И спела смерть

Когда Людовик отправлял брата на войну, он был уверен, что поступает правильно. Ведь стратегия Филиппа была лучше той, которую предлагал Лувуа. К тому же Людовик не сомневался, что брат всего себя отдаст, чтобы выиграть войну. Сидя в своём кабинете,он вспоминал, насколько счастливым выглядел Филипп, когда наконец-то отправлялся на войну. "Я принесу славу Франции, брат", — сказал Филипп, трогая коня. Казалось, его совершенно не заботило ни желание шевалье де Лоррена остаться в Версале, ни угроза смерти. Ежедневно получая доклады с войны, Людовик хотя бы ненадолго вздыхал с облегчением. Его брат жив. И даже не ранен. А войска Франции не вынуждены отступить. Хотя затяжные бои во Фландрии и заставляли изрядно нервничать: в докладах неизменно сообщалось, что принц не сидел в штабе, в отличии от Лувуа. И, конечно, лично вёл войска в бой. Чем, конечно, изрядно вдохновлял солдат. *** — Есть ли новости с фронта? — спросил Людовик у Бонтана, заметив в его руках свежий номер "La Gazette de France". Бонтан кивнул и перелистнул страницу. На первой полосе под кричащим заголовком была статья об успехах французской армии. — Мы с радостью сообщаем об успешных действиях королевской пехоты против испанцев. Атаке подвергся город Камбре, находящийся на севере Франции, — читал Бонтан, — Самым выдающимся среди героев, сражающихся за своего короля, является брат его величества Филипп, герцог Орлеанский, проявивший изрядное мужество на поле боя… — Пока хватит, — прервал его Людовик и нахмурился. Неясное чувство возникло в его груди. Он подумал, что должен испытывать радость и облегчение, а вовсе не иррациональную злость, смутную тревогу и что-то, что было до холодной дрожи похоже на зависть. Но разве слава его брата не была и его собственной славой? Но он вдруг испугался, что слава эта способна затмить его собственную. *** На следующий день, когда очередное собрание короля с советом министров было завершено и все они уже покинули кабинет, Людовик приказал пригласить к нему герцога де Роана. Герцог де Роан, не так давно вернувшийся ко двору, был другом детства Людовика, и он считал, что этот человек – один из немногих, кому можно было целиком довериться. И уж точно не бояться, что человек этот вдруг из трусости или мелочной обиды не выполнит приказ. –Сир, герцог де Роан, – Бонтан отворил дверь, разрешая гостю войти. Любви короля к этому человеку он не разделял. –Друг! – хмурое лицо Людовика посветлело. Он встал с кресла навстречу де Роану и обнял его. – Вы хорошо устроились здесь, в Версале? Герцог коротко обнял Людовика в ответ и улыбнулся: – Мне не на что жаловаться, Ваше Величество. Но…вы послали за мной, и я теряюсь в догадках, зачем. Людовик жестом приказал Бонтану оставить их одних и неспешно подошел к окну. Де Роан последовал его примеру. – Я тут раздумывал, чем бы тебя занять, – сказал Людовик, – и кое-что придумал. – Не знаю, что это, но говорю “да”, – Роан оживился. – Мне нужен главный ловчий. Правда, пока тебя не будет, ты назовешь мне человека, который временно займет твое место. –Не будет, сир? – Не скрывая удивления переспросил Роан. Радость от новости о назначении сменилась беспокойством. Он не понимал, почему ему нужно будет покинуть дворец, и как надолго. – Ты отправляешься на войну, – Людовик, заметив в отражении, что друг хочет перебить его, поднял ладонь. – Да, на войну. Пойми меня, друг, чем дольше длится эта война, тем больше я беспокоюсь за своего брата. Я не могу его потерять, и не знаю, кому, кроме тебя, могу доверить его защиту. – Я…понимаю Вас, – Роан натянуто улыбнулся, – и не могу отказать в вашей просьбе. Он не хотел на войну, и тем более не хотел рисковать собой. Но и отказать королю тоже не мог. Все же, хотя Людовик и был ему другом, в первую очередь он был королем Франции. *** Последующие дни Людовик ощущал себя намного спокойнее. Он знал, что теперь-то точно с братом ничего не случится. Хоть и с задержкой, но он получал письма от Роана – тот уже покинул Аррас, а значит меньше, чем через сутки, должен был достигнуть лагеря близ Камбре. – Бонтан, что пишут в газетах? Есть новости с фронта? – Людовик посмотрел на Бонтана. Вскоре он планировал и сам отправиться на войну. Но только не за тем, чтобы, как брат, проливать кровь и рисковать собой, а чтобы заключить мир. Ему хотелось, чтобы газеты писали не только про военные успехи герцога Орлеанского, но и про Короля, сумевшего заключить мир. – Ничего, что вам было бы неизвестно, сир, – Бонтан раскрыл свежее издание, – в провинции Артуа не осталось ни одного испанского солдата. Более того, многие из них дезертируют, понимая, что не могут ничего противопоставить армии Франции. – Это добрые новости, – Людовик улыбнулся. – Сообщите моим министрам, что завтрашнее собрание отменяется. Обсуждения подождут. Нас ждут на войне. Бонтан вздохнул и кивнул. Иногда он не понимал, какая мысль и почему засела в голове короля. Но он служил еще Людовику XIII, и не считал необходимым задавать слишком много вопросов. В конце-концов, были вещи, о которых не следовало знать даже ему. *** Людовик думал, что ошибся. Ошибся в тот самый момент, когда, поддавшись эмоциям Филиппа, отправил его воевать. Когда не приставил к брату охрану сразу, как только тот покинул Версаль. Уверенный в том, что смерть не коснется его (не теперь), Людовик снова перечитывал письмо Роана. В том, что письмо не было поддельным, не было сомнений, но все же Людовик в душе надеялся, что оно не настоящее. Или его подводит зрение, и в письме говорится только про то, что испанцы вновь разгромлены и вот-вот сдадутся. Он передал письмо Бонтану. Пальцы его дрожали, а взгляд замер на одной точке. Шок не желал проходить. Стоило закрыть глаза, как вместо темноты он все равно видел строки письма, которые успел уже заучить: “...испанцы отступают. Их командиры намерены капитулировать. Мы сможем диктовать им свои условия в этом договоре…” “Ваш брат был ранен выстрелом вражеского мушкета. Он храбро продолжал бой, не позволяя никому приблизиться к нему. Полагаю, он чувствовал, что не жилец, даже если мы успеем доставить его в лагерь. Показав чудеса мужества, стойкости и храбрости, он погиб как герой.” Людовик открыл глаза. Хотя сердце его и было наполнено болью, он не мог позволить себе показать слабости. – Кто еще в курсе? – слабым голосом спросил он у Бонтана и Фабьена. – Вы единственный, сир. Газеты еще не писали об этом. – И не напишут, – строго приказал Людовик. – Никто кроме меня и вас двоих не должен знать, что мой брат мертв. – Но…, – начал было Бонтан, но осекся, заметив взгляд Людовика и только спросил: – Вы не сообщите даже Генриетте? В конце концов она жена вашего брата. – Я сообщу ей, когда сочту нужным. Лично. *** В следующем номере "La Gazette de France" не было ни слова про смерть Филиппа Орлеанского. Его восхваляли как героя, сообщали о выдающихся талантах не только как полководца, но и как простого солдата. Они писали о неувядаемой славе, которую герцог Орлеанский, несомненно, заслужил. И больше ни о чем. Людовик стоял у окна и смотрел на сад. Он думал, что чувствовал Филипп, когда понял, что это конец? О чем он думал? Был ли он счастлив, умирая? Было ли это то, чего он так хотел, и о чем мечтал? Некстати вспомнился один из последних разговоров с братом. “ – Ты должен быть за моей спиной! – И где же я? – Даже не поворачиваясь, Людовик знал, что Филипп улыбается.” Теперь за его спиной была пустота.