Что, если...

Радоваться выздоровлению друга Разумихин поспешил: Раскольников был ещё очень слаб. Он шёл медленными и нетвёрдыми шагами, время от времени останавливался посреди улицы и глубоко дышал. Смрадный воздух Петербурга не оказывал целебного действия, но был гораздо приятнее духоты каморки. Родион с удивлением обнаружил, что зловонные трактиры, грязные стены домов, уставшие люди с мрачными лицами, детишки - оборванцы, нищие и попрошайки, вызывающе одетые девицы, кричащие торговки за полусгнившими прилавками, шумные компании, телеги с полудохлыми ломовыми лошадьми и пьяными возницами не вызывают былой неприязни. Казалось, он за последнюю неделю сумел пересечь вершину ненависти к себе и ко всему окружающему. Скопившееся за три года отвращение стремительно покидало сердце мужчины, всё становилось как будто безразлично. "Неужели оно? про такой ли кризис говорил доктор? Ну уж нет, откуда ему знать об этом?..." Молодые люди неспеша двигались в сторону В - го острова. Оба молчали: Раскольников был занят своими мыслями, а Разумихин боялся нервировать друга неосторожным словом. Родион вскоре заметил безмолвие товарища и страшно развеселился, поняв, в чём дело. Он также прекрасно чувствовал, что Дмитрий готов подхватить его в любой миг. Разумихин шёл очень близко, почти прикасался плечом, и время от времени тревожно поглядывал на друга. "Его бы воля, под руку меня взял, словно барышню! – усмехнулся Раскольников про себя, – а всё - таки хорошо, что он зашёл. Так помер бы и лежал, пока Настасья не зашла..." После прогулки Разумихин повёл утомлённого друга к себе. Родион не возражал: собственное жилище напоминало бы о том, и идти туда совершенно не хотелось. Было, впрочем, ещё что-то, удерживающее Раскольникова от возвращения в каморку. Он мучительно пытался понять это что-то, пока Дмитрий расторопно стаскивал с застывшего посреди комнаты друга пальто, усаживал его на диван и бегал за чаем к хозяйке. Во время недолгого отсутствия друга Раскольников совсем раскис. Душевный подъём его резко сменился апатией и ни к чему не приводящими размышлениями. Старые дурные мысли стремительно возвращались, таща за собой головную боль. И как он, болван, мог поверить, что то минутное облегчение останется с ним навсегда? Он продолжает быть тем же ничтожным человеком с прежней жизнью. Вот переночует пару дней у Разумихина и отправится к себе в комнату, где его нахлынут яркие, от того ещё более тошнотворные, воспоминания. Снова кошмары, снова беспамятство... Слёзы текли по щекам и по шее, неприятно холодили кожу, мочили рубашку. Утирать их Раскольников не пытался: даже не заметил, как заплакал. Очнулся он, когда почувствовал осторожные прикосновения чужих рук на спине. Разумихин сидел рядом и гладил его с заботливой нежностью. Удивительно, откуда она вообще в таком огромном, неуклюже - простоватом Разумихине взялась. – Родя, чего ты? Тебе больно? – тревожно спросил Дмитрий. Это было уже слишком. – О, Разумихин! – вскричал Родион, –я - последняя тварь на земле! и чего ты со мной так возишься? Лучше бы ты не пришёл тогда, лучше бы я помер!.. Собаке – собачья смерть... И то, любая дворняга благороднее меня во сто крат будет, я и кончика хвоста её не стою!.. Дмитрий на мгновение оцепенел, но тут же крепко обнял рыдающего Раскольникова. – Родя, что ты такое говоришь? Как ты можешь так... про себя? – горячо шептал он куда-то в макушку друга, – знаешь, я ведь тебя больше всех люблю! Мне никого не надобно, кроме тебя, Родя! Родиона словно перемкнуло. Он вдруг понял, он всё для себя понял! Ещё давно, кажется, он к этому пришёл. Есть один важный человек, есть теперь единственная опора и вера. Он устал, с него хватит, он это сам не донесёт. Раскольникову больше без Разумихина нельзя, он непременно сгинет, лишится рассудка! Родион обхватил голову друга и принялся беспорядочно целовать его в лоб, щеки и губы, оставляя влажные следы слёз. Ему хотелось прикоснуться к каждому участку лица Дмитрия, обнимать его как можно крепче и как можно дольше.