Темно-синий купальник Мисаки Мэй

Коити лежал на диване, жадно впившись взглядом в розовеющий от лучей восхода потолок. Подушка пропиталась влагой с его волос, но двигаться и переворачивать ее на сухую сторону совсем не хотелось. Нога перестала болеть — подействовали обезболивающие, что дала Мисаки. Сердце все еще странно билось — то пропускало пару-тройку ударов, то подгоняло вперед, вырываясь из груди, готовясь сломать ребра и нанести последний удар по взволнованному юноше. Ее в комнате все еще не было. Она сидела в ванной уже около двух часов, и шатен даже начал немного волноваться. Вдруг что-то случилось? Девушка могла уснуть в ванной, а то и чего хуже. Он обеспокоенно прислушался, но ни шума воды, ни звука открывающейся двери не было слышно. Дождь тоже закончился — только тишина раннего утра, пение птиц за окном и шум прибоя. Слишком непривычно-спокойно. Коити поднялся с дивана и, чуть прихрамывая, бесшумно направился к ванной комнате, пытаясь не разбудить родителей Мисаки. Он легонько постучал в деревянную дверь, ожидая ответа, и через несколько секунд услышал звук открывающейся защелки. Дверь приоткрылась, и из-за нее показалась смоляно-черная макушка. — Мэй, как ты… — осекаясь на полуслове, юноша встретился с покрасневшими глазами Мисаки, которая опиралась о дверной косяк и еле стояла на ногах, схватившись за ворот банного халата, в который девушку можно было обернуть еще пару раз. — Что случилось? — Плохо себя чувствую, — коротко бросила она, несмело делая шаг навстречу другу и вмиг теряя равновесие. Сакакибара тут же поймал ее и помог добраться до спальни, бережно придерживая за плечи. Он уложил Мисаки на кровать и накрыл ее одеялом, аккуратно поправив подушку, а затем легонько, боясь получить замечание, дотронулся ладонью до ее лба. — Ты вся горишь! — обеспокоенно проговорил шатен. — Сейчас сбегаю за аптечкой, а ты лежи. Он быстро устремился в гостиную, где лежала коробочка с лекарствами, взял с кухни маленькое полотенце и намочил его холодной водой. Вернувшись в спальню Мисаки, Коити обнаружил девушку совсем не в том виде, в каком он ее оставил. Одеяло молочно-белым комом валялось около постели, подушка была небрежно откинута к стене, а сама девушка лежала не то поперек, не то по-диагонали кровати. Сакакибара тихо подкрался, ставя на прикроватную тумбочку принесенные вещи, и с заботой посмотрел на одноклассницу, что уже успела уснуть за те ничтожные пару минут, когда его не было. Ее огромный белый халат беспорядочными лоскутами распластался по простыням, оголяя хрупкие плечи, фарфоровые ключицы, ложбинку между грудью. Шея, на которой ритмично пульсировали сосуды, покрылась испариной, и сейчас к ней почему-то очень хотелось прикоснуться. Но нельзя. Мисаки точно будет ругаться. Он не сможет позволить себе такого без ее разрешения, которое, думал Коити, он вряд ли когда-нибудь получит. Он стоял так, еле дыша, несколько минут, изучал каждый доступный его взору сантиметр желанного тела, к которому не имел права прикасаться, впитывал в себя этот волшебный образ, от которого никогда не хотелось отводить взгляд. Ее голени, такие тонкие и аккуратные, бархатистые пяточки, выглядывающие из-под халата колени. Пусть он и видел ее полностью обнаженной несколько часов назад — он боялся смотреть на нее тогда, когда она сама ему позволяла, а теперь наслаждался ее нагими частями тела, что не были прикрыты одеждой. Энергия разливалась по всему телу, исходя из самого сердца, но почему-то чувствовать ее сейчас было неправильно. Коити ощущал, как наливается кровью его плоть, и ему было стыдно. Как может он смотреть на нее, такую чистую, светящуюся изнутри, такую правильную и невинную? Как может он позволять себе распаляться от одного только ее вида? Он хотел прижаться к ней всем своим телом, раздеться самому и прильнуть к ее голой шелковой коже, как прильнула к нему сама Мэй там, среди полуночных волн. Он не хотел забирать слишком много и брать то, что ему не принадлежит, но раствориться в ее коже и искупаться в ее запахе сейчас было самым сокровенным желанием. А может, ему это снилось? Может, это происходило в параллельной вселенной, а два мира случайно пересеклись, сходясь в одной точке, и он пережил то, что в его вселенной произойти не должно? Нет, все было реальным, слишком реальным, чтобы почудиться. Скорее всего, Мисаки не будет говорить о том, что случилось ночью. Она проснется, снова наденет свою повязку и легенькое летнее платье, возьмет свою шляпку с полями и темно-синий купальник и уйдет на пляж, оставив Коити в немой тишине своей комнаты. Это больше похоже на Мисаки, чем то, что происходило тогда, под луной. От бесконечных мыслей юношу отвлекло копошение, и он, вздрогнув, взглянул на постель. Мэй зашевелилась, чуть слышно постанывая, и поднялась, облокачиваясь на подрагивающие руки. — Жарко, Сакакибара-кун, — не поднимая головы, проговорила брюнетка, и Коити, выйдя из оцепенения собственных рассуждений, распахнул окно, впуская в комнату освежающий бриз, пахнущий свежестью и почему-то отчетливо узнаваемым умиротворением. — Вот, выпей, это от температуры, — Коити бережно протянул девушке таблетку и стакан воды, а потом, когда та приняла лекарство, заправил постель и уложил ее, покрывая лоб смоченным полотенцем. — Это все из-за дождя и воды, вот ты и простыла. Ты же сказала, что замерзла, когда мы вернулись с пляжа, а я и не обратил внимания. Ничего, мы тебя мигом вылечим. Он сам не понимал, почему, но заботиться о ней сейчас хотелось особенно сильно. Мисаки Мэй, независимая ни от кого на свете, равнодушная и решительная, бесстрашная и непоколебимая, сейчас, хоть и не прямо, но так просила помощи друга, что тот не мог не радоваться этому. — Спасибо, Коити, — проговорила та шепотом, обессиленно роняя потяжелевшую от лихорадки голову на подушку. Она прикрыла глаза, дыша тяжело и часто, иногда прерываясь на внезапно появившийся кашель, и изредка постанывала, также шепотом, почти неслышно. — Тебе еще что-то принести? Чай? Может, ты голодная? — суетливо перебирал все возможные варианты Сакакибара, но, увидев, как поднялась в останавливающем жесте девичья рука, замолк. — Ничего не надо, — Мисаки ответила напряженным голосом, через силу, а затем распахнула глаза и внимательно посмотрела на собеседника, и ее налитые лихорадкой вишневые щеки запылали еще ярче. — Можешь посидеть со мной? Тут, — она похлопала рукой по краю кровати, отворачиваясь. Сакакибара не понимал. Лицо девушки точно стало ярче буквально за секунду. Поднялась температура? Стало хуже? Но силы, чтобы двигаться, у нее были. А почему она отвернулась? Неужели… Мисаки Мэй засмущалась от своей же просьбы.? Юноша покорно опустился на край кровати, а затем, ожидая упрека, но так его и не получив, забрался на постель целиком, облокачиваясь на край большой пуховой подушки, что приятно пахла одноклассницей. — Я знаю, что ты меня рассматривал, — не поворачиваясь, проговорила Мэй, и голос ее звучал не так уверенно, как раньше. Что-то с ней точно было не так, и дело вовсе не в болезни, это понимал даже Коити. — Ты о чем? — стараясь прикинуться дурачком, задумчиво, но слишком фальшиво, спросил юноша. — Ты знаешь, — пересказывать то, что произошло несколько минут назад, не было смысла. Мисаки знала, что ее задранный халат и оголенные плечи и ноги не могут остаться незамеченными. — Хочешь меня, Коити? Тишина свинцовой тучей повисла в комнате, и напряжение электрическим током искрилось в воздухе. Юноша не знал правильного ответа, да и его не могло быть. Это точно вопрос с подвохом, которым Мисаки умело загнала бедного мальчика в угол. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Мэй повернулась лицом к юноше и хитро усмехнулась, снова прикрывая глаза. — Видел бы ты свое лицо, Сакакибара-кун, — если бы девушка чувствовала себя хорошо, одной усмешкой шатен бы точно не отделался — Мисаки смеялась бы так звонко и заливисто, как только умеет. Коити лишь молча лежал рядом, чувствуя, как каждая клеточка его кожи пропитывается алым нектаром смущения. Он выбрал тактику смирения и ожидания, решив, что отвечать на столь непривычное для девушки поведение нет никакого смысла, она лишь больше раззадорится и продолжит над ним подшучивать. — А я хочу тебя, — продолжила одноклассница, все никак не успокаиваясь. На это не реагировать Коити уже не мог, и он удивленно повернулся к девушке, заглядывая прямо ей в глаза и снова, в тысячный раз за последние месяцы, ничего там не читая. Что она такое говорит? Это уже не просто лихорадка, это самое настоящее безумие. — Не сейчас, — поспешила продолжить девушка, увидев миллион немых вопросов в глазах собеседника, — может, через год или пару лет, или месяцев, или вообще никогда. Мне не нравится это, — она глубоко вздохнула, понимая, что каждое сказанное ей слово все глубже и глубже ее закапывает, — мне не нравится, что ты мне нравишься. Сказала. Зажмурила глаза, словно это сон, от которого можно пробудиться, если только захотеть. Кошмар или то, что лучше бы никогда не заканчивалось? Мисаки сама не понимала. — Я не думала, что позволю себе такое, — сразу продолжила она. — Для меня подпускать кого-то слишком рискованно. Ты знаешь, почему, — девушка приподняла руку и пару раз стукнула указательным пальцем по своему искусственному глазу. — Но почему-то мне кажется, что сейчас так будет правильней. Надеюсь, это не ошибка. А если ошибка, это послужит мне очередным уроком. Снова тишина, напряженная и заряженная, где каждый атом пропитался ожиданием развязки. Сакакибара замер, и сердце его, кровь, легкие и даже мозг, кажется, остановили свою работу. Он чувствовал себя обесточенным городом, Луной в затмении, загнанным в угол стаей волков зайцем. Он не понимал, о чем говорит Мисаки. Он нравится ей? Быть того не может. На это ведь не было никакого намека… Хотя нет, то, что произошло на пляже несколько часов назад, было самым большим намеком в его жизни. Ее смех был намеком, ее танец под лунным светом был намеком, ее ухмылка была намеком, ее приглашение на виллу было намеком, ее глаза, ее губы, ее руки, ее ключицы, ее колени, ее волосы, вся Мисаки Мэй — это один большой намек. Коити молчал, подбирая слова, выстраивая их в логическую последовательность, комбинируя и стараясь сделать так, чтобы они прозвучали как можно правильнее, нежнее и ласковее. Ей не нужна его защита и опека, но, как и любому другому человеку, ей нужна забота и любовь. И Коити готов дать ей это. — Мэй, я сделаю все, чтобы это не стало ошибкой, — голос звучал неуверенно, боязливо, неловко, будто все смущение в мире собралось в одной этой фразе. Побыть мужчиной в глазах Мисаки точно не получилось. — Обещай, что не умрешь раньше времени, — девушка спустилась ниже, ложась на самый край подушки, и прикрыла глаза горячими от лихорадки ладонями. — Обещаю, — чуть более уверенно поклялся Коити, несмело приближаясь к девушке и касаясь ее влажных, чуть приоткрытых губ, которые, он был уверен, расплылись в чуть заметной улыбке.