За неоновыми красками

Лицо горит, как и твоё дыхание, что с каждым вздохом учащается. Но, почувствовав чью-то женскую руку, тебе становится легче от холодных прикосновений. — Аля! Ты вся горишь! — сказала мать, убрав с твоего лба холодную ладонь. Та, обеспокоенно переглядываясь по сторонам в поисках градусника, находит его и засовывает тебе в подмышку. Вы встречаетесь холодным, как её рука, взглядом. Из уст матери доносятся родные слова. — Всё хорошо, я рядом, — она слабо улыбнулась тебе, дабы хоть немного поддержать, и ты отвечаешь ей тем же. Она засветилась, словно солнце из-за туч, будто согревая тебя янтарными лучами. Тёплая, домашняя обстановка больше не накалялась, и становилась всё роднее и роднее от одной лишь лучезарной улыбки твоей мамы. — Хочешь, я сделаю тебе чай с лимоном? Как раз чайник вскипел! — её лик так и светился от счастья, но искренне ли, без каких-либо намерений? Ты поддакиваешь ей, да и было бы глупо отказаться от ароматного чая, такого же родного, что и улыбки твоих родственников. Может, ты и не зря заболела? Может, ты побудешь больной ещё дольше, чем нужно? Всё-таки, не очень то и хотелось расставаться с матерью, даже, если ты будешь с ней видеться, но реже. Работа никуда не денется. Хорошо, что у Пицца-Плекса сегодня выходной, вот только… Завтра, тебе придётся работать в ночную смену охранницей. И тут, твоя улыбка сползает с горящего лица. Тебя начинают угнетать гнусные мысли о предстоящей, нелёгкой работе… Фантазия заиграла новыми, неоновыми красками, которыми переливается Пицца-Плекс. Но, теряясь в огромном торговом центре, ты резко оборачиваешься, дабы вернуться назад, и тебя встречают кибернетические организмы, цель которых — уничтожить всё на своём пути. В этих холодных, как сталь, глазах, скрывается желание убить тебя, растерзать твою кожу, выпотрошить всю дурь и дерьмо из таких людей, как ты. Представь, как аниматроники идеально разрезают твою тонкую кожу, и как твоё привычное всеми лицо оказывается лишь маской, за которой скрывается та самая «чудовищная медуза», называемая нервной системой. И как глазные яблоки начинают вырывать со всей силой, как кровавые кляксы и брызги пачкают всё и всех вокруг... . . … И резко, аромат чая развеял твои мысли, словно туман. Твои водянистые глаза наблюдали за тем, как знакомые шаги идут в твою комнату, как из дверного проёма виднеется женский силуэт мамы, что чуть ли не несётся к тебе с подносом, переполненным закусками и чайным сервизом. — Ничего страшного, что я к тебе присоединюсь, Аля? — та самая лучезарная улыбка, похоже, никак не сползала с её лица. Она уже радуется от твоего присутствия, будто боялась, что ты растворишься в атомах, словно галлюцинация. И тут, твои слипшиеся губы разъединяются. — Мам, я и не против! — ты показываешь ей свои зубы, и вспоминаешь, как в детстве сильно огорчала свою мать тем, что не чистила зубы, и тут же их прячешь, дабы не напоминать маме об этом. Всё же, кариес тогда казался тебе не такой уж и сильной проблемой, куда уж там, тебе было всё равно на это. Но лишь сейчас, осознавая всю ценность того, что имеешь, ты пытаешься снова улыбаться и не грустить от одних таких мыслей. Тем временем, послышалась струя воды, это мама наливала чай в свою кружку. Она уже хотела было налить тебе чай, но вспомнила, что на подносе нет твоей кружки. Опомнившись, она воскликнула. — Ой, я забыла принести твою кружку! Я быстренько схожу на кухню, ладушки? — сказала мама, бегом шагая на кухню, явно волнуясь, что если оставит тебя одну, ты сотворишь что-то немыслимое… Чай весь выпьешь из её кружки, к примеру. — Да, конечно, не спеши! — кричишь ей ты, доставая градусник из подмышки и засовывая в её чай. Ты злорадствуешь раньше времени, ехидно улыбаясь и не стесняясь показываешь свои зубки. Гениально… Гениально! Можно будет на работу и не идти с такой-то «высокой температурой»! И тут же ты вытаскиваешь градусник, услышав мамины шаги. Засунув его обратно в подмышку, ты видишь свою «долгожданную» кружку, а затем и маму, что села на твою кровать и поставила кружку на поднос. — Значит, тебе завтра на работу? — спросила мать с некой ноткой радости в голосе, наливая из парника чай в твою кружку. — Угу, — с набитым ртом ответила ты, пихая в рот всё то, что видела на подносе. — Кем работать будешь? — мать серьёзно задала тебе этот вопрос, но взглянула на тебя, как на избалованного ребёнка, наблюдая за тем, как из подноса остаётся практически ничего из закусок. Пришлось долго ждать, когда ты дожуёшь последний бутерброд. — Охранницей! — отвечаешь ты, взяв в руки горячую кружку чая, что стал согревать твои ледяные ладони. — Ого, ты будешь нести ответственность за безопасность детей и взрослых? — и тут, ты поперхнулась тем самым последним бутербродом, который ты всё не могла дожевать. Тебя хлопают по спине холодные руки. — Угу… — грустно замычала ты, наконец проглатывая пищу. Ты стала чуть крепче сжимать кружку, будто боясь, что та ускользнёт из твоих ослабевших пальцев. — Аля, ты же говорила, что не любишь детей? Так почему ты выбрала такую и без того тяжкую работу? А если мы перестанем видеться, общаться? — с каждым словом повышался тон, и мать стала смотреть на тебя совсем, совсем иначе. Солнце, словно специально, предательски спряталось за облаками, и в комнате становилось мрачнее. Тёплая, домашняя обстановка накалялась с каждой секундой, и вместе с нею, грозный взгляд мамы становился более неузнаваемым. Ты отводишь взгляд куда-то в пол, в который ты бы с удовольствием провалилась от стыда. Ведь действительно… Ты не любишь детей, что нарушают твою самую любимую мелодию — тишину. Ты не любишь нести ответственность за сохранность и безопасность кого-либо. Что если ты перестанешь общаться с матерью из-за такой и без того тяжкой работы? Но с другой стороны… Ты не хочешь быть зависимой от кого-либо, хочется хотя бы на ночь почувствовать свободу, прогуливаясь по коридорам Пицца-Плекса. Да и знакомства никто не отменял, может, заведёшь пару друзей, а может, парня или девушку? Твой взгляд уставился на мамины глаза, переполненные печалью и болью. Ты чувствуешь на себе будущую ответственность за свои поступки, как ни как, начнёшь работать охранником в огромном торговом центре, в котором наверняка затерялись десятки, сотни, а может и тысячи детей. — Почему ты молчишь? Заикаться боишься? — вновь вернулся гнев в её зеркале души. Ты держишь кружку ещё крепче. — Н-нет… — ты хочешь поднести кружку к губам, дабы та не видела их дрожь, как тут же твои действия останавливает повышенный, звонкий голос, что пропитан обидой и ненавистью. — Так что же ты будешь делать, Аля? Бродить по ночам и шастать туда сюда, лишь бы деньги капали?! — кажется, послышался треск кружки, что не был тронут твоими губами. Ты сжимаешь её настолько крепко, что кажется, она лопнет, как и чаша твоего терпения. — Именно. — пытаешься ответить ей спокойным, контролируемым голосом, но мысли кружатся, пляшут в твоей черепной коробке, будто жаждут момента, когда мозг, череп и голова лопнут, и они тут же начнут плясать за их пределами. — Ты пожалеешь об этом. — холодно отчеканила мать, пожирая тебя убийственным взглядом, пытаясь довести тебя до слёз. «Ты пожалеешь об этом» — в мыслях цитируешь фразу. Она встала с твоей постели и принялась уходить от тебя, словно от проблемы, как тут же ты выругалась вслух, думая, что это всё те же мысли в голове. -- Скатертью дорога, сука! — кружка разбилась окончательно, ты бы так сжимала свои руки до крови, до мяса. — Лучше бы рот закрыла, тебе всё равно ещё детей терпеть! Охранницей работать собираешься, а ещё на меня обижаешься? — и тут, ты смотришь на мокрое от чая одеяло, на осколки бывшей кружки, лимон и пакетик чая. … Что же ты наделала?