Темно-синий купальник Мисаки Мэй

Дождь барабанил по окну холодными худыми пальцами, прося впустить его в уютную спальню, где мирно посапывал на диване юноша. Он слышал сквозь беспокойный сон, наполненный кошмарами и переживаниями, как капли врезаются в стекло на бешеной скорости, разбиваясь насмерть о его поверхность. Кошмары не отступали — их не развеял ни свежий морской воздух, ни приятное гостеприимство Котаро, ни даже впервые услышанный шатеном смех Мисаки Мэй, такой нежный и теплый, словно летний ветер. Коити долго не мог уснуть, а как только ему удалось провалиться в царство Морфея, его стал беспокоить многочасовой дождь. Ворочаясь, юноша услышал сквозь дрему, как заскрипели половицы у окна, и он, вздрогнув, распахнул глаза, замечая, как на кровати девушки сидит миниатюрная фигура. Она поправила одеяло и прикрыла им подушку. Точно, под одеялом никого не было. Значит, это Мисаки. Коити выдохнул, понимая, что это не мертвец из его сна и не призрак, а всего лишь проснувшаяся одноклассница. Она бесшумно поднялась с кровати, подошла к шкафу и взяла с его нижней полки большой сверток. Сакакибара вспомнил, что на ту полку хозяйка комнаты складывала чистые полотенца. Через мгновение девушка уже проходила мимо дивана, стоящего у стены, и, впившись своими разноцветными глазами в Коити, она остановилась, а затем уверенным шагом вышла из комнаты, не проронив ни слова. Сакакибара нахмурился, прикрыв глаза в надежде уснуть снова, но вопрос, куда девушка направилась в столь поздний час, да еще и посреди проливного дождя, захватив с собой полотенце, отогнал сон. Он прислушался и сквозь шум разбушевавшейся погоды отчетливо услышал, как хлопнула входная дверь. Мисаки вышла из дома. Значит, она точно не решила перекусить или принять душ посреди ночи. Коити поднялся с дивана и босыми ногами зашагал по коридору к лестнице, не издавая ни звука. Затем он также бесшумно дошел до входной двери и открыл ее. Девичья фигура постепенно растворялась за стеной дождя где-то впереди, на дороге к пляжу. Шатен вышел из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь. Та не хлопнула. Значит, если бы Мисаки хотела уйти незамеченной, она бы тоже придержала дверь… Неужели она хотела, чтобы Коити пошел за ней? Нет, времени на размышления сейчас не было. Нужно скорее догнать девушку, пока она совсем не исчезла из виду и пока следы ее еще проглядывались на мокром песке. Коити быстро зашагал босиком по холодной почве, что приятно обхватывала стопы своими нежными крупицами. Это точно не шло ни в какое сравнение с городским асфальтом, и юноша в очередной раз убедился, что согласиться на поездку было верным решением. Он всмотрелся вперед и понял, что потерял девушку из виду, но точно знал, что эта тропинка ведет только к пляжу. Коити ускорился, прикрывая голову от дождя ладонями, что, естественно, было бесполезно — он уже насквозь промок, и крупные капли водопадом стекали с его волос и одежды, заставляя подрагивать от холода даже в такую теплую ночь. Спустя несколько минут Сакакибара увидел перед собой песчаный морской берег, а чуть поодаль, недалеко от воды, черной точкой виднелась миниатюрная девичья фигура. Юноша медленно направился к ней, пытаясь разглядеть сквозь завесу дождя свою подругу. Подойдя ближе, Коити оцепенел — он словно врос ногами в песок и не мог пошевелиться. Глаза его удивленно округлились, а в голове то и дело всплывал вопрос, уж не сошел ли мальчик с ума. В паре метров от него стояла Мисаки Мэй. Она безотрывно смотрела на черно-синие морские волны, стягивая с себя ночную рубашку и нижнее белье. Капли дождя ручьями стекали по ее оголенному мраморному телу, повторяя нежные изгибы девичьих форм, заставляя Коити задержать дыхание и ущипнуть себя за плечо. Ему не верилось, что это происходит наяву. Вдруг девушка резко взглянула ему прямо в глаза, поворачиваясь в пол оборота. Сакакибара знал — она чувствовала его присутствие все время, что он за ней следовал. Это было слишком очевидно, чтобы предполагать другие варианты. — Ты можешь присоединиться, если хочешь, — проговорила Мэй, и юноша с трудом разобрал ее слова сквозь непрекращающийся шум дождя. Она снова отвернулась от него, открывая юношескому взору миниатюрную спину, бедра, тонкие голени, что казались наблюдателю высшей степенью искусства — словно ожившая кукла, изваянная из чистого фарфора. Он не мог вдохнуть — воздух застрял где-то на пути к легким, отчаянно не желая снабжать тело кислородом. Кровь застыла в венах, не двигаясь, и само время словно остановилось. Только дождь и спокойные морские волны напоминали о том, что Земля не прекратила вращаться вокруг своей оси. Мисаки стала аккуратно ступать по мокрому песку, направляясь прямиком к воде, а через мгновение ее алебастровые ножки уже были окутаны волнами прилива. Луна отражалась от воды, освещая пляж серебристой дымкой, и в этом свете Мэй казалась совсем белой, почти прозрачной и светящейся изнутри. Она повернулась лицом к Коити, широко раскрытыми разноцветными глазами смотря на него, пока тот, стараясь не опускать взгляд на женское тело, несмело стягивал с себя футболку и шорты вместе с бельем. Взгляд девушки робко скользнул по фигуре Коити, останавливаясь на его румяных от смущения щеках. Брюнетка стала делать неспешные шаги назад, все больше погружаясь в воду, и вот она стоит уже по пояс в море, прикрыв глаза и подняв голову к небу, которое плакало шумным дождем. Сакакибара поравнялся с ней, держась чуть поодаль и наблюдая, как на лице подруги зарождается подобие слабой улыбки. Кажется, она была счастлива. Прямо здесь и сейчас. Без этих повязок, скрывающих чужую судьбу, без сковывающей школьной формы, без стеснения и страхов. Она стояла под ливнем, словно паря в невесомости, поднимая руки навстречу серебряной луне и перебирая пальцами крупицы чистейшего шелка, падающего каплями с неба. В этом не было пошлости и разврата, провокации и насмешки. Коити все понял — Мэй хочет показать ему, какой счастливой она может быть. Она хочет, чтобы он ее видел. Видел ее настоящую. Юноше казалось, что в голове Мисаки заиграла какая-то музыка, доступная только ей. Она вырисовывала в воздухе причудливые узоры своими хрупкими оголенными руками, скользила спиной по водной глади, запрокидывала голову, ловя ртом падающие с небес капельки нектара. Она дышала полной грудью, и Коити, робко стоя в стороне, видел, как поднимаются ее миниатюрные формы, что она без стеснения ему показывала, словно обнажая таким образом душу. Вдруг девушка остановилась, повернулась к однокласснику лицом и взяла его за руку, маня его за собой на глубину и скрываясь под водой. Коити задержал дыхание и тоже погрузился с головой под чернеющую гладь моря, чувствуя лишь ледяную руку Мисаки, которая вела его вперед, в неизведанное и недоступное ранее царство ночного океана. Рука тянула его вниз, к самому дну, песчаному и ласковому, нежному и убаюкивающему. Здесь, в полной темноте и тишине, почему-то было особенно спокойно. Никаких воспоминаний, никаких кошмаров, никаких страхов перед будущим и прошлым. Только теплая жидкость, словно околоплодные воды в утробе матери, только рука Мисаки, ведущая лишь вперед, только песок морского дна, от которого можно было оттолкнуться навстречу воздуху. Коити понял — он впервые почувствовал себя по-настоящему живым. Одноклассница потянула его вверх, и шатен вынырнул, жадно вдыхая долгожданный воздух. Он протер глаза свободной рукой, встречаясь взглядом с красно-зеленым взором Мисаки, лицо которой оказалось в нескольких сантиметрах от него. Сакакибара вновь смутился, покрываясь малиновым румянцем, который было не по силам скрыть даже ночной темноте. Мэй молча приближалась к другу все ближе и ближе, пока вдруг не прижалась к нему всем своим маленьким тельцем, обхватывая подрагивающую юношескую спину своими ручками и прикасаясь своей грудью к его груди. Он чувствовал ее сердцебиение — ровное, медленное, размеренное, такое нежное и правильное, вселяющее надежду на что-то хорошее, что ждет его где-то там, за поворотом хитрой судьбы. — Мне хорошо, когда ты рядом, Коити, — прошептала Мисаки ему на ушко, чуть отстраняясь, а потом развернулась к другу спиной и направилась к берегу. Сакакибара застыл на месте, боясь сдвинуться с места. Ему казалось, что любое движение заставит его проснуться от этого прекрасного сна. Она впервые назвала его по имени, произнеся его так нежно и ласково, словно это имя было придумано лишь для того, чтобы его называли только эти губы. Слишком все было хорошо, чтобы быть правдой, слишком прекрасно он себя чувствовал. Наяву это точно невозможно. — Чего застыл? Пойдем, а то простудишься, — привычно-холодным тоном окликнула его брюнетка с берега, и Сакакибара нехотя двинулся с места, смотря, как девушка вытирает волосы и тело прихваченным из комнаты полотенцем. Вдруг острая боль пронзила его правую ногу, и юноша громко простонал, зажмурившись. Мэй тут же обеспокоенно взглянула на него, и в серебристом свете луны сверкнул зеленый глаз, но, не увидев пугающего цвета на однокласснике, девушка выдохнула, вновь забираясь в воду и протягивая руку Коити. Тот, хромая, вышел из воды, вытягивая вперед ногу и видя на ступне черно-фиолетовый колючий сгусток. — Морской еж, — спокойно произнесла Мисаки, обернув руку в полотенце и стряхивая незваного гостя с пострадавшего, — пошли домой, обработаем тебе ногу. А пока забинтуй рану своей футболкой, чтобы песок не попал. Юноша послушно кивнул, делая импровизированную повязку и наспех одеваясь. Через несколько минут они дошли до домика семьи Мисаки. Мэй усадила шатена на диване в столовой, принесла аптечку и опустилась на колени перед юношей, начиная аккуратно разматывать футболку на его ноге. — Видишь, рана совсем не глубокая, я обработаю антисептиком и перевяжу бинтом. А потом выпьешь обезболивающее и ляжешь спать, — медленно проговорила девушка, извлекая из коробочки лекарства и бинты. Коити молчал. Он наблюдал за каждым ее действием, видел, как прилипает к мокрому телу ее ночнушка, как ручейки соленой воды стекают с ее волос по ключицам и плечам, как подрагивают от холода ее пальцы, заботливо обрабатывающие рану. Как бы Мэй ни пыталась скрывать все свои чувства, сейчас Сакакибара видел ее насквозь. Она была самой обычной девочкой — доброй, заботливой, требующей ласки и внимания. Она стала собой, сама того не замечая, забывая надеть привычную маску «никого не подпущу к себе ближе, чем на километр» и почти полностью открываясь перед другом. Он любовался ей, склонив голову на бок, понимая, что еще не скоро увидит ее в таком обличии, а, может, этого вообще больше никогда не повторится. — Ты потрясающая, Мэй, — только через секунду после сказанного Коити понял, что произнес это вслух. Он бросил беглый взгляд на одноклассницу, а та, не поднимая головы, протянула ему блистер с таблетками. — Выпей и ложись спать. Я приму ванну. Замерзла. Она поднялась с колен, направляясь к лестнице, и скрылась в темноте, оставляя юношу в немом одиночестве и смущении. Маленькие ножки быстро несли ее на второй этаж, затем прямо по коридору и в первую дверь, где находилась ванная комната. Мэй захлопнула дверь, повернула замок и, прислонившись спиной к кафельной стене, сползла вниз, обхватив свои колени. Ее бледное некогда лицо горело теперь вишнево-клубничным румянцем, заставляя сердце биться непривычно быстро. Миниатюрные плечи подрагивали то ли из-за холода, то ли из-за чувств, переполняющих грудь и голову. Она готова была разорваться на кусочки. Мисаки с трудом поднялась, стянула с себя прилипшую к телу мокрую ночнушку и залезла в ванну, наполняя ее горячей водой. Она прижала колени к груди и склонила голову набок, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, которое отчаянно не желало приходить в норму. Черт, и о чем она только думает? Нельзя, нельзя, нельзя. Ей нельзя влюбляться, нельзя подпускать людей близко, нельзя быть обычным человеком. Что будет, когда она увидит цвет смерти на Коити? Она точно не выдержит. Она не сможет. Ей пятнадцать — время первой любви, первого поцелуя, первого парня. Он ей так близок и дорог. Он — единственный, кто захотел стать ближе, единственный, кого она подпустила. Совершила ошибку. Дала себе ложную надежду. Или разрешила себе жить? Горло распирало от боли, тело отчаянно не хотело принимать тепло воды и продолжало дрожать, голова начала болеть. Стало холодно и жарко одновременно, а слабость накатывала волнами океана, в котором еще полчаса назад она плескалась, окруженная счастьем. Нельзя его подпускать, нельзя отвечать взаимностью на его очевидные чувства. Или все же наплевать на все и начать, наконец, жить..?