***
Интерлюдия. Его тайна. То, что существует некий этаж в подвальных помещениях Министерства магии, который волшебники так охотно именуют «Отдел Тайн» — ни для кого не секрет. Кто-то активно стремится и учится, чтобы в будущем создать карьеру и начать работать там, став тем самым невыразимцем. Только абсолютно все люди забывают тот факт, что о данном отделе не известно практически ничего. Порой люди оправдывают данный факт тем, что это особо секретный отдел Министерства магии, где хранятся артефакты повышенной силы, опасности. В нём проводятся различные исследования и разработки, а потому другим о данной сфере знать не обязательно. Мол, мало ли, вдруг слухи и до врагов дойдут. Ахерона всегда удивляло, как такие нелепые существа, как маги, смогли сохранить свой небольшой «секретик» в тайне ото всех. Восхищения он не испытывал — скорее насмешку, ведь то, как они пытались скрыть маленькие недочёты и дыры Вселенной — смешно. Как же Ахерона веселила мысль, что такие существа, как ничтожные волшебники, возомнившие себя высшей разумной расой, продолжают прятать то, что им не подвластно. И никогда не будет подвластно, с их-то количеством ума. Ахерон знал, что в Министерстве есть «Комната смерти», где находится древняя арка смерти. Это была вторая дыра Вселенной, известная ему. Невыразимцы продолжали её изучение по сей день, однако не знали и половины того, что несла за собой эта арка. Дыра в мир мёртвых. Изнанка этого мира. Но если начать искать путь к началу этой цепочки его познаний, то нельзя не упомянуть детство и семью, в которой он родился и вырос. Отец его, чьего имени он не знал и сейчас, имел семейный дар, в наше время именуемый некромантией. Почти так же, как и провидец, но видел он другое: духов, мёртвых, демонов. И, опять же, мог говорить с ними и слышать их. Безликие — так называл он их. Вообще, этот дар — это не просто связь с потусторонним миром. Отец видел своё предназначение, заключавшееся в нахождении и исследовании той части Вселенной, о которой ему позволила узнать матушка-судьба. Но не успел Ахерон родиться, как отец погиб от удушья. Не хватило буквально десятка дней лишнего времени, когда Гризельда, матушка его родимая, родила. Так и жил мальчик под крылом лишь матери да не очень-то и нужной эльфийки Пьеро в глубинах пещеры, потихоньку обучаясь всему необходимому. Да, ему приходилось много читать и всегда вникать в пройденный материал, но времени у него на это было предостаточно, тем более причина была весьма существенная: если он не начнёт укреплять себя, то его душу просто вытеснит любой безликий, заняв его тело. Отцу он в экспериментах не уступал, желая стать полноправным укротителем безликих. В недрах пещеры, где жил Ахерон, магия была густа и насыщенна, позволяя ему тем самым чувствовать себя лучше. В месте же с малой концентрацией магии он чувствовал себя попросту голым. В пещере всё кишело энергией, потому что вторая известная ему дыра Вселенной находилась там же. В Министерстве магии подобное было недопустимо, поэтому, знай его работники о ещё одной изнанке — ограничили бы доступ к той. Но Ахерон не был глупым магом, который побежал бы докладывать о ней им, тем самым получив неустойчивым обливэйтом по башке. Нет, ведь Министерство конфискует подобного рода вещи, артефакты, ссылаясь на скрытую тьму предмета. Министерству не будет подвластна подобного рода магия, ведь оно - не он. Его дар мог послужить своего рода языком, на котором можно переговариваться с той частью Вселенной, перейдя полотно миров. Но также именно его дар здорово влиял на его магию, завораживая и одновременно отпугивая своей силой урона, нанесённой жертве. Чтобы он ни делал — в большинстве случаев летально. Но сейчас Ахерона больше интересовала сделка, закреплённая с погибшими, желавшими обрести плоть вновь. По контракту те становятся зависимы от него, а он, в свою очередь, питается частью их силы и магии. То есть, если магии в нём станет ощутимо меньше, то он сам по себе, ничего не предпринимая, будет восстанавливаться за их счёт, тем самым съедая их часть. И всё это было за обретение тела. Ахерон легонько взмахнул своей стереотипно бледной кистью руки, магией отталкивая лежащего возле него полумертвеца-маггла подальше, чьё тело займёт один из покойников. Нос маггла был с горбинкой, сама кожа смуглая, а на теле были многочисленные уродующие человека шрамы. Подобных вокруг него лежало по меньшей мере около трёх десятков, но всё внимание Ахерон сосредоточил на этом мужчине, от которого скоро останется лишь тело, как некая память. — Хозяин, — послышалось у него под боком. Эльфийка Пьеро была существом жалким и давно никому не нужным, особенно со времён смерти Гризельды. Ахерон был выше её по статусу и положению, поэтому кроме пищи и некой помощи к подготовке ритуала толку от неё не представлялось. Но освободить было жалко даже ему, ведь он, вспоминая матушку, вспоминал и её привязанность к этому убожеству. У Пьеро не было никого, кроме него, да и она зависима от их семьи по причине того, что домовику необходима магия волшебника для жизни. Идти ей некуда, а за небольшую услугу в дань о памяти мёртвой накормить магией Пьеро — пустяки. Ей и не нужно было много для существования. Передалась она ему как сыну Гризельды, поэтому проблем с привязкой не возникло никаких. Была как личный демон. Конечно, Пьеро не могла не чувствовать его ауру, наполненную смертью. Привыкши к хозяйке, она долго не могла оправиться ни физически, ни морально, ведь то, как угасала мать, в особенности чувствовала именно Пьеро. Питалась Пьеро исключительно магией Гризельды, а так как сама она того дара не имела, что Ахерон унаследовал от отца, смерти в её магической ауре не наблюдалось. Из-за этого после того, как эльфийка оказалась привязана к нему, она ощутила всю его силу. Сейчас Пьеро слабее обычного, но, опять же, ей многого для выполнения мелких поручений и не надо. — Всё готово… — пискнула она. Ахерон оторвал взгляд от полумертвеца и, не оглянувшись на эльфийку, сказал: — Свободна, Пьеро. Низко поклонившись, она трансгрессировала, в то время как Ахерон медленно подошёл и встал метрах в пятнадцати от блестящей светом арки. Чувства его обострились, а сам он прошёлся взглядом по куче почти-но-ещё-не-совсем-трупов, осознавая, что пора. Сейчас произойдёт переселение душ покойников в тела этих магглов, что станут ему как рабы, и укрепление в них же магического ядра.***
Когда-то у меня был попугайчик Кеша, который прожил с нами полгода. Я не живодёр — как, впрочем, и никто из нашей семьи, — но орал Кеша по-особенному, что не могло не бесить! Варвар, которого мы как-то днём выпустили полетать по дому, вместе со своей подружкой Эльзой насрал на белые шторы (нам, кстати, тогда какая-то бабка нагадала о смерти, после чего в ноябре подружка Кеши умерла). Однажды папа, выставив его за тысячу пятьсот рублей на ВК и ничего не сказав мне, сообщил, что попугая покупает мужичок из ларька с шаурмой. Больше я в этот ларёк не ходила, страшась встретить вместо курицы до боли знакомые синие пёрышки. Спросите, почему я вспомнила об этом сейчас, гуляя возле речки в двадцати метрах от нашего забора? Сама толком ещё не знаю, но страх, что от меня останется лишь пара прядей волос, как от Кеши — перьев, пробил меня насквозь именно сейчас. Я ведь знала, что боюсь змей и лягушек, которые здесь, естественно, водятся, но всё равно полезла! Могла в сторону переулка побежать, а уже оттуда к дому через другую развилку! Чем думала — неясно, но чувствовала я себя такой дурой! «Интересно, а питоны у нас водятся?» — деловито осведомился у меня мой внутренний голос. Идти назад было страшно, ведь мой вечный страх случайно наступить на змею всегда был рядом в местах, где кусты и обычная трава достигали колена. Я почти подошла к реке, где начиналась голая земля. Риска, что змея ко мне приплывёт или подползёт, это не отнимало, но там у меня появилось бы хоть малейшее чувство безопасности, потому что местность у ног была бы мне видна. «Теперь можно позвать папу, чтобы притопал ко мне. Рептилий и прочих тварей он всё равно не боится», — кивнула я сама себе. Папы во дворе не было, но заорать мне это не мешало. Без всяких смущений выкрикивая просьбу о помощи (безрезультатно, между прочим), я и не заметила, как вода в реке заблестела, лёгонько пенясь. Также я не заметила пару глаз, уставившихся на меня из-за куста. Медленно, но верно я начинала понимать, что на помощь в ближайшее время ко мне никто не бросится. Тихонько и осторожно опустившись на землю, но не садясь, я принялась оглядывать всё по-новому. Длилось это до тех пор, пока не послышалось тихое шипение, сопровождаемое шорохом. Только теперь я обратила внимание на гадюку. Папа говорил, что зря я так шарахаюсь от змей, ведь смертельных случаев после встречи с ужом или местными гадюками быть попросту не может. Но как не бояться? Эта змея серо-бурого окраса с темным узором на спине быстро подползла ко мне и вцепилась в ногу, а я даже пошевельнуться не смогла — верила в лучшее, надеясь отложить наше знакомство. Размером она от других змей, повиданных мною в зоопарке, не слишком отличалась, но её глаза не позволили бы спутать змею ни с кем другим при всём желании. Таким алым светом они горели, что казалось, будто сам дьявол позавидует. На секунду могло показаться, что взгляд у той осмысленный, однако заметить это оказалось из ряда вон сложно. Не успела я и вскрикнуть, как резкая вспышка боли заставила меня отпрянуть и повалиться прямо назад, тем самым коснувшись воды. Точнее, свалившись в неё спиной. Папа говорил, что в укусе ничего страшного и невероятно больного нет, но это было больно. Меня пронзила дрожь то ли от непонятно почему холодной воды в летний день, то ли от не утихающей ни на секунду острой боли. В глазах стало темнеть, словно я только что резко поднялась с кровати после долгого лежания. И это всё не проходило, когда шипение змеи стало слышно вновь с двойной силой. В то время мне почудилось, что я полностью ухожу в воду, игнорируя то, что нахожусь на самом берегу!***
Продолжение интерлюдии. Его вина. Боль, пронзающая всё его тело, — первое, что он почувствовал, раскрыв глаза. «Ничего не вышло», — прозвучала в голове страшная догадка, прежде чем он окончательно успел осознать масштаб нанесённого ущерба. В первую очередь внимательно оглядел своё тело на элемент повреждений. К своему счастью, ничего внешнего не подметил точно, однако оставшуюся давящую слабость, которая была ему далеко не свойственна, почувствовал сполна. У него словно вырвали часть его же самого. Превозмогая боль в грудной клетке, он огляделся, подмечая разбросанные по всему периметру теперь уже точно трупы в пятнах крови. Некоторым повезло ещё меньше, и тела их были залиты ещё не до конца засохшей кровью практически полностью. Нескольким и вовсе оторвало руки, ноги. «Не шевелятся», — с нарастающим отвращением подумал он, приблизительно представляя, что произошло в этих стенах. Переселение душ прошло неудачно, и покойники, желающие обрести плоть и обратившиеся за помощью именно к нему, просто разорвались, оставляя за собой ровным счётом ничего. Сам он подвергся магическому истощению, в то время как маглы стали кучкой трупов, в этот раз окончательно. Ахерон тяжело поднялся и уже было собрался вызвать Пьеро, дабы узнать, как она, а также отдать приказ в зависимости состояния её здоровья, как где-то неподалёку от него послышался тихий стон.