The hope of redemption

Деревня гудела, как рой диких пчел. С начала непогоды прошло не более трех дней. Люди пытались пробурить дороги через горы снега, но метель, достигнувшая апогея силы, сразу же заметала все их труды. Глава деревни сидел в своем доме, обдумывая планы по спасению деревни от голода. Глядя на серый лист бумаги, кончиком пера он косался бумаги, выводя очередные цифры и пометки. Результат был очевиден: с таким запасом еды деревня не проживет больше месяца. Самые большие запасы хранились в специальных помещениях. Их укрепляли, чтобы сохранить тепло, но, к сожалению, даже такие манипуляции были тщетны. Еда начинала портиться изнутри, покрываясь странным фиолетовым грибком. Уже через два дня пропало около 5% всего урожая, и эта ситуация набирала обороты с каждым днем. Старик выдохнул и, подняв взгляд на лампу, недолго наблюдал за тем, как язычок пламени медленно плясал от сквозняка в доме. Тишину в комнате прервал звук урчащего желудка, за которым последовала резкая боль в утробе мужчины. Он поднялся со стула, положив руку на живот. Он был голоден. Подойдя к сундуку, глава деревни открыл его. Взгляд пробежал по содержимому, изучая фрукты. Несколько груш, яблок, где-то лежало несколько абрикосов. Слюна наполнила рот, предвкушая сладкий вкус фруктов. Взяв в руки яблоко, мужчина поднёс его к носу, ощутив приятный запах кожуры, а затем откусил кусочек. Сладкий вкус распространился по языку, наполняя полость рта соком. Жадно проглатывая кусок за куском, он не заметил, как добрался до груш, а затем и до абрикосов. Его желудок был наполовину полон, но голод не собирался покидать разум старика. Он хотел еще и еще. Только вот мужчина даже не предполагал, что попадет в смертельные тиски судьбы. Острая боль пронзила его тело, заставив упасть на колени и скрючиться на полу. Позыв к рвоте заставил выпустить обильное количество слюны, отчего скулы свело от неприятного ощущения кислоты. После нескольких минут кашля содержимое желудка вышло на свет. Вместе с остатками пищи вышла алая кровь. Староста был хорошим человеком, вот только проклятие не выбирает своих жертв за заслуги, а уничтожает как зерно, начиная с самой сердцевины. Упав на бок, он схватился за живот, захлебываясь собственной рвотой и кровью, а пальцы вцепились в ткань рубашки, раня кожу и оставляя красные полосы. Очередной порыв ветра сорвал перо с чернильницы. Оно покатилось по бумаге, оставляя пятна и полосы. Его тело лежало на холодном полу, глаза смотрели в пустоту, а голос больше не проронил ни слова. Утро наступило рано. Адриана обняла себя одной рукой, а другой подкладывала дубовые дрова в печь. Холод был пронизывающим: впервые в жизни девушка видела такую зиму. Хозяйка дома посмотрела на съестные припасы, которые у них остались. На первый взгляд все было хорошо, но лишь до тех пор, пока она не высыпала зерно из глубины мешка. Оно было покрыто ярко окрашенным грибком, больше похожим на фиалковые цветы. Слой слизи обволакивал оболочку, и по комнате сразу же распространился неприятный запах, напоминающий сырость и гнилые листья. Ада повернулась к матери, прикрывая нос рукой. Лейла, напротив, спокойно высыпала зерна в миску из березового дерева, заливая их водой. — Мама? — взгляд дочери упал на миску: плесень всплыла, от чего сразу же дал о себе знать рвотный рефлекс. — Разве ты не видишь? Она испорчена! — она собиралась выхватить ее из рук, но Лейла зарычала на дочь и поставила миску обратно на стол… — Адриана, это еда, как я тебя учила? Еда — самое святое, что есть в нашем доме, — она перелила жидкость в глиняный горшок и поставила его в печь. — Мама, он испорчен, разве ты не видишь? — Нет, не вижу. Послушай, ты стала странной после смерти бабушки. Отец вчера сказал мне, что ты… — Что я? — она свела брови вместе. — Что я, мама? Для тебя она была лишь обузой, но для меня она была самым близким человеком, — Ада отвернулась, от чего ей в нос ударил неприятный запах плесени. Неужели только она могла чувствовать эту вонь? — Так, Адриана Гриферсон. Если ты еще раз заговоришь со мной в таком тоне, я запру тебя..... — Запрешь меня в моей комнате? Запретишь мне выходить на улицу? Отберешь все книги? — она посмотрела на маму через плечо. — Что ты можешь со мной сделать? Я уже не маленькая девочка 10 лет, чтобы мной командовали. А ты, похоже, совсем ослепла. После своих слов она подошла к мешкам с зерном и стала их осматривать. Они все были сырыми на дне, а от выделявшейся слизи исходил неприятный запах. — Они все испортились. Мама, мы должны немедленно избавиться от них, мы можем получить пищевое отравление. — Ага, почему бы нам не перестать пить воду тоже? Слушай, я не знаю, что ты придумала, но зерно нормальное, понимаешь? Ада подняла бровь, оглядываясь по сторонам. Возможно, ее нервы окончательно расшатались, ей лучше пойти в свою комнату и хорошенько выспаться, переварить все, что произошло за последние три дня. Запах становился все более отвратительным и уже проникал даже в комнату девушки. Уснуть не удавалось — даже просто лежать с закрытыми глазами было трудно. Дневник лежал в другой части кровати, ближе к ее ногам. Замок был открыт: все же не хотелось каждый раз прокаливать палец и жертвовать свою кровь. Тишина помогала собраться с мыслями, обдумать информацию из дневника, точнее, со страницы о проклятии. — Тот, кто знает правду, будет смотреть трезво… Сможет попросить прощения у тех, кто предал ..... людской род..... — шепот был едва слышен, скорее раздавался в её голове, и только губы давали понять, что девушка все еще говорит. Раздумья прервал звук ударившейся о стену двери. Кто-то резко вошел в дом, тяжело вздыхая. Он явно спешил в гости. Хозяйка обернулась серебряными хрусталиками к двери, встала с кровати и направилась в гостиную. В нескольких шагах от порога стоял Оливер. Его волосы покрывал тонкий слой льда, щеки сильно покраснели, дыхание было неестественным и глубоким. Лейла, напротив, сидела за столом, сложив руки на коленях, ее пальцы сжимали кожу на ногах. — Что? — спросила Гриферсон-младшая. — Староста. Мертв… — мужчина отвернулся, вошел в дом и рухнул на стоящий рядом стул. — Захлебнулся собственной рвотой и кровью. Обнаружен в своем кабинете на полу. Мужья говорят, что он лежал, как гусеница, брошенная в огонь. Бедняга свернулся калачиком и так крепко держался за живот, что порвал ткань рубашки. Ада прислонилась спиной к стене, закрыв глаза и сведя брови. Ее зубы слегка сжались, заставляя челюсть скрипеть. — Они сказали, кто займет его место? — сухо спросила Лейла. — Сказали, что мы решим это после того, как избавимся от тела. Остальное пока умалчивается. — Понятно… — размышляла мать, накручивая на палец прядь волос. — Даже сейчас, мама, ты думаешь о наживе, — открыв глаза, произнесла Адриана. Слова вылетели из ее рта, как стрела, попавшая точно в цель, заставив лицо Лейлы измениться за долю секунды. — Что, прости? — переспросила она. — Ты хочешь найти выгоду в любой ситуации, даже сейчас, в этот трудный час. С каждым годом я всё больше перестаю понимать вас. Или, может, я просто наконец открыла глаза на правду? — Выпрямившись, девушка шагнула ближе к отцу, который уже собирался что-то промолвить, но получил мгновенный ответ от грозных небесных глаз. На этом разговор закончился. На этот раз. Голосование состоялось поздно вечером. Тело старосты было похоронено рядом с его семьей, там, где лежали прародители его рода. Вся процессия длилась не слишком долго, но и не слишком быстро. Так было всегда. Кто-то спорил, кто-то кричал, а кто-то стоял тихо и внимательно слушал, ожидая момента, чтобы вонзить когти в горло соперника. Кандидатов было не более 5, одним из них, конечно же, стал Оливер. Выбор народа очевиден, не так ли? Адриана стояла у окна, наблюдая за сборищем из своей комнаты. Луна светила ярким светом, жаль, что за тяжелыми тучами и непогодой мало что было видно. Теперь девушка была дочерью нового старосты деревни. Сердце деревни. Что-то сжалось в ее душе, заставив ее непроизвольно прикусить губу. Беспокойство… Страх… Слишком много негативных эмоций нахлынуло на девушку, заставив ее присесть на кровать. Ее голова склонилась к коленям, а руки сжали волосы на затылке. После того, как она нашла дневник, ей казалось, что все внутри перевернулось. Конечно, возможно, смерть сильно повлияла на нее, разрушила ее детские мечты и мысли, но именно дневник окончательно стер их. Заменив пустоту целью, желаниями и уверенностью. Как бы абсурдно ни звучали эти слова, она знала, что должна сделать. Она не должна оставаться в этой деревне, она должна уйти. Теперь она не ребенок. Стоять на границе жизни и смерти нелегко, особенно когда понимаешь, что накануне на пороге жизнь твоей семьи, родственников, друзей и знакомых. Кристально чистая слеза упала на пол, оставляя мокрый след, унося с собой ее эмоции. Рука схватила дневник. Черный переплет блеснул в свете окна и ламп, а затем раскрылся перед глазами хозяйки. Она перелистывала страницы, пытаясь найти нужные заголовки, пока ее взгляд не заметил слово «Биомы». Проведя пальцем по странице, она остановилась на предложении, которого при первом осмотре явно не было. — «Лес Херобрина» .....