Связь через боль

Было много мест, где Эндрю ненавидел бывать. Проще говоря, он мог пересчитать по пальцам одной руки, где ему было хорошо. Но то, что он находился в этом огромном магазине, где продавали только оборудование для экси, было на данный момент его вторым самым ненавистным местом. Тем более, что они собирались посетить первое по объёму ненависти. Это была слишком плохая идея. И он согласился на это. Опять. Этот ребёнок производил на него такое ужасное впечатление, и он безмерно злился. Сначала это была вечеринка в честь Хэллоуина и общение со старшекурсниками, затем сообщение ему о своей сексуальности, а теперь этот обед с богобоязненными фанатиками. Им следовало бояться его, а не этого воображаемого друга. Он всё же согласился прийти. Потому что ребёнок очень старался не рассердить его, сказав что-то плохое. Потому что он был раздражающе умён для разнообразия. Потому что «я подумал, что тебе будет неудобно признать, что кто-то ещё знает». Потому что ребёнок понял. Потому что теперь было так трудно отрицать, что их разумы работали очень похоже. И всё же. Он смотрел на сопляка, который смотрел на клюшки с восхищением, настоящей любовью, и не мог понять, если они думают одинаково о стольких вещах, как они могут быть такими разными. Он просто не мог игнорировать его, когда тот говорил об экси, выглядя живым, наслаждаясь каждой секундой происходящего. Живя ради чего-то. Это должно было быть таким же, как его отношение к Дэю. Кевин тоже жил ради экси. Однако он никогда больше не казался таким взволнованным по этому поводу. Он никогда не выглядел так… «Привлекательно». Он щелкнул языком от ненужного комментария счастливых таблеток. В последнее время Эндрю вёл себя глупо, и это его безмерно раздражало, но игнорировать происходящее было никак нельзя. Орган в его теле, который должен был быть разорван монстром, иногда продолжал пульсировать. Это были всего лишь моменты, и это могло быть из-за наркотиков. Могло быть, но что, если… Он смотрел на паршивца, способного почувствовать что-то настолько сильное, что заставило его феерически сиять, несмотря на то, что он был под кайфом от болеутоляющих, и Эндрю захотел сжечь всё это место дотла. Весь мир, если должен. Потому что этого не должно было случиться. Он хотел чувствовать то же самое, что и раньше, то есть ничего. И всё же. Паршивец злил его, интересовал, возбуждал… Ну, в основном злил, но это уже было намного больше, чем он чувствовал по отношению к любому, кто не представлял реальной опасности для его семьи. Как и накануне… Они только что вернулись из Флориды в общежитие. Они выиграли — Эндрю было всё равно, но его товарищам по команде, похоже, нет — но они также понесли серьёзные потери. Он и девушка-радуга были единственными, кто не пострадал. У близнеца был фингал под глазом. У кузена был синяк на рёбрах. У наркомана было больше тёмных пятен, чем можно было сосчитать. Кукла хромала. У капитана была перевязана правая рука, потому что подруга Би волновалась, что если она не даст ей зажить, то не сможет играть всю следующую игру. У экси-наркомана была рана на губе от локтя и несколько синяков на животе. — Я в порядке. Мне больно, но я в порядке, — сказал паршивец в десятый раз. Ему никто не поверил. — У меня тоже синяки. Но это всё! Все смотрели на него с подозрением, но остальные, наконец, отпустили его и начали выходить из автобуса. Паршивец, казалось, почувствовал облегчение. Эндрю хотелось наорать на него. Или просто убить. Что ещё нового? Однако он дал обещание не говорить при посторонних и не собирался его нарушать. — Эй, эй, мистер В порядке! — позвал он его, не двигаясь со своего места. Нил медленно оглянулся, вероятно, чувствуя, что проиграл. — Могу я сказать вам несколько слов? — Его голос был обманчиво сладок. Нет лучшего способа заставить кого-то почувствовать угрозу. — Эндрю, — сурово сказал тренер. — Так мало веры, старик. — Он свирепо смотрел на паршивца, даже не бросив взгляда на тренера. — Дайте нам несколько минут уединения, хорошо? Тренер хотел поспорить, но паршивец отмахнулся. — Всё в порядке. Пожалуйста, подождите несколько минут. Эндрю откинулся на спинку сиденья, широко расставив ноги и упершись локтями в колени. Паршивец подошёл ближе и сел, оставив между ними свободное место Кевина. — Что? — спросил он, когда тренер и все остальные ушли. — Я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснил. Почему моё колено кажется вот-вот может взорваться, мои рёбра, будто сломаны, моё правое запястье пульсирует немного сильнее, чем мой пульс, моя голова опять-таки пульсирует возле левого уха, о да, и мои пальцы на левой ноге вроде тоже все сломаны? Есть идеи? — В тебя попали мячи в странных местах? Улыбка Эндрю стала шире. — Может быть, но у меня другая теория, видишь ли, — он поманил паршивца указательным пальцем, но тот не сдвинулся с места. — Иди сюда, блядь, прямо сейчас! Паршивец вздохнул, затем обогнул сиденье и остановился прямо перед ним, между его ног. — Что? Эндрю поднял руку, схватил сопляка за горловину футболки, а затем дёрнул вниз, чтобы их головы оказались на одном уровне. Ребёнок зашипел. — Твоя глупость причиняет мне боль. Ёбаное молчание в буквальном смысле. — Что я мог сделать? Их защитники были жестоки… — Я не говорю о предотвращение этого, тупица. Ты обещал им больше не лгать о своём здоровье. Ненавижу лжецов, Нил. — Я говорил Эбби о каждом месте, которое болело! — защищался он. — Она сказала, что у меня ничего не сломано. Что мне ещё делать? — Принять чертово обезболивающее? Или десять. Он сузил глаза. — Это тебе не поможет, не так ли? — Нет. Но мы говорим не обо мне. — Эндрю пожал плечами. — Тогда мы можем прекратить разговор. Я в порядке. — Скажешь это ещё раз, и я перережу тебя от горла до пупка. — Паршивец попытался оттолкнуть от себя руку Эндрю и выпрямиться, но встал вместе с ним. — Какое тебе дело до того, что мне больно? Это уже случилось, я не могу исправить это для тебя, ты бы почувствовал, даже если бы я этого не сделал, тогда пусть будет больно, мне всё равно. Но меня это волнует, тупица. От этой мысли он на секунду напрягся. У счастливых таблеток сегодня было какое-то серьёзное странное дерьмо. — Никто не просил тебя быть мучеником, — сказал он в конце. — Моё лекарство всё равно не даёт мне почувствовать его полную силу. Так что просто иди и выпей полбутылочки обезболивающего! — это была команда. — Ты лжёшь? — Да. — Нет. Я не лгу. — Я ненавижу лекарства, они замедляют мой мозг, — продолжал отказываться сопляк. — Это опасно. — Как тебе угодно. Тогда мы никуда не поедем завтра. Поздравляю с тем, что испортил веселье моего кузена. — Он пожал плечами, затем попытался пройти мимо паршивца, но тот выставил руку перед собой. — Это несправедливо. — А справедливость вообще существует в этом мире, Нил? Он бросил бутылку с лекарством в паршивца после того, как её отдала ему подруга Би, как будто это был камень, который мог убить его. Он хотел, чтобы так и было. И желал, чтобы он снова смог ничего не желать, как всегда делал раньше. — Блин, она какая-то неудобная, — пожаловался паршивец с клюшкой в ​​руках. — Слеза за твой дискомфорт, — сказал Эндрю совершенно без сочувствия. Лёгкая дразнящая беседа очень быстро перешла к перерезанию друг другу горла. Эндрю удивился, куда делся тот бесхребетный лисёнок. Может быть, он был зол из-за того, что Эндрю накачал его болеутоляющими. — Вот реальный вопрос: как ты выживал так долго, когда ты так яростно саморазрушителен? Эндрю склонил голову набок и нахмурился. — Я ничего не делал со своим телом с тринадцати лет? Парень посмотрел на него, будто он шутил. Он действительно понятия не имел, что тот имел в виду. Что очень раздражало. — Ты сам избежал опасности, но всё равно ходишь так, будто твоя жизнь ничего для тебя не значит. Офицер Хиггинс проделал весь этот путь с западного побережья, чтобы попытаться наконец воздать тебе справедливость, но ты не хочешь даже помогать ему. Ты вышел из колонии и убил мать Аарона, чтобы защитить его, но вместо того, чтобы наладить свои отношения с ним, ты держишь его на поводке. — Эндрю сдержал вздрагивание. Он не помнил, чтобы говорил об этом. Этот сопляк понимал его. — Ты не хочешь, чтобы родители Ники причиняли ему боль, но и в свою семью ты его тоже не впускаешь. Кевин обещал инвестировать в тебя, но ты даже не пытаешься что-то для этого сделать. Так что же это? Ты боишься собственного счастья или тебе искренне нравится быть несчастным всё время? — Нил, смотри, — сказал Эндрю и указал на своё лицо. — Я выгляжу несчастным? — Заткнись! Заткнись! Заткнись! Молчание длилось так долго, что он был уверен, что паршивец сдался. В тот момент, когда он мог закрыть все двери перед каждым только что услышанным словом, парень снова заговорил. — Ты выглядишь одурманенным в дюйме от своей жизни, а когда ты не принимаешь лекарства, ты пьешь и глотаешь пыль. Когда они, наконец, отменят твоё лекарство, кому ты собираешься навредить, серьёзно? Эндрю рассмеялся. Но внутри он кричал. — Я вспомнил, почему ты мне не нравишься. — Удивительно, что ты вообще забыл. — Я и не забывал, — сказал Эндрю. — Я просто на мгновение отвлекся. Я сказал ей, что было ошибкой позволить тебе остаться, но она мне не поверила. А теперь посмотри, что мы имеем. О, в кои-то веки я даже не хочу заморачиваться с «я же говорил». Ты портишь мне всё веселье. — Паршивец избегал этой темы во время их разговора о приезде сюда. Он тщательно подбирал слова, чтобы не рассердить его, он это знал. Но это уже было слишком. Почему этот идиот не может просто заткнуться? Почему он чувствует потребность задать все вопросы, на которые никогда не хотел отвечать? — Рене? — догадался он. — Би. — Что ты сказал ей обо мне? Эндрю ухмыльнулся, глядя на лицо мальчика. — Конфиденциальность доктор-пациент, Нил! Но не делай такого страшного лица. Я не рассказывал ей твою грустную историю. Мы просто говорили о тебе. Критическая разница, да? Я сказал ей, что ты доставляешь большие хлопоты. Она с нетерпением ждёт встречи с тобой, но она не говорит мне, что думает о тебе. Она не может, понимаешь. Но я знаю, что ты ей нравишься. У Би тяга к безнадёжным случаям. — Я не безнадёжен. Движение заткнуть его рукой было автоматическим. И слова, казалось, приходили сами по себе тоже. — Лжец. Но это то, что делает тебя интересным. Это также то, что делает тебя опасным. Теперь я должен знать лучше. Может быть, я не так умён, как я думал. Мне разочаровываться или удивляться? Мёртвая тишина длилась между ними недолго, он не допустит этого. Он может быть саморазрушительным, но не настолько. Он не собирался позволить этому случиться на самом деле. Он издевательски ухмыльнулся паршивцу, а затем стёр все это со своего лица. — Я найду Кевина. Он слишком медлительный. — Как же сильно он хотел стереть и свои мысли. Эндрю не собирался преследовать Дэя, ему было наплевать на него в данный момент. Он вышел из всего здания с уже зажженной сигаретой во рту, когда сел на бордюр. Он неосознанно пошевелил ногой. Это был не он. Ничто из этого не было им. Он был умён. Он знал лучше. Ему всё равно. Он никогда никому не позволит иметь такую ​​власть над собой. Он бы никогда не стал никому доверять. Он никогда не поверит в чьи-то добрые намерения. Больше никогда. Люди выиграют, не более того. Ребёнку хотелось защиты, поэтому он терпел Эндрю. Это было не более чем обещание между ними. Насмешливый смех в его голове эхом отозвался во всех его мыслях: лжец, лжец, лжец. Достать таблетку из бутылочки также было автоматическим движением. «Как ты так долго выживал, когда так яростно саморазрушителен?» Эндрю мог ответить на этот вопрос, это было легко. С помощью апатии можно было пережить что угодно, пока не стало всё равно. Вопрос, который он никак не мог понять, начинался с вопроса «почему». «Почему ты всё время выживаешь?» Он проглотил таблетку насухо, потому что так было легче убежать от ответа, ожидавшего его где-то в глубине сознания. Некоторые люди просто родились с трагизмом в крови. Он был одним из них. Ни один симпатичный ребёнок с красивыми словами не смог бы это изменить. Через полчаса, уже в доме богобоязненных ханжей, он получил всё основания просто крикнуть паршивцу в лицо: «я же тебе говорил». Эти люди никак не могли проявить терпимость. Они были настолько сосредоточены на своём воображаемом господине, что никогда не могли проявить сострадание к людям. Он должен был войти внутрь, из-за всей этой бессмысленной болтовни было чрезвычайно трудно сдержать монстра. И всё равно еда была ужасной. Он отодвинул стул — сразу почувствовал на себе взгляд паршивца, который напомнил ему о чуть не закончившемся чем-то невероятно глупом разговоре, так что он даже ускорил шаг — но услышал, как кто-то идёт. — Я не возражал бы против уединения, Лютер, — сказал он льстивым голосом, поворачиваясь назад. — Как ты думаешь, куда ты идёшь? Он нахмурился. — Туалет, может быть, какое тебе дело? — Мне не нужно, чтобы ты что-нибудь ломал в этом доме. Ты уже нанес достаточно урона. — Лицо мужчины было напряженным, как будто он действительно боялся возможности сделать так, чтобы что-то опрокинулось. — Разве мы не должны были сблизиться сегодня? Я не вижу, чтобы вы мне доверяли, дядя, — сказал он, подняв бровь. Лютер помолчал секунду, а потом ещё больше выпрямил спину. — Дело не в тебе, надеюсь, ты это понимаешь. Моему сыну и твоему брату нужна эта семья. — А сейчас? — фыркнул он. — Да. Так что сделай нам всем одолжение, поднимись наверх и напейся от бутылки виски, которую я приготовил для тебя. Ты гораздо более терпим, когда пьян. — Что? — Он действительно только что услышал это? — Сегодня ты поразительно ясно говоришь о своём лицемерии, Лютер. — Она в комнате Аарона. Он напрягся. — У Аарона нет комнаты в этом доме. — Есть. И всегда будет. Если бы ты хотя бы пытался вести себя прилично, у тебя бы тоже была. — Ложь. — Мне ничего от тебя не нужно. — Отлично. Алкоголь всё ещё ждёт тебя. Он почувствовал себя в блядском шоке. Что только что произошло? Однако стоило попробовать, действительно ли там был алкоголь или нет. Если это был какой-то хороший напиток, он может просто взять его с собой в Пальметто и спокойно выпить в тишине комнаты. Он взбежал по лестнице, даже напевал что-то, наверное, песню о сбежавшем поезде, потом повернул налево и прошел через одну дверь ко второй. Она была открыта, как и все остальные, поэтому он вошёл внутрь, не раздумывая. В следующий момент дверь захлопнулась, и когда он обернулся, то увидел бутылку виски, которая стремительно приближалась к его голове, а затем достигла её в мгновение ока. Эндрю отшатнулся на три шага назад, но уже потянулся за ножами, хотя долгие секунды он даже не мог видеть от боли, которая была такой сильной, что ему показалось, что голова треснула. — Что у тебя там, Энди? Не напрягаться, услышав этот голос и имя, было самым трудным из того, что он делал за очень долгое время. Он как раз вытаскивал нож, но этот мерзкий мудак был быстрее. Он схватил Эндрю за запястье, потом вывернул всю его руку вправо так, что вновь потемнело в глазах. Эндрю не дал ему повернуть себя спиной, он поднял левую руку вверх и глубоко впился ногтями в лицо Дрейка. Парень зашипел и ещё сильнее скрутил правую руку Эндрю. — Отпусти меня, мерзкий ублюдок! — сказал он, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы. — Это твой способ поприветствовать брата, которого давно не видел? — крупный мудак ухмыльнулся, и его глупое лицо сморщилось, как у какого-то старика. Эндрю яростно двигал рукой вверх и вниз, царапая кожу, пытаясь добраться до глаза, но его тут же оттолкнули прямо в самое худшее место. — Нет! Нет! Уйди от меня нахуй! — Теперь он кричал, пытаясь отойти на некоторое расстояние, забираясь обратно на кровать, чтобы он мог слезть с неё с другой стороны. Дрейк, однако, схватил его за ногу, смеясь, и продолжал тянуть назад. Эндрю пнул его в плечо только потому, что мудаку повезло убрать лицо с дороги. — Не будь таким трусом, Энди, давай повеселимся. Мы оба знаем, что ты тоже этого хочешь. — Я хочу, чтобы ты сдох, это всё, чего я хочу! Рука Дрейка уже была на его бедре, сильно сжимая его, другая же — ударяла кулаком в живот, как только могла. «Убей гребаного мудака! Убей его! Не будь снова слабым ублюдком! Убей его!» Даже если бы он был зол, даже если бы всё горело внутри него, он мог нанести только несколько хороших ударов, пиная Дрейка по бокам. У него не было шансов против этого человека, он был почти вдвое тяжелее его. Он должен был выбраться из этого кошмара. Ему как-то удалось схватится за пальцы Дрейка, в следующий момент он отодвинул их все назад, пока парень не застонал от боли и не отстранился. Этой секунды ему хватило, чтобы удачно ударить ногой в промежность, так что у него был шанс оттолкнуть его от себя. Он стоял на четвереньках, уползая прочь, но слишком медленно. Дрейк ухватился за его джинсы, сунул пальцы за пояс и потянул его назад. — Ты маленький ублюдок, — прорычал Дрейк позади него, вставая на колени и наклоняясь, чтобы удержать его не только за джинсы, но и ложась на него всем своим отвратительным телом. — Отстань от меня, ублюдок! Это было нехорошо. Он почувствовал, как чьи-то руки стянули его джинсы. Твердый материал обжёг кожу. Ему казалось, что его член вот-вот оторвется вместе с боксёрами. И он был внизу, он был голый, а твёрдый член Дрейка прижимался к его заднице. — Нет! Нет! Нет! Отстань от меня! Он не стал слушать. Он никогда этого не делал. Эндрю мог драться изо всех сил, даже сейчас, даже после того, как он потратил годы на тренировки и наращивание мышц, но он был беспомощен. Дрейк вскинул руки вверх, ещё сильнее надавливая на запястья, и упал на кровать без поддержки. Задница Эндрю была чуть приподнята, и старший не упустил возможности сильно шлепнуть по ней, прежде чем ударить Эндрю по боку, чтобы он перестал шевелиться. Он этого не сделал. Ему пришлось драться, ему пришлось сопротивляться, он не хотел быть слабым. Но эта столь известная боль пришла в следующую секунду, разорвав его тело на части, обжигая, парализуя. Толчок. Кровотечение. Он почувствовал, как теплая жидкость стекает по его бёдрам, когда Дрейк отстранился. Всё было кончено. Ему снова было семь. Он плакал. Он повторял «пожалуйста, остановись» снова и снова. Тогда ему было тринадцать, он умолял о безопасности своего брата. «Сделай это для него». Пока он страдал, Аарону не пришлось бы этого делать, Аарон был бы в относительной безопасности. «Ты всё равно это заслужил. Вот кто ты. Беспомощный ребёнок, никогда не любимый, никогда никому не нужный. Ты заслуживаешь всего этого. Ты сам монстр, это наказание за это. Ты заслуживаешь это. Ты заслуживаешь это.» Это был худший голос в его голове. Тот, который появляется только тогда, когда он полностью проиграл бой. — Это чертовски хорошо, Энди. Твоя задница так же хороша, как и прежде. Тебе это тоже нравится, верно? — Дрейк взял мягкий член Эндрю, захватив его своей огромной рукой, сжимая его так сильно, что Эндрю закричал в подушку. Это было что-то, что он сделал неосознанно. Этому он научился, когда ему было семь. «Нил придет. Нил скоро придет.» Эта мысль затаилась в его голове, скрываясь за гневом и болью. Просто слабый отголосок, умирающий с каждой секундой мысли. Он не мог поверить в помощь. Раньше он никогда ничего не получал. Ему никто никогда не помогал. Все просто отвернулись, делая вид, что не видят того, что с ним делали всё это время. «Никто не хочет тебя спасать. Они все знают, что ты заслуживаешь этого.» «Нил придет. Нил скоро придет.» Он был слишком глубоко в своей голове, чтобы услышать звук открывающейся двери. Он был слишком ошеломлён, чтобы понять, что толчки прекратились. Ему было слишком больно, чтобы думать дальше. Он умер. Он истекает кровью. Он проигра… — Эндрю. Эндрю, ты… Нил. Нил пришёл. Осознание вернулось к нему, как волны в бурную ночь. Дрейк исчез над ним. Нил лежал рядом с ним на кровати, держа руку на плече, засунутую в простыню, которая теперь укрывала его тело. Он так сильно вцепился в спинку кровати, что не чувствовал своих пальцев. Всё тело болело. И он смеялся. Единственный, кого он мог остановить в данный момент, был последний. — Что-то резко тихо стало, — удивлённо сказал он. Теперь, когда его голова кружилась от паники, счастливые таблетки, которые он принял всего полчаса назад, снова подействовали. Он не мог сдержать себя. Когда он попытался подняться, боль пронзила бесчисленное количество точек, но он снова смеялся. — О, о, это неприятно. Я вообще не фанат всего этого. Мне это не нравится. Его тело чертовски болело, но его мозг парил где-то над облаками. Он мог встать на колени, потому что его разум всё равно делал движение, несмотря на боль. Нил. Он мог сосредоточиться на нём на несколько секунд. Нил обернул вокруг него простыни, как будто это спасало его достоинство. Нил всё видел. Он послал ему ошеломлённый взгляд. — Эндрю, я так… — Я думаю, что у меня сотрясение мозга. Либо так, либо это новый побочный эффект моих таблеток, о котором врачи забыли меня предупредить. Если меня вырвет на тебя, то знай, что это только наполовину преднамеренно. Они смотрели друг на друга, Нил выглядел так, словно собирался обогнать его в состязании по рвоте. Было что-то, на что он должен был злиться. Оно пряталось за таблетками счастья, кормя монстра, чтобы сплотить его, но этого так и не произошло. Потому что он наконец понял, что они не одни. Аарон был в комнате. Стоя у края кровати, с широко раскрытыми глазами, бледный, вспотевший Аарон был в одной комнате с Дрейком. Он выдернул руку из-под простыни, требовательно сжимая пальцы. Аарон забрался на кровать и потянулся к Эндрю, который попытался немного отодвинуться, но в конце концов это было слишком для его желудка. Нил немного помог, подтолкнув его вперёд, когда он начал задыхаться. — Эндрю, — сказал Аарон в отчаянии и страхе. Он держал Эндрю так, словно думал, что тот исчезнет, ​​если он отпустит его. — Эндрю, я не… он… Эндрю пару раз сплюнул и вздохнул, хоть это и было больно. — Тихо, тихо. Тихо. Посмотри на меня, — сказал он, но ему потребовалось ещё немного времени, прежде чем он снова смог сесть и посмотреть на Аарона. Он прижал руку к окровавленной его рубашке. — Это везде. Что он сделал? — Это не моё, — сказал Аарон. — Это не моё, это… Эндрю, он… Эндрю коснулся виска брата, где он сам был ранен, как будто ожидал найти там идентичную травму. — Он прикасался к тебе? — Что он… Эндрю запутался пальцами в волосах Аарона и дёрнул его, чтобы тот заткнулся. Он просто должен был знать, должен был видеть, должен был убедиться. — Ответь мне. Я сказал, он тебя трогал? — Нет. — Я убью его. — Монстру большего и не требовалось. Он прорывался сквозь таблетки счастья, окрашивая всё внутри во тьму в мгновение ока. — Он уже мертв, — сказал Нил. Его голос был ровным, противоположным тому отчаянию на лице. — Это объясняет тишину, но я не это имел в виду. Послушайте, нам даже не нужно никуда идти. Он придёт прямо к нам. И он пришёл. И монстр царапал его изнутри, пытаясь выбраться, чтобы пойти и убить человека. Человека, который уже дважды предал его. Человека, который подверг опасности его брата и кузена. Он хотел смерти Лютера, хотел пытать его, чтобы он кричал, пока его голос не оборвется, но он всё равно продолжал бы это. Он мог бы продолжать это, даже если тот праведник потеряет сознание, даже если он умрёт за это время. Он хотел разорвать его на части. Дюйм за дюймом, кусок за куском, чтобы тот был мёртв, мертвее, наибольшим мертвецом. Но он был беспомощен. Он едва мог держать себя в напряжении. Он захлёбывался собственной рвотой. Ему пришлось позволить Нилу нянчиться с ним. Он ничего не мог сделать. Опять. «Но Нил действительно пришел.» Теперь этой мысли не было места в его голове. Ему было двадцать лет, две недели и три дня, и на этот раз он не прогадал. Он подвёл только себя, но в этом не было ничего нового. ~~~ Нилу было восемнадцать лет, десять месяцев и два дня, и он чувствовал, что солнце в его жизни только что зашло, чтобы никогда больше не взойти обратно. Он понятия не имел, как долго продлится начавшаяся ночь.