Ложная память

      На самом деле Ниа сам сначала не понял, что изменили последние фразы того разговора. Продолжить — да, но как, куда? Вообще что у них было, кроме единственного, хоть и восхитительного, виртуального секса и неких смутных моментов, похожих на поцелуи мыслями?       Правая рука собирала башню из кубиков, левая рука терзала волосы над ухом, Эн думал об оффшорах крупного военного производства, Нэйт складывал в своей голове все произошедшее с того момента, как выбрал Стивена Лауда своим аватаром в деле Люлаби и дал ему имя Джованни. Все, что их связывало, и этого оказалось неожиданно много.       «Я просто сделаю свой ход», — почему слова прозвучали голосом Джованни? Прозвучали так, словно это были его мысли, которые Ниа подслушал.       Ход Ниа начался с того, что он позвонил Мелло, не спешившему покинуть Вашингтон и маленькую квартиру над головой Джованни, и высказал свою просьбу. Предлагать денег бесполезно (Мелло как раз получил неплохую сумму за эксклюзив по делу Крэйна, а Мэтт продал новейшую программу-антишпиона), взывать к дружеским или товарищеским чувствам тем более, но Ниа думал, что Эм согласится.       Мелло выслушал предложение, и Ниа весь разговор видел его улыбку — будто перед собой, повисшую в воздухе, как у Чеширского кота. Четкий изгиб губ, подвижный язык и короткий смех в конце.       — Интересное решение. И ты, конечно, уверен, что я соглашусь, потому что понимаю в этих вещах лучше тебя и не упущу возможность это показать?       — Верно, — они понимали друг друга достаточно хорошо, но не тихим пониманием Ниа и Джованни или интимным до непристойности — Мелло и Мэтта. Острое, взаимно зоркое, цинично не пропускающее ни одной слабости, но не использующее это во вред, и обоих оно устраивает.       — Хорошо, я сделаю это. Но на своих условиях.       Ниа согласился с условиями — их он тоже предполагал.       На все ушло две недели, за которые Эн раскрыл восемь дел, а Мелло дописал вторую книгу, о чем не преминул похвастаться и пообещал привезти экземпляр для личного пользования через несколько часов.       — Вы собираетесь в Винчестер?       — Сразу после того, как закончу это твое дельце, билеты уже есть. Останемся на ночь и на «Евростаре» во Францию. Навестим Богдана.       Богдана Томича — того самого Богдана, семью которого убили «феи» — оба Эм по факту взяли под опеку почти сразу после того, как мальчик оказался во французском «Доме». Забрать на воспитание не рисковали: слишком хорошо понимали все риски и особенности своей жизни. Но регулярно навещали, привозили подарки, списывались чаще, чем с кем-то еще. Мэтт, как думал Ниа, видел в Богдане младшего брата, который воскрес из могилы под вишневым деревом у реки и вернулся к нему. Мелло… Мелло тоже видел это так, но с маленьким уточнением: для него это был и маленький Майл, еще не получивший другого имени, ребенок с взорванным детством, которому он давал все, что хотел бы, чтоб было когда-то у другого ребенка.       Разумеется, ни один из них никогда об этом не расскажет. Впрочем, Ниа довольно редко узнавал то, что хотел знать, через рассказы непосредственных участников.       Джованни прислал сообщение с вопросом о встрече — их свидании на стыке виртуальностей — через час после предполагаемого визита Мелло. Ниа ответил коротким: «Через тридцать минут. Воспользуйся тем, что принес Мелло».       Джованни все еще видел только букву, а вот Ниа видел Джованни до пояса и улыбался. Костюм, сшитый по меркам, которые, как поддразнивал Мелло, «сняты наощупь в тесном контакте», сидел идеально. Глубокий синий — ночное южное небо — оттенил и черные волосы, и голубые глаза, четкий покрой подчеркнул прямую линию плеч, и во всем этом Джованни не выглядел скованным. Все словно до миллиметра подогнано не только под тело, но и под движения, и под всего Стивена.       — Тебе идет, Джованни, — Ниа сразу заговорил на итальянском, чтобы дать понять, что никакой формальности во встрече нет.       — Мне кажется, костюмы «Бриони» и рубашки «Баттистони» идут всем. Ниа, спасибо, — Джованни приоткрыл было губы, чтобы добавить еще что-то, но промолчал, только улыбнулся, чуть отводя взгляд от камеры.       И Ниа понял, почему: вежливость не позволяла Джованни ни отказаться от подарка, ни сказать, что он слишком дорогой, а жаркая гордость жгла и не давала спокойно носить то, стоимость чего, собственно, слабо волновала Ниа, дело ведь было в том, как это выглядело. Условности, снова условности общества, условности, которые хотелось стереть хотя бы из Стивена, раз уж не из мира.       Откуда-то с зазеркалья сознания всплыла фраза «Вы все будете носить это, вы самый элитный отряд из существующих сейчас. Так вы запомните это. Лиднер, займись». Его голос, образ Джованни в почти таком же костюме на фоне множества экранов, некая Лиднер — почему-то с лицом Халле Баллок. Мозг, видимо, создал мгновенный сон наяву из имеющихся образов, и Ниа смахнул его, как пылинку.       — Просто хотел сделать тебе подарок. Пришлось через Мелло, и, как вижу, не зря. -       Что ж, у меня тоже есть подарок, Ниа, — Джованни наклонился, поднял что-то с пола и показал в экран.       Ниа показалось, что игла, раньше изучающе покалывавшая спину, воткнулась в сердце. «Откуда ты знаешь?» — он не дал вопросу сорваться с языка, хотя, кажется, мысленно он прозвучал достаточно громко. Или их мысли опять соприкоснулись.       — Я вспомнил нашу игру в морской бой, — сказал Джованни, опуская перед собой настольную игру, — и подумал, что тебе может быть интересно. Я установлю еще одну камеру над полем, карточки смогу показывать в основную. С этой получится. Я бы передал вторую через… Мелло, если бы все не случилось так неожиданно. Сыграем или?..       — Сыграем, Джованни, — ответил Ниа.       «Второй раз в жизни сыграем на равных».       Они играли до винчестерского рассвета, и Ниа отправил Джованни спать за пару ходов до своего выигрыша и за полчаса до того, как к воротам подъехал красный «Шевроле».       В кабинете-штабе-спальне Мелло без лишних церемоний сел на стол Суруги — прямо перед лицом заспанного Суруги в пижаме — и, не обращая внимания на привычное возмущение, притянул к себе Мэтта. Мэтт взглянул на Суругу, виновато пожал плечами и приобнял Мелло.       — Ты все равно не повернешься, черт с тобой. Значит, вот тебе вариант без цензуры, — тут он усмехнулся и бросил взгляд через плечо на Суругу, — а вот то, о чем ты просил, извини, доставлять отдельно они отказались. А сейчас, — он спрыгнул со стола и потянул Мэтта за руку к двери, — мы пойдем и упадем куда-нибудь, я чертовски устал, все пять часовых поясов на голову давят. Суруга-тя-а-ан, есть свободные комнаты?       Доводить Суругу вошло у Мелло в привычку уже давно, а вот у Суруги не вошло в привычку не реагировать даже на такую глупую подколку.       — Соседняя со штабом, — прошипел Суруга. — Извини, кровать старая. И стоило садиться на стол, чтобы встать с него через минуту.       — Суруга-сан, — вмешался Ниа, — проводите Мелло и Мэтта и ложитесь спать. Мелло, спасибо.       Суруга вышел первым, за ним Мелло. Мэтт на миг замер в дверях, извинился и пожелал доброй ночи — как обычно, делая это за Мелло. Ниа остался один и повернулся к тому, что оставил Эм.       Ниа решил начать с рукописи. Взял стопку листов А4, заполненных четырнадцатым кеглем «Таймс нью роман» и забитых воспоминаниями, улегся на кровать, спрятанную в нише стены, и нырнул назад во времени, чтобы коснуться последних дней Эл.       Те же пятнадцать минут чтения, что и с первой книгой, и томительный час после — на обдумывание. Мелло прав: придется основательно почистить для публики, слишком многое раскрывалось, но с этим он справится, Ниа уверен. И это нужно опубликовать, слишком важно напомнить миру о том, чего он избежал. И немного о человечности того, кого люди даже не воспринимали человеком, а ведь Эл им был. Гениальным, странным для многих, но человеком, а ведь об этом знали только те, кто заглянул за букву и увидел его.       «Как ты увидел меня, Джованни?» — подумал Ниа и одновременно осознал, что засыпает. Он умел с этим бороться при необходимости, но необходимости не было, и Ниа закрыл глаза и позволил сонливости растечься по телу и превратиться в настоящий сон.       Ниа проснулся от повторяющегося скрипа, и не нужно быть величайшим детективом, чтобы понять, что это за скрип. Суруга, в порыве мстительности отправивший Мелло и Мэтта спать в соседнюю комнату, забыл, почему она такая пыльная и вечно запертая.       Они старались быть тихими. Прорвавшийся было стон тут же заглушили, видимо, ладонью, но шепот «тише, Мэтти, тише, милый» прозвучал так же отчетливо, как если бы они занимались любовью прямо у Ниа на постели. К скрипу примешались короткие удары расшатанной кровати о стену — ровному четкому ритму можно позавидовать — сдавленные вздохи и судорожные всхлипы через нос. В этом безвременье — Ниа понятия не имел, который час и какое время суток — они пробыли довольно долго, пока движения сначала не ускорились, а потом не превратились в едва заметную дрожь.       Когда хлопнула дверь ванной, Ниа открыл глаза и сел в постели. Коснулся члена через пижамные штаны и тоже решил пойти в ванную — во-первых, свалявшиеся после сна и бесконечного накручивания во время чтения волосы неприятно тянули и отвлекали бы от дел весь день, во-вторых, нереализованное возбуждение вредно для организма и тоже будет отвлекать.       Но и после мастурбации, душа, отъезда Мелло и Мэтта и всего дня Ниа чувствовал затаившееся внутри желание. Оно вело себя достаточно смирно, только подкидывало образы (расстегнутая рубашка, растрепанные черные волосы) и вопросы (он бы был тихим, если бы ты ему сказал? Со всей его выдержкой?) на фон, возле самой пропасти сознания, над подкорковыми центрами.       Ничто в его лице не изменилось, когда он надиктовал тут же переведенное в текст сообщение и отправил его Джованни. Суруга за спиной закашлялся.       — После того, как вы, будучи взятым в заложники, рассматривали трусики одной из похитительниц, я ожидал большего хладнокровия, Суруга-сан, — Ниа собирал модель орнитоптер-лодки из хрупких деталек и не собирался отвлекаться.       — Мелло и его книжка, да? Эл рассказал и про это…       — Не переживайте. Связать героя книги с вами не смогут, Мелло позаботится об этом. Лучше скажите мне, — Ниа посмотрел на экран с ответом Джованни, — каково вам было любить букву?       Он все еще не поворачивался, но поднял голову, чтобы увидеть отражение сжавшего руки в «замок», смятенного Суруги в единственном черном экране.       — Ты имеешь в виду Кудзе? Тогда это было увлечение и восхищение, сейчас — скорее дружба. Вы слишком другие. Даже она, не говоря о тебе, Эл, Мелло и Мэтте. Даже ваше… ваши увлечения… Я вообще порой думаю, что Кудзе отказала мне потому, что тоже… что вы все…       — Гомосексуалисты? — улыбнулся Ниа, возвращаясь к модельке. — Ты ведь это хотел сказать, Суруга-сан? Нет, это не так. Просто мы учимся рушить свои рамки еще в детстве. По крайней мере, так стало с того момента, как Эл стал именно Эл. Ватари был более консервативен до него.       — То есть вам просто все равно? Мелло, Мэтту, тебе?       — Мелло и Мэтт — это совсем другое. Они так неистово тянулись друг к другу с детства, что их отношения стали просто закономерным развитием событий. Мне да, все равно. А еще у меня нет нужды в таких отношениях и нет желания над ними работать.       — Так значит, этот несчастный агент, Стивен Лауд, он… — возмущение встало у Суруги в горле и не дало договорить. Ниа воспользовался этим.       — Мне хорошо с ним. Это не необходимость, и я этого не хотел. Это просто случилось, и меня оно устраивает. А сейчас съездите в город, пожалуйста. У меня закончился шампунь. И передайте мне тот пакет, что привез Мелло.       Когда Суруга ушел, а еще спустя немного времени на самом близком к Ниа экране появился Джованни, в Вашингтоне было позднее утро, а Винчестер, если судить по часам, начал сереть и выцветать в вечер.       — А ты даже в выходной в костюме, Джованни, — сказал Ниа в микрофон и поправил большие черные наушники.       — В одном из твоих костюмов, — улыбка на губах, спокойствие в глазах, расчесанные волосы, на вид еще чуть влажные после утреннего душа. — Так приемлемей.       — А если я скажу тебе сейчас снять пиджак, Джованни? — Ниа накрутил на палец прядь волос, белых из-за аномальной седины, кудрявых, тонких, но представил другие: черные, гладкие, прохладные из-за не высохшей влаги.       Джованни молча расстегнул пиджак, встал, повесил его на спинку стула и сел снова. От аккуратности и спокойствия этого жеста возбуждение и раздражение захватили тело Ниа под пижамой, а ему самому захотелось облить Стивена водой, чтобы белая рубашка за сотни евро обрисовала все изгибы, а не скрывала их.       «Вы другие», — сказал Суруга, и Ниа не собирался скрывать это от Джованни даже в таких мелочах. Он достал из темного пакета два кусочка в несколько квадратных дюймов — белый тонкий хлопок и тонкую шерстяную ткань темно-сапфирового цвета.       Дыхание Джованни сбилось, а губы чуть приоткрылись, когда Ниа попросил его отодвинуться и наклонить камеру, так, чтобы видеть его всего, кроме ступней (в ботинках, уверен Ниа). Джованни сам поднял руки к галстуку, развязывая его. Ниа позволил распустить узел и попросил оставить ленту на шее — слишком это смотрелось прекрасно и не по правилам, Ниа не мог и не хотел удержаться.       — Расстегни только три верхние пуговицы. Хочу тебя туда поцеловать, Джованни, и никаких следов — даже если я буду неосторожен, ты сможешь спрятать под воротничком, — сказал Ниа, насладился тихим вздохом и добавил: — интересно, как ты меня представляешь? Ты же ни разу меня не видел.       — Как человека-невидимку в старом фильме, — ответил Джованни.       — Я не смотрел.       — Там была сцена, где он, уже невидимый, ласкает спящую девушку. Я тебя примерно так же чувствую.       — А я знаю, какая на ощупь ткань твоих брюк, — Ниа погладил синий лоскут пальцами, а потом сжал в кулаке. — И могу прикоснуться к рубашке… довольно жесткая, тебе удобно?       — Я привык их носить.       Джованни положил руку на ремень, ниже которого Ниа с удовлетворением увидел уже натянувшуюся ткань, и замер, чуть заметно покусывая губы.       «Тебя заводит даже это?» — подумал Ниа, сжимая до мелких складок белый лоскуток. «Ты меня… чувствуешь?» — мозг попытался подсунуть слово «помнишь», и Эн Наблюдающий отметил, что нужно чаще практиковать итальянский.       Тем более, повод для этого есть.       — Расстегни, но не снимай. Покажись мне. Хочу тебя увидеть.       С ярким освещением и при полном обзоре Ниа наслаждался тем, что не разглядел в тесной темноте машины, например, сильные ноги — даже под классическими брюками обрисовывались классические очертания мышц. Красивые ноги, хоть так и редко говорят про мужчин.       Член у Джованни тоже красивый: в меру длинный, кажется, идеальные семь с половиной дюймов, ровный, с пропорциональной головкой, такой же нежно-розовой и влажно блестящей, как и искусанные сейчас губы. Ниа приспустил пижамные штаны.       — Поласкай себя, Джованни. Так, как хотел бы сделать это со мной.       Ниа повторял движения рук Джованни, и эти руки знали, что делать: где надавить чуть сильнее, где провести еле ощутимо, а уж когда Джованни облизал два пальца и начал медленно водить ими по головке — сам при этом выгибаясь и запрокидывая голову так, что Ниа видел только шею и вздрагивающий кадык — удовольствие стало почти нестерпимым.       — Джованни… Стивен, — Ниа тяжело дышал в микрофон — сразу в оба уха Джованни, и Джованни отозвался, поднял голову и посмотрел прямо в камеру, казалось, в глаза Ниа. — Ты восхитительный, Джованни…       — Sei bellissimo, Ниа, — отозвался Стивен знакомым предоргазменным голосом, струной виолончели на пределе натяжения, и снова прогнулся.       Ниа смотрел, как кончал Стивен, как сперма почти неразличимо пачкала белую рубашку и вполне явно — темные брюки, и, чуть сжав руку, кончил сам — на те лоскутки, которые попросил Мелло привезти с вполне отчетливой целью.       На этот раз Ниа не прервал связь после того, как оргазм медленно отпустил тело. Он любовался Джованни — растрепанным, в наконец-то измятом костюме, с рубашкой, которая липла к спине и груди, с серьезными и живыми глазами.       — Извини, — прошептал Джованни, — костюм…       — Я именно этого и добивался, — Ниа посмотрел на лоскутки в руках, потом на пятна на костюме. — Через пару часов приедут из чистки, отдашь им.       Суруга как раз успеет вернуться и найти чистку, которая не упадет в обморок от спермы на костюме за четыре тысячи евро. Хотя им должно быть все равно, но ведь люди не могут сдержать эмоции и языки.       После этой ступеньки им стало проще. Они встречались онлайн, чаще всего за настольной игрой, и за ней уже завязывался разговор. Иногда они занимались сексом доступными им способами, а иногда Ниа просто писал Джованни короткое сообщение, вроде «какая сегодня погода в Вашингоне?» или «Что ты сейчас видишь?», и ответ, абсолютно любой, просто давал ощущение прикосновения и того, что его глаза видят что-то по-настоящему.       Это могло бы остаться так навечно или сойти на нет, если бы не разговор с Мелло в девятнадцатый день рождения Ниа. Мелло стандартно поздравил его, передал поздравления Мэтта (который, судя по писку приставки, сидел рядом) и поинтересовался, как агент Лауд.       — Слишком многое его связывает с тобой. Как будто бедный парень сам выбрал свою судьбу еще в университете Хопкинса.       Ниа промолчал. Мелло сбил его упоминанием университета, и он ждал следующей фразы.       — Написал бедный студент программу голоса… он никогда не говорил, каково ему тебя, в смысле Эн, слышать? Я как-то не спросил.       — Что ты сказал?       Мелло ответил быстро, и все же Ниа сделал четыре витка волосами вокруг пальца. Четыре за несколько секунд. Последний раз такое было при разговоре с Эл.       — Так ты не знал? — по голосу Мелло понятно, что неосведомленность Ниа для него на самом деле не секрет. — Ты никогда не интересовался, кто подарил голос детективу Эн? Это был Стивен Лауд. Я вытащил эти данные и похоронил их там, где никто не найдет, но все же осторожней.       Ниа нашел похороненные Мелло данные, но действительно там, где их не нашел бы никто другой, и уничтожил.       «Ты знал и молчал. Ты думал, что я знаю, и для тебя все не выглядело случайностью, ведь так, Джованни?» — именно из-за этого знания Ниа решил подняться еще на ступеньку. Оно подталкивало.       Суруга привык к Джованни, безмолвно присутствующему тенью рядом с Ниа, и только обреченно вздохнул, когда заказывал билет из Вашингтона в Англию. Привык к причудам Ниа и выполнил просьбу — привез Джованни с завязанными глазами из аэропорта в Дом Вамми Винчестера и привел в штаб.       Когда Суруга вышел, Ниа, сидящий на полу и собирающий город из спичек, сказал:       — Здравствуй, Джованни. Можешь снять повязку.       Ниа дал ему минуту — снять повязку, оглядеться, может, подумать — и повернулся. Даже в мерцающей полутьме штаба, искусственного мира, Джованни был ярким и живым. Его агент.       И по первой фразе Ниа понял, что иголку дикого чувства все это время чувствовал не только он. Но ведь это все объяснимо.       — Я… думал, у тебя волосы длинней, — сказал Джованни, но за губами и глазами Ниа прочитал «я помню».