Льняная шляпа

«Солёный ветер пахнет свободой. Ты бы так сказал, верно? Не поверишь, она мне снится. Снится в моих объятьях, снится длинноволосой, снится смеющейся, живой. Её озаряет багряный свет закатного солнца, спелого как фрукт. И будь уверен, её глаза горят ярче. Я вкладываю в её волосы ветку нарцисса». Июнь. Море плескалось за кормой. Жан, стоя на палубе, облокотился на железные прутья и обратил лицо к ярко-голубому небу. Он щурился, вдыхая поглубже морской воздух. Ткань пиджака, расстёгнутого нараспашку, разлетелась с силой, впуская теплый ветер. Жан наслаждался. В его голове не было мыслей, не было боли, не было сожаления. Он запил весь прошедший кошмар вином. Отдал свою душу бутылке, и после: его сны, вместо кровавых и жутких, сменились на бледные, еле уловимые о Ней. Она была и правда его исцелением. Местом, куда можно скрыться от преследующих мыслей. Вырваться из тины отравленного сознания. Жан прикрыл глаза рукой и начал тереть переносицу. «Где ты?» Он знал, где она была. Но вопрос будто был обращен не к настоящей Микасе, а к той, что бродила в его снах, к той, которой Жан возвращался каждый раз, закрывая глаза. «Где ты? В какой точке временного пространства ты улыбаешься мне так?». И он открывал глаза, не находя ответа. Он никогда не находил его. Волны и их шум смыли наваждение. На палубе стояли его товарищи и каждый из них думал с надеждой о будущем. Армин мечтал о мире, Конни – о хорошем доме для матери. А о чем мечтал Жан? Он, конечно, выполнит свою давнюю цель, обеспечит себя и мать комфортом. Но после в его жизни останется только алкоголь и холст. Возможно, Жан мечтал наконец-то умиротворённо взять в руки кисть. Боже, когда он последний раз рисовал? Жан снова прикрыл глаза, представляя карандаш в руке. Тонкие линии начали вырисовывать тот самый единственный образ. Жан отложил воображаемый карандаш и подумал, как бы он хотел нарисовать море. Вдохнув полной грудью солёный ветер, он решил: «Море и её ноги в золотом песке». Корабль причалил к порту Парадиза.