Тьма поглощает её.
Она пожирает её.
Она выплевывает её в мир, где есть только безлунная тьма, бездна, мрачные глубины, не знающие ни конца ни края, ни доброты света. Рей сидит в нем, спрятанная, оттеснённая в сторону, выброшенная, как кукла. Она сидит долго. Очень, очень долго. Недвижимая, как камень, повсюду во тьме.
И она устала, так сильно устала, и опустошена, так сильно опустошена.
Но ей хочется двигаться, подняться снова. Всего лишь один раз.
(Вверх, вверх, вверх…)
Она шевелит пальцами, выпрямляет ноги.
(Вверх, вверх, поднимайся, вверх…)
Она встает.
(Не бойся.)
Она вглядывается в темноту.
И темнота глядит в ответ.
— Где я?
Её голос отдается эхом; он закручивается в ужасную симфонию звуков, похожих на хлопанье крыльев.
Дом. Дом. Дом…
Такое ощущение, будто её руки все в огне: яркие языки пламени танцуют на кончиках пальцев, полизывая ладони, но она не сгорает; она не плавится, как воск; она светится.
Огонь теплый, неясный, тусклый, он вырастает из её рук, сверкает, безмолвно взрывается…
И наконец появился он. Свет. Как и миллионы мотыльков в узком коридоре. Они упиваются светом, как и она, летая и резко падая в её сторону, издавая писк повсюду вокруг неё. Глаза Рей падают на древнюю стену, утопающую в их больших крыльях. Она внутри дома, дома, полного мотыльков. В том же доме, доме Архитектора…
Он накормлен хорошо. Она уверена, что дом становится больше, особенно с ней внутри, давая ей больше пространства, но Рей не принадлежит этому месту. Никогда не принадлежала.
Дом…
Деревянная игрушка, которая была у Кайло, ровно стоит на её пути. Она поднимает её. Та практически ничего не весит. Как пушинка, как надежда. Она прячет её в карман платья, держа в секрете.
(Не бойся.)
Первые её шаги неуверенные. Но она добирается до конца коридора, оказываясь перед очередной дверью.
(Не бойся.)
Какая-то её часть боится.
(Не бойся.)
Дверь открывается –
Входи…
Рей входит в комнату с миллионами зеркал вокруг, будто в лес из стекла. Миллион лиц уставились прямо на неё, лица, как у неё, лица, которые и
есть она.
— Я Рей, — напоминает она сама себе.
Миллион лиц с её глазами и волосами улыбаются ей, шепча миллион маленьких лживых слов.
— Рей. Я Рей. Просто Рей.
Останься, сладко говорят они.
— Рей. Просто Рей. Просто…
Останься навсегда.
Миллион лиц выползают из зеркал, улыбаясь шире и шире, показывая медленно разлагающиеся зубы и раздвоенные языки; они тянутся к Рей своими порезанными стеклом руками, тянут её волосы и платье.
Останься, останься навсегда, говорят они, умоляют.
Останься.
Рей зажмуривает глаза.
(Не бойся.)
— Не боюсь.
Зеркала распадаются на серебряные лужи у её ног, их лица, застывшие в страхе, перевернуты и плывут в жидкости, как мертвые рыбы, их глаза пусты, её глаза. Она переступает через них и направляется к следующей комнате.
Абсолютно чистый занавес, как распущенные волосы, расположился вокруг, несуществующий воздух дует в него, и будто призраки танцуют, поглаживая её, прикасаясь к щекам.
Рей сжимает руки в кулаки и проходит сквозь занавески, но голоса зовут её…
Рей.
Появляются лица женщины и мужчины, запертые между занавесками, закутанные в них, как в кокон. Руки тянутся в её сторону; руки в перчатках манят к себе.
Дай мне обнять тебя. (Я предлагаю объятие отца.)
Впусти меня. (Я предлагаю поцелуй матери.)
— Ты не моя мама, — запинается Рей. — Ты не мой папа.
Но мы можем быть ими. Мы можем.
Мы можем быть твоими. Ты можешь быть нашей.
Она мотает головой.
— Мои родители бросили меня, оставили меня.
Мы будем любить тебя, Рей.
— Мне не нужна ваша любовь, — Рей быстро дотягивается до кинжала. — Мне не нужна она. — Голоса кричат, когда она разрезает занавески на куски кинжалом, разрывая их на миллион ленточек; она тяжело дышит. — Никогда не нужна была, — шепчет она.
Дом чувствует агонию под половицами и воет. Рей закрывает уши руками, вой усиливается, становится громче и громче – Рей прижимает руки к голове, пока звук не прекращается.
Остается только тишина.
Рей недвижимо стоит посреди другой комнаты, без входной двери и двери с выходом, с клеткой с четырьмя стенами, тонко изукрашенной паутиной. Серебряные линии мерцают, как снег, тонкие, как нити, сотканные от пола до потолка, от угла до угла, маскируя всё: изъеденную молью мебель, арфу под канделябрами, тела, разбросанные вокруг как куклы.
(Не бойся.)
Я не боюсь. Не боюсь. Не боюсь.
Она отказывается бояться.
Спящие фигуры остались там, где дом позволил: у обеденных столов, стульев и на полу; их веки и губы мерцают из звездной пыли, их тела укрыты толстым слоем пыли, давно забытые. Они так хорошо спят…
Арфа начинает играть, струны бренчат, мягко движимые. Нежная мелодия доносится от инструмента; она разливается в воздухе, как дым. Рей трет глаза, внезапно уставшая, она так устала…
Найди его, глупое дитя.
Она мотает головой, стряхивая сладкие сны, избавляет от них свою голову.
Найди своего монстра.
Её сердце стучит быстрее в своем громоподобном ритме.
— Где ты?
Здесь так много спящих фигур со спящими лицами. Ни одно из них не принадлежит её монстру.
Её веки тяжелеют.
(Останься навсегда, Рей. Останься.)
— Но я не могу, — её слова сливаются в пятно; сон глушит её голос. — Я должна найти… Я должна найти Кайло…
(Он мой.)
— Нет…
(Останься. Я так по тебе скучал.)
— Замолчи! Замолчи!
(Почему ты не останешься?)
Ноги Рей подкашиваются. Она падает, дрожит, песня закручивается вокруг её шеи и тянет вниз, вниз, вниз. Она чувствует себя такой тяжелой, холодной, пустой. Она всего лишь опустит голову ненадолго. Всего ненадолго и затем встанет. Она встанет…
— Нет, нет, нет, нет…
Голос Леи эхом отдается в её голове.
Нить распутывается.
Нить! Нить!
Рей щипает себя за бедро, стискивает зубы, острая боль начинает её пробуждение. Она чувствует её – она чувствует боль, чувствует нить, всегда чувствовала – незнакомое ощущение, дергающее где-то за ребрами, тяга к…
Молодой мужчина спит на фиолетовом вельветовом диване. Такое чувство, будто ему неудобно, его едва прикрытое тело слишком большое, ноги и руки свешиваются с краев дивана; он выглядит беспокойным на подушках, тусклым на этом подобие кровати. Его глаза неустанно двигаются за веками.
Рей ползет к нему, становится рядом на колени.
Что-то есть в этом спящем мужчине. Что-то, что-то…
Паутина украшает его то вздымающуюся, то опускающуюся голую грудь, пыль скрывает выдающийся нос, разорванные штаны, голые ступни; цветы, давным-давно обосновавшиеся в его волосах, похожие на кувшинки в темной воде, мертвы; красная нить обернута вокруг его запястья, на котором виднеются синие вены, его толстые пальцы…
— Следуй за нитью, — шепчет она, большим пальцем прикасаясь к его костяшкам, испачканным грязью – у него нет рогов, нет когтей. Он не похож на монстра.
Он не
её монстр…
Арфа играет быстрее и быстрее…
Но здесь есть что-то, что-то, что-то.
Она прислоняется ближе, сдувает пыль с его розовых, пухлых губ…
— Прекрасный.
Слово слетает с её фиолетово-голубых губ. Она однажды сказала его своему монстру; она говорит его снова и снова.
Прекрасный.
— Это ты? — она берет в ладони лицо спящего мужчины, надежда расцветает внутри, как синяк. Она чувствует нить; та гудит, поёт. — Это ты, верно? Это ты.
Рей не обращает внимания, как трясется дом. Она не обращает внимания, как его кости скрипят в стенах, под половицами, как он царапает. Она не обращает внимания, как другие спящие фигуры дергаются, как арфа больше не играет. Слезы заволокли её взор. Она прячет деревянную игрушку в руке мужчины, обнимает его, шепчет.
— Проснись.
(
Нет – Архитектор вглядывается внутрь дома, вглядывается в неё; его глаза наливаются красным, так же как и щеки со ртом –
Нет…)
— Проснись.
(
ГЛУПОЕ ДИТЯ – Архитектор водит кончиками пальцев по лицу, царапает щеки, его кожа слезает, как фруктовая кожура, под ней – плоть, изъеденная, разложившаяся…)
— Проснись. Пожалуйста.
Пожалуйста.
(
НЕТ…)
Спящий мужчина просыпается.
— Кайло!
Грустные глаза моргают, он глядит на потолок, вокруг комнаты, на деревянную игрушку в руке; он поворачивается к ней со слезами на глазах и дрожит…
Сначала он ничего не говорит. Все слова заржавели внутри него, испортились в его рту, под языком. Он пробует их на вкус. Затем он выплевывает их, привкус капризной сладости слишком непривычен для желудка.
— Ты, — просто говорит он. — Это ты.
— Это… это я.
Он ведет руками по её волосам, восхищается ею, улыбается.
— Ты нашла меня.
— Конечно, нашла, — и Рей целует уголок его губ, его нос, подбородок, смаргивая слезы и немного смеясь. — Ты выглядишь по-другому без рогов.
Он тоже смеётся.
— Ты все еще будешь со мной, так?
Она целует его снова, и снова, и снова, маленькие подтверждения того, что да, все еще будет.
— Как? Как ты нашла меня, Рей?
— Тебе было суждено найтись. А мне суждено тебя найти.
В этот раз он целует её, оставляя обещания и молитвы на её губах.
— Рей, — говорит он с благоговением. — Рей…
Дом воет – его крик ужасен.
— Рей, — он внезапно сжимает её плечи, паникующий, напуганный, злой, — нам нужно бежать. Нам нужно бежать, Рей.
— Но они разрезали нить. Они отрезали её, и я не знаю путь наружу из Лабиринта. Я не знаю…
Дом падает на них, как хлипкие карты – Рей кричит, обнимаемая Кайло. Это оно? Это то, как они уйдут? Их похоронят заживо в объятиях друг друга?
Боль не приходит к ним, как и ранняя могила.
Стены скатываются по их спинам, фрагменты крыши падают, как хлебные крошки, все, что осталось от дома – фундамент, кости без плоти, восставшие деревянные колонны и жалкие стоны; он лишён всех внутренностей. Тьма раскрывается вокруг них, как простынь, восстает, как цирковой тент, подвешенный на одной паучьей нити. Гигантская паутина балансирует над бывшим домом, как разорванная луна. Больше паутины заполняет каждый угол, прилипает к ним, воспоминаниями и монстрами, но на самой большой паутине сидит Архитектор.
Тень отходит от него, скрывая его часть, одна из которых улыбается ухмылкой, похожей на луну.
— Очень хорошо, дитя, — хлопает в ладоши Архитектор; он хлопает медленно, насмехаясь. — Очень хорошо. Ты нашла его. А
ты, — говорит он Кайло, — ты, наконец, проснулся. Хорошо поспал? Хорошие сны снились, мальчик?
— Отпусти нас, — говорит Кайло.
Архитектор смеётся.
— Глупые детишки, — он смеётся все больше и больше.
— Ты проиграл, — выговаривает Рей.
— Глупые, — Архитектор сужает глаза и зло улыбается, — по-настоящему глупые.
Его тень становится больше, тонкие пальцы движутся, как цветы на ветру, наклоняются и трескаются. Он наколдовывает серебряную нить, которая движется, оживленная его прикосновением, его жестоким прикосновением; серебряные нити острые, как пила, непрощающие стальные провода; они намерены резать и резать глубоко…
—
Ощутите мою силу.
— Рей!
Её отталкивают. Она падает, царапая ладони, колени, с ужасом смотря, как серебряные нити глубоко режут мягкую плоть Кайло. Он твердо стоит там, где была она, серебро оборачивается вокруг его талии, запястий, шеи, капли крови усыпают его тело. Он морщится от боли. Архитектор не знает пощады; он с силой натягивает нити; он режет и режет, как кукольник, сквозь и сквозь.
— Отпусти его, проклятый ублюдок!
Архитектор щелкает запястьем, ставя Кайло на колени; левой рукой он ведет над тьмой, разрывает её, как ткань, своими длинными, острыми пальцами; он позволяет порезу разрастись, и тот растет и вырастает в отверстие, полное света, временная дверь…
Выход! Выход из Лабиринта – Рей слышит океан, накатывающиеся волны, крики чаек – её глаза расширяются.
— Выбирай, дитя, — говорит Архитектор. —
Он. Или Свобода.
— Нет.
Нет. — Рей закрывает глаза, скрываясь во тьме, как испуганный ребенок за одеялами ночью. Она замерзшая во тьме и все же чувствующая тепло солнца на спине, вкус соли на языке – свободу.
Её руки опускаются вниз.
— Я… я…
—
Выбирай, дитя.
— Иди, Рей, — умоляет Кайло. — Беги… Забудь… забудь меня.
Она снова закрывает глаза, видит красную нить в темноте – она пересекает серое море, голубое море, землю; она показывает ей деревню, сад, дыру в земле, огромный рот, полный цветов, внутри спит она с Кайло; они спят, и им снятся сны, а когда просыпаются, он помогает ей встать, а она помогает ему; их поцелуи похожи на цветы, и она любима и любит…
— Что ты выбираешь, дитя?
Скорбь сидит глубоко в её сердце. Но так же и надежда.
Она достает кинжал.
—
ВЫБИРАЙ, ДИТЯ…
— Это наша история.
В её словах есть сила.
Архитектор замирает.
— Что ты сказала?
— Это история – наша.
— Нет, глупое дитя. Это моя история. Все они мои. Мои!
— Эта –
наша.
Она режет тьму кинжалом, –
Наша – она режет и режет, проблески света проникают сквозь крохотные, ярко сияющие щели, куски тьмы падают вниз, как бумажные платья, –
Наша – она режет больше и больше, разрывая серебряные провода, которые Архитектор направляет на неё, –
Наша – она разрезает нити вокруг Кайло, освобождая его, –
Наша – говорит она ему.
— Наша, — шепчет он в ответ, находя смелость в ней и себе. Рей режет и режет, пока не остается только свет.
Архитектор кричит, усыхает, становится меньше.
— Нет, глупая девчонка. Нет. НЕТ!
— У тебя нет силы, — говорит Рей. — Сила вся наша.
— Нет, нет, нет, нет, нет, — Архитектор падает со своей паутины и извивается в траве перед ними, весь в свете, он задыхается, он плачет, он выкашливает своё червивое черное сердце.
— У тебя нет истории. Вся история – наша, — говорит Кайло.
—
Вся наша.
Рей перерезает кинжалом маленькую морщинистую шею Архитектора, Кайло опускает камень на сердце, и то издает последний крик, последний вздох.
Все кончилось.
Они убили настоящего монстра; они убили того, кто построил Лабиринт.
Они свободны.
***
Небо усеяно клочьями облаков и крыльями чаек. Вода больше не серая. Черные паруса вздымаются в беззвучном ветре, маленькая лодка, прибитая с каменистому берегу Лабиринта давным-давно, снова на плаву, и она плывет дальше, дальше от Лабиринта. Рей и Кайло тоже плывут; они лежат в маленькой лодке, обнимая друг друга; прочь, прочь они плывут…
— Рей?
— Мм?
— Я помню.
— Помнишь что?
— Своё имя. Я помню своё имя.
— Ну давай послушаем его.
Он шепчет своё имя ей в ухо; она записывает его в своем сердце.
***
Рыбаки находят их первыми, когда маленькая лодка начинает стучать о камни. Затем приходят жители деревни; они вздыхают и перешептываются, и смотрят и смотрят. Лея расталкивает увеличивающуюся толпу и…
— Бен!
Она произносит его настоящее имя, имя, которое она помнит, имя, которое он шепчет на выдохе, чтобы не забыть снова.
— Мама? — Бен спотыкается прямо ей в руки. —
Мама.
— Мой мальчик! — она целует его в лоб, в волосы; она плачет. — Мой мальчик!
Рей стоит на камне, волны лижут её ноги, море поёт ей от счастья; она улыбается – дом, она дома.
Хор жителей не смолкает: он правда был существом с рогами? Она на самом деле полюбила монстра? По правде, он
действительно красивый, ты так не думаешь?
Они идут вниз по улице к домику Леи на холме, втроем – деревенские жители идут прямо за ними.
Рей замечает одноглазого Платта, сидящего на трехногом стуле снаружи таверны; на нем теперь глазная повязка.
Больше никогда. Больше никогда.
Она подбегает к нему, удивляя его, пугая его; он выглядит так, будто увидел призрака; она и есть призрак, монстр, девчонка. Она выхватывает трубку из его рта.
— Это теперь моё. Ты понял?
(— Рей, — зовет Бен, вытягивая руку ей навстречу.)
Она снова смотрит на Платта и видит там только страх. Рей улыбается.
Хорошо, думает она.
Бойся меня. Больше никогда она не будет страдать под его взглядом.
Больше никогда, больше никогда.
Она свободна.
(Она берет Бена за руку, переплетаясь с ним пальцами.)
Больше никогда.
— Ты шла за нитью, — говорит Лея через некоторое время, похлопывая Рей по руке.
— Да, шла.
— О, я знала, что ты так и сделаешь. Я знала. Вся надежда была у меня. Была, мой мальчик. И сейчас есть.
— Я знаю, мама. Я знаю.
Лея улыбается, затем начинает моргать; её брови хмурятся.
— Что за красивое платье, — говорит она, но платье Рей какое угодно, только не красивое; оно всё в грязи и крови, мокрое. — У меня было похожее платье. Было, мой прекрасный мальчик. У меня было много платьев. Но все их я оставила в Альдераане. Дома. Ты знал? Я однажды вернулась туда, но Альдераана там не было. Он исчез. Это правда, мой мальчик. Он исчез вместе со всеми моими платьями. Слышишь, Бен?
Бен целует мать в макушку.
— Да, мама. Расскажи еще.
— Еще?
— Еще историй. Мне всегда нравилось слушать твои истории.
Они закрывают дверь за собой, когда заходят в дом, жители деревни окружают его и заглядывают в окна; все, что им удается услышать, это приглушенные истории и смех; все, что им удается увидеть, это любовь за кухонным столом.
***
Ночью он снова становится монстром из Лабиринта. Её прекрасным монстром с рогами.
Прекрасный, мой прекрасный монстр.
Я люблю тебя, шепчет он.
Я люблю тебя, шепчет он снова и снова.
Рей может поклясться, что у неё тоже выросли рога, когда она кладет голову на луну и шепчет ему в ответ о своей любви.
Я тоже люблю тебя.
***
Маленькая девочка ищет ракушки у воды, волны не издают звуков. Вместо этого она находит деревянную игрушку – наполовину чудовища, наполовину человека.
— Смотри, что я нашла! — говорит девочка.
Сидящая на камне, опустившая ноги в воду старая женщина прекращает свой напев и аккуратно берет игрушку из рук девочки.
— Выглядит как сокровище. Такое, которое дорогого стоит.
— Чего тогда оно стоит?
— Истории.
Лицо девочки сияет.
— Расскажешь мне? Пожалуйста.
Старая женщина улыбается беззубой улыбкой и рассказывает девочке историю, пока луна не появляется из вспененных волн. Она шепчет конец, и ветер уносит конец истории за море и несет его дальше…
Они жили хорошо, и мы жили лучше.
