Кто-то идет вверх, Кто-то вниз По улицам Знакомого города; Намеренно Куда и откуда, Будто знают Зачем идут. И все же каждый след Дикости От внутренней радости И от страдания – Лабиринт путей Так запутан, Что никто не догадается, Всё потеряно. – Этель Ромиг Фуллер, “Лабиринт”
Рей не вздрагивает, когда три прихвостня Ункара Платта выливают на неё рыбьи глаза. Это их версия камней. О её преступлении было сказано ранее – ненамеренное сожжение бекона на завтрак. Она не хотела его сжигать. Это действительно была ошибка, кухонное недоразумение; в остальных вещах она была аккуратной. Возможно, это из-за того, что она быстро провалилась в грёзу с широко открытыми глазами, рассеянно глядя в маленькое окно над раковиной, размышляя о мире вне этого разваливающегося дома, похожего на камбалу, пока бекон сгорал на чугунной сковороде. Когда она подала им сгоревший бекон с яйцами всмятку и испорченным молоком, пробормотав “Не подавитесь” вместо “Приятного аппетита”, прихвостни не пожалели её, да и не то чтобы они когда-нибудь это делали: разливали ведро с грязной водой, когда она, стоя на коленях, отскребала пол; стягивали белье с веревок тут же, как она повесила его сушиться; ходили в грязной обуви по ковру в коридоре после того, как она пропылесосила его. И теперь… Ох, Рей, поют они на голодные желудки. Один пританцовывает вокруг неё и намеренно ударяется бедром о стол, опрокидывая груду рыбьих голов. Упс. Другой подбирает тощую палочку из пачки мертвой травы и тычет ею в Рей, в её три пучка. Время повзрослеть. Третий, насмехаясь, надувается. Бедная, бедная Рей, все ждёт и ждёт, когда вернется её семья. Однажды они вернутся, думает она. Как глупая детская рифма, эта мысль инстинктивно приходит в голову; она вертится там снова и снова, как непрерывно вращающаяся карусель. Навечно застрявшая в темных уголках её разума. Рей мотает головой и снова сосредотачивается на своём занятии. Как бесчувственная машина, она действует точно: отрубает головы рыбам, которых выловили Ункар Платт и его дружки, соскребает чешую, вытаскивает внутренности. Тук, тук, тук – звуки бойни более оглушающие, чем её сердцебиение. Бедная, бедная Рей. Двор закрыт, как мышеловка. И Рей застряла в нем, запертая в ужасных стенах, где всё пропахло мертвой рыбой. Даже лимонные деревья. Один из прихвостней берет рыбий глаз и сжимает его между большим и указательным пальцем как ягоду черники. Они никогда не вернутся. Рот другого искажается в беззубой улыбке. Да и зачем бы им это? Третий закручивает волос Рей, выпавший из пучка, вокруг пальца. Ты маленькая никто. Она сжимает рукоять ножа, любуясь острым лезвием, думая, что оно может сделать с кожей, а не только с чешуей. — Я не никто. — Её голос – едва различимый шепот, весящий меньше, чем дрожащее дыхание. Второй прихвостень сваливает гору ящиков непринужденным пинком. Ты что-то сказала, маленькое ничтожество? — Я не никто, — дерзко говорит она снова и смотрит вверх. Ты никому не нужна. И никогда не будешь. Никто не хочет уродливую вонючую рыбку. Их смех звучит так далеко, что она едва ли слышит его, как звук сирены вдали; все, что она слышит – это беспорядочный стук сердца; ба-дум, ба-дум, ба-дум. Уродливая вонючая рыбка. Что-то щелкает внутри неё – я не никто. Она поднимает нож и дико замахивается в их сторону, лезвие встречается с кожей, кровь орошает землю как пролитая красная краска. Она порезала меня! Она, черт возьми, порезала меня! Рей тяжело дышит, и на какую-то глупую секунду, она думает сделать это снова, и снова, и снова, пока не раскрасит всю набережную в красный. Прихвостни Платта вырывают нож из рук Рей, аккуратно, чтобы снова не порезаться. Один из них – она не уверена, который именно – хватает её сзади. Другой скручивает руки. Она рычит, обнажает зубы и кусает одного из них за руку. Она укусила меня! — Гнилые чертовы свиньи! — кричит она. — Отпустите меня! Глупая вонючая рыбка. Они поднимают её, несут через двор, сквозь кованые железом ворота, и направляются к пристани. — Отпустите меня! Почти пришли, рыбешка. Почти пришли. Черно-белые унылые облака укрывают их как стая чаек, которые уже тут как тут, кричащие как ангелы, тонущие в завывающем ветре. Прочь с дороги! Прочь с дороги! Рыбаки с загорелой кожей в рыбацких сапогах и шапках оставляют свои дела по собиранию веревок и разматыванию сетей и сдвигаются в сторону, смотря на них неморгающими глазами. Ункар Платт тоже смотрит. Он медленно и апатично дымит своей трубкой. — ОТПУСТИТЕ МЕНЯ! Прихвостни Платта доходят до конца дока, плывущего на воде, и отпускают её в море. Плыви, рыбешка. Или утони. Рей борется с волнами кулаками и пинками, пока они смеются – они смеются, и смеются, и смеются. Тяжело вдыхая, она достигает ближайшего буйка и цепляется за него. Пока, пока, рыбешка. Когда они ушли, она плывет к галечному пляжу; это недалеко – прихвостни Платта не скинули её далеко в море. Она скручивается на суше, прижимаясь лицом к холодным мокрым камням. Море жалеет её, глотая её грусть, его волны осторожно достигают кончиков пальцев и мягко целуют их, но она дрожит, и волны тут же уходят. Так одинока. Она закрывает глаза, и мир ненадолго исчезает.***
Рей начинает идти обратно к рыбацкому домику, насквозь промокшая, замерзшая и уставшая. Она не обращает внимания на пустые взгляды жителей городка, их глазные яблоки приклеены к коже как жемчужины. Она хочет соскрести их с себя, каждого из них. Она глядит на них в ответ, непоколебимо, вызывая их действительно посмотреть на неё. Они не принимают вызов. Вместо этого, они пригибают головы и уходят восвояси. Она всего лишь призрак на Ак-то. Никому нет до неё дела. Я не никто. Но голосок внутри головы Рей слишком крохотный. Она проходит улицу со сгоревшими домами, деревянные доски запечатали глаза и рты у каждого из домов, сгоревшие деревяшки неуклюже торчат как сломанные кости. Крошащаяся стена в конце улицы увешана объявлениями о пропавших людях, их лица почти стерлись, глаза все так же глядят прямо. Так много людей исчезли за эти годы, что это стало забытой загадкой, покрывшейся пылью в заплесневелых коробках. Никто на Ак-то не помнит пропавших или как начался пожар. Это городская трагедия. Проще просто забыть; проще просто отвернуться. Резкий соленый ветер кидает выпавшие из пучков пряди волос прямо в её покрытое пятнами красное лицо. Может быть, я тоже однажды исчезну.***
Дверь рыбацкого домика открывается, появляется один из прихвостней Платта, выливая кастрюлю с рыбьими кишками и кровью на улицу. Он видит её и ухмыляется. Посмотрите-ка, кто вернулся домой. Хор громких голосов из дома атакует её уши. Бездельничала, да, Рей? - говорит один, хихикая. Ходила поплавать, рыбеха? – восклицает другой. Иди сюда, девчонка, и сделай ужин, - указывает Платт. Да, рыбка. Иди сюда. Её руки сжимаются в кулаки, костяшки пальцев белеют. Это не мой дом. И она захлопывает входную дверь.