*flashback*
— Если ты притворяешься, что не расслышал мои слова, то я притворюсь, что не расслышал твой ответ на вопрос касаемо бёдер, — Джисон продолжал выглядеть довольно пьяным, когда почти таковым не являлся. Исключение составляло как раз то, что он, оказывается, удачно и вовремя открыл у себя талант безупречно отыгрывать эту самую пьяницу. — Хани, такого вопроса не было, — в полуголос проговаривает Минхо на ухо младшего. — Но знал бы ты, как я люблю вопросы со звёздочкой. — Тогда, может быть, у тебя провалы в памяти? — Джисон отчаянно жмётся ещё ближе к парню, когда расстояние и так уже на пределе. — Очень зря ты заикнулся об этом, — Ли подцепляет кромки чужой незаправленной кофты, поддевая её пальцами вверх. — Сегодня я мог бы напомнить тебе обо всех сказанных мною словах или желаниях. — Мог бы? А что, есть какое-то «но»? — Хан уже почти не в состоянии держать себя в узде, да и вроде как теперь уже незачем. — Меня волнует только твой ответ, от которого будет зависеть всё, включая данную ночь, — Ли чуть отстраняется, делая так, чтобы их лица и глаза находились на одном уровне. — Да... Прости, я не извинился за прошлую ночь, — Сон будто чувствует, что больше не вправе прятаться за барьеры в своей голове, да и эта неопределённость больше не будоражит его, как это было вначале, а скорее угнетает и заставляет сомневаться буквально во всём. — Тогда ты сказал про «парня». Я... Наверное, я испугался, да, — с каждым словом зрительный контакт удерживать становится всё сложнее, но младший впивается пальцами рук в ткань спальника, на котором они сидят, а затем продолжает излагать всё то, на что наконец решился, своему на удивление внимательно слушающему и не перебивающему собеседнику: — Просто знаешь, я всегда такой нерешительный, когда с тобой. Не понимаю почему. Точнее нет, начал понимать. И если отодвинуть все шутки в сторону, то я правда всегда завидовал твоей решительности и прямолинейности. Ну знаешь, ты всегда говоришь то, что думаешь. И далеко не все могут понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьёзно – ещё одна твоя удивительная черта. — Я знаю, но, — наконец вклинивается Минхо, буквально ощущая огромное напряжение парня перед собой. — Признай, что сейчас ты не пьян. И если так посудить, то тогда уж точно тоже не был. — Это правда, — усмехается младший, почти ни капли не удивлённый тем, что его ужасная актёрская игра так быстро была раскрыта. — Сказал, что что-то понял. Мечтаю услышать подробности прямо сейчас, — Хо щурится, стараясь как можно внимательнее рассмотреть черты лица, погружённые во мрак ночи, и лишь еле заметные уголки губ в рассеянном лунно-звёздном свете, так вовремя проникнувшем через сетчатое отверстие в тент. — Твоя внимательность тоже иногда пугает, — теперь-то Джисон начинает понимать, что слово «отвертеться» можно похоронить заживо, потому что со старшим такое больше не прокатывает. — Как и твоя нерешительность, Хани, — Ли берёт округлый подбородок в свою ладонь, кладя пальцы на его хорошо прослеживающиеся, чётко очерченные границы, но не спешит делать что-то большее, дожидаясь джисоновых слов. — Знаешь же, что мною движут страхи. Они буквально овладевают мной, даже сейчас, как будто говорят за меня. — Хочешь сказать, что сейчас я разговариваю не с тобой? — Суть в том, что раньше этот страх всячески отбивал меня от мысли зайти дальше, чем оно есть сейчас. Потому что это вроде как совсем ново для меня, но в тоже время я ведь знаю тебя настолько долго, что мой интровертированный разум находится в спокойствии только рядом с тобой, — Джисон продолжает мяться на месте и мямлить, лишь изредка пощипывая свою кожу то у щиколоток, то у запястий от волнения. — Тебе страшно, когда я делаю так? — Минхо чуть выше пробирается пальцами под ткань одежды, задирая её часть кверху, а затем легко касается оголённого участка кожи на животе губами. — Н-ет... — не ожидая подобного исхода, неуверенно отвечает он. — Тогда что же? — Скорее мне страшно от того, что после такого мне захочется намного большего, — джисоновы слова звучат как признание, что оба прекрасно понимают, поэтому не перестают лыбиться, глядя друг на друга как идиоты. — Знаешь же, что после этих слов ты только обессмертил их – свои хотелки и желания. — Знаю, поэтому и пришёл к человеку, который сможет мне с ними помочь. — А ты умнее, чем кажешься, — старший близится к чужим губам, но останавливается на полпути, абсолютно точно выбирая и действуя согласно обыденной джисоновой тактике «соблазним, но не дадим». — Сегодня я предпочту увидеть подтверждение твоих слов действиями, — и всё же лёгкий смешок вырывается наружу из его уст, продолжая докучать тем самым младшему, до сих пор питающему надежду на то, что это всё какая-то шутка и ему не придётся выходить из своей хорошо обустроенной зоны комфорта. И что же, всё в очередной раз пойдёт по плану Минхо? Ну да, а что ещё остаётся делать бедному Джисону, ставшему заложником ситуации (который сам до неё и довёл). Он прикусывает часть нижней губы, чем не прекращает привлекать внимание старшего, а затем сам, насколько возможно уверено, тянется за поцелуем к Хо. Всё прекращается почти сразу, даже не успев начаться, ведь хоть какой-либо ответной реакции со стороны Ли, так и не следует. — Так и будешь изображать из себя бревно, выставляя на показ всю мою неопытность в таких делах? — Сон старается как можно более спокойнее излагать свои мысли, с учётом того, что внутри него пылает кострище, которое он мысленно развёл для сожжения выпендрёжника Минхо. — Просто хочу хоть разочек побывать на твоём месте. Ощутить каково это, ничего не делать и ждать пока всё сделают за тебя, — гадкая ухмылка никак не хочет спадать с лица её владельца, чем ещё больше задевает младшего, за одно бросая его тело в холодный пот. Сдаваться никто не собирается, разве что руки сами опускаются, а мозг даёт заднюю, и только, кажется, Джисон продолжает играть за эту команду, как ни в чём не бывало, явно отключив мозг и действуя максимально интуитивно и на эмоциях. Он переключает свой взор на те самые бёдра, которые так обычно расхваливает весь фандом, и будто с завистью к остальным фанатам, жадно тянется к ним своими, дрожащими как у алкоголика ручонками (куда там ему до того фандома, которому ничего и не остаётся, кроме как только успевать вытирать слюни, глядя на всё это безобразие через экран). Пальцы судорожно находят язычок застёжки, пока зрачки бегают из стороны в сторону, в поисках адекватного места для своей остановки, но натыкаются лишь на молнию, уже в тот момент, когда кончики пальцев расстёгивают её и тянутся под тугую резинку нижнего белья. Все свои небрежные жесты Сон сопровождает довольно удивлённым выражением лица (будто такого у себя под штанами никогда не видел). — И что мне с этим делать? — скольцовывая чужой орган пальцами и никак не отрывая от него взгляда, задаёт довольно глупый вопрос Хан. — А ты как думаешь? — предсказуемо подшучивает старший, не забывая усмехнуться после. — Я, эм... — всё ещё мнётся в сомнениях Сон. — Никогда не видел стояк? — на полном серьёзе издевается Ли, над и так дрожащей перед ним белкой. — Нет, просто... Да, видел, ну... В смысле не у кого-то другого... — Расслабься, я знаю, — Хо не прекращает мило улыбаться в ответ, а после и вовсе треплет младшего по волосам. — И прекрати стесняться, лишаешь себя всех удовольствий (ну и его, заодно). — Тогда я... — Сон перестаёт говорить, наконец начиная понимать всю бесполезность болтовни в данной ситуации. Теперь он обхватывает член всей ладонью, украдкой поглядывая на реакцию Минхо и в тихую улыбаясь, глядя на такого, теперь беспомощного котёнка, в его лапках. Сон медленно и как бы поддразнивая начинает движения, чем абсолютно точно раздражает старшего, только вот теперь, парень даже не собирается смотреть в его сторону. Он лишь намерен слушать и понимать, насколько в правильном направлении движется, чем ещё больше подначивает парня. Минхо кряхтит и даже издаёт звуки, похожие на шипение, что вполне удовлетворяет и даже раззадоривает Джисона, поэтому он спокойно продолжает, не думая сменять тактику. — Прекрати... — наконец вырывается вскользь у Минхо. Он приподнимает подбородок младшего, а после продолжает: — Пытаешься строить из себя жертву, а меня выставить каким-то насильником? — Почему же? — наконец прекращает свои движения Сон. — Ведь только ты хочешь видеть меня робким ребёночком в таких делах. — Джисон меняет положение, теперь оказываясь на коленях, а затем не медля припадает губами к головке чужого члена. — Не говори, что собрался... — не ожидая подобного поворота событий, Минхо ухватывает Сона обеими руками за волосы, в надежде остановить. — Тогда вычеркнешь сегодня это из своего списка? — Сон обводит языком края головки, образовывая тем самым кольцо из мокрого следа, а после продолжает смотреть на реакцию обездвиженного ситуацией старшего. — Из какого? — «Список желаний Ли Минхо...» — цитирует по памяти Сон. — Пункт пять, строка шесть: «Минет от Джисона», точка. — Заделался дедом морозом? — С тебя хватит и феечки Хани. — Тогда фея невнимательно читала список, потому что одно и тоже желание раскидано, вплоть до конца и в разнобой. Не ожидал? — Почему же? Я, ознакомился со всем и довольно подробно. А сейчас я говорил только про пункт пять, не более. — А что насчёт остальных пунктов? — с ехидной ухмылкой вкрадчиво интересуется Минхо. — Как далеко собираешься продвинуться? Джисон оставляет Ли без ответа, вновь примыкая губами к головке члена. Сперва он лишь невесомо касается набухшей плоти, делая это действие похожим на поцелуй, а после принимается брать в рот настолько глубоко, насколько может. Сделав несколько плавных, но до безумия дразнящих чужие нервы движений, он, не отрываясь от дела, поднимает взгляд на Минхо и смотрит тому прямо в глаза. Парня охватывает чувство пробегающей по внутренностям щекочущей дрожи, конечной которой становится его возбуждённый член, где в один миг скопилось всё удовольствие. Смотреть на Джисона сверху вниз, пока тот расположился между его ног; ловить на себе лукавый взгляд тёмных глаз, на дне которых плещутся остатки смущения, выдавая всё-таки истинное лицо их владельца; ощущать собственной кожей жар, исходящий от чужих пухлых губ, – Минхо не может сдерживать себя, когда это всё свалилось на него в одночасье. — Хён, тебе знакомо чувство ревности? — знал бы тогда Джисон как сильно. Это не похоже на Минхо – ревновать кого-то, — но младший из раза в раз заставлял его испытывать это сжирающее изнутри чувство, слыша при этом в ответ только: «О чём ты? Это только для неуверенных в себе людей». Но оказалось, оно гораздо сложнее. Глупо пытаться делить его на чёрное или белое, правильное или неправильное, присущее закомплексованным или самоуверенным. — Наконец-то… — едва разбирает Джисон тихую речь Минхо. — Наконец-то – что? — Наконец-то ты стал моим. Слова, которые он хотел сказать уже так давно, слетают с его уст так легко, так правильно, что парень даже не сразу замечает это. Внутри ощущается долгожданная безмятежность от произнесённого и от ответной нежной улыбки, и все липкие чувства, ранее мучившие его внезапным наплывами, наконец отступают. Ли наклоняется, кладёт ладони на джисоновы плечи и, слегка сжимая их, заставляет парня приподняться. Совсем позабыв о своей небольшой проблеме, которая остро нуждается в сторонней помощи, он усаживает младшего на свои бёдра и утыкается тому в шею, обхватывая руками чужое тело. Минхо потерял счёт времени, сколько они пробыли в таком неудобном положении, но судя по ноющим мышцам – достаточно. Но Ли так всё равно на эти мелочи, пока он может чувствовать под своими руками изгибы тела младшего. — Хани, если я сделаю что-то, что тебе не понравится, говори сразу – я перестану. — Ты собираешься..? — Да. Я уже не могу сдерживать себя. Но… Если ты не хочешь, можешь сразу отказаться, я не буду заходить так далеко. Действия говорят громче слов: Джисон придвигается ближе к возбуждению Минхо, и тот ощущает трение чувствительной кожи о грубую ткань джинсов, которые хочется поскорее сорвать. Он тянется к ремню, но его руки останавливает пара других, уводя куда-то за спину. — Ты же хотел побыть на моём месте, забыл уже? — ухмыляется Хан. Он сам снимает ремень и, недолго глядя на него в своих руках и что-то обдумывая, льнёт к груди парня. Используя его торс как опору, Джисон вновь просовывает свои ладони парню за спину и наощупь пытается повязать твёрдую полосу из ткани вокруг чужих рук, поясняя: — Чтобы тебе уж точно неповадно было мне мешать. Ли приходит в себя только когда его запястья оказываются в плену текстильного ремня и, не ожидая такого от парня напротив, искренне удивляется: — С каких же это пор ты стал таким развязным? Только несколько минут назад смущался и не знал, что делать. Или это у тебя так заиграла фантазия? — Учился у лучшего. — Это же просто напускная дерзость, кого пытаешься обмануть? — Меньше слов, Ли Минхо. Джисон перед ним – раскрытая книга, и читается так же легко, как любимый роман, изученный вдоль и поперёк. Но, перечитывая его, из раза в раз открываешь для себя что-то новое, ранее не виданное глазу. Например, такую сторону Хана. Хана, который, сдёрнув с себя мешающие джинсы, уже полностью готовый, сверлит Минхо своими большущими глазами, не решаясь задать вертящийся на языке вопрос, пока Ли сам не указывает взглядом на сумку с нужным содержимым внутри. Хан, который морщится и сдерживает рвущийся наружу стон от непривычных ощущений собственных пальцев внутри. Зрелище возбуждающее, но что-то мешает Минхо до конца наслаждаться происходящим. — Джисон, развяжи меня, — полушёпотом просит Ли. — Что? — младший не до конца понимает смысл сказанного, да и вряд ли в таком положении смог бы. — Ты не сможешь сделать это сам, дай помогу. Хан с заметным недовольством всё-таки освобождает чужие руки, о которых так старательно позаботился, и теперь ощущает их на своих бёдрах. Ласковые поглаживания оставляют за собой след из мурашек, будто от холода, но кожа, напротив, пылает в местах прикосновений. Руки парня, лёгкие и аккуратные, подбираются ближе к ложбинке между ягодиц, но не торопятся оказаться у интимного места, вопреки нетерпеливому настрою Ли. — Ты же не боишься того, что я буду трогать тебя в таких местах? — наблюдая реакцию парня на свои действия, подмечает Минхо и попадает прямо в цель. В ответ тишина, но слов и не требуется – всё и так понятно. Понятно и откуда тот внезапный порыв Джисона связать ему руки. — Всё в порядке, Хани, это же я. Эта фраза содержит в себе больше, чем может показаться на первый взгляд, и Джисон это понимает. «Со мной ты можешь чувствовать себя в безопасности», «Не стесняйся своего тела, для меня оно самое красивое и желанное», «Я позабочусь о тебе, просто доверься». Всего лишь одна фраза, не отличающаяся собой незаурядностью, а сколько смысла в неё вложено. Сколько истории этих двоих и сколько чувств. Минхо обильно смазывает свои пальцы и колечко мышц лубрикантом и проникает внутрь парня. Один палец, другой, третий – Ли старательно растягивает узкие стенки, внимательно прислушиваясь к реакции Хана. Они давно переместились в лежачее положение, чтобы младшему было немного легче в такой позе, лёжа на чужом теле и утыкаясь Минхо куда-то между шеей и ключицами. Со временем пальцы начинают скользить свободнее, и из уст Джисона даже слышатся первые звуки, похожие на удовольствие. Другой рукой старший параллельно успокаивающе оглаживает изгибы тела и шепчет что-то младшему на ухо, отчего сердце того заходится быстрее. Ли терпеливо продолжает подготавливать Хана, пока тот не начинает двигать бёдрами в такт движениям, будто стараясь глубже насадиться на чужие пальцы. Тогда парень вынимает их, приставляя головку члена к колечку мышц, и, прежде чем войти, мягко спрашивает: — Я могу..? — Да, — слышится тихий ответ Джисона, и тот поднимает взгляд на Минхо, как бы подтверждая свои слова и давая тому убедиться, что он готов. Старший делает первый толчок, проникая в парня до середины члена, и останавливается, чтобы дать тому привыкнуть к заполненности внутри. Не ожидая такой разницы в размерах между пальцами и членом, Джисон инстинктивно подаётся вперёд, чтобы избежать неприятных ощущений внизу таза, но Минхо удерживает его за талию, не давая сдвинуться с места. Он покрывает лицо Хана влажными поцелуями, отвлекая его внимание, и когда чувствует, как младший расслабляется, толкается глубже. Сон ощущается в его руках как уличный котёнок, которого укрывают от промозглого дождя в спасительных объятиях. И несмотря на все всплывающие проблемы, Минхо нравится вести его за руку через эти трудности первого раза. Несколько рваных толчков – и Джисон начинает привыкать к новым ощущениям, даже атмосфера вокруг парней заметно меняется. От стен палатки отталкиваются тихие стоны, сливающиеся в единое целое и приятно ласкающие слух. Минхо перемещает руки с талии на ягодицы, жадно сжимая их и помогая младшему двигаться в такт его толчкам. Боль постепенно отходит на второй план, уступая место новым, будоражащим чувствам, и Джисон отрывает свой торс от груди Минхо, ставшей ему такой укромной. Он устремляет взгляд на чужие бездонные глаза и примыкает к его губам, углубляя поцелуй. Юркий язык хозяйничает в чужом рту, наполняя пространство не только шлепками кожи о кожу, но и медовыми звуками ласкающих друг друга губ. Минхо уже увереннее проникает в Джисона, чувствуя встречные движения бёдер, которые требуют большего. Неожиданно нижнюю губу пронзает резкой болью, и доносится протяжный стон Джисона, прерывающий их поцелуй. — Минхо… Да, вот здесь. Здесь так… приятно… — отрывочно выдыхает младший, и по тому, как он звучит, тяжело дышит и закатывает кверху глаза, Ли понимает, что нашёл то самое место. Он продолжает вбиваться в чужие бёдра в нужном направлении, выуживая из Хана всё больше эмоций. Движения Минхо становятся беспорядочными от приливающего удовольствия, которое с каждым мгновением заволакивает всё сильнее. Оба парня не замечают, как достигают критической точки и с гортанным стоном утопают в оргазме. Ли делает последний толчок бёдрами, сильнее вжимаясь в податливое тело, и кончает, а следом за ним и Джисон. Хан обессилено падает обратно на грудь старшего и чувствует, как сердце Минхо и собственное заходятся в одном ритме, бешеном и безудержном. Кажется, будто он весь – мощный мышечный орган, от ударов которого зависит его жизнь. Сердце отбивает чечётку так сильно, будто в его организм только что разом влили всё содержимое бутылки, которое он вылакал за вечер, и вновь испытывает это обжигающее чувство внутри от спиртного. Но это в сотни раз сильнее и пленительнее. — В следующий раз всё-таки задействуем ремень, — переводя взгляд на одиноко лежащий где-то неподалёку предмет гардероба, шепчет Ли. — Кажется, у меня появился первый пункт в моём собственном виш-листе, — и захватывает в плен родные губы, мягко сминая их и пытаясь подавить лезущую улыбку. — А с другой стороны, зачем ждать следующего раза? — одна из рук Хо, нагло тянется к тому самому ремешку, а вторая крепко сжимает чужие ягодицы. — Точнее – разов, ха-ха, — шутливо произносит старший, глядя на Сона, которому теперь скорее всего не до шуток.*end of flashback*
Обычно Феликс не любитель вставать рано, чтобы побегать по утрам, но кто бы его спрашивал, когда мозг буквально выдаёт «error» и «ошибку 404» при виде Хёнджина. Слава Богу, что хотя бы не ежедневно. Тут уж хочешь не хочешь, а бег полюбишь в любое время суток. А если серьёзно, то судьба, кажись, по приезде ребят в Сеул распорядилась так, что их расписание на день теперь целиком и полностью от них почти и не зависит, а именно сейчас, по счастливой случайности, два и так живущих порознь общежития парней, следуя ему уже который день, никак не пересекаются. С одной стороны да, есть время обдумать и собрать мысли в кучу, которых, кстати, почти нет в опустошённой дурными идеями голове. Сам не свой или сам себе чужой – чересчур слитные с Феликсом понятия на данный момент. Ежедневные индивидуальные съёмки в журналах, а после нахождение в кругу мемберов общежития вовсе не угнетают или не напрягают его. Совсем наоборот, ему хочется больше окунуться в это с головой и быть занятым дольше, чем двадцать четыре часа в сутки, чтобы выбить из своей больной головы мысли о Хване, с которым ему и так последние несколько недель практически не удаётся пересечься. Их общение сейчас напоминает игру маленьких детишек в песочнице, потому что поведение каждого передаёт всю ту незрелость и несформированность сознания и мышления обычного ребенка. И где та грань, что стала отправной точкой неандертальских звукоизвлечений при виде друг друга наедине? Нерешительность Хёнджина или упёртость Феликса? А может, всё вместе и сразу? Смотреть в зеркало и не узнавать себя в нём – вот что страшно. Думать изначально об одном, надеяться на что-то, а после отсиживаться в тиши, ощущать боль из-за глупых недоговорок и просто боязни спросить. Всё так просто и одновременно сложно, что трудно верить в адекватность и действительность происходящего. Феликс не прекращает накручивать себя, что в принципе в последнее время стало для него нормой, хотя буквально не так давно он старался разрешать подобные моменты если не сразу, то в ближайшее время уж точно. Сила безрассудства и помешанности творит чудеса, в особенности в случае с двумя беспросветными тугодумами. Как вообще можно лежать и верить в существовании ментальной связи, подразумевающей что-то уж слишком сверхъестественное, по сравнению с обычными словами, которыми можно сказать намного больше, и сделать это уж точно более детально, чем тем выдуманным магическим способом? «Вау как круто быть Феликсом», – наверное думают миллионы, но не сам хозяин мысли, рассматривающий нечто скрытое под атласной тканью сейчас в своей комнате. Возвращение в Сеул было скомканным и не терпящим возни и копошения – именно так считал Ли, желающий поскорее расстаться с некоторыми лицами, хоть как-то похожими на Хван Хёнджина. Лишь малейшая вероятность того, что его голос будет звучать ещё несколько минут выбивала парня из равновесия и ставила его действительно в странное положение. Подумать только, он обиделся на старшего лишь потому, что услышал нечто похожее на угрозу разрыва их связи (в том числе и несбывшейся половой, ха-ха), ставшей по-настоящему нереальной за последние несколько суток. Подумать только, да, он – дурак. Доверился чужим косвенным домыслам, не спросив об этом самого владельца, окружённого слухами. И что сейчас? Поздно пить боржоми..? Ещё более нелепо Ли себя уж точно никогда не чувствовал. Состояние аффекта, приукрашенного злостью, ещё никого не приводило ни к чему хорошему. Вот и его предсказуемо не привело. Он аккуратно цепляет скользящую по поверхности ткань кончиками своих миниатюрных пальцев, медленно приподнимая её вверх. Наконец взору парня открывается небольшой холст с слоем ещё не до конца высохших масляных красок. Феликс прикрывает веки, продолжая внюхиваться в такой знакомый, немного резковатый аромат скипидара, в точности передающий запахи, зачастую доносящиеся из мастерской Хёнджина. Хван уже успел просветить младшего в некоторые детали своего творчества, рассказать про материалы, которыми пробует рисовать время от времени, художников, которыми восхищается, и о многих других тонкостях своей деятельности. Ликсу нравится такое. Вообще любые разговоры со старшим или просто нахождение в его компании после всегда вызывают у него только тёплые воспоминания, как и сейчас, что становится действительно странным для парня, вроде как находящемся в обиде. Ему начинает казаться, что жар, внезапно посетивший его тело, не такой уж и случайный, да и он становится всё больше похож на галлюцинации, сопровождающиеся бредом, который сейчас и ощущает Ликс во всей своей красе. Парень всё ещё неспешно продолжает рассматривать представленный перед ним объект, всматриваясь в детали и композицию, выбранную для запечатления автором. Маленький аккуратно сложенный клочок бумажки выпадает, как только Феликс приподнимает картину. Что вообще нужно чувствовать в такие моменты? Как стоит понимать свои эмоции? Крошечная, теперь размером с одну фалангу пальца, аккуратно засушенная внутри бумажного свёртка ромашка, показавшаяся за одним из последних белых подворотов, кажется, заменила Феликсу сотни слов, которые он мог бы прочитать там же. Лепестки почти неизменно целые, как и воспоминания о дне, когда была сделана фотография, сейчас маслом запечатлённая на холсте. Неожиданный, но обещанный «подарок» – одна из самых странных за день вещей. Уставший организм парня отказывается принимать подступающие эмоции внезапно нагрянувшего на него события. Он просто продолжает поражённо поедать глазами каждый мазок почти до конца застывших красок, рождающий вместе со своими собратьями представшую перед Феликсом картину, и держать в сложенной лодочкой ладони белый засушенный цветок. В мгновение ока становится сложнее втройне: от непонятных событий вчерашнего дня, которые парень устроил себе сам же; хёнджинова, вероятно заранее спланированного и приготовленного, жеста; и наконец трудностей, сложившихся после всего этого в голове Ли. Больше всего Феликса пугает лишь то, что он продолжит бездействовать, ведь варианты того, как он мог бы поступить или что мог бы предпринять у него точно отсутствовали. Маленькие капельки солёной жидкости всё же успевают предательски скопиться в уголках глаз, а после так же быстро успевают и вытечь, проскальзывая с огромной скоростью по кожной пятнистой поверхности лица прямо в ямку, образованную рельефными бледными губами. Он тут же отчаянно старается проморгаться, не желая испытывать подобные эмоции даже наедине с самим собой. Ликс старается, правда, просто единственное желание в его голове об объятьях с человеком, которому теперь это, кажется, не нужно, продолжает будто силой давить на его шаткие нервы, застилая глаза пеленой непрошенных слёз и разливая солёную воду как речки по щекам. Жалкие попытки скрыть эмоции только сдавливают горло, рождая ненавистное чувство, словно застрявший внутри липкий и вязкий ком так и норовит расцарапать чувствительные стенки, мешая сделать хоть один вдох полной грудью и заставляя задыхаться. Чувства вырываются наружу с помощью давно крадущейся внутренней истерики, а тело становится слабее с каждой секундой, словно прощаясь с равновесием, чтобы рухнуть на холодную простынь, служащую оболочкой мягкому матрасу. Подушка становится всё более влажной, не по своей воле впитывая в себя мокрую соль, комната наполняется тихим плачем, а спустя некоторое время – звуками всхлипов и шмыганиями носа, с каждым разом редея по продолжительности времени и потихоньку стихая. Рассвет приходит без опозданий, как и бессонница, почти не покидавшая свой пост и в который раз за и так непродолжительную ночь безустанно заполонившая сознание Феликса. Припухлости на лице, состояние обезвоженности и никуда не ушедшей усталости напоминают каждый раз о себе покалыванием в висках всё сильнее и с ещё большим упорством. Изнеможение феликсовых глаз не мешает им смутно, но различать силуэты и очертания всё ещё стоящей около его кровати картины. Новый день для опустошённой головы медленно, но верно наполняется хоть какой-то мотивацией, побуждающей к действиям, а голова всё никак не перестаёт трещать и звать беззвучно на помощь, в которой ей вскоре точно откажут. Тоненький, светленький лепесток давно мёртвого цветка и холодное, почти морозное осеннее утро – два абсолютных контраста, создающих атмосферу, которую каждый поймет для себя так, как нужно ему и ни в коем разе не иначе. Нарушить стандарты, начиная мыслить и действовать неординарно – то, что может произойти в действительно редких случаях, требующих особого решения. Ещё одна надежда и капля в бескрайний океан возможностей на переломный момент и переключение хода событий была запущена, скорее всего только где-то в параллельной вселенной, но точно не здесь. Феликс не искал разговора извне – тот сам к нему нагрянул, забредя в комнату вначале в пять утра, а после чуть позднее, когда он точно и состоялся. Ликс был всё ещё не уверен, в особенности в человеке, перед которым сейчас сидит и пытается открываться. По крайней мере одной причиной точно может служить их относительно недавний срок проживания вместе, а уже позже – сомнительные методы и принципы, которыми пользуется Ли Минхо, кстати его собеседник на сегодня. — Так ты говоришь, что поступил как полнейший неуравновешенный идиот, закатив истерику и устроив бойкот буквально на ровном месте, да? — Минхо сейчас только не хватало попкорна или чипсов, чтобы, помимо своих слов и взгляда, бесить Феликса ещё и звуками хруста. — Нет, я просто сказал, что перестал разговаривать с Хёнджином, не дав ему толком понять причину, — младший заведомо закатывает глаза и сглатывает, понимая, что ещё не время, и что всё же стоит дождаться того адекватного Минхо, который засел где-то очень сильно глубоко, в теле без шести лет тридцатилетнего ребёнка. — Но ты, конечно же, — тяжёлый вздох и борьба всеми силами с раздражением, — вывернул всё так, как это нужно тебе, ничего необычного. — Почему бы тебе ему просто не рассказать? — с обыденной простотой в голосе произносит он. — О, так ты думаешь, что мне следует сейчас просто пойти и рассказать ему причину того, почему я так поступил, да? — саркастически выдает в ответ Феликс. — Нет, ну конечно не прямо сейчас, — Минхо театрально выставляет перед собой руку, поглядывая на воображаемые часы на своём запястье. — Знаешь ли, он человек занятой и всё такое. Я, конечно, не его менеджер, но можно глянуть в его всем известное расписание... О, или нет. Просто напиши ему, болван! — Кретин... — О нет-нет-нет, позволь напомнить, что страдаю кретинизмом как раз-таки не я, а кое-кто другой. И ты его точно знаешь, — Ли будто бы включает все свои врачебные познания, которых у него никогда и не было (просто повыпендриваться захотелось). — Я поверил тебе лишь раз, не понимаю зачем дал ещё один шанс и связался снова... — Старший сейчас вполне может шуткануть чем-то по типу: «Не смогли смириться с поражением. И куда вас это привело? Снова ко мне», но он включает всё своё снисхождение и выдаёт что-то вроде этого: — С вами всё настолько сложно, но вот проблема здесь вовсе не в ситуации, а в вас. Причём целиком и полностью! — Ты всегда обвиняешь кого-то другого и никогда не хочешь становится на сторону этого «другого», чтобы хоть немного попытаться его понять. Понять причину того, что тот поступил именно так, — Феликс продолжает искать частички той человечности, которая иногда посещает парня напротив. — Понять причину вашего... Погоди, скольки летнего безумства? Липнуть к другому, сотворяя вещи совершенно иного характера, – всё это требует определенной ответственности, которую стоит брать на себя желательно сразу, а иначе... Всё пойдёт к чертям собачьим и больше не сможет стать прежним ни на секунду, — человечность всё же была утеряна, по крайней мере надеяться на неё сегодня, или в данном диалоге, точно не стоит. — Раз так... Не ты ли тот человек, сотворяющий тоже самое с Хан Джисоном? — стрелочник Ли Феликс, приятно познакомиться. — Что ты понимаешь под значением фразы «то же самое»? Держать другого в ежовых рукавицах, зная о чувствах другого бесчестными манипуляциями? — разговор приобретает совсем не шуточный характер, перерастая во что-то похожее на игру «Кто заденет другого сильнее», только что придуманную кем-то из обвинителей. — О чём ты? Какие ещё манипуляции? — включать дурачка на каждом непонятном мозгу повороте сюжета: be like. — Узнав о чувствах другого, разве не следует сразу выбрать дорогу, ведущую либо на «нет», либо на «да»? Другого пути не существует, но даже тут ты умудрился его придумать, — горькая правда всегда сильно жалит, но Феликс, кажется, впервые ощущает насколько. — Не понимаю, о каких таких чувствах. Сейчас ощущаю себя на сеансе манипулятора или гипнотизёра, сводящего все мои слова и выпады в его сторону в яму с колючками, предназначенными сугубо мне. Как так выходит, может, поделишься секретом? — Феликс понял, что придерживаться тактики Минхо в его случае не так уж и плохо. — Не отходи от темы. Причина «такого» твоего поведения, кажется, по-настоящему смехотворна, — тактика Минхо безусловно рабочая, только не с самим его создателем. Это, пожалуй, единственная установка, играющая сейчас против Ликса. — Да ты настоящий скандалист! — Дай угадаю, услышал что-нибудь лишнее или тебе показалось это «лишнее» чем-то провокационным, не более? Я ведь прав, да? — и прав настолько, что Феликсу совсем не по себе, ведь аргументы, и так высосанные из пальца потихоньку начинают кончаться, как и его терпение в принципе. — А что ты хочешь услышать? — фразы младшего заметно уменьшаются в размерах, в отличие от паренька напротив, у которого они неустанно растут. — Ты стал таким мелочным, вот правда. Ещё в тебе появилась эта обидчивость и чрезмерная ревнивость, — подмечает настолько точно, насколько это вообще возможно Ли. — Я не менялся, всегда таким был, — хмурит брови он, не желая больше принимать все эти до боли обидные обвинения в его сторону. — Ты прав, просто Джин помог тебе вытолкнуть эти качества на поверхность и сделать их доминантами над всем и вся, — Феликса с каждой секундой накрывает всё сильнее, а после следующего вопроса и вовсе повергает в шок. — Ты ведь ощущаешь себя токсичным после такого, ведь так? — К чему ты ведёшь и на что всё это время намекаешь? — он точно знает к чему, просто хочет снова лицезреть, как этот старый хитрый лис вывернет всё снова в свою пользу, что в принципе и происходит. Минхо предсказуем в действиях, но не в их содержании, что пугает до дрожи, но в тоже время восхищает своим безумством и гениальностью: — Я никогда не намекаю, всегда говорю прямым текстом, просто люди хотят видеть только то, что хотят, и воспринимать всё несерьёзно, даже глядя мне в глаза, хотя я абсолютно такой же человек, как и они сами. — Так же было и с Джисоном, да? — ставка стрелочника выходит на новую ступень наглости. — Он не воспринимал все твои жесты и действия всерьёз до последнего. Но скажи, что же всё-таки послужило переключателем таких его стереотипов? — хорошая попытка как для человека, довольно неплохо знающего старшего, но постоянно забывающего, что не до конца. — Ликс, я здесь не для того, чтобы копаться и разбирать свои отношения. Просто перестань бегать, ты никогда раньше таким не был! Возьми себя в руки и наконец поговори с ним, потому что со стороны выглядит как детский сад, ей-богу, — Минхо привстает с кровати с полнейшим спокойствием, будто только что он не ворошил проблемы и не задевал чужие чувства колкими выпадами и фразочками. — Кстати, красивая картина... Всем известного художника, — переводя взгляд с рядом стоящей на мольберте картины на парня, подмигивая, добивает совсем он, а после выходит из комнаты. Таких разговоров поистине бывает мало, и после каждого Феликс осознаёт почему. Но всё же, когда «эффект Минхо» со временем испаряется, Ли снова наступает на те же грабли, забывая про обиды причинённые старшим в прошлые разы. Эти его провокационные, и теперь уже даже не двусмысленные, а многосмысленные фразочки ворошат не то что проблемы, скопившиеся внутри за тот промежуток после последнего такого разговора, а по-настоящему больно ранят, используя для этого что ни на есть самую настоящую истину. Но это полезно, правда. Каждый такой раз не только зарывает парня с головой под землю, но и оставляет маленький ключик-лопатку для самостоятельного раскапывания себя же. Стоит только немного подождать и повнимательнее поискать его – и тогда всё станет чуточку яснее и понятнее. Должно стать.***
Не так мы себе обычно представляем те самые моменты, которых до этого боялись как огня, и так много раз нехотя прокручивали то, что последует за необдуманно сказанными словами. Все варианты просчитать и предугадать невозможно. Мир не делится на чёрное и белое, эти цвета вообще не входят в палитру, у которой даже не триллиарды оттенков, а бесконечное множество. Так уверенно Хёнджин себя не чувствовал очень давно. Готовность разорвать давно натянутую нить как никогда переполняла его. И тот разговор, на который он вытянул Феликса из светских бесед с мемберами понёс за собой непредсказуемое содержание, но до боли предсказуемый конец. Недели бесполезного молчания приелись каждому находящемуся в данной ситуации, начиная с посредников и простых наблюдателей и заканчивая двумя главными актёрами этого спектакля. Промывание Минхо мозгов Феликса, видимо, не особо сработало, раз младший до сих пор корчит из себя обиженку и делает вид, будто ему действительно равнодушна вся эта ситуация и в особенности равнодушен Хван Хёнджин, стоящий сейчас прямо перед ним. Он просто молча стоит, продолжая обманывать себя тем, что не ожидает от грядущего разговора ничего особенного и действительно чего-то решающего. — Мне всегда хотелось знать... Нет, быть уверенным в том, что так оно и есть, — старший с самого начала разговора косится вниз, изучая глазами освещённые яркими фонариками шумные улочки. — Я вбивал в свою голову лишь одну мысль, как дурак пытался сделать вид, что так оно и есть, так оно и будет. — Что будет, хён? — выходя на открытый балкон, закрывает за собой дверь Феликс, вспоминая о том, что, кажется, это их первый более-менее нормальный разговор за последнюю неделю. — Ты пялил на меня весь вечер, а после наконец вытянул сюда, чтобы поговорить о какой-то ерунде? — Я как-то говорил про один день. Возможно, тогда эти слова прозвучали громко, но они были не всегда таковыми, по крайней мере до тех пор, пока я не осознал, насколько ошибался, — старший не оборачивается, и всё так же продолжает создавать якобы видимый интерес к происходящей суете под ними. — Ты про день, когда поверил в судьбу? — младший уже предвкушает насколько их беседа будет увлекательно-содержательной. — Да, я именно о нём. У тебя бывало такое? Я никогда не верил в любовь с первого взгляда или что-то вроде того. Нет, правда, — Феликс, похоже, ошибался, когда выдвигал в своей голове одно из предположений о том, что Хёнджин зовёт его на звёзды поглядеть, которых, кстати, сегодня почти и не видно, а не на откровенный разговор? — А мне всегда казалось, что ты романтик и такие вещи тебя очень даже трогают, — ну раз уж это становится похожим на разговор по душам, то Феликс не упускает возможности задать старшему давно волнующие его вопросы. — Наверное, я им стал, начиная с того самого момента. Поэтому ты и знаешь меня только таким, — лёгкая, но очевидно наполненная грустью улыбка на секунду проскальзывает на лице Джина. — То есть это случилось примерно в тот период, когда наша группа только-только начинала формироваться? И когда ты только успел... — Да-а, — Хёнджин выдыхает, теперь с интересом разглядывая ночное небо, на котором уже так удобно расположились увесистые облака, скрывающие мелкую россыпь ночных небесных светлячков и предвещающие дождливую погоду грядущего дня. — Мне даже неинтересно, кто стал тем счастливчиком... — теперь очередь Феликса набрать воздуха полную грудь, а затем выдохнуть, с лёгкостью отпуская скопившиеся внутри непонятные чувства грусти и отчаяния. Он обхватывает перила двумя ладонями и, набравшись смелости, продолжает развивать свою мысль: — Знаешь как теперь называют этот балкон? — от нечего делать, опираясь на те же перила, Феликс начинает раскачивать ногу, словно качелю, чтобы хоть как-то унять эту неловкость, давящую на каждую клеточку мозга. — И как же? — Балкон поцелуев, ха-ха, представляешь? — младший не замечает, как его голос потихоньку начинает дрожать, а сам он заметно теряет былую уверенность. — Только потому, что Минхо и Джисон здесь бывают каждый божий день и ночь? — Теперь уже нет, — Ли отворачивает голову чуть в сторону от друга, который, в свою очередь, так и не посмотрел на него за всё то время, что они здесь стоят. — Тот день был таким же, — неожиданно продолжает Хван. — Помню ту последнюю ночь перед нашим знакомством. В воздухе так же пахло сыростью, а на следующий день и правда пошёл дождь. Да, я точно помню, — невольно улыбаясь и смотря куда-то вдаль, Хёнджин вдаётся в подробности приятных воспоминаний. — Хёнджин, тебе правда неинтересно почему Минхо с Джисоном перестали сюда приходить? — не желая больше слушать про историю любви старшего, Ликс всё так же продолжает сворачивать словами за свой угол. — Может, потому что им больше неинтересно этим заниматься здесь, и они перенесли свои встречи в более уединённое место? — Минхо так долго подшучивал над Джисоном, каждый раз дразнил и заставлял смущаться. Тогда я даже не предполагал, что таким образом он выражает свою любовь. Наверное, никто не предполагал? — Каждый выражает любовь по-своему. Кто-то как мудак Минхо, а кто-то... — Как полнейший твердолобый кретин, — с заметным раздражением фыркает Ли. — Я хотел сказать, в прикосновениях, но такая противоположность тоже подойдёт, разумеется в качестве примера, — только это были далеко не примеры, а реальные ситуации, олицетворённые в таких же реальных людях. Правда, начинает создаваться впечатление, что эти люди не стоят сейчас друг перед другом, а общаются каждый на своём языке, находясь при этом на разных полушариях планеты. — Они начали встречаться, Хёнджин. Даже спустя столько времени... Балкон был только предлогом для их места встречи. Теперь же им не нужно искать предлоги, чтобы быть вместе, понимаешь? — Да, я очень рад за Минхо, хоть в большинстве своём он меня раздражает. Правда рад... — Раз рад... Почему не признаешься тому, в кого так сильно влюблён? — Феликс затрагивает подробности, которые ему затрагивать совсем не хочется. Но воспоминания последней ночи похода и того разговора, зашедшего совсем не в нужное и не подходящее для Феликса русло никак не оставляют его, подстрекая на безрассудство. Если бы только желания Ли совпадали с желаниями его же языка, который пока доминирует даже над рассудком, то он бы был чрезмерно рад. — Страх быть отверженным всегда есть. Но не это главное. — Тогда что? — Навсегда потерять друга. — Почему так категорично? Ты хотя бы пробовал? — Нет, но стоит ли? — Хёнджин – мудак. — Спасибо, если бы ты сказал это на английском, может быть я хотя бы не понял, а так обидно вообще-то, — наконец поднимает взгляд на младшего он, а затем треплет того по волосам. — Я знаю этого человека? — Наверное, лучше всех на свете. — Влюблён в самого себя? Ты что, нарцисс? — такого, конечно, не может быть, но почему бы не оттянуть болезненный момент на подольше. — Ха-ха. Думаешь, что знаешь про меня всё? — Конечно. Твой любимый цвет, стиль одежды, еда, фильмы, музыка... — демонстративно загибает пальцы Феликс. — Очень самоуверенно. — Местами я даже себя так хорошо не знаю, как тебя. — Тогда, — Хёнджин укладывает кончик чужого острого подбородка в своей ладони, а затем продолжает: — вот тебе супер сложный вопрос. — Я весь во внимании, — проговаривает Ли, сглатывая в который раз очередной скопившийся ком в горле. — В кого я влюблён? — лицо Феликса снова тускнеет, а сам он перестаёт выражать вообще что-либо. Но собравшись с мыслями, он всё же находит что сказать: — Нечестно задавать вопрос, на который ты и сам не знаешь ответ. — Знаю, — Хёнджин теперь намеренно смотрит в бегающие глаза напротив. — Тогда... Не понимаю, почему ты не обсудил это со мной, своим лучшим другом?! — Я больше не считаю тебя своим лучшим другом, — сердце Феликса замирает, теперь находясь где-то на окраине обрыва в ожидании вот-вот упасть и разбиться. — Тогда, ты вообще считал меня своим другом? — прошедшие времена в вопросах заставляют феликсовы слёзные железы наполняться всё сильнее. — Нет, — улыбается он. — Ты никакой мне не друг. Хотя, какое-то время... Да, ты им всё же был. — Хёнджин... — Феликс больше не в состоянии сдерживать свои эмоции, а тем более ком, в который раз вставший где-то поперёк горла. — Я не понимаю. — Я даже не помню, что ты точно сказал, но тогда я впервые услышал твой низкий голос, который, веришь или нет, каждый раз заставляет моих мурашек танцевать по коже. Особенно, когда ты так невзначай шепчешь что-то на ухо... — Так тебе просто нравится мой голос? — Нет. И такую россыпь солнечных пятнышек я ещё нигде не видел, — Хёнджин обхватывает лицо младшего теперь уже обеими ладонями, потирая большими пальцами места, осыпанные веснушками. — К чему это? — маленькая солёная капля всё же скатывается вниз по пятнистой щеке. — Пытаешься одарить меня комплиментами, прежде чем кинуть? Сказать, что всё это время притворялся моим другом? Дружил со мной только из жалости? Понятно... — Даже такая черта твоего характера... Слишком мила и безобидна. Перестань себя накручивать. Я никогда не притворялся. Мне так нравится уютность, которую ты излучаешь этим своим кармашковым размером, маленькими ладошками, носиком и... — А вот не надо, член у меня не маленький, — с ещё большей горечью в голосе произносит Ли. — Ха-ха, я не это хотел сказать, но раз уж мы заговорили о размерах, то готов поспорить, если честно, — Хёнджин подхватывает одну из свисающих ладоней младшего и прикладывает для сравнения к своей, тем самым передразнивая и напоминая парню, о какой разнице идёт речь. — Идиот, — предсказуемо закатывает глаза Ликс, залившийся краской от стыда. — Обещай, что не перестанешь разговаривать со мной, — переплетая свои пальцы с чужими, Хёнджин ещё раз пробегает по всем чертам лица младшего. — Уже сомневаюсь, что смогу сдержать своё обещание. — Тогда мне будет очень сложно без твоего длинного язычка, — бесполезная болтовня наконец прерывается, когда Хёнджин впечатывает свои пухлые губы в такие же, только идеально вырисованные и правильные по форме губы напротив. Затем постепенно углубляет поцелуй, проталкивая свой язык в чуть приоткрытую полость рта. — А здесь с размерами, всё в порядке, — отстраняется он ненадолго, чтобы произнести заветное: — Я перестал считать тебя своим другом, как только понял, что люблю. Я пытался это подавить и даже какое-то время мне удавалось или, мне так казалось, по крайней мере... Но я не могу смотреть на тебя просто как на друга. Парень, которого я хочу всей душой и телом. Феликсу абсолютно точно нельзя было слышать такие слова от Хёнджина. Всё нутро вмиг заполнилось волнующим чувством, горькая обида длиной в недели и непонимание произошедшего в лесу отступили, будто их и не было, и Ли готов был хвостиком бежать туда, куда бы его ни поманил старший. Весь спектр эмоций отразился на его лице, но что ещё больше убивало – так это кучка парней за закрытой дверью балкона, которые никуда не денутся по одному только щелчку пальцев. Это как забрасывать камнями упавшего в колодец. Жестоко, нечестно, безжалостно. Единственное, что Феликс сейчас хочет, – целовать губы парня напротив, но такое начало ни разу не заканчивалось невинно. И беззаботные, ни о чём не подозревающие мемберы, мягко говоря, совершенно не кстати здесь сейчас. Младшему даже хочется смеяться от этой мысли, потому что всё происходящее в поездке не подходит под определение «друзья», которым оба прикрывались столь долгое время. Сейчас, узнав о чувствах Хёнджина, прозрачных как стёклышко, а не покрытых пеленой неопределённости из-за самолично навешанных ярлыков, всё кажется ясным как день. Таким очевидным, что хочется отвесить себе сильную оплеуху, а заодно и Хёнджину. Потому что вслед за приятными воспоминаниями всплывают и гнетущие, неясные моменты, которые рациональная сторона Ли, работающая на последнем издыхании, предпочла бы прояснить на месте, здесь и сейчас, пока парня окончательно не накрыло. — Думаешь, это нормально говорить мне такие вещи после того, что ты выдал тогда, во время игры? Я… Я очень хочу, чтобы всё, сказанное тобой сейчас, было правдой, но как мне верить тебе? — Ликс, я же просил меня выслушать ещё тогда, но ты, глупый цыплёнок, — оставляя на лбу младшего лёгкий поцелуй, — взорвался раньше времени. — Ты себя видел вообще? Думал, я стану разговаривать с тобой в таком состоянии? Честно, Феликс чувствует здесь и свою вину тоже, потому что поступил тогда необдуманно, поддавшись эмоциям, и сам же из-за этого потом мучился. Но и его понять тоже можно. Всем известно выражение, что пьяный человек – честный человек, и когда слышишь подобные вещи, как те, что говорил Хёнджин, выводы напрашиваются сами.*flashback*
— Скажи хоть, мы с ним знакомы? Хёнджин, которого зажали со всех углов, без права хранить молчание, всё же не бросает попыток перевести всеобщее внимание со своей персоны. Он наливает в стакан прозрачную жидкость и предлагает: — Давайте я просто выпью, и закроем эту тему, — но не успевает парень поднести стакан к губам, как его останавливает чужая рука. — Нет-нет, долго ещё собираешься бегать? — недовольно цокает Джисон, забирая у Хёнджина алкоголь и отставляя его подальше. — Здесь вроде как все свои, никто не осудит. Так в чём проблема? Мы не просим многого, хотя бы опиши внешность. Может, был бы Хван в более трезвом состоянии, то нашёлся бы что ответить, хотя бы намекнуть на право выбора в этой игре. Но, немного обдумав, он всё-таки решает, что проще уж дать парням услышать желаемое. — Хорошо, у этого человека тёмные волосы и глаза, он высокий, красивый, — на последнем слове парни начали усмехаться, будто эта деталь не имеет смысла, если речь идёт о том, кто нравится Хвану. Такой человек априори не мог быть дурным. — Скудно как-то, не засчитывается, — с деловым видом подводит итог Чонин. — Так что, мы его знаем? — Ну, должно быть видели, но вряд ли хорошо знакомы, — Хёнджин отвечает с такой неохотой, что не укрывается от глаз парней, но воспринимается для каждого по-своему. — Не врёшь? — прищуривается Чанбин, очевидно имея свои представления на этот счёт, но его перебивает Чан: — Да кто в таком состоянии врать-то будет? Посмотри на него. — договаривает он, а сам наверняка думает: — Да-м, жалкое зрелище... Хёнджин мысленно благодарит Всевышних, что ниспослали им Бан Чана, который наконец-то прекращает эти пытки.*end of flashback*
— Ты же не думал, что я правда начну им описывать тебя? — выгибает бровь Хван, но вместо ожидаемого понимающего кивка в ответ слышит: — Ты же только что мне признался, зачем тогда было разыгрывать этот спектакль перед парнями, если они всё равно теперь всё узнают? — Я не хочу, чтобы мемберы знали об этом. И нет, Ликси, прежде чем ты себе что-то накрутишь, я объясню почему, — увидев первые изменения во взгляде младшего, Хёнджин опережает появление каких-либо лишних мыслей в его голове. — Ты просто не видел реакцию того же Чанбина, когда он вместе с Сынмином застал нас… в не самом приемлемом для друзей положении, давай называть вещи своими именами. Я имею в виду, ты не видел его косые взгляды, стоило нам вдвоём что-то сделать, не слышал, как звучал его тон, когда мы на берегу собирали байдарки. — Я не знал, что у всего этого была такая предыстория. Почему раньше не говорил? — Если бы оно всё неожиданно одной купой не свалилось… Да и с Чанбином мы так и не поговорили после того раза. Слишком быстро всё. — Ладно, с этой проблемой разберёмся позже. Сейчас есть другая, поважнее. Хёнджин только вопросительно смотрит на Феликса, не понимая, к чему тот клонит, пока не слышит в ответ: — Нужно придумать, как свалить отсюда. Знал бы ты, как я уже не могу ждать, когда мы останемся наедине. — Мне ли не знать? — усмехается Хван, вновь притягивая к себе младшего, и заключает его губы в плен своих.***
Хёнджин и Феликс чувствуют себя подростками, чей пубертатный период бьёт ключом. Иначе не объяснить эту несдержанность, резкий прилив гормонов и острое желание поскорее закрыться от всех, найти хоть какой-нибудь повод лишь бы только покинуть этот праздник жизни, на который и собралась вся группа. Но ещё сложнее, чем придумать предлог, это скрыть всю ту подозрительную нервозность, которая отпечатывается на их лицах. Кажется, будто любое действие прочитается мемберами в том самом контексте, который парни и пытаются спрятать от чужих глаз. Они как ни в чём не бывало возвращаются в комнату и садятся на свои места, выжидая подходящего времени. Каждая секунда превращается в вечность, и Феликсу уже становится стыдно перед самим собой за такое поведение. Они начали праздновать только недавно, поэтому уходить так сразу нельзя, но и ждать больше тоже невыносимо. Наконец со стороны Хёнджина исходят хоть какие-то действия, и среди шума мемберов на удивление слишком чётко слышится вкрадчивый голос парня: — Кхм, никто не хочет немного разбавить вечер алкоголем? — Тебе опять хочется налакаться? — спрашивает Сынмин, но из его уст это звучит очень несуразно, поскольку он же будет одним из первых, кто поддержит эту идею, всем известный факт. — Не знал, что вы тут такие припасы прячете. — А мы и не прячем, я могу съездить в магазин за ним, — Хёнджин уже даже подрывается с места, готовый пойти якобы за алкоголем, настолько ему неймётся. — Я тоже, — слышится неуверенный голос Феликса. — Помогу донести, нас же много. — Откуда такая доброта? — усмехается Минхо, оглядывая этих двоих. Ответ на вопрос не требуется, но помучить хочется. Хёнджин последний, кто вызвался бы бежать в магазин за чем-то, даже за алкоголем. Он бы скорее предложил сыграть в кнб, чтобы определить этого несчастного. — Сейчас она испарится, и будешь пить чай вместо ликёра, — дерзит в ответ Хван, стопоря похабные мысли Минхо, которые вскоре должны последовать. — Мне по душе больше вино так-то, — переводит свой взор на рядом сидящего Хана, чем вскоре вгоняет того в краску. Стоило парням только перешагнуть порог комнаты, а двери позади них закрыться, оба чуть ли не сложились пополам от нервного смеха. Столько адреналина они не испытывали даже на последних выступлениях, и теперь это чувство вперемешку с неуёмным желанием требует высвобождения. Хёнджин прижимает Феликса к стене и жадно сминает его мягкие губы, не удосуживаясь даже отойти от комнаты. Руки беспорядочно бродят по чужому телу, уделяя особое внимание тонким ключицам, выглядывающим из-под широкого ворота футболки, и у Феликса перед глазами проносятся крайне знакомые кадры. То самое видео, отправленное когда-то Минхо, будто вновь воссоздаётся наяву, только в этот раз в действиях Хвана улавливается совершенно другой подтекст. Не успевает Ли окунуться в одни ощущения, как следом наслаиваются новые: он чувствует упирающееся в его пах колено, отчего хочется тут же разлиться горячей жидкостью. Но благо рациональная сторона Феликса ещё подаёт последние признаки жизни, прежде чем утонуть в лихорадочном желании. — Хёни… — отрываясь от чужих губ, на выдохе произносит младший. — Не здесь, остальные же услышат. Удивительно, но Хван слушается его и, подхватив за бёдра, уносит в сторону своей комнаты. Он вслепую подбирается к нужной двери, не в силах оторваться от желанных губ, и в следующий миг Феликс оказывается на кровати, прижатый сверху сильным телом. Под футболку прокрадываются хёнджиновы ладони, оглаживающие впалый живот и поднимающиеся выше, к розоватым бусинам на груди. Когда ткань соскальзывает с кожи, пальцы сменяются губами Хвана, и тот сначала зацеловывает твердеющие соски, а потом проходится по ним юрким языком, будто слизывая глазурь с любимой сладости. От прохлады, доносящейся из открытой форточки, тело охватывает мурашками, но в нескольких местах скапливается весь жар, создавая пленительный контраст. Феликс весь – как оголённый нерв, и любое касание воспринимается в сотни раз чувствительнее, отчего голова идёт ходуном. Ему хочется, чтобы Хёнджин тоже почувствовал это, но под напором чужого тела ничего не может сделать. Однако ничего делать и не нужно, ведь больше, чем получать удовольствие самому, Хвану нравится дарить его Феликсу. Но как бы приятно ни было, этого мало. Ли издаёт недовольный стон и начинает ёрзать, что не укрывается от взгляда старшего. — Хён, сними с меня джинсы, я не могу уже, правда. Сейчас кончу, — парень хнычет, как маленький ребёнок, которому не дают желаемое, и от этого сравнения на лице у Хвана отпечатывается улыбка. Но вот самому Феликсу совсем не до смеха, когда переполняет столько чувств и желаний одновременно. — Что, вот так сразу, даже не притронувшись к себе? — Ещё слово – и вставлять сегодня будут не мне, а кое-кому другому. Угрозы Ли звучат так мило, что воспринимать их всерьёз не получается, особенно при виде того, как парень уже весь извивается от нетерпения. Но к Хёнджину запоздало приходит осознание, что они совсем не подготовлены. — У меня нет презервативов, я не… Не готовился. — Я вроде не девчонка, чтобы переживать из-за этого, как ты мог заметить, — выгибает бровь младший с видом, мол, «ну ты серьёзно?». — Обойдёмся без них. Видя, что Хёнджин тормозит, причём непонятно: специально чтобы поизводить Феликса или серьёзно тупит в самый ответственный момент, Ли подрагивающими руками тянется к ремню на чужих джинсах, которые уже давно не скрывают возбуждение хёна. — Стой, — Хван перехватывает руки торопливого младшего и перемещает их на феликсовы джинсы, оставляя свои ладони поверх его. — Ты же не будешь насухую, да ещё и сразу. Тебя нужно подготовить. — Fuck, — недовольно закатывает глаза Ли, но когда чувствует чужую руку, сжимающую его плоть, то возводить очи к небу хочется уже совершенно по другой причине. — Не торопись, я хочу, чтобы этот момент стал для тебя особенным, — Хёнджин медленно снимает джинсы с Феликса, а следом нижнее бельё и завороженно смотрит на парня под собой. Он обводит взглядом вздымающуюся грудь, тонкие запястья, выделяющиеся тазобедренные косточки, возбуждённый член и возвращается обратно к тёмным глубоким глазам. — У нас мало времени. — У нас ещё вся жизнь впереди, — не соглашается парень. — Я же говорю, что мало. — Не забывай про миллионы параллельных вселенных. Не существует ни одной, где мы были бы не вместе, — Хван укладывает ладонь на мягкую щеку Феликса и заключает в поцелуй, такой же, как был тогда на балконе. Нежный, чувственный, неторопливый. Он смакует чужие губы, не желая отрываться от них, но всё же приходится, когда воздуха начинает заметно не хватать. — Если другие Феликс и Хёнджин в них так же тупят со своими чувствами, то очень им сочувствую. Хван, сам не в силах больше ждать, тянется к тумбочке за лубрикантом и обильно размазывает содержимое по пальцам и вокруг ануса. Феликс терпеливо переносит боль от странных ощущений внизу таза, хотя по нахмуренным бровям видно, что ему тяжело. Старший всячески пытается отвлечь его внимание, заменить боль на ласки, шептать на ухо слова, веданные только им двоим, и это помогает. Феликс чувствует себя любимым, а то, что они сейчас делают – таким правильным. Хёнджину не нужно спрашивать, больно Феликсу или нет, останавливаться или продолжать – он и сам знает ответ. С Ли обращаются, как с музыкальным инструментом, так же бережно и нежно, а струны, по которым проходятся пальцы музыканта, – это струны его души. Они оба – одно целое, как музыкант и его инструмент. И пусть мелодия не всегда звучит ровно, но истинные чувства остаются прежними. Когда Феликс начинает принимать пальцы уже свободнее и вновь ёрзать от нетерпения, они заменяются возбуждённой плотью. Сначала медленно, плавно, давая привыкнуть к новым ощущениям, но с каждым толчком всё интенсивнее, пока с губ не начинает срываться имя старшего. Ли мечется на простынях, не зная куда себя деть, пытается держать свой взгляд на Хёнджине, но глаза то и дело закрываются. Где-то в районе шеи чувствуется, как хён оставляет вереницу из поцелуев. Кожа горит, внизу живота сводит приятными ощущениями, и Феликсу хочется потянуться к собственному возбуждению, зажатому между ним и Хваном, чтобы добиться желанной разрядки. Но он опять бессилен в сложившейся ситуации, поэтому остаётся только сильнее тереться о старшего. Хёнджин же специально замедляется, чтобы резкий прилив спал, а потом вновь возвращается к прежнему темпу. Феликс чувствует, что над ним натурально издеваются, потому что такой игры ощущений он не выносит. Это слишком. Настолько слишком, что он открыто начинает хныкать, требуя большего. Но хён только продолжает мучить Ли, проделывая свои козни ещё несколько раз, на что моментально получает ответную реакцию в виде укусов. — Эй, потише... Или как собираешься объяснять Чонину свои укусы на этот раз? — в самый подходящий момент иронизирует Хван. — Укусы на твоём теле, причём тут вообще я... — невинно глазеет на старшего Феликс. Вдоволь наигравшись, Хёнджин набирает новый темп толчков, и теперь его движения ощущаются для изнеможённого Ли острее и ярче. Оргазм подступает быстро, Феликс не успевает даже понять, как его окутывает волной наслаждения, а из уст вылетает гортанный стон. Хёнджин же вовремя спохватывается и успевает выйти из парня, прежде чем кончить. Белёсая жидкость пачкает живот Ли, и старший, едва отойдя от окутавшего адреналина, достаёт из тумбочки салфетки и принимается вытирать остатки произошедшего между ними, пока парень смирно лежит и пытается отдышаться. Хван укрывает его одеялом и сам устраивается рядом. — Признайся, как часто ты здесь на меня дрочил, что у тебя и лубрикант, и салфетки так кстати оказались? — прижимаясь к хёну, со всей серьёзностью интересуется Феликс. — Достаточно, — отмахивается тот, но в ответ уже слышит заливистый смех. — Есть кое-что, что я хотел бы тебе подарить. Может, это немного банально, но… Пожалуйста, закрой сначала глаза. Парень настороженно смотрит на Хёнджина, но делает так, как тот просит, принимая сидячее положение. Он прислушивается к его шагам и какому-то шороху, а потом снова чувствует, как матрас под ним проседает и его рука оказывается в хватке хёнджиновой. «Открывай» – и Феликс видит пару колец, красующихся на его пальце. Он переводит непонимающий взгляд на Хвана, который показывает ему свою руку с точно такими же кольцами. На безымянном пальце. — Я хотел подарить тебе их лично, а не как получилось с картиной. — Хёнджин, ты… — Говорю же, что это очень банально, поэтому я промолчу о предложении выйти за меня и прожить долгую жизнь в Австралии, в домике на берегу моря, где будет бегать Кками, — Джин даже отводит взгляд и теребит волосы от смущения, потому что это слишком для него. — Значит, думаю, будет так же банально ответить, что я согласен? — Феликс же, напротив, не может отвести взгляд от Хёнджина, как и не может перестать улыбаться, сверкая белыми зубами. — Нет, ты можешь это сделать. — Тогда, Хван Хёнджин, — Ли подвигается ближе, переплетая свои пальцы с чужими, — я согласен, — и в который раз за день заключает парня в поцелуй. Отрываясь от любимых губ, он смотрит на Хёнджина и видит скопившуюся влагу в уголках его глаз. — Хёни, ты что, плачешь? — Что? Нет, тебе показалось, — подрывается старший и начинает собирать разбросанную одежду, не зная куда себя деть. — Отдохни и будем выдвигаться в магазин. — Зачем? — удивлённо глазеет Ли. — Нас вообще-то ждут с пакетами бухла. Уже как полчаса, наверное. — Ну когда же в этом мире мы останемся вдвоём? — обиженно надувает губы, которые тут же оказываются в плену чужих. Когда парни, полностью готовые и преисполненные новых сил, выходят из комнаты, не успевают они пройти и пары метров, как натыкаются на Сынмина, выглянувшего так кстати прямо из-за угла. Три парня молча смотрят один на другого, не решаясь что-то сказать. Так и стоят с пару секунд, пока Ким не активизируется первый: — Вы уже вернулись? — он переводит взгляд на их руки, ожидая увидеть в них пакеты, но, не обнаружив и намёка на то, за чем они отправлялись, спрашивает: — А где выпивка? Вы разве не за ней ходили? — Кошелёк забыли, пришлось возвращаться. Скоро будем. — Хёнджин хватает Феликса за край рукава кофты и тянет за собой, радостно посмеиваясь как школьник, которому только что ответили взаимностью. Они также скоро выбегают на улицу, теперь сцепляя пальцы рук в замок и на радостях скачут в ближайший магазин, даже не подозревая, что теперь-то им взаправду придётся вернуться обратно, потому что кошелёк на сей раз, они забыли по-настоящему.