — Нет. Так или иначе я не привык делать что-то спустя рукава. Я поеду как закончу. — Арсений берет с солидной стопки верхнюю тетрадь открывая для проверки. — Да брось, ты же несерьезно? — Более чем. Поезжай домой. — брюнет погружается с головой в работу, подчеркивая красной пастой ошибки. Сверху слышит обиженный вздох и удачно игнорирует. Занят. Антон смотрит на профиль мужа и не хочет вот так отступать. Мы уже так давно не выбирались куда-то. Даже просто на прогулку. Неужели Арсений не замечает, как давно мы не делали стольких вещей вместе. Все началось с завтрака. Из-за разного рабочего графика их мы негласно отменили первыми. Следом выходные, Арсений взялся за дополнительное репетиторство, хотя я и говорил что наш семейный бюджет с избытком не обязует так сильно нагружать себя. Следом командировки с интересным и прибыльным контрактом, от которого было глупо отказываться. Из-за этого пропали вечера. Звонки сведены к минимуму. Они только от меня, как будто телефон Арса стал принимать звонки без возможности обратного. Сообщения лишь в крайних случаях. Он перестал на них отвечать, поэтому отправлять потеряло всякий смысл. А недавно я только понял, что лишился еще одной привилегии: поцелуи. Арс перестал меня целовать. Я понимаю если мы подолгу на расстоянии у нас не всегда есть время уединиться для интима, но поцелуи… он мог бы хоть иногда проявить инициативу. Если честно я устал пытаться все время заставить уделить мне хоть немного внимания. Это становится все сложнее. А мой муж лишь делает вид, что все в порядке. Он и правда не видит как изменились наши отношения? Я так хочу чтобы он вновь смотрел на меня как раньше. Он вообще еще любит меня? Он рядом, а у меня никак не получается до него дотянуться. Я и правда так сильно по нему скучаю. По нам. Вместо слов Антон решает действовать — чувствовать на полную катушку. Он тянет старшего ближе и целует горячо в шею, скользит влажными губами по коже и позволяет себе осыпать медовое полотно укусами. Кусает жестко и даже до крови, в желании пометить своë. Словно ненасытное животное терзает кожу под сердитый и томный вздох любимого, но это не останавливает, а вот сильные руки Арсения вполне решительно. Антон жаждет показать что все еще любит, желает и теснее прижимается к нему, смотрит так просяще, умоляет взглядом. Мнет полюбившиеся волосы, зарывает в них пальцы, сжимает аккуратно в кулаках. Он ждёт отклика, хоть малейшего, как же ему нужен хоть один шаг навстречу. Но его снова отталкивают, грубо, беспристрастно. Это больно, несправедливо. Мелкий мандраж пробирает тело, а слезы обиды готовые сорваться по щекам, Антон сдерживает себя, сжимает кулаки. Он сильный. Это не было бы спонтанной истерикой. Все так долго копилось, по мелочам, по не состыковкам, по количеству отказов. И все равно Антон сдерживает слабость разреветься как девчонка, хотя хочется именно этого в последний момент. Ужасный момент. Антон утыкается носом в локоны и жадно вдыхает аромат парфюма с нотками корицы. Пьянит и дурманит, как и сам Арсений. Он сводит его с ума без зазрения совести, терзает его душу, сжимает сердце, и Антон желал бы сегодня не оставить и миллиметра чистого тела. — Да прекрати! — брюнет резко отдергивает, срывается на крик. — Что на тебя нашло? Арсений скользит по нему строгим взглядом, а Антону хватило бы и крепких объятий. Ему нужно самую малость. И он ластится снова. — Я-я соскучился… — Мы в школе! — Но я только приехал из командировки. Меня не было две недели. Ты совсем не рад? — Что за глупости, Антон? — Арс, у тебя кто-то есть? Поэтому? — Боже… Ты что пьян? — Нет. — Не садись за руль. Вызови такси. — Я не пил! Просто, я хочу знать правду. Скажи честно, ты с кем-то спишь? — Нет у меня никого! С чего эти подозрения? Я хоть раз дал повод? — Нет, … но… — Иди проспись. Дома поговорим. А сейчас уходи. — Арс… — Иди! Антон прячет лихорадочно горящие глаза, кирпичный румянец пятнами, поджатые малиновые губы. Он выдыхает, развязывая сжавшийся внутри комок чувств, отлепляется от мужчины и уходит, спиной чувствуя, как Арсений сводит брови к переносице. Сейчас я остыну и все будет нормально. Шатен застывает в дверях, стиснув пальцами косяк, и, не отрываясь, смотрит на сдертую краску школьной стены. Потом разворачивается, делает несколько быстрых шагов вперед по длинному коридору на выход. Чем дальше он идет тем отчетливее до него доходит, что вся их напускная обыденность — что-то невозможно глупое и нереальное, и с каждой новой порцией осознания этого приходит чувство неизбежного. Все разваливается. Арсений по-прежнему делает вид, что все хорошо, усердно работает, наиграно беспокоиться, дразниться, поучает, называет Антона своим мужем, и иногда сухо целует. Эта фальшь стала постоянной. Ненормальной. Почему он так безразличен? Я устал… как же я чертовски устал. Мы должны поговорить. Обо всем. Рука с пренебрежением и яростью набирает нужный номер: — Здравствуйте. Это Антон Попов. Я хочу отменить бронирование. Спасибо. Сегодня наша годовщина… А он так и не вспомнил. *** Часы показывали начало одиннадцатого когда послышался щелчок дверного замка. Я встречаю его опираясь плечом на стену. На моем лице грусть вперемешку со злостью. Не хочется чтобы все было именно так в этот день, но сейчас у меня не получается натянуть улыбку и простить. Хватит с меня. Придется вот так… — Антош, почему ты не спишь? — Тебя жду. Хочется какого-нибудь действия, хочется подойти к мужу и сделать что-нибудь, да пусть даже просто посмотреть вместе фильм, держаться за руки, быть рядом с ним, но Арсений снова не в настроении. Он разувается, кладет портфель на комод, и не смотрит больше ни на что. — Уже поздно, не стоило беспокоиться, лег бы пораньше. — Как работа? — Устал и безумно хочу спать. — Антон смотрит на любимого, что в шаге от него всего мгновение, а потом его снова оставляют ни с чем. Уходит. — Я в душ. Антон медленно следует за старшим. Что-то внутри него больше не может молчать, будто на языке вертится, а выдавить из себя хоть звук никак не получается. Этот неприятный зуд, осадок, недосказанность…обида. На самом деле я думал об этом уже слишком долго… и сделал только один вывод: Нам лучше расстаться. Люблю ли я Арсения? Да. Всем сердцем. И от этого больнее принимать жестокую реальность. Я не могу удержать того, кто во мне совсем не нуждается. Накручиваю ли я себя?.. Он забыл о нашей годовщине. Пять лет — вместе! Как можно было забыть? У нас секса не было пол года! И я не знаю в какой момент стал обязуемым супругом, а не любимым. Все его поступки как должное. Холодно, бесчувственно, равнодушно и от этого невыносимо. Я не хочу так продолжать. Я не могу… Люблю и не вывожу… Больно отпускать, не думаю что возможно забыть. Пять лет моей жизни и… это наш хэппи энд? Жизнь — такая сука. А я все пытаюсь вспомнить все то хорошее, оправдать его, дать новый шанс… Хотя наверное Арсению все равно. Он это показывает уже давно. И тем не менее я не представляю свою жизнь без него. Не хочу представлять. Антон дергает ручку двери, что ведет в ванную комнату. Запер. Зачем? Он никогда ее не закрывал. Раньше мы часто принимали душ вместе. И снова вязкая, тягучая обида. Да, вот оно. Кажется это называют последней каплей. Слезы… Антон не может их остановить. Дальше перед глазами все расплывается, а злость управляет руками. Вещи. Моя сумка в кладовке. Возьму только самое необходимое. Вопреки этому в глубине собранной сумки первой ложиться поношенная арсова футболка. Слишком уж она приглашающе валялась на покрывале — Попов так свои вещи никогда не оставлял. А мысль о том что это их конец, заставляет хвататься за то малое что удастся. Надеется достаточно, чтобы продержаться какое-то время на воспоминаниях. Достаточно, чтобы не сойти с ума. «Попрощаться», — приходит следом мысль, от которой хочется орать только сильнее. Отсюда и непрошеная, непонятная слабость. За то, что Арсений отпускает и одновременно удерживает, за то, что рвет душу на части. Антон сильнее сжимает пальцы, почти до крови кусает свои губы и, сам того не замечая, скребет ногтями по коже. За стеной больше не слышится шум воды. Шатен ждет его сидя на кровати с единственным вопросом. Переборов себя все еще цепляется. Набирает побольше воздуха в легкие, стараясь успокоиться. Вытирает мокрые слезы рукавом толстовки в которую закутался до подбородка. Руки сцепляет в замок и поднимает голову только в тот момент когда отворяют дверь ванной. Вдох. От Арсения веет свежестью. На нем футболка, едва заметные пару капель воды упавшие с челки, и боксеры. Сделав пару шагов босиком по ковролину он замирает в проеме, а его глаза смотрят с удивлением на шатена. — Антон, ты куда это собрался? Внезапная командировка? — лицо даже не дрогнуло. Уверенное. Спокойное. Разбивающее сердце в клочья. — Нет. — Тогда… У Оксаны пробле… — недоумение. Я даже рад, что он еще может выражать эту эмоцию. — Нет. Дело в нас. Хотя знаешь, нет, не так. Дело в тебе! — Тош… — Арсений вздыхает, проводит ладонью по волосам, смотрит будто свысока, как на истеричного дурачка и Антон взрывается, потому что старший всегда так делает и перекладывает вину на него и его неконтролируемый гнев, а потом говорит что все у них в порядке. Но у нас нихера, блядь, не в порядке! — Ответь только на один вопрос, Арс! Хуй с ней годовщиной, нахуй мой проебаный день рождения из-за твоей экскурсии с 10Б, хотя я просил тебя не брать на себя должность классного руководителя, но ты же, как всегда, не послушал, ну и похуй, в пизду звонки и прочую важную, сука, хрень! Просто скажи ты любишь меня? Потому что я правда, блядь, уже не знаю! Ты меня любишь?! Антон бегает по побледневшему лицу брюнета. Следит за каждой переменой в глазах. В них читается лишь сожаление и отрешенность. Смотрят сквозь, а не на него. — Годовщина… — короткий взгляд на настенный календарь и ощущение будто ему ведро холодной воды на голову вылили. Забыл. Вспомнил. Губы заплетаются, подрагивают. Молчание душит Антона, минута заменяет секунду, затягивает, разрушает ту хрупкую последнюю надежду. Утягивает на дно разочарования. Раздражение на самого себя растет в геометрической прогрессии. Пары секунд оказывается достаточно, чтобы познать свое ничтожество, и он хватает сумку за ручки, торчащие вверх. Выдох. Холод и апатия. — Ясно. — срывается с сухих искусанных губ. Он опускает потухший зеленый взгляд и уходит прочь. Я жалкий. Скандал, такой долгожданный и несвоевременный. Уже ни к чему не ведущий, пустая трата голоса и нервов. Упрямство Арсения сродни ослиному, и сейчас тот доказывает это еще раз. Он не хочет слышать слов упреков, которые Антон так ему и не высказал сполна, то что он прекрасно знает и сам, но ведет себя так словно его оставляют от детской прихоти, без явных причин, позволяя просто выплеснуть злость. И от его невозмутимости внутри все скручивает свинцовым ежем. — Стой. Постой, Антон. — собственное имя слышится чужим. Эхом раздается внутри и растворяется в комнате. Арсений застыл, будто его намертво прибили к полу. Он не может сделать и шагу. Как же стыдно… Почему он не сказал раньше?! Почему терпел меня! И давно… он перестал ко мне что-либо чувствовать? Я такой идиот, боже. Ненавижу. Антон не хочет думать, не хочет слышать. Баланс нарушен, они уже не вместе, они перестали двигаться в унисон, прекратили ловить дыхание друг друга. И, возможно, поэтому Антону становится легче дышать сбегая вот так. Арсений тоже осознает. Они переступили ту черту, которая держала их намертво вместе, они двинулись дальше. Оба, но в разные стороны. — Я переночую у Позова. Это нечестно. Это неправильно. Но это мой выбор. У каждой дороги есть свой тупик. Любой путь к чему-то ведет. Сейчас — это развилка с бетонной стеной посередине. Они уже слишком далеко друг от друга. Антон стирает соленые подтеки со скул, не замечает, как с новой силой начинают щипать глаза, и видит безмолвное согласие брюнета. От сильного хлопка двери Арсений вздрагивает как от удара. На кухне стоит давно остывший ужин. А на кровати маленькая коробочка в подарочной ленте синего цвета. Арсений только сейчас ее замечает. В последнее время он все замечает слишком поздно. Перегорел. Взаимность не вколишь подкожно, ее не введешь внутривенно. Стать близкими долго и сложно, Зато, стать чужими — мгновенно. *** Погода отвратительная: туман, мелкая морось, и была бы моя воля, я бы вообще на улицу нос не высовывал. Атмосфера подстать первым дням мерзкой осени и настроению. Разбежались в день когда сошлись. И к чему убогие клятвы на алтаре, если жизнь не сказка где долго-и-счастливо неприемлемая фантазия мечтателей. Дурость. — Вы никогда не ругались. — женский голос по ту сторону как всегда прав. Антон так нуждается в поддержке и том кто будет на его стороне. Я ведь правильно сделал, что ушел? Я не мог больше пробиваться сквозь этот лед, днем за днем натыкаясь на равнодушие. Ему плевать на меня, сколько бы боли мне это не причиняло. — Я подам на развод. — Что? АНТОН, ТЫ СЕРЬЕЗНО? ЭТ-То, боже, ты же… любишь его, и да он бесспорно виноват, но… Вас даже сложно представить по отдельности! Тебе нужно успокоиться. Давай ты не будешь торопиться, дай ему время и вы еще раз обсудите все на свежую голову. Не руби с горяча, хорошо? — Да… Думаешь я не хочу все изменить? А если он остыл? Перегорел? Как я могу заставить любить? — Знаешь, я возьму сейчас билеты и завтра утром приеду. Прости что… — голос подруги заплетается, переполняется виной и сочувствием. Антон грустно улыбается, собирает себя по кусочкам, чтобы выровнять дыхание и успокоить: — Все нормально. У тебя работа. Я так ей благодарен… Моя родная. — И все равно я приеду. — С-спасибо. — Не твори глупостей, ладно? — Я уже на полпути к Позу. — Хорошо. Береги себя. — Угу, как и всегда. Холодный ветер пробирается под одежду. Такое чувство, что вот оно: то чего я так долго боялся. Принять правду, остаться в одиночестве. Понять что во мне больше не нуждаются. Как бы я хотел чтоб из меня выжгли эти отравленные чувства. Зачем мне эта любовь если от нее столько боли? Я никогда не смогу полюбить кого-то кроме него. И кому сдалась теперь эта преданность? Шатен шмыгает носом, засовывает руки в карманы и ускоряет шаг. Слишком внезапно внутренняя боль дополняется физической. Тяжелой, железной битой в районе затылка. А затем лишь темнота.