Начало конца

      Я хоть и сказал, что мы уйдём, но мы не ушли. Потому что так выгодно и им, и нам. Им — потому что с нами они могут быть незаметными, где это нужно. Нам… потому что рядом с ними, мы ощущаем себя живыми.       Мы — пустые оболочки. Шелуха, оставшаяся после человека. Как будто после смерти душа поселилась в лучшем месте, а здесь остались мясо, да кости. Хреново, однако, было осознать что я — это не душа, некогда жившая в теле. Я и есть тело.       Но это всё лирика. Мы — ужасно медлительные, туго соображающие зомбари. Ходячие трупы с остатками человеческого разума. Не то, чтобы я до хуя прям интеллектуал, но во мне это есть, пусть и в самом зачатке. Каждый грёбаный день я заставляю себя думать, шевелить атрофированным извилинами. Пытаюсь улавливать суть услышанных диалогов и даже иногда высказываться. Ну как высказываться… собирать ползающие по языку буквы в слоги, слоги в слова.       Реакция, конечно, ни к чёрту. Как будто меня посадили управлять телом, а инструкций не дали. Разбирайся, сука, как хочешь. Насколько хватит соображалки. Пацаны, кстати, мне даже поводить давали. Одного я чуть не угробил. Хорошо, что он вовремя схватил руль. С торможением у меня проблемы…       Вот и сейчас мы едем пополнить съестные запасы. Меня за штурвал не пустили, потому что в машине двое живых. Слишком рисково. Чонхо рули́т, Сонхва за штурмана. А мы с Руми — на заднем — их секретное оружие. Зомбячий спецотряд.       — Оставь мне немного, полпачки уже сожрал, — ругается док, отправляя раскрошенное печенье себе в рот. — Ты ж не любишь сладкое.       — Кто тебе такое сказал? — спокойно возражает мало́й.       — Так ты сам и сказал, — Сонхва косится на него. — С какого момента ты вдруг переобулся и полюбил «бабскую еду»?       — С этого самого, — отзывается Чонхо и запускает руку в пакет, загребая приличное количество мелких печенюх в свою ладонь-кувалду. — Кстати о бабской еде… Руми, угощайся.       Он протянул разорванную упаковку назад. Руми уставилась на неё, как на нечто невиданное своими серыми, как запылившееся стекло, глазами. Док Пак немного подпортил её, когда пытался вернуть к жизни: сделал надрез в горловой впадине, вставлял в неё какие-то трубки. Дыра не затянулась, так и осталась зиять, словно второй рот. Ну а в целом Руми почти не изменилась, только кожа потемнела и приобрела мраморный рисунок. Зато грудь у девочки осталась что надо.       Я забрал пакет и ткнул им как раз ей в грудь. Хотел сказать:       «Человеческая еда. Нам нужно есть такую. Попробуй, вдруг тебе понравится»       … но получилось только:       — Чввввв… хмнннн…       Что ж, не в этот раз. Да и вряд ли ей понравилось бы. Это как жевать… бумагу. Мы, конечно, уже умерли, и смерть от голода нам не грозит, однако насытиться этим невозможно. Как если бы двоих мясоедов отправили на планету травоядных.       У Руми, в отличие от меня, с реакцией всё в порядке. Её бич — забывчивость. Она всё забывает и ориентируется только по запахам, как животное. Я после смерти тоже ничего не помнил: кто я, где я, что за люди вокруг. Зато научился ориентироваться по обонянию, которое у нас невероятно обострено. Но я также тренировался сопоставлять запахи с личностями, и так прокачал этот навык, что стал неплохо в них разбираться. Так я, например, знаю, что у нас с Уёном что-то вроде дружбы, хоть я и не помню до конца значения этого слова. Может быть раньше мы были друзьями, поэтому он так заботится обо мне и принимает мою сторону.       У Руми с этим хуже. Ей всё равно, кто есть кто, но залипает она только на одного — Юнхо. Она может часами не сводить с него глаз, что жутко становится не только ему, но и мне. Возможно, их что-то связывало до того, как она стала такой. Но теперь-то мы разной расы. Человеческий парень не станет мутить с девчонкой-мутанткой. Пусть даже по приколу.       Меня это злит. Ну, потому что кому понравится, когда твоя женщина засматривается на какого-то кента, который и повыше тебя и… посвежее? И всё же у меня есть над ним одно преимущество. То, чего между ними никогда не будет. Секс.       Когда я в первый раз подкатил к ней шары, она отреагировала агрессивно. Как дикая кошечка исполосовала мне плечи. А в последующие попытки она и сама начала источать вайбы симпатии: ухватила меня за хер, сама сняла с себя трусы. Наша самая большая проблема заключается в том, что… Стрёмно даже признаваться… У меня не стоит. А она не течёт. Как бы мы не трогали друг друга, не целовали, не елозили бы телами, мы возбуждаемся лишь в своей голове. В передаче импульсов какой-то баг. Однако бывают и такие моменты, когда я ощущаю лёгкое покалывание в яйцах, а из её промежности исходит особый мускусный запах. Тогда мы обоюдно трахаемся на полупривставшем и в полусухую. И это максимально похоже на человеческую близость.       Мне лестно, что она видит во мне не только друга, но ещё и какого-никакого парня. И защитника. Здо́рово эволюционировать вместе. Приятно осознавать, что мы не одни. Я видел других, мы немного иные. Нет! Мы сильно от них отличаемся. В нас сохранилось что-то от людей. Временами и по нашим венам ползёт кровь, а сердце хоть и нечасто, но стучит.       Руми — борец. Я верю в то, что однажды она выйдет из состояния оцепенения и продвинется в этой игре на более высокий уровень. И ещё она обязательно запомнит меня. Потому что я буду рядом. Потому что между нами есть это… Забыл слово. Потому что… для неё это всего лишь начало пути.