Нечто внутри

Повсюду тьма. Она пульсирует в воздухе ослепляющей пеленой. Сжимает моё горло в стальных тисках. Обжигает кожу ледяным дыханием, заставляя вздрогнуть. Мрак разъедает моё нутро. Неистово дерёт душу длинными когтями. Вгрызается острыми клыками в самое сердце, оставляя ядовитый укус. А после этот яд густыми чернилами растекается по венам, смешиваясь с кровью. Казалось, мгла присматривается ко мне, принюхивается. Потрошит тело, пытаясь добраться до самой моей сути. До беспокойных мыслей. До потаённых страхов и сомнений. Я съёживаюсь в кровати. Сворачиваюсь калачиком, словно беспомощный зверёк. Сегодня до безумия странная ночь. В мыслях полный кавардак. И вызван ли он затянувшейся бессонницей или ещё чем-то, я не знал. «Не надоело жалеть себя?», – вдруг промелькнуло в сознании. Я скривился, словно от хлёсткого удара. Этот голос уже несколько дней преследует меня. Ускользает. Быстро проносится. Испаряется, будто его на самом деле нет. Не существует. И всё началось с того самого момента, как дядя Бруно возвратился в семью, Мирабель чуть не погубила наш род, а Касита была отстроена заново силами всех жителей Энканто. И вроде бы всё прекрасно. У нас снова появился волшебный дом, а магия хлынула в наши жилы, возвращая драгоценные дары. Вот только что-то не давало мне покоя. Что-то изменилось. Я изменился. Как будто… из меня ушло нечто важное. Счастье. Беззаботность. Ощущение реальности. Ясности. И что-то ужасающее заполнило образовавшуюся пустоту. Я устало провожу вспотевшей ладонью по лицу, открывая глаза. Комната залита всё той же темнотой, отчего становится не по себе. Приподнимаюсь с постели. Нервозно передёргиваю плечами, когда по спине пробегает табун мурашек. Я щелкаю двумя пальцами – включается пара прожекторов, которые тут же озаряют комнату ярким светом. Так намного лучше. Встаю на ноги, подхожу к зеркалу. Под тусклыми глазами видны синяки. Волосы небрежно взъерошены. Веснушки на носу поблёкли. Пижама с вышитыми на ней синими хамелеонами вся помялась, будто в ней пробирались сквозь заросли леса. Может, так оно и было? Ну, а вдруг я лунатик? Тогда ещё легче объяснить такой болезненный вид. Я усмехаюсь. Криво, сухо, неестественно. – Но… я ведь всё ещё я, – с опаской касаюсь ровной поверхности зеркала, – Я не потерял себя. «Уверен?», – резко отрываю руку от отражения. На секунду показалось, будто оно ехидно ухмыльнулось. Я часто заморгал, пытаясь снять, сбросить, прогнать пинками под зад кошмарное наваждение. И на пару минут мне это даже удалось. – Скоро новый день. Надо не забыть надеть ту маску, – тяжко выдыхаю, опираясь ладонями о туалетный столик, – Снова. «Брось! Мы оба знаем, что тебе не хочется!» – Но я должен… – обречённо шепчу, глядя в глаза напротив. Они блестят какой-то высокомерной насмешкой. Ноги подкашиваются. Я падаю. Тону глубоко во тьме. В бездне. В той самой пропасти, которую так долго мне удавалось обходить стороной… *** Я просыпаюсь от назойливых лучей солнца, просочившихся сквозь неплотно задёрнутые шторы. Они скользили по моему лицу, а я в ответ жмурился, нехотя открывая глаза. Настойчивый стук окончательно прогнал сновидение. Что? Кого? Кому я нужен в такую рань? «Кому я вообще нужен, да?» Заткнись. – Иду! – нервно крикнул я и, поднявшись, ленивым шагом засеменил к двери. – Доброе утро, Камило, – на пороге стояла Мирабель. Приветливая, энергичная и во всю сияющая. Такая, какой являлась всегда. – И что тебе надо? – черт. Слишком грубо получилось. Что со мной не так? Шокированный взгляд кузины пристыдил меня. Стало как-то паршиво, – Извини, не хотел… «Ох, Камило. Самому не тошно от своего тона?» – опять этот гадкий голос. Как же ты надоел, – «Тебе придётся привыкнуть, дружище». Я морщусь, как от неприятного ушиба. Мысли лихорадочно вопят в переутомлённом разуме. Хочется закричать, чтобы они все замолчали. И, то ли от волнения, то ли от раздражения и недосыпа, я стал с пугающей быстротой сменять лица, обратившись сначала в фермера Джино, потом в старушку Маргарет, а после – в Мирабель с перекошенным лицом. – Бесит… – едва слышно бормочу я, возвращаясь в свой облик. – Камило, что с тобой? Заболел? Может, тебе съесть мамино печенье? – встревоженно вставляет кузина и, не дожидаясь моего ответа, тянет за рукав пижамы, уводя в столовую, – Меня послали разбудить тебя. А то что-то ты припозднился. На завтрак опаздываешь. Мирабель продолжает что-то увлечённо щебетать, но я не слушаю. Я никого не хочу слушать. «Даже меня?» Трясу головой, хмурясь. Нет. Беру свои слова назад. Лучше вслушиваться в звонкий лепет чрезмерно заботливой кузины, чем в это… призрачное и невнятное… нечто. Отрешенно оглядываюсь по сторонам, в один момент неосознанно сжав руку девушки. Ну, как сжав. Впившись в неё, будто в спасательный круг. Мирабель лишь ободряюще улыбнулась мне, радостно сверкнув глазами. Её ладонь такая тёплая... *** За столом уже сидела вся наша разношерстная семейка, бурно обсуждающая послезавтрашнюю свадьбу Долорес. – Э-э-эй, Камило, что за вид? – неодобрительно протянул папа, завидев нас на горизонте. Все взгляды упёрлись в мою сторону, заставляя поёрзать. Да уж. Как я мог забыть, насколько важно в этом доме быть приукрашенным и вечно весёлым. Я отпустил руку Мирабель и кузина, взяв со стола лечебное угощенье, вложила мне его в ладонь, присаживаясь на своё место. Прожёвываю хрустящее чудо, тут же ощущая прилив сил и энергии. Будто толчок привёл измученный организм в движение, наполняя адреналином. Вот теперь я мог с лёгкостью натянуть эту невыносимо удобную маску и прикрыть свою сонливость. Улыбаюсь всем от уха до уха. Как можно очаровательней. Чтобы они не заметили. Чтобы не волновались. – А как вам это? – прокручиваюсь на месте, шаркая сандалиями. Миг и я меняю свою болезненную личину на что-то более презентабельное. На что-то очень схожее со мной настоящим. Я превратился в то самое отражение с шаловливым блеском в глазах. Любимое золотое пончо заменило пижаму, а более-менее нормальная причёска пришла на смену растрёпанному гнезду на голове. – Рада, что моя выпечка воодушевила тебя, – с нежной улыбкой сказала тётя Джульетта. Я по-доброму ухмыльнулся и, звонко поблагодарив её, приземлился на стул рядом с младшим братом, оживлённо общавшимся с очередным пернатым другом. Его глаза засверкали весельем, когда тукан, что-то прокаркав, обратился к Антонио. – Камило, постарайся больше не опаздывать на семейный завтрак, – послышался сдержанный тон Абуэлы. – Хорошо-хорошо, – отмахнулся я, накинувшись на аппетитные кукурузные лепёшки. Столовую заполонил звон посуды, бряцанье вилок, шумная болтовня. Мама о чём-то разгорячённо спорила с притихшим дядей Бруно, папа заискивающе успокаивал её, предотвращая грозу, Долорес что-то шептала своему жениху Мариано, а Мирабель пыталась аккуратно прогнать со стола хитрого енота, стащившего её лепёшку. – Стой! – крикнула она комку шерсти и потянулась за ним. Это выглядело бы смешно, если бы зверёк, увернувшись от её рук, не задел своим большим хвостом чашку с горячим какао. Кипяток пролился мне на пончо, которое тут же превратилось обратно в пижаму. Я скривился в судороге, громко вскрикнув. Дёрнулся в сторону, но, зацепившись за скатерть, повалился на пол, потянув за собой хрупкий чайный сервиз, с треском разбившийся о мрамор. Один нож чуть не попал мне в глаз, но я, вроде как, остался жив. «Какой же ты неуклюжий!» Снова ты? Оставь меня в покое! «Камило-Камило… ты не прогонишь меня. Не посмеешь» Этот голос меня изведёт… – Камило! Ты как? – первый всполошился Антонио. Он медленно подошёл, излучая тревогу. Хотелось легко и непринуждённо сказать ему: «жить буду» и улыбнуться. Заверить в том, что я не обижаюсь. Не тоскую. Чтобы никто из них не переживал. Чтобы истребить их страхи и волнения… Но вместо этого я сказал совершенно иное. Что-то злое. Неправильное. Что никогда бы не сказал своему любимому брату. Ни при каких обстоятельствах. – Это твоя вина, – чётко, твёрдо, хладно. Не своим, а каким-то чужим, обвиняющим баритоном. В глазах Антонио замерцало непонимание. – Камило, дай помогу… Он протянул мне руку. Растерянно. Осторожно. В попытке поддержать. Я желал обнять брата. Извиниться. Но вся моя внутренняя сущность – нечто внутри – билось в истерике, изо всех сил сопротивляясь отчаянному порыву взять протянутую ладонь. «Ну же! Ха-ха! Признайся ему в своей ненависти! Расскажи ему о своих настоящих чувствах! Гневных, сладостно-горьких… сбрось эту маску любви!» – Отстань! – я хватаюсь за волосы. С силой деру их, – Исчезни! Я тебя ненавижу! Всё случилось внезапно и непроизвольно. Мой крик эхом прошёлся по столовой, царапая слух. Антонио резко отпрянул. Словно я ударил его. Сильно. Больно. Оставив кровавый след. С его ресниц упали стеклянные капли слёз. Он шмыгнул носом, прижимаясь к удивлённой маме. Папа посмотрел на меня осуждающе. Хотелось здесь и сейчас провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Рассыпаться пылью. Превратиться во что-то мелкое и незначительное. Во что-то невидимое. «У тебя входит в привычку грубить семье. Ммм… мне это нравиться. А что дальше? Сорвёшь свадьбу Долорес? Неплохая идея! Так и сделаем…» Я до скрежета стиснул зубы. Сжал порезанные о стекло руки. Прерывисто задышал. Как тогда, ночью. Когда я утопал во мраке, из последних сил борясь с холодными щупальцам тьмы, заключившими меня в омерзительный кокон. – Антонио, не плачь, – заговаривает мама. – Камило, зачем ты так с ним? – недоумевает папа. – Вставай братишка, – просит сестра. И я повинуюсь. Встаю и оглядываю нанесённый семье ущерб. На полу острые осколки, за столом шокированные лица родственников, на потолке потухшая от маминого дождя лампа, на стене размазанный рис. Даже Касита поникла, помрачнела. – Камило, извини, если бы я не потянулась за тем енотом, то… – Ой, не стоит Querida prima*, – язвительно процедил я, тут же прикусывая щёку. Мирабель хмурится, отворачивается. – Может тебе пойти подышать свежим воздухом? – притворно-любезно предлагает Изабелла, отряхивая платье от крошек, – Так сказать, голову проветрить. – Серьёзно, Камило. Может тебе побыть одному? – подхватывает Луиза, осторожно подбирающая то, что осталось от хрустального сервиза. А именно осколки. – Не обижайся, брат. Просто тебе, видимо, стоит отдохнуть, – вкрадчиво шепчет Долорес, многозначительно обводя взглядом моё лицо. Я поджимаю губы и, не оборачиваясь, торопливым шагом удаляюсь в коридор. Раны на ладонях чешутся, дико зудят. Душа воет. В сердце – одна сплошная дыра. Огромная, разрастающаяся с каждой секундой. Она пожирает изнутри. Давит. Топчет. Мне плохо. Просто плохо. «А это ведь не Антонио виноват. Сказать кто?» Я замер. Застыл, будто кто-то ужалил, парализовал, не позволяя вдохнуть. А чарующий, пронизывающий до костей голос продолжил: «Ты и только ты» – Нет… я не виноват… «Сначала грубо ответил Мирабель, потом испортил всем завтрак, а после что? Довёл до слёз своего бедного братца!» – Это не я… «Ага. Конечно же, не ты!», – в голове пронёсся, подобно рокочущему гулу, саркастичный смех. Я сморщился от гадкого чувства, скребущего внутри. – Камило… – послышался обеспокоенный голос позади. Резко развернувшись на одних только пятках, я уставился на кузину. Мирабель глядела на меня потерянно, раскрыв широко светло-шоколадные глаза. В её очках с круглыми линзами отражался шальной лучик солнца. «Она так нелепо выглядит в них, согласен? И это пёстрое платье такое ужасное. Совершенно безвкусное», – я встряхнул головой, прогоняя мерзкое жужжание. Но оно никак не исчезало, – «Твоя ненависть крепчает! Скажи, что думаешь о ней на самом деле!» Я скривился, прикусил язык, вкогтился в свои плечи, закрыл глаза. Сделал всё, лишь бы молчать. Лишь бы не ранить ещё кого-то. Лишь бы не совершить ещё одну ошибку. – Всё хорошо. Ты можешь рассказать мне, что именно случилось, – вздрагиваю, когда на макушку опускается её рука, ласково поглаживая, – Querido primo*, я тебя выслушаю! В её глазах сочувствие. Она смотрит на меня, как на забитого испуганного щенка. Меня тошнит. От себя. От того, насколько я жалок. От того, насколько слаб на самом деле. Внезапно она замечает порезы. В них сверкают мелкие фрагменты хрусталя. Выудив из сумки ещё одно печенье тёти, Мирабель бесцеремонно впихивает мне его в рот. Даже слова не дала вставить! Я промычал что-то нечленораздельное. Девушка радостно засмеялась. – Вот. Выглядишь намного лучше! Я глотаю сладость целиком и тут же, поперхнувшись, откашливаюсь, побив себя по грудной клетке. – Спасибо, – хрипло произношу я, прочищая горло. В этот раз печенье не принесло лёгкости и свободы, хоть и исцелило все царапины. – Рада помочь. В конце-то концов, родня мы или нет? – она обворожительно улыбается, слегка показывая зубы и озорно толкая меня в плечо. Её кудри забавно разлетелись по сторонам. А очки съехали набок. Я прыснул со смеху и потянулся к её лицу. Хотел бережно поправить окуляры, но осёкся. Мою руку будто схватило что-то. Будто отдёрнуло назад, отстраняя от Мирабель. – Камило, всё хорошо? – снова этот взгляд. Полный сочувствия. Полный сострадания. Как же тошно… – Не смотри на меня так, – выпрямляюсь, пытаясь показаться сильнее, независимее. Делаю ещё шаг назад. Превращаюсь в «улучшенную» версию себя, укрываю своё настоящее лицо. – Как так? – она удивляется. Я грустно усмехаюсь. – С жалостью, – не дожидаясь её ответа, оборачиваюсь в противоположную кузине сторону, сбегая. «Что же ты наделал? Теперь она будет волноваться! Они все будут волноваться из-за тебя!» – Сгинь! – кричал я, задыхаясь от бега. «Тебе не избавится от меня, Камило!» – Заткнись, заткнись, заткнись! Я бежал стремительно, не разбирая дороги. Опрометью вылетел из Каситы. Пронёсся мимо ошалевших знакомых. Пересёк улицу. Покинул деревню. В бешеном темпе стучало сердце. Ноги ныли от усталости. Голова шла кругом. Я присел на берегу реки. Прижал колени к груди, обнял их, уткнулся носом. На изумрудную траву полились непрошеные слёзы. «Отвратительно» Я плакал громко. Почти что рыдал. Такого никогда не было. Почему же именно сейчас я чувствую такую… слабость? «Потому что боишься» Утираю горькие капли, стекающие со щёк. – И чего, по-твоему, я боюсь? «Своего дара. Ну, и грозы немного» Голос доносится со стороны водной глади. Спокойной, безмятежной, тихой. От неё веяло волшебной гармонией. Вселенским балансом. Идеальным равновесием. Подстёгнутый нездоровым любопытством, я склоняюсь над ней. И цепенею. Моё отражение криво скалиться. В его зорких глазах плещется тёмно-алое вино. Прическа будто лакирована. На багровом пончо вместо привычных золотистых хамелеонов изображены белые змеи, с разинутыми пастями. Казалось, они шевелятся. Сейчас я должен бросится наутёк, в страхе вопя и зазывая на помощь. Ведь того требует ситуация. На моём месте кто угодно поступил бы так… Верно? Вот только в разуме гудел лишь странный, пугающе-правильный факт. Он – лучшая версия меня. Камило напротив вдруг протягивает руку. Смело. Уверенно. И я ощущаю острую необходимость коснуться её. Но не решаюсь, продолжая заворожённо рассматривать нечто в светлых водах водоёма. Это ведь не нормально, так? Хотя, в нашем-то Энканто всякое возможно… «Ну и? Так и будешь глазеть?», – отражение вымученно закатило глаза, – «Я не кусаюсь». – А вот это уже точно не внушает доверия… – едва слышно проговариваю я. Отражение рассмеялось. «А что такое доверие, Камило?» Я растерянно пожимаю плечами, не зная, что ответить. «Это признак честности. А я был с тобой честен. Всё время только и говорил то, что о тебе думаю!» – он заговорщицки ухмыляется. – Я заметил, – мой глаз нервно дёрнулся, а губы приподнялись в невесёлой усмешке. Двойник продолжал сверлить меня внимательным взором, всё ещё держа ладонь вытянутой. «Поверь. Я не обижу. В отличие от них» Я снова скривился, точно от пощёчины. «Никому не было до тебя дела в той семье, понимаешь? Мирабель даже не от своего желания пошла за тобой. Её вынудила тётя Джульетта!» – Ты врёшь… – стискиваю кулаки, опуская недоверчивый взгляд себе на ноги. «Сам посуди!» – устрашающе громко выплёвывает отражение, – «Ты её обидел, а теперь ожидаешь бескорыстной помощи? Да ты там никому не нужен! И очень тупо с твоей стороны надеяться на что-то другое. Да и что ждать от бездушных кукол вроде них...». Спазм скрутил живот. От страха свело челюсть. Сомнения давили, заставляли ссутулиться. Руки обессиленно упали. Гнусная апатия и стыд заклокотали в груди. – Я не хочу верить в это, – глубоко дышу, пытаясь прийти в себя. Звенящий голос не отступал. «Да, конечно не хочешь. Никто не хочет верить в правду» Я нервно сглатываю. Дрожу от ветра. От боли. От тревоги. Мне нужна помощь. Но не от семьи. Я бесповоротно отвернулся от них. Неумышленно сделал больно. Убежал. Не извинился. Духу не хватило. «Или гордость не позволила…» – задумчиво произносит отражение, – « Ладно… возьмём, к примеру, твою дражайшую сестрицу. Долорес слышала, как ты мучаешься от бессонницы на протяжении нескольких ночей. И? Она разве поддержала тебя в трудную минуту?» Собеседник говорил убедительно. Правдоподобно. Внушая злые, но до боли знакомые мысли. Те мысли, которые я тщательно скрывал под тысячью масок. «Они не достойны твоих слёз. Извинений – тем более… я понимаю тебя, Камило. Как никто другой. Поверь мне» Его голос перестал пугать, а во мне, подобно тёплому огню, заискрилась надежда. – Ты поможешь? – спрашиваю осторожно, получая утвердительный кивок. Медленно вдыхаю свежий воздух. Нерешительно переплетаю наши пальцы. Чувствую, как за спиной смыкается вода. Слышу отдалённое хлопанье крыльев. «Засыпай, Камило. Пришло время отдохнуть» Отдаюсь в мягкие объятия тёмной глубины, закрывая глаза.