Вечера в Лабиринте / Evenings in the Labyrinth

      Стены сбрасывают свои камни, медленно снимая их с себя, чтобы объявить миру скрытый обоями скелет, ужасный рисунок, испачканный неряшливыми каракулями, сделанными детской рукой – её рукой, её глупые кляксы и линии, её каракули и знаки, её монстры.       (Этого не может быть… этого не может…)       Лабиринт открывает свой рот, выдавая широкий зевок после глубокого сна, звучащий, как отдаленный плач ребенка – её плач, её грусть, её одиночество.       Ты всегда знала, глубоко-глубоко, там, где держишь спрятанными все свои секреты.       Она бежит.       Она бежит быстрее, красная нить распутывается, развязывается, ведет её – к началу, к концу, к деревне, давным-давно поглощенной стенами.       Добро пожаловать домой.       Дом деревянный, раскрашенный красным солнцем, указывающие лучи которого свисают с проклятого потолка, театральные, искусственные, лишенные тепла, льющиеся на бесцветную деревню, серая фотокопия той практически идентичной деревни, из которой она была вырвана. Здесь есть рынок, пекарня, прачечная, лавки, которые когда-то были эпицентром торговли и слухов – все теперь покрыто слоями пыли, отпечатки шагов все еще видны на тропинках, отпечатки рук – на окнах и дверях. И здесь есть оставленные дома, заточенные вместе, как приготовленные в кастрюле моллюски, некоторые лежат в руинах без крыш, дверей, окон, другие более ухоженные, но обгоревшие на солнце с отпечатком непогоды. Большинство избавлены от своих внутренностей: почти не осталось мебели, нет картин, нет воспоминаний.       Это город призраков.       Но самих призраков тут нет.       Рей входит в ближайшее к ней здание.       Первый дом такой необжитый, но все же живой: деревянные половицы скрипят под её ногами, пауки плетут свою паутину в каждом углу, трубы скрипят. Здесь нет двери, нет царапин на полу, нет дырок в стенах. Это забытая оболочка дома, пустая и холодная, как труп.       Она выходит из здания и заходит в следующее. Она забирается по его шатким лестницам и входит в спальню. Там находится большая кровать, прогнувшаяся, с видимыми очертаниями фантомного тела. Никакие сны не лежат на ровной подушке и не спрятались под покрывалом, нет и кошмаров в шкафу, ничего.       В другом доме она находит манекен для шитья, на который надето простое красное платье с карманами. Неношеное. Чистое. Рей глядит в отражение в зеркале на ножках в углу; она грязная, в крови, потная. Рей быстро снимает свою пропитанную кровью ночнушку и надевает платье. Его рукава немного велики, и оно длинновато. Она знает, что оно не предназначалось для неё. И она думает о призраках, сделавших платье; о призраках, для которых оно было сделано. На пороге она находит инициалы Л.О.С., вышитые на одежде.       Платье теперь её.       Голубой дом расположился на окраине. Его дверь уже открыта, приглашающая, готовая оторваться. Рей заходит внутрь.       В узком коридоре она находит полку с поношенной обувью. Рей смотрит на свои голые ноги, поднимает взгляд снова на полку и примеряет обувь. Слишком большие. Она пробует еще. Слишком маленькие. Она пробует пару ботинок. В самый раз.       Рей проходит дальше в дом, из комнаты в комнату, но не находит ни единого воспоминания…       Щелк! Щелк! Щелк! – снаружи раздаются ровные звуки, такие громкие, такие острые.       Рей подходит ближе к окну, но остается в темноте, не желая выдавать себя тому, что снаружи. Она выглядывает из-под занавески…       Процессия теневых кукол появляется из леса, из которого она появилась здесь, вышагивая парадным шагом сквозь деревню, как голодные стервятники, их движения мелкие и шаткие, блуждающие от двери к двери, от дома к дому, их серебряные нити гремят.       Рей щурится в их сторону, её живот болезненно скручивается, и она понимает, что трое из них болезненно знакомые – Плыви, рыбеха. Или утони. – Платтовские прихвостни, но теперь деревянные и управляемые ниточками, превращенные в кукол, в игрушки Архитектора.       В руках у них ножницы, у всех них, и они режут на кусочки красную нить.       — Нет. Нет!       Она выбегает из дома.       — Остановитесь!       Разрезание не останавливается.       Маленькая Рей, шипит голос.       Налетает суровый ветер, жестокость в воздухе, задержка дыхания, свистящий, ревущий – Рей медленно поворачивается.       На холме стоит черный дом, едва видимый, его стены провисли, ссутулились, как плечи под тяжелым бременем, ставни раскрыты, отвинчены, крыша похожа на склоненную голову, окна сломаны. Он светится, будто миллионы свечей зажжены внутри, будто целая галактика крутится под потолком. Но тьма виднеется в лезвиях мертвой травы, появляющейся из трещин в каменных ступенях.       Она совершает первый шаг к концу, теневые фигуры собираются у неё за спиной, похожие на хор, шепчущие…       Ближе.       Она засовывает руку в карман платья, пальцы скручиваются вокруг рукоятки кинжала.       Лабиринт воет вокруг неё, внутри неё.       Ближе, дитя.       Она подталкивает дверь краем ботинка.       Дом моргает, свет внутри колышется, включается и выключается; он съедает её, пока она не оказывается глубоко внутри темного желудка – в холодной столовой, где горят канделябры, накрыт стол, приготовлены угощения.       Смех разливается по краям тарелок, звенит у неё в ушах, ужасный смех, его смех, смех Архитектора.       Ближе.       Архитектор спокойно сидит во главе стола, держа в руке флейту, зло улыбается. У него лицо из кошмара, искаженное, неправильное; черные глаза бездонные, пальцы длинные, закрученные и острые, рот искажен в постоянной ухмылке; на нем надето броское золотое одеяния; он прячет свой скелет под ним, свои секреты, свои маленькие истории…       — Добро пожаловать, Рей.       Она сплевывает на землю, рычит, кипит.       — Столько злости, ярости…       — Где он? — вскрикивает она.       — Где кто? — спрашивает он, притворяясь, что ничего не знает.       — Кайло.       — Сядь дитя. Сядь и поешь. Разве ты не хочешь сначала услышать историю? Историю о любви…       — Отдай его мне.       Архитектор достает деревянную игрушку из воспоминаний Кайло и ставит ту на стол.       — Он никогда не был твоим, глупое дитя, — отвечает он. — Никогда, никогда не был твоим, а был моим.       Сердце Рей стучит, грохочет внутри неё, бьётся о кости. Она хочет вырвать его и закопать в саду Кайло. Её голос дрожит.       — Ты… ты забрал его от семьи. Ты заставил его поверить, что он был монстром. Ты заставил его чувствовать себя несчастным.       — Я дал ему цель. Я бы дал её и тебе тоже, но ты улетела, — смеётся Архитектор. — Это не важно. Уже нет. Потому что ты здесь, потому что я знаю, как закончится твоя история, девочка. Она закончится плохо.       — Отпусти его, — она зажмуривает глаза. — Пожалуйста.       Она слышит, как Архитектор встает со своего места за столом, слышит громкие шаги, слышит его смех.       — Глупое дитя.       Она чувствует его холодную, липкую руку на щеке.       — Я расскажу тебе историю, историю о девочке, влюбившейся в монстра, историю о девочке, умоляющей могущественного бога, историю о девочке, навечно оставшейся во тьме.       Он позволяет ей взять деревянную игрушку.       — Найди своего монстра, девочка. Найди его.       Тьма поглощает её…