В тихом омуте

      Солнце ныряет в морскую пучину, уступая ночи ее права. Когда же луна, окончив свою вахту, закутывается в сизые облака, ее лучи вновь озаряют дивные, неповторимые пейзажи Карибских островов: белоснежные, точно северные снега, пляжи, бирюзовые заливы с темным кружевом кораллов, поросшие изумрудными лесами горы.       Спустя несколько дней «Немая Мария» бросает якорь в порту Санто Доминго, а еще спустя две недели на ее палубе вновь возникает непоколебимый силуэт Хуана Карлоса. Еще неуверенно, он марширует по палубе, и хоть каждый шаг дается ему с трудом, на его рассеченном повязкой лице играет улыбка.       Многие жители Санто Доминго удивились, когда увидели частую морскую гостью. Что-то изменилось в могучих чертах линкора: его боевая мощь больше не навевает на мысль о карающем мече – теперь она излучает силу щита, призванного беречь и защищать.       Но еще больше изменился прославленный командор: гроза морей, «железный Армандо», несокрушимый Салазар – уважаемый, почитаемый человек, он в то же время всегда внушал страх. Теперь же в облике командора появилась некая мягкость, а окружавшая его мрачная аура исчезла. Как и «Немая Мария», он стал вселять ощущение надежности, а не того трепетного благоговения, какое вызывает грозная неумолимая сила. Втягивая же Салазара в беседы, жители Санто Доминго с изумлением узнают, что, оказывается, этот суровый человек умеет смеяться.       Люди, особенно робкие и слабые духом, стали тянуться к Салазару, привлеченные его изменившемся «я». Но лишь самые проницательные глаза и самое чуткое сердце догадывались, чем вызвана эта необычная перемена.       С того момента, как Джек поселился в капитанской каюте, «Немую Марию» словно бы озарило радужное сияние. Если поначалу, приближая мальчика к себе, Салазар и беспокоился по поводу того, как к его поступку отнесется команда, то уже скоро подчиненные развеяли его тревоги. Никто из них и не подумал ревновать, а выздоровевший Лесаро и вовсе воспринял его сближение с Джеком, как свое личное счастье.       Отчасти – и осознавать это очень приятно, добродушие команды вызвано поведением мальчика. Дело в том, что став совладельцем капитанской каюты, Джек не зачванился и не стал изображать из себя принца. Он по-прежнему исполнял обязанности юнги, был также скромен и вежлив, и никак не пользовался теми привилегиями, что сулило ему особое отношение со стороны капитана. Кроме того – и это особенно впечатляет Салазара, Джек оказывается не только скромным, но и великодушным человеком. Так, стоя на своем посту, он случайно становится свидетелем его примирения с Магдой.       После происшествия в лазарете Родни Магда разгуливал по палубе заметно подавленный. К достоинству этого ожесточенного человека стоит сказать, что он все же осознал свою ошибку и искренне жалел о своей грубости.       Наконец, решившись, Магда подходит к Джеку со спины, улучив момент, когда большинство матросов вскарабкалось на ванты. Робко он кладет на плечо мальчика свою тяжелую ладонь, после чего аккуратно разворачивает его к себе. При виде тюремщика Джек не отшатнулся – только напрягся и взыскательно посмотрел ему в глаза, как бы спрашивая: «что ты от меня хочешь?». На этот безмолвный вопрос Магда отвечает с заметным волнением: запустив вторую руку за полу кителя, он протягивает бывшему пирату конфискованный кортик (сам командор позабыл о нем на фоне душевных переживаний).       С легкой боязнью забрав свое оружие, Джек какое-то время еще смотрит в лицо офицера. Затем он берет его правую руку и, приблизившись, обвивает ее вокруг своих плеч. Обнимая бывшего пирата, Родни Магда не произносит ни слова, но влажный блеск в его черных глазах ясно говорит о том, что для него много значит это прощение. По мягкому же взору Джека становится ясно, что он рад это прощение дать.       С каждым днем Армандо Салазар все сильнее любит своего подопечного. Точно резвый «солнечный зайчик» Джек мелькает по палубе, зажигая улыбки на обветренных лицах моряков и как будто заливая корабль теплым солнечным светом. Кроме того, его присутствие словно бы раскрывает ему глаза: впервые, гуляя по улицам Санто Доминго, Салазар замечает, как живописны их сады и маленькие дворики, какие забавные сувениры пестреют в рыночных палатках, как красиво поют музыканты и шелестят перистые листья пальм. Джек избавил его сердце от грубой скорлупы, воскресил его: только сейчас – теперь он это понимает, только сейчас он начал по-настоящему жить…       Открыв для себя новый прекрасный мир, мужчина решает сделать все возможное, чтобы уберечь его от зла. Первое, что он делает, бросив якорь в Санто Доминго – это отправляется на встречу с губернатором. Рассказав о попытке пленить сдавшихся пиратов и последующей трагедии, Салазар как бы ненароком спрашивает, не могут ли он и его команда получить отдых, взявшись за менее кровавую работу. Годы безупречной и опасной службы сыграли свою роль: впечатленный рассказом, губернатор с радостью предоставляет ему место конвоира. Конечно, защита пассажирских судов не избавит от стычек с пиратами, но по крайней мере минимизирует их. Кроме того, благодаря разнообразию маршрутов, его служба станет более интересной. Как обрадуется Джек, когда увидит незнакомые города и земли!       Приняв на борт выздоровевших солдат и матросов, «Немая Мария» поднимает якорь. Вместе с пассажирским фрегатом она покидает порт и держит курс к Наветренным островам, повинуясь уверенной, но уже не столь твердой руке своего капитана. Плавание проходит благополучно, равно как и следующий рейс. Лишь однажды вахтенный замечает преследователя – подозрительное судно с то ли синими, то ли черными парусами, но оно трусливо разворачивается, не приблизившись к конвою и на расстояние выстрела. Грозная слава все же сослужила командору хорошую службу: ничего не зная о произошедшей в нем перемене, пираты продолжали его бояться.       Дожидаясь прибытия заказчика, Салазар нередко гуляет с Джеком по городским улицам и площадям. Он покупает ему дорогую одежду, сладости, фрукты, различные безделушки. Получив очередной гостинец, Джек рассыпается в благодарностях, даже не подозревая о том, что его благодетель считает себя должником, что все подарки – это плата за доставляемое им счастье. Возвращаясь же в пронизанную вечерними лучами каюту, командор учит своего воспитанника манерам и грамоте, в шутку взъерошивает ему волосы, читает вслух книги. Ничто не может сравниться с тем чувством, что он испытывает, видя улыбку на мальчишеских губах, искры радости или «смешинки», вспыхивающие в карих омутах.       Больше всего Салазару нравится, когда наступает ночь: в поздние часы он усаживает Джека себе на колени и пристраивает его голову у своего плеча. Бывший пират трется о его белую рубашку, постепенно смежая веки, убаюканный чужим дыханием и теплом. Перекладывая заснувшего подростка на кровать, мужчина не может удержаться от того, чтобы не подоткнуть ему покрывало или просто не полюбоваться на его лицо.       Салазар едва ли замечает, как пролетают четыре месяца. Все это время он продолжал сопровождать торговые и пассажирские суда: дважды «Немая Мария» попадала в шторм – и его распирало от гордости, когда Джек демонстрировал свою храбрость. Все события, даже тревожные, были скрашены светлыми эмоциями. Коротая свободные часы, Салазар радовался – потому что радовался Джек, смеялся, подхватывая его звонкий юношеский хохот и, казалось бы, дышал глубже. Джек как будто сотворил для него маленький мирок, в котором нет места злости и страданию, раскрасил его жизнь в яркие цвета…       …но когда командор почти что пьянеет от безмерного счастья, его омрачает зловещая тень. Она проступает прямо на любимом лице, подобно угольным штрихам сквозь нежные мазки акварели.       Это случается ночью: по укоренившейся привычке Салазар подкрадывается к спящему воспитаннику. Он уже тянет руку к сбившемуся покрывалу, когда неожиданно замечает, что Джек не спит: притворяясь, он отвернулся к стене, пряча заострившиеся от напряжения черты. Губы мальчика судорожно сжаты, а в его карих, поблескивающих во тьме глазах отображается мрачная решимость. Даже его стиснутые пальцы свидетельствуют о тяжкой внутренней борьбе.       Осторожно возвратившись к кровати, мужчина в смятении опускается на нее. Увиденное его почти что потрясает – настолько резко то болезненное напряжение контрастировало с недавней радостью. Кроме того, вспоминая потемневшие глаза подростка, командор чувствует, как в груди у него ворочается неясный страх.       Утром, увидев на губах Джека улыбку, Салазар успокаивает себя мыслью, что он неправильно истолковал его душевное состояние. Быть может, мальчику просто приснился кошмар, а значит, причиной его переживаний была всего лишь иллюзия.       Увы, уже скоро командору приходится отмести эту воодушевляющую мысль. После полудня он снова замечает на лице подопечного настораживающую тень. Опять же тот скрывал свои чувства, притворно дремля на крыше юта. Продолжая наблюдения, Салазар с тревогой подмечает, что в глазах Джека все чаще вспыхивают решительные огоньки. Иногда же его решимость вступает в схватку с сомнениями – тогда тень не сходит с его лица даже, когда он улыбается.       Спустя же несколько дней тень ложится и на добродушное лицо Хуана Карлоса. Несомненно, лейтенант заметил перемену в мальчике. Невольно Салазар думает о том, что своим бдительным оком Лесаро мог подметить и какие-нибудь другие странности.       Что же случилось? Что так удручает Джека и почему он об этом молчит? Встревоженный, командор заставляет сознание метаться в поисках ответов. В то же время он все явственнее ощущает в своей груди противоестественный холод – и именно он и помогает ему их отыскать.       Мысленно Салазар возвращается в прошлое – то хмурое прошлое, когда он был Морским Палачом, а Джек – избежавшим смерти пиратом… да! Теперь он вспоминает: точно такая же тень омрачала лицо Джека в те времена, когда между ними еще лежали тайны. Со страхом вспоминает он и то, что самая зловещая из этих тайн так и не была раскрыта…       Вновь в памяти Салазара воскресают безжизненные скалы и оскверненная, окутанная пороховым дымом бухта. Вновь в ушах у него звучат мольбы седого пирата:       «…ему четырнадцать! Возьмите его на борт!»       Джек не мог этого забыть – даже самое чистое счастье неспособно залечить такую рану. Но если он тоскует по казненному родичу, как тогда объяснить его теплое отношение к палачу? Ну, а если тот старый пират ничего для него не значил, почему тогда он тоскует? Две взаимоисключающие гипотезы. Две части головоломки, которые никак нельзя сложить…       Бессонной ночью, опять-таки подловив Джека на притворстве, Салазар лихорадочно перебирает в уме картины прошлого… что он не учитывает? Что упускает из виду?       Запах пороха, обломки, кружащиеся в кровавых водоворотах… вот он подает солдатам первый сигнал:       «Ataque!»       …одинокая шлюпка, флажок из обрывка парусины…       «…возьмите его на борт!»       Сброшенный трап, Магда и Лесаро поднимают Джека на борт…       «Только мальчик! Хватит с нас одного пирата на борту!»       Прощальный крик, пробивающийся сквозь невыносимый гвалт и град проклятий. Он ждет, когда Магда и Лесаро отведут мальчика в трюм и…       …мужская рука судорожно стискивает ночную рубашку. Широко распахнув глаза, Армандо Салазар устремляет взгляд в дощатый потолок каюты – и, точно лезвие, сознание его пронзает страшная догадка.       Что, если Джек попросту не понял, что его приемный родитель был казнен? Да, он слышал выстрелы, но не видел саму смерть. Он мог решить, что старому пирату позволили уплыть на шлюпке, утешать себя мыслью, что он жив и дожидается его на каком-нибудь острове. Это как нельзя лучше объясняло бы его спокойствие, равно как и беззлобное отношение к палачам.       Теперь же он начинает что-то подозревать… хотя нет: в минуту отчаяния человеку, как никогда, свойственно создавать себе иллюзии и держаться за них так же крепко, как утопающий держится за спасательный трос. Наверное, Джек просто истосковался по своему пиратскому родичу – отсюда и его удрученность. Его же хмурая, колеблющаяся решимость объясняется тайным желанием отправиться на поиски. Неудивительно, если это желание занимает все его мысли, ведь теперь у него появился еще один близкий человек, у которого он может попросить помощь.       Этот человек – он, Армандо Салазар. Быть может, уже завтра мальчик подойдет к нему с просьбой, поведает ему о своей тоске и будет умолять отвезти его на воображаемый остров, к призраку, сотворенному безумной надеждой…       Мысль об этом наполняет Салазара леденящим ужасом. Что он скажет Джеку? Что почувствует Джек, когда правда предстанет перед ним во всей своей беспощадности?       А его собственная жизнь? Прекрасный мир, что он открыл для себя, обратится в руины… нет, хуже! Он сгорит дотла, ведь Джек не только потеряет к нему доверие – он его возненавидит!       Страх, сковавший мужчину своей могильной хваткой, вытесняется отчаянием. Оно словно выедает его, когда он думает о том, что он потеряет вместе с любовью маленького, милого сердцу существа. Ворочаясь в постели, Салазар пытается переубедить себя, всячески оспаривая доводы рассудка. Эту же внутреннюю борьбу он ведет утром – и днем, и вечером, и следующей бессонной ночью.       Какое-то время ему удается «выигрывать». В конце концов, он уже строил догадки насчет поведения Джека – и угадал лишь однажды, так почему бы его последней теории не быть ошибочной? Но, словно бы в отместку за «проигрыши», разум отыскивает ей подтверждение на полудиком берегу Ямайки.       По приказу губернатора Сантьяго командор доставляет гвардию строителей в зарождающееся селение. Бросив якорь в изрезанной кривыми пирсами бухте, он прослеживает за курсирующими шлюпками, а после отправляется на вечернюю прогулку. Ни качка, ни усталость – ничто не могло погасить любознательность его юного подопечного.       Поселение, носящее народное название «Ночлег», встречает двух мореплавателей нагромождением лачужек. Над их соломенными крышами высятся недостроенная ратуша и пышные макушки пальм. Единственной достопримечательностью «Ночлега» пока что является утоптанная земляная площадь и небольшой рынок – недолго думая, Джек заворачивает туда.       Большинство палаток, смастеренных из цветастых шалей и платков, принадлежат европейцам, но в некоторых темнеют лица островитян. На окраине же рынка примостилась жутковатого вида мулатка с проколотой щекой, почернелыми зубами и гривой спутанных волос. Прохожие обходили ее лавку стороной, но Джек сразу же устремился к ней и принялся разглядывать выставленные в ней реликвии и амулеты.       Наконец, сияя от восторга, бывший пират выуживает старинный компас. Его корпус испещрен диковинными символами, кое-где на нем блестит полустертая позолота. Сам механизм, однако, оказывается сломанным: стрелка блуждает туда-сюда, словно маятник часов.       Но хитрая торговка заявила, что компас и не должен указывать на север:       – Это волшебный компас, сеньор. Он указывает на то, что вы больше всего на свете хотите отыскать. Берите его с собой – и вы всегда отыщите путь к своему желанию!       Слова вызывают у Салазара скептичную усмешку. Его же подопечный воспринимает их со всей серьезностью: как завороженный, Джек смотрит на стрелку, которая вдруг замерла и указала то ли на ордена, блестящие на груди командора, то ли на бородатого матроса, дымящего трубкой за его спиной.       Серьезность и потаенная надежда в карих глазах задевают струну в мужском сердце. Ведомый неким горьким чувством, Салазар выкладывает на прилавок несколько медяков, хоть и заранее знает, что будет жалеть об этой покупке.       Всю обратную дорогу Джек не отрывает взгляда от блуждающей стрелки. Когда же «Немая Мария» снимается с якоря, он устраивается на ступенях мостика и долго вертит компас в ладонях. Видя знакомое напряжение на лице воспитанника, Салазар чувствует, как отчаяние все глубже вонзает в него когти.       Джек надеется, что компас укажет ему на его приемного родителя. Тоскуя, он хватается за каждую «соломинку», все сильнее распаляет безумную надежду в своей душе…       Временами к отчаянию командора примешивается ненависть: вникая в переживания мальчика, он клянет себя за былую беспощадность. Почему он не отпустил того пирата? Почему не прислушался к сострадательному, милосердному голосу своего лейтенанта?       «Но, сеньор… этот человек… он отец ребенка!»       Быть может, это его наказание? Расплата за то, что он разлучил двух близких людей?       Горе настолько подкашивает Салазара, что он начинает чувствовать себя стариком. Душевная боль уже не умещалась в его сердце – свинцовой тяжестью она разлилась по всему его телу. По ночам его мучили кошмары: в одних из них вырастали шпили Треугольника дьявола. Эхом над их вершинами проносился предсмертный крик:       «Прощай, Джек! Прощай, воробушек!»       В других сновидениях перед ним возникал рыдающий Джек – он кидался на него с кулаками и кричал:       «Ты убил его! Убийца! УБИЙЦА!»       Он хватал его за плечи, желая хоть как-то утешить, но мальчик рассыпался в его руках струйками праха. Рассыпалось и солнце, и небо, и море – весь мир обращался в бесцветную пыль…       Единственное, что дает Салазару хоть какую-то опору – это возможность поведать о своих чувствах. Когда Джек начал проводить свободные часы за созерцанием компаса, Лесаро стал выглядеть еще более обеспокоенным и грустным. Командор понимает: лейтенанта гложут те же мысли, что и его самого. Это избавляет его от тягостного ощущения, что, когда его кошмары станут явью, он будет вынужден страдать в одиночестве.       Перемена, произошедшая в Салазаре, сделала его более открытым человеком. Перестав воспринимать переживания как некую брешь в своей защите, он стал доверять Лесаро не только как подчиненному, но и как другу. Поэтому, как только служба предоставляет ему такую возможность, он вызывает лейтенанта в свою каюту и рассказывает ему о своих треволнениях.       Выслушав его исповедь, Хуан Карлос безрадостно качает головой:       – У меня есть те же подозрения, сеньор. Припомнив все обстоятельства, сопутствующие… появлению сеньора Джека на нашем судне, я тоже подумал, что он вполне мог решить, что его родича пощадили.       – Он не просто решил, он в это верит, – Салазар вздыхает, – это его надежда. Она помогала ему держаться, когда он был нашим пленником. А теперь, когда мы больше не являемся его тюремщиками, эта надежда стала мечтой! Со дня на день я жду, что он… попросит меня… так и слышу, как он говорит, что хочет с ним встретиться и…       Проведя ладонью по лицу, командор вскакивает. Тяжелым сбивчивым шагом он марширует по каюте – грудь его вздымается, звяканье орденов вторит хриплому, шумному дыханию:       – Что я ему скажу, Лесаро?! О Господи, что я ему скажу…       Из единственного глаза Хуана Карлоса вытекает крупная слеза:       – Боюсь, сеньор, что… тут не может быть другого решения. Конечно, тем самым вы причините боль – как себе, так и сеньору Джеку, но… вы должны сказать правду.       – Правду! Да, я скажу ему правду – я не смогу лгать, глядя ему в глаза! И эта правда все разрушит… ты понимаешь?! Все! – с последними словами по щекам мужчины начинают течь слезы.       Словно бы наедаясь убежать от удушающего горя, он вновь принимается кружить по каюте, но крепкие руки заставляют его остановиться. Поднявшись из-за письменного стола, Лесаро хватает своего капитана за плечи:       – На мне лежит тот же грех, сеньор, и я тоже буду за него расплачиваться. Это крест, что мы будем нести всю жизнь… но я хочу чтобы вы знали, сеньор: я верю, что вы будете нести его достойно! Я же клянусь вам – морем и попутным ветром, что всегда буду с вами рядом, и что ваша печаль всегда будет и моей печалью. Взамен я прошу вас об одном…, – лейтенант осекается.       С судорожным вздохом командор подымает глаза, и от отчаяния, написанного на его благородном лице, сжимается сердце. Кое-как Лесаро находит в себе силы на то, чтобы придать голосу твердость – достаточную, чтобы пробить им серые барьеры безысходности:       – Я прошу вас, сеньор: не забывайте все то, что вы для себя открыли и… даже если вы потеряете сеньора Джека… пожалуйста, не теряйте себя!       

* * *

      Все следующие дни Салазара не покидает ощущение, что на палубе «Немой Марии» установлены зловещие часы. Песчинки падают, отсчитывая последние минуты его счастья, безжалостно приближают роковой момент, когда между ним и Джеком ляжет пропасть, глубже и обширнее любого океана.       Ища поддержку, командор вспоминает слова Хуана Карлоса. Поначалу они кажутся ему пустым звуком, но постепенно он вникает в их смысл:       «…не теряйте себя!» – Лесаро ценит его новое «я» и желает его сохранить.       Но разве это возможно? Исчезновение Джека для него равносильно смерти: все, что от него останется – это выеденная оболочка. Как он будет жить без радости и счастья? Куда станет прокладывать курс, если у него не будет цели?       Все же железная воля помогает Салазару не впасть в отчаяние. Кроме того, поразмыслив еще над мудрыми словами лейтенанта, он внезапно находит для себя опору.       Да, Джек исчезнет из его жизни. Но он сможет вспоминать его, равно как и те счастливые дни, что они провели вместе. Воспоминания – вот что у него останется, когда разверзнется пропасть и, погружаясь в них, он сможет видеть призрак былого счастья. Он будет носить их в груди, как талисман, будет помнить, что в его жизни было что-то светлое. Да, мир, что так дорог его сердцу, обратится в руины, но он сделает все, чтобы эти руины стояли вечно!       Так утешает себя Салазар, покидая порт Санто Доминго. Получив очередное задание от губернатора, он направляет «Немую Марию» к Наветренным островам, и уже в самом начале плавания ему становится ясно – в «часах» вот-вот упадут последние песчинки.       После отплытия Джек часто нервничал и все чаще замыкался в себе. Он подолгу сидел в пустых закутках, почти не разговаривал и совсем перестал смеяться. Его состояние уже бросилось в глаза не только Лесаро, но и другим членам экипажа: нередко Салазар замечал, как Мосс и Сантос тревожно перешептывались друг с другом, а остальные моряки задумчиво мяли подбородки или запускали пальцы в волосы. Их лица, совсем недавно искрящиеся задором, будто посерели.       С изумлением Салазар ловит себя на том, что тень, наползающая на «Немую Марию», его не трогает: борьба, которую он вел с отчаянием, настолько вымотала его, что он был уже неспособен испытывать какие-либо эмоции. Горечь, разъедавшая его душу, уступила место смирению – подобно тяжелобольному, уставшему бороться с неизлечимой болезнью, он принял свою судьбу и безропотно ждал рокового часа.       На полпути до островов корабль попадает в легкий шторм. Проснувшись после утомительной ночи, командор чувствует странное опустошение.       «Это случится сегодня», – первая мысль, что посещает его пробудившееся сознание.       Опять же она не вызывает у него никаких эмоций. С тем же смирением Салазар выходит из каюты и следует к капитанскому мостику. Он не вздрагивает, не приметив на палубе Джека – его отсутствие кажется ему естественным.       День выдался солнечным и удивительно мягким. Лучи, пробивающиеся сквозь пелену полупрозрачных облаков, не слепили, а точно окутывали корабль бледным сиянием. Ветер – слабый, но попутный, хранит в себе приятную ночную прохладу. Море, утомленное вчерашней бурей, колыхается лениво – его широкие гребни, лишь чуть припудренные пеной, разбиваются о киль с мелодичным всплеском. Насыщенные цвета, свойственные карибским водам, приглушены – глаза ласкают их нежные оттенки.       Эта мягкая красота будит в душе Салазара угасшие чувства. Какой прекрасный день! Слишком прекрасный для расставания…       Почувствовав щемящую боль в груди, мужчина снова ищет утешение в воспоминаниях. Интересно, а будет ли Джек также вспоминать о нем, когда все будет кончено? Оставит ли он для него в сердце хоть маленький уголок или же постарается похоронить их общее прошлое?       Ближе к полудню над «Немой Марией» повисает некое хмурое ожидание. Кажется, что обреченность командора передается его морякам: нет ни одного лица, не омраченного угрюмой тенью, стихают беседы и перешептывания. Даже трубный голос боцмана, выкрикивающего приказания, звучит глухо.       Едва ли Салазар замечает то, что происходит на корабле. Спасаясь от подступающего горя, он продолжает воскрешать в памяти счастливые воспоминания и все глубже погружается в них. Лишь однажды случается то, что заставляет его отвлечься от картин прошлого.       Бросив взгляд на призрачно-голубой горизонт, Салазар замечает на нем неуместное серое пятно. Какая-то темная громада вздымается из волн, угрожающе вырисовываясь на фоне неба.       Инстинктивно мужчина выхватывает подзорную трубу, но почти сразу же складывает ее. Мысленно проложив маршрут на морской карте, он вспоминает, что серая громада – не что иное, как Треугольник дьявола. Раньше Салазар не обращал особого внимания на то, что путь к Наветренным островам пролегает вблизи его скал и ущелий. Теперь же, сделав это наблюдение, он изгибает губы в горькой улыбке.       Какое совпадение, какая насмешка судьбы! Его отношения с Джеком закончатся там же, где и начались, и их конец будет столь же трагичен, как и начало…       Спустя пару склянок вершины Треугольника становятся четче, а слуха достигают крики гнездящихся чаек. Поначалу с горечью, после Салазар смотрит на мрачные утесы с тем же безропотным смирением. Они словно служат для него доказательством неизбежности. Со столь же противоестественным спокойствием командор воспринимает и визит лейтенанта, хоть и все в облике того сообщает о том, что роковой момент настал.       Сгибаясь под тяжестью принесенной вести, Хуан Карлос медленно приближается к своему капитану. На его добродушном лице написано сострадание, в глазу поблескивает невыплаканная слеза:       – Сеньор…       – Да, Лесаро? – тихо отзывается Салазар.       Глубоко вдохнув, лейтенант смыкает серо-зеленые рукава кителя:       – Сеньор Джек попросил меня понести за вас вахту. Он ожидает в вашей каюте и очень просит вас подойти – для личной беседы. Боюсь, что…, – Лесаро вздыхает снова, – время пришло, сеньор…       При последних словах подчиненного Салазар ощущает в груди странный толчок. Прежде чем перехватить штурвал, Лесаро ободряюще похлопывает его по плечам – при этом подступавшая слеза вытекает из его одинокого глаза и очерчивает морщинку на впалой щеке.       Шагая к каюте, командор чувствует, как спину ему прожигают встревоженные взоры матросов. Все больше он кажется себе похожим на осужденного, идущего к плахе. Там, за этой дверью, он вынесет приговор собственному счастью…       Отперев каюту, Салазар чуть смежает веки и ступает в ее прохладную тень. Затворив дверь, он заставляет себя обернуться. Сердце у него сжимается до ноющей боли, когда он видит своего подопечного.       Джек стоит перед письменным столом, трясясь от нервной дрожи. Губы его сжаты от напряжения, глаза распахнуты – в их каштановой глади застыла мольба.       «О, Господи!» – мысленно восклицает мужчина.       Лучше бы Джек выглядел уверенным в себе, упрямым, даже агрессивным, а не слабым и измученным. Невольно Салазар думает о том, как его воспитанник воспримет страшную правду. Не подкосит ли она его окончательно? Хватит ли у него сил, чтобы вынести столь тяжкое горе?       Ему приходится собраться с духом, прежде чем вступить с подростком в диалог:       – Джек… сеньор Лесаро сказал, что ты хочешь меня видеть?       Содрогнувшись всем телом, мальчик отвешивает утвердительный кивок.       – Что случилось, Джек? Ты хочешь что-то мне рассказать?       – Да… сеньор, – выдыхает бывший пират, – я… я хочу…       Неожиданно в его глазах вспыхивают решительные огоньки. Сжав кулаки, он перебарывает нервную дрожь.       С благоговением Салазар смотрит на то, как Джек расправляет плечи, и как во всем его облике появляется пусть и малая, но настойчивая сила:       – Сеньор Салазар! – возглашает он с внезапной торжественностью.       Пылкость в его юном голосе странным образом сочетается с боязнью:       – Сеньор Салазар, я хочу сказать вам, что… вы самый достойный человек, которого мне доводилось видеть! Вы бесстрашный капитан, справедливый лидер, грозный, но благородный воин, а также хороший друг! Для меня честь плавать под вашим началом! Я считаю, что вы заслуживаете все самое лучшее, что может дать этом мир, а также… что вы достойны того, чтобы иметь семью.       От недоумения командор замирает, глядя на пылкого подростка во все глаза … что означает эта страстная похвала? Почему Джек выказывает ему свое восхищение?       Тем временем бывший пират продолжает – пылкость в его голосе все больше приглушается неясным страхом:       – Именно поэтому я прошу вас… быть для мня не только капитаном и наставником. Сеньор Салазар, я прошу вас стать…, – Джек сглатывает, – стать моим опекуном! Воспитайте меня, потому что я в этом нуждаюсь и… позвольте мне гордиться таким родителем, как вы!       …услышанное повергает Салазара в такое изумление, что он едва не забывает, как правильно дышать. Джек просит его об усыновлении? Это и есть тайное желание, из-за которого он пребывал в смятении все последние дни? Но если так, то… не значит ли это, что Джек не просто привязался к нему – он его полюбил?       Взглянув на своего подопечного и прочтя в его блестящих глазах подтверждение этим мыслям, мужчина чувствует невыносимую боль. Еще никогда его душа не получала столь глубокую рану.       Как же боги жестоки: они даровали ему счастье – такое, о каком он не смел и мечтать, и теперь требуют, чтобы он собственноручно его разрушил! Мало того: они заставляют страдать невинного мальчика, крушат надежду, что он трепетно лелеял в своем сердце!       Душевные переживания отображаются на лице командора, превращая его в болезненную гримасу. Неправильно истолковав эти исказившиеся черты, Джек вздрагивает, а после кидается к остолбеневшему мужчине и, обняв его поперек груди, начинает страстно, с надрывом лепетать:       – Прошу вас! Сеньор Салазар, умоляю! Я… я не могу представить себе лучшего родителя, чем вы! Пожалуйста, я… я буду послушным сыном, я сделаю все, что вы скажете… все, все! – последние слова тонут в горестном всхлипе.       Зажмурившись, бывший пират прижимается щекой к пуговицам камзола. Эмоции, слишком сильные для его юного сердца, прорываются наружу шумным рыданием.       Маленькие ладони наглаживают черно-белый китель, и его обладателю кажется, что они раскалены. Не удержавшись, Салазар запускает пальцы в шелковистые ребячьи волосы. С ненавистью он смотрит в потолок каюты, за которым скрывается небо и, если верить проповедникам, Царство Господне. Затем снова опускает глаза на своего подопечного и напрягает каждую жилку, каждый нерв, дабы навсегда запечатлеть в памяти ощущение, что дарят ему хрупкие руки и теплая щека.       Нехотя отпустив волосы подростка, мужчина перекладывает ладонь на его дрожащую спину:       – Джек…, – выдыхает он хрипло, как бы подводя любимым именем мрачный итог, – ты обнимаешь убийцу…       – Я тоже убийца! Все люди убийцы! А кто не убийца, тот лгун и…       – ДЖЕК! – выкрикивает Салазар.       Схватив мальчика за плечи, он отстраняет его от себя:       – Джек, ты не понимаешь! Я… я должен был сказать тебе это раньше.       Глядя в молящие глаза подростка, командор продолжает, безжалостно сыпля соль на свою душевную рану:       – Я виноват перед тобой, Джек. Я… совершил ужасное преступление. Тогда, у Треугольника дьявола… ты ведь помнишь, как тебя подняли на борт «Немой Марии», верно? Так вот, когда сеньор Магда и сеньор Лесаро отвели тебя в трюм, я отдал приказ о расстреле. Я казнил всех пиратов… ты понимаешь? ВСЕХ!       На заплаканном мальчишеском лице не вздрагивает ни одна жилка.       «Он все еще не верит…», – с отчаянием думает Салазар, – «он оправдывает меня!»       – Пират, что сидел с тобой в шлюпке, был казнен тоже!       Молчание. В каштановой глади отображается все та же мольба.       – Джек, ты слышишь?! – Салазар встряхивает ребячьи плечи, – я убил его! Я убил твоего приемного отца!       – ОН МНЕ НЕ ОТЕЦ!       Лицо Джека перекашивается гримасой отвращения, а его карие глаза темнеют от гнева. Они точно бы вспыхивают мрачным огнем – даже текущие из них слезы кажутся кипящими. Командор содрогается: пламенный гнев, исказивший юные черты, его изумляет. Но еще больше его изумляет другое – то, что этот гнев направлен не на него.       Неожиданно по лицу мальчика пробегает судорога: конвульсивно дернувшись, он вскрикивает – то ли от ярости, то ли от боли. Вслед за этим он начинает биться в мужских руках, исступленно крича и заливаясь слезами.       Оправившись от потрясения, Салазар стискивает трепыхающееся, разгоряченное детское тело:       – Джек, тише! Тише, успокойся!       – …не отец! Он мне не отец! – твердит бывший пират, как заговоренный.       Кое-как мужчине удается унять его и крепко прижать к своему кителю. Ласково шепча, он снова поглаживает подростка по волосам – и в то же мгновение чувствует, как ярость того утихает, будто усмиренная его властной ладонью. Джек продолжает плакать, но уже не с гневом, а с горечью. И он доверчиво льнет к его кителю, прячет лицо в черно-белом рукаве, вверяя ему свои слезы.       Мысли кружатся в сознании командора неистовым водоворотом. Он признался в своем преступлении, но Джек отреагировал на него совсем не так, как он того ожидал. Опять он допустил в своих рассуждениях какую-то ошибку. «Омут» оказывается глубже, намного глубже, чем он себе представлял, и чтобы раскрыть его последнюю тайну, ему придется достичь самого дна…       Думая об этом, Салазар чувствует страх, но в то же время в сердце его закрадывается надежда… но, нет: он должен знать наверняка! Он устал от догадок и предположений – если Джек действительно ему доверяет, то пусть расскажет ему все!       Уперев пальцы в подбородок мальчика, командор заставляет его поднять взгляд. Ласка не исчезает из его голоса, но в нем появляется и настойчивость:       – Джек, скажи мне… скажи, потому что если ты будешь молчать, я сойду с ума! Тот пират, что сидел с тобою в шлюпке… что вымолил для тебя пощаду… ради всего святого, скажи, кем он тебе приходился?!       На смуглых щеках проступает стыдливый румянец. Карие глаза, однако, продолжают смотреть с неким вызовом:       – Он мой…, – начинает Джек дрожащим от гнева голосом, – он мой… любовник.       …кое-как Армандо Салазар делает следующий вдох:       – Чт… что?!       – Это он так это называл! – с горькой яростью выкрикивает подросток, – но я его не люблю – я его ненавижу! Он… он пригласил меня на свой корабль. Я жил у племени, а они заставляли меня охотиться… старейшины отнимали у меня всю дичь и все фрукты, которые я найду – я голодал, а им было хоть бы что! Потому, что я европеец, а не островитянин, как они… и пираты тоже были европейцами… а еще у них было много еды, а этот… их капитан угощал меня и говорил, что я славный парень. И что, если я пойду к нему на корабль, он сделает из меня настоящего моряка, и я буду плавать по морю… я всегда любил море! И корабли, и…, – Джек всхлипывает, – и я пошел к пиратам… капитан устроил праздник в мою честь, потом мы отчалили и он… завел меня в свою каюту. Сказал, что я хорошенький – похож на девочку, а такие ему нравятся больше всего. А потом он сказал, что хочет… я испугался… ответил, что не могу, а он… я сопротивлялся, но… но…       Давясь подступающими слезами, Джек начинает говорить все более бессвязно. Но сказанного им достаточно, чтобы воображение нарисовало Салазару ужаснейшую картину:       Заставил… угрожал… всю ночь… больно… некуда идти… ударил… повалил… два года… снова и снова…       Потрясение командора настолько велико, что разум его мутнеет. Но одна мысль по-прежнему остается в его сознании ясной: он держит в своих руках несчастную жертву.       Точно в полусне, Салазар смотрит в заплаканное лицо подростка – и в глаза ему бросаются врезавшиеся в него ранние морщины. Так вот откуда они появились! Они ни что иное, как отпечаток былых страданий, молчаливые свидетели человеческой жестокости и самых извращенных черт человеческой натуры. Вот она – тайна со дна омута, не удивительно, что у него не получилось ее разгадать!       Хотя…       Хотя разве он не сталкивался с подобной жестокостью и раньше? Он – тот, кто вызволял из трюмов невольников, изнасилованных женщин и избитых детей? Неужели в поведении Джека не было ничего, что хоть как-то намекало бы на пережитые им ужасы?       Задавшись этим вопросом, мужчина обращает взор в прошлое. Теперь, когда все тайны сбросили свои вуали, оно предстает перед ним совсем в другом свете.       С самого начала Джек был молчалив и замкнут – это вполне указывало на полученную им травму. Даже его противоестественное спокойствие: он не боялся солдат, что на его глазах расстреляли осужденных пиратов, не боялся и того, что его может ожидать та же участь… почему его не пугала смерть? Не потому ли, что он уже видел то, что страшнее нее?       …те оценивающие взгляды, что Джек тайком бросал на него. Воскресив в памяти внимательные карие глаза, Салазар вспоминает: их гладь тревожила некая блеклая эмоция. Но это была не ненависть, не любопытство, а робкая надежда. Джек действительно изучал его, но только не как врага: с самой первой их встречи он смотрел на него, как на возможного родителя.       …ночное вторжение в его каюту:       «Я хотел узнать, какой вы человек, сеньор», – Джек не солгал, лишь утаил истинную причину, побудившую его на безрассудный поступок. Побывав в лапах у одного мерзавца, он, конечно же, боялся попасть к другому. Поэтому он пытался разузнать, нет ли и у него подобных наклонностей. Среди его подчиненных есть молодые люди – например Нико или Сантос, и четырнадцатилетнего мальчика, побывавшего жертвой насилия, это вполне могло встревожить.       …и та вылазка во время абордажа, тот «цирковой номер» и показная дерзость! Джек продолжал изучать его: он нарочно сердил его, чтобы узнать как лучшие, так и худшие черты его характера. Нарочито смотрел на то, как он ведет себя в сражении, ведь как гласит пословица: «истинное благородство проявляется не во время беседы с другом, а во время схватки с врагом».       …а клочок пергамента, что он нашел у пушки! Те повторяющиеся, выведенные неумелыми буквами имена:       «Салазар-Джек-Салазар-Джек…»       Джек Салазар…       И пресловутый «волшебный компас»! Стрелка, указывающая в его сторону… та же робкая надежда в карих глазах…       Мальчик неоднократно подымал завесу, скрывавшую его потаенное желание и душевную рану. Почему же он этого не замечал? Не потому ли… что он видел в нем исключительно пирата и толковал его поступки, руководствуясь своими предубеждениями?       Да, именно предубеждения помешали ему разглядеть в Джеке мученика. Именно из-за них он был уверен, что в тихом омуте обитают бесы – и ни разу не задумался о том, что в нем может скрываться и боль…       Признавшись себе в этом, Салазар чувствует невыносимый стыд. Еще больший стыд овладевает им, когда он ощущает тепло ребячьих ладоней: Джек снова наглаживает его китель, всхлипывая и что-то бессвязно шепча. Рассказав о своем прошлом, он точно пережил его заново и растеребил старую рану.       Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, мужчина опускает ладонь на макушку подростка. Зарывшись пальцами в его черные локоны, он мысленно произносит отцовскую клятву. Сколько всего ему хочется сказать этому маленькому страдальцу! И попросить прощение за свою слепоту, и утешить, и ободрить…       Но когда он размыкает губы, с них слетают всего два слова:       – О, Джек…, – подхватив бывшего пирата, командор заключает его в объятия.       Прижав мальчика к груди, он трется бакенбардой о его гладкую щеку, ерошит ему волосы, поглаживает спину, даже не подозревая о том, что этими жестами он говорит все.       Салазар слышит, как бьется у Джека сердце. Затем из его трепыхающейся груди вырывается стон, но уже не страдания, а радости. Вынырнув из крепких объятий, Джек улыбается ему в лицо. Его карие глаза сияют, и теперь, когда они расстались со своей тайной, ничто больше не оттеняет их радостный блеск.       И тут только Салазар понимает, что произошло. Мрачные тайны остались в прошлом, но их разгадка не разрушила его счастье. Он не потерял Джека – скорее, он нашел его. Прекрасный мирок, что они сотворили вместе, не выжгла ненависть – он окропился горем, и лишь для того, чтобы счастье зацвело в нем с еще большей силой.       Радость разливается по телу командора, подобно теплой волне. Сознание его ликует, избавленное от оков отчаяния, мысли вновь пускаются в безумный хоровод. На мгновение перед взором Салазара вырастает площадь Санто Доминго и цветастые ряды рыночных палаток. Он видит повстречавшегося ему дворянина, его сынишку, слышит его выразительное, одобряющее хмыканье.       Затем, сопровождаемый тихим гневом, в памяти всплывает крик седого пирата:       «Прощай, воробушек!»       Что ж, по крайней мере, перед смертью это чудовище сделало доброе дело. Движимое своей больной любовью, оно спасло жизнь несчастному ребенку…       Вслед за этим Салазар вспоминает мудрое лицо Лесаро. Лесаро, добрейший Лесаро! А ведь он еще не знает, что Провиденье простило им грехи…       Подумав об этом, мужчина покрепче ухватывает еще дрожащего подростка и, повернувшись на каблуках, направляется к выходу из каюты. За дверью его встречают те же нежные тона и то же трепетное ожидание.       Заслышав шаги, Хуан Карлос оборачивается. Увидев плачущего капитана, а на его руках – трепещущего юнгу, он вздрагивает:       – Сеньор!       Тут Лесаро замечает, что командор не только плачет, но и улыбается, а сквозь слезы на смуглом лице Джека проступает некое облегчение.       – Сеньор, что… что случилось? – спрашивает он с недоумением.       Улыбка Салазара становится шире:       – Случилось то, что у меня теперь есть сын. Все не так, как мы думали, Лесаро. Совсем не так…       Какое-то время на лице лейтенанта еще отображается недоумение. Но так как он принадлежит к редкому числу людей, воспринимающих чужое счастье как свое собственное, уже скоро на смену ему приходит безумная радость. Шумно вдохнув, Лесаро распахивает объятия и заключает в них как своего капитана, так и его воспитанника. Поцеловав Джека в макушку, он хочет было возвратиться к штурвалу, но командор его опережает:       – Сходи к Мигелю. Прикажи ему выдать матросам дополнительную порцию грога. Пусть выпьют за здоровье нашего юнги!       – Есть, капитан! – звонко восклицает Хуан Карлос.       Утерев выступившую из глаза слезу, он спешит к ступеням мостика.       Осторожно опустив Джека на палубу, Салазар обнимает его левой рукой, а правой – перехватывает колесо штурвала. Он видит, как счастливый лейтенант спускается на шканцы, как к нему подскакивают взволнованные Нико, Мосс, Магда и Сантос, и наперебой засыпают его вопросами. Затем – как на юных лицах Нико и Сантоса расцветают улыбки, а Магда и Стивен Мосс облегченно вытирают взмокшие лбы. Не успев сделать и двух шагов, Лесаро снова оказывается в окружении. Вскоре весть разносится по всему кораблю – тени развеиваются с обветренных лиц моряков, слышатся первые тосты, провозглашаемые за сына и отца.       Обогнув Треугольник дьявола, «Немая Мария» устремляется в бескрайнюю лазурь. Какое-то время над ней еще нависают угрюмые утесы, а зловещая бухта скалится ей вслед зубьями рифов. Но постепенно резкие очертания скал размываются, а их хмурая серость сливается с неистовой голубизной. Еще немного, и Треугольник дьявола скрывается за горизонтом, точно поглощенный морскими волнами.       Он не исчез – равно как не исчезло мрачное прошлое и страшный след, что оно оставило в душе. Но подобно тому, как туман покрывает угрюмые скалы, его покроет счастливое настоящее. Ничто не исцеляет горе так, как счастье, особенно то, что подарено любящим сердцем.       Быть может, эта встреча вовсе не случайна. Пират и испанский командор, мужчина и мальчик – две одинокие души, столь разные, но так необходимые друг другу. Они прошли через непонимание, сомнения и тревоги. Теперь же, когда они пробились через тернии, перед ними наконец-то простирается ровная дорога. Дорога, которую всегда будет озарять свет. Дорога, идя по которой, уже не нужно оглядываться назад.