Чего?!

      Камило не сразу избавился от ощущения глупости.       Хоть он и понял, что он может быть не только шутом, он не избавился от перевоплощений, хотя каждый раз, когда он вновь трансформировался, ему хотелось просто уйти. Уйти, и всё, и ничего больше не делать.       Он долго себя убеждал в том, что это так, для публики, и его это совершенно никак не касается, но каждый раз он чувствовал себя всё хуже и хуже, поэтому он, как и когда-то его новый друг Леон, стал всё реже и реже выходить на улицу, а после и из комнаты. Вытаскивали его уже всей семьёй, но... Ох, как же Камило было тяжело даже пошевелить рукой.       Зато с Долорес и с другом было спокойнее. С Долорес он мог быть по-настоящему собой, только каким собой, он так и не понял. Может, более спокойным, что-ли? В любом случае, шутил и перевоплощался он реже. С Леоном же он в принципе не трансформировался — максимум, вытягивался, чтобы быть ещё выше и напрягать этим парня, которому это, конечно же, не нравилось.       "— Ну зачем ты это делаешь? Разве ты не хотел полностью избавиться от перевоплощений?       — А разве это перевоплощения?"       Леон в ответ лишь качал белобрысой головой.       Леон был другим ещё с самого детства. Покопавшись немного в себе, Камило понял, почему задирал его.       Всё дело в необычности. Даже член самой особенной семьи в деревушке не может привыкнуть к кому-то, у кого ярко-зелёные глаза и самые светлые волосы и кожа. Разве что, веснушки украшали щёки и нос мальчика, да и сейчас украшают, что таить, но разве это убавляет его необычность? Вовсе нет.       Как-то он хотел узнать, почему Леон такой светлый, ведь его мама и погибший папа далеко не такие. О причине он узнал только с возрастом и знанием об альбинизме, и тогда Камило стало немного стыдно. Ведь он не виноват, что родился таким... Таким красивым. Да, Камило изначально считал его красивым. И, если говорить о чувствах, его раздражало то, насколько он скромен с такой-то внешностью. Такая безупречная, как не дразнить, а после не издеваться над этакой белой вороной, непривычно светлой для этой деревушки?       И сейчас Леон был непривычно белым, непривычно светлым. Будто бы... Будто бы луна, что боится выйти утром на небо, ведь солнце ошпарит его кожу. А гнусный Камило его тащит, как не стыдно? Тащит на улицу, на солнцепёк, а затем быстро в тень, чтобы лунный мальчик светился там, надевает на него шляпу, потому что луна опять забыл её дома, говоря: "Соломенная шляпа для соломенной головы! Что может быть лучше?", чтобы услышать смех и: "Спасибо большое!"       Леон расстёгивает манжет, чтобы посмотреть, насколько сильно покраснела его рука на этот раз, после наносит крем на усыпанное веснушками лицо, белую шею, и такие же руки, и на часть ног, что были открыты лучам солнца. Камило смотрел на это, не моргая и не говоря ни слова, а Леон, увидев это, быстро заканчивает, поправляет рукава и штанины, застёгивает манжеты и воротник. — Прости, это очень долго занимает?       Камило только очнулся. — Что? — переспрашивает он, шевелясь, чтобы сесть удобнее. — Ну... То, как я наношу крем. Это очень долго? — Не-а, — плечами пожал. — Вообще-то, ты очень даже быстро всё делаешь. — Правда? — Угу.       Молчание. — Ну... Как обстоят дела с принятием себя? — решил нарушить молчание Леон. — Да никак, нет принятия, — Камило вырвал пучок травы с луга. — Не надо об этом. — Прости... — произнёс Леон, обнимая колени.       Камило повернул к нему голову и вздохнул. — Зажался весь, скрючился, — поворчал он, после чего, он сам не заметил, как, оказался прямо перед Леоном, а ещё через секунду, он уже повалил лунного парня на траву, нависая сверху.       Оба они затихли. Леон с широко распахнутыми глазами, которые напоминали Камило хризолит, не тот изумруд, к которому он привык, какой у его дядюшки Бруно, когда он смотрит предсказания, и не такой цвет глаз, как у мамы, а другой, но тоже красивый. Только он немного пугающий, но в то же время такой знакомый. Даже, можно сказать, родной...       "...Что я вообще делаю?"       Камило отстранился, позволяя Леону спокойно сесть. Тот, конечно, поднялся, но реакции, которой ждал шейпшифтер, а именно, ворчание, дикое смущение и восклицания: "Да что это было!" не последовало. Был только Леон, щёки которого налились, словно томат, и которые он так усердно старался спрятать в своих коленях.       Разошлись они тогда молча. Только, когда Леон уже заходил в дом, он предложил вернуть шляпу, на что Камило ответил, что это подарок. Тогда Леон поблагодарил и попрощался, а Камило в ответ кивнул.       Слишком странно всё это было. Слишком.       Ночью. Камило лежал и, смотря в отражение на потолке, думал обо всём этом. Что на него нашло? Что нашло на Леона? Откуда такая неловкость, если они дружат уже практически год?       Парень выдохнул.       "Отвратно".       Открыл глаза и посмотрел в отражение над собой. — А ты что смотришь? Сам во всём виноват.       Нахмурился, а потом показал язык, после чего рассмеялся. — Какой кошмар... Пугать друга, ничего не объяснять... Я разочарован в себе.       Он поднялся с кровати и похрустел спиной, затем окончательно, но слишком резко встал, из-за чего в глазах потемнело. — Да твою ж! — Камило взялся за голову. — Так, — спустился руками к глазам и потёр их. — Нужно извиниться...       Но получится только завтра...       А завтра у Камило не хватило духу пойти к нему. Парень ходил по кругу в своей комнате, от зеркала к зеркалу. — Нужно же ему что-то сказать... Что-то вроде... Хэ-э-эй, Леон! — Камило попробовал облокотиться о раму одного из больших зеркал, но вместо этого чуть не упал, вместе с ним. Только чудом он удержал равновесие и поймал зеркало. — Оу, да ты прямо валишься с ног... — он ухмыльнулся, но через секунду ему захотелось самого себя ударить по лицу. — Да что ж, твою мать, такое! И как ему на это реагировать?       Камило поднялся и поставил нормально зеркало. — Надо что-то придумать... Кхм-кхм-кхм...       Камило выпрямился, набрал в грудь воздуха, выдохнул, вернулся в своё привычное сутулое состояние, которое он исправлять не собирался, и, протягивая руку, начал: — Привет, Леон! Эм... — он убрал руку. — Я вот о чём сказать хотел... Прости за то, что было вчера. Я... Я просто, эм... Мне было интересно посмотреть в твои глаза... Чёрт! Отличная отмазка, Камило! Вовсе не жутко! Браво! — он стал аплодировать самому себе. — Ещё скажи, что ты захотел их себе, вовсе не жутко, конечно, не язык, в самом деле... А почему язык-то?       Тут в дверь постучали. — Открыто... — с выдохом отозвался он.       И в комнату зашёл братик. — Доброе утро! — с улыбкой сказал Антонио, сложив свои ручки. — Доброе, — Камило чуть улыбнулся и наклонился. — Чего ты тут? — Тебя все зовут завтракать. Ты пойдёшь? — Конечно пойду! — Камило взял его маленькую ручку, и они быстро вышли из комнаты. Антонио уже хотел спуститься по лестнице, но Камило его остановил: — Нет, нет, нет, нет! Кто ж так спускается? Смотри, как надо, — Камило садится на перила и начинает катиться, а следом и Антонио. Не успевают они съехать, как Касита их слегка подбрасывает, чтобы они встали нормально и пошли по ступенькам, но мальчики не растерялись и просто перепрыгнули на другую сторону. Тогда Касита спустила их на лестницу, а уже ступеньки превратились в горку, и со смехом они приземлились благополучно. — Юху! — воскликнул Антонио, смеясь.       После завтрака Камило, всё же, решает прийти к Леону...

***

      Леон с детства был другим. Он понимал это, смотрясь в своё отражение, смотря на других детей, которые тоже не были особенно похожи друг на друга, и всё таки, он явно отличался от них; он понимал это также, глядя на маму и папу, которые делали всё для того, чтобы он не был "белой вороной". Хотя он был.       О семье Мадригаль очень многое известно. Для Леона это были сверх люди, ни на кого не похожие по способностям, но похожие по поведению. Особенно Камило и Мирабель. И, если с Мирабель получалось дружить и играть, читать какие-то детские книжки и обсуждать всякую всячину, то с Камило такое не работало: ни книжки, ни игрушки, и Леон искренне не понимал, почему. Всякий раз, когда он делал попытки, Камило просто смеялся над ним, вместе с другими детьми. Тогда он просто перестал, общался только с Мирой, может быть, ещё с кем-то, но насмешки не прекращались. Как бы он ни просил остановиться, как бы он ни плакал, как бы ни старалась помочь тогда его ещё подруга. Ещё тогда пропал папа... Так сказала мама, но через пару лет Леон понял, что случилось.       Леон долго это терпел, пока он не расплакался прямо перед мамой. Он плакал долго, не останавливаясь, а она шокированная смотрела на него, после чего села перед ним на колени и, обняв его, заплакала тоже. Им обоим тогда было очень тяжело...       И с тех пор Камило его больше не задирал. Максимум, подшучивал, но было видно, что он старался быть осторожнее с шутками. И тогда Леон стал изредка наблюдать за ним со стороны.       У Камило была странная способность на его взгляд. Из всех, ему досталась именно эта, хотя Леон понимал, что ему это очень подходит. Просто в детстве она ему не нравилась из-за того, что Камило мог его и дальше дразнить, просто способов стало побольше. Да что там, гораздо больше! Да и друзей с такой способностью заводить было очень легко. Так почему Камило обходит его стороной?       Но когда альбинос вырос, он ненароком стал замечать, что с Камило происходят изменения. Раньше счастливая улыбка была настоящей, а потом она стала... Как будто вымученной. Но это был взгляд со стороны, Леон не мог сказать точно, поэтому он и подумал, что он просто нафантазировал, что у такого, как у Камило, могут быть проблемы.       И в самом деле, из всех Мадригалей у него было меньше всего работы. Он просто смешил людей, пока Луиза работала, Исабела выращивала цветы, их мама лепила прекрасные лепёшки и лечила ими травмы, Долорес узнавала последние новости, а мама Долорес и Камило старалась держать свои эмоции под контролем, чтобы в деревне была умеренная, тёплая погода. А старая подруга, Мирабель, пыталась делать всё, чтобы семья гордилась ею.       Где-то, когда ему было 16, он резко осознал, что они все — травмированные люди. В том числе и матриарх — Альма, абуэлла Мадригаль. Ведь не бывает дыма без огня, и вот, к чему привело всё это. Свечка погасла, дом разрушен, зато...       Зато тогда горожане, из благодарности семье, помогли им построить дом. В том числе и Леон с мамой. На Камило белый старался не смотреть, но без пересечений никуда, конечно же.       И всё это время у Леона было о нём представление, как о туниядце. Только вот... С разрушением магии этот образ в его голове стал разрушаться.       Примерно после всего этого, Леон стал выходить на улицу почаще. Конечно же, не забывая покрывать своё тело всем, чем можно было, чтобы сильно не обгореть.       Леон гулял и думал обо всём. Он думал, что, возможно, жизнь жителей изменится, в том числе и его. И тогда, когда ни у кого не будет сверхспособности, он сможет хотя бы немного начать общаться с Камило. По крайней мере, набраться смелости, чтобы начать разговор. А так... Магия вернулась, и теперь надежды нету.       С другими Леон тоже пытался общаться, но в их компанию было слишком сложно влиться, несмотря на то, что Леон пытался быть как Камило, шутил практически точно так же, но на него просто косо смотрели. И так белый окончательно понял, что пытаться даже не стоит.       Так прошло несколько лет. Практически три года, и за это время поменялось всё, кроме жизни Леона. Может быть, она стала даже чуть-чуть хуже, потому что мама стала болеть чаще. Здесь не помогли бы пирожки Джульетты, так что нужно было идти к местному лекарю, Луису, который не любил его, но очень любил его маму. От него чувствовалась недоброжелательность, но, тем не менее, нужное лекарство он отдал, пробормотав: — Мерзкое отродье...       Что ж, Леон привык.       Выйдя из его лавки, Леон сразу побежал к дому. Мама ждёт, ей плохо, задерживаться нельзя. Пару раз споткнулся, чуть не упал, наткнулся на какого-то мужчину. — Прошу прощения! — пролепетал он, и побежал дальше. Мужчина что-то проговорил, и его голос показался знакомым. Леон обернулся, но сзади уже никого не было       И таких эпизодов было много. Леон проклинал себя за неуклюжесть и невозможность нормально извиниться перед теми, в кого он врезался. Иногда ему даже казалось, что он потихоньку сходит с ума, а это страшно: болезнь мамы не проходила.       В очередной раз вернувшись домой, Леон обнаружил сидящую на диване маму. Женщина что-то преспокойно вязала, правда, периодически заливалась ужасным кашлем. В любом случае, дойти до гостиной она смогла, значит, ей становится лучше.       Облегчённо вздохнув, Леон подошёл к ней. — Привет, мам, — сел рядом и стал смотреть на то, как она вяжет. К сожалению, матушка отложила своё будущее изделие. — Привет, — она слабо улыбнулась. Голос был таким же слабым, как и её улыбка, слабее, чем раньше, и Леон поджал губы. Она всегда очень страшно болела, даже если это длилось совсем недолго. Но эта болезнь затянулась, и Леону было действительно страшно. — Я... Лекарства принёс, — сказал он и стал доставать из корзинки, поочерёдно говоря их названия. — Луис как всегда был недоволен. Я не понимаю, чем я ему не нравлюсь, я же ни в чём не виноват. Называть кого-то отродьем... — он вздохнул. — Мам, что я делаю не так? Почему все меня ненавидят? — Милый, — она положила руку на его плечо, — Это вовсе не так... — Всё так... У меня нет друзей, я... — У тебя есть друзья. Вы же дружите с... — Мы не дружим, — перебил её Леон, зная, чьё имя она произнесёт. — Прости... — говорит он сразу же. — Прости, что перебил, но это так. Мы просто пересекаемся, а так... Камило меня ненавидит.       Она вновь улыбнулась. — Хорошо, прости. — Нет, не извиняйся! Просто... Может... Если я попробую поговорить с ним... — задумчиво произнёс Леон. — Это твой выбор, милый.       Леон поджал губы. — Вряд ли он согласится. — А ты попробуй. Если хочешь, — добавила мама. — Попробую, как-нибудь, — он пожал плечами.       И он попробовал. Когда пришёл к той реке.       Было неловко подходить к ней, видя Камило. Леон вопрошал, как же так может получиться, что они могли вот так пересечься. Он даже хотел уйти, но, всё же, решил попробовать.       Тогда они стали приятелями, а после и друзьями. И самочувствие мамы улучшилось... Леон был просто счастлив.       Неловкость между парнями в последнее время возникала всё чаще, и Леон понял кое-что очень важное. Что-то, что он записал на листке одним полнолунием, шепча себе под нос. Пока он писал это, в голове то и дело возникали шутки о злых чародеях, бормочущих проклятья несчастным юношам, которые должны пройти испытание, а после сразить их, те самые шутки, которые показались бы смешными только ему. Но он их гнал, и писал дальше, исписал весь листок. — Ох, — он вздохнул, беря в руки своё творение.       Либо отдать, либо сжечь.       Другого не дано.       И буквально вчера произошло это. Всё было хорошо, Леон почти даже не чувствовал себя последним идиотом, и вот, пожалуйста. Камило снова вогнал его в краску.       Он писал очередное письмо. Рука дрожала, он то и дело задумывался о чём-то. Писал буквы неправильно, ставил кляксы, и в какой-то момент он отложил ручку и выдохнул, снял очки и закрыл лицо руками. — Да что же это такое...       Только он вспомнит эти ореховые глаза, кудрявые лохматые волосы, да что угодно, что было связано с Камило, он вздрагивает. В ноги будто впиваются иглы, и он вскакивает, готовый бежать, зная, что всё равно не смог бы.       Ведь бежать некуда.

***

      Подходя к дому Леона, Камило замедляет шаг. Впервые он не знает, что сказать, хотя он продумывал свою речь очень долго: дома, во время завтрака, и по пути к другу. А сейчас он всё забыл.       "Хорошо, будем импровизировать" — подумал Камило, уже подходя к входной двери. Постучавшись, он стал ждать, пока дверь откроют, но от нетерпения постучал и второй раз.       Открыла ему дверь маленькая женщина, почти ровесница мамы и тёти, может, даже постарше, ведь стресс, её болезнь немного состарили её. Камило растерялся, но всё же поздоровался: — Здравствуйте, мадам... — он немного помедлил, вспоминая их фамилию. — Р... Рамирес.       Она чуть улыбнулась. — Здравствуй, Камило, — уступила дорогу, чтобы он прошёл. — Ты к Леону? — Ага, — он улыбнулся. — Тогда идём, — она медленно пошла, показывая дорогу к комнате Леона. Камило шёл за ней, и чем дольше он шёл, тем больше ему было не по себе. Пришёл такой, забыл фамилию, теперь идёт в чужую комнату без предупреждения. Всё шло просто "идеально", но Камило уже думал: будь что будет.       Мадам Рамирес подошла к одной двери и открыла её. — Леон, к тебе Камило пришёл, — сказала она и, конечно же, впустила Камило, который увидел Леона, сидящего за столом и исписывающего листы, не жалея ни чернила, ни бумагу.       Леон, услышав это, развернулся, а, увидев Камило, замер. — Веселитесь, — сказала она и закрыла дверь.       Леон ничего не говорил, также и Камило. Они просто молча смотрели друг на друга, пока Камило не решил разрядить обстановку: — Хах, да ты белее, чем обычно, — и криво улыбнулся.       "Чёрт".       Леон растерялся. — Ам... Ого... Правда, что-ли? — он потрогал своё лицо. — Да нет, просто... Ой, господи, забудь, — Камило подошёл и сел на его кровать под взором ничего не понимающего Леона.       Камило положил локти на колени и молча смотрел на Леона, а тот, постучав испачканными в чернилах пальцами по столу и развернулся. — Ну... Так... Ты пришёл... Зачем-то... — говорил Леон, кладя ладони на колени. Камило посмотрел на это и сказал: — Брюки не испачкай. — А... Ой, — Леон поднял руки и посмотрел на них. — Как же я так всё заляпал... — Ты всё заляпал, — улыбнулся Камило. — Угу... Нужно это смыть... Я сейчас, — Леон уже поднялся, но Камило сказал: — Постой, — и Леон остановился.       Наступило молчание. — Слу-у-ушай... — потирая шею, начал Камило. — Насчёт вчерашнего...       Лицо альбиноса вспыхнуло красным. — Т-ты о чём? — Ой, да не притворяйся, что забыл! Бесишь. — Прости. — Да... Не извиняйся ты! Ох... — Камило потёр лицо руками. — Я извиниться должен, понимаешь? — ...Не знаешь, что сказать? — Вот именно! Этому вообще оправданий нет, что на меня нашло — непонятно. Давай... Давай я скажу, что мне напекло голову, и я сошёл с ума, после этого я извинюсь, а ты меня простишь, и мы всё забудем.       Леон в замешательстве кивнул. — Вот и отлично! — Камило облегчённо выдохнул, — Начнём. Леон, прости, мне вчера напекло голову, шляпу же я тебе отдал, вот так и получается, что я чокнулся и долго смотрел в твои глаза, как поехавший. Извини. Давай, теперь ты.       Леон молчал, положив свои руки на свои плечи, смотря в пол.       Камило неловко посмеялся. — Ну... Давай, говори. — Это правда? — Что правда?       Недолгая пауза. — Что тебе просто голову напекло?       Камило попытался рассмотреть его лицо, но... Кажется, и так было понятно, что он расстроен.       "Чего ты расстраиваешься?!" — недоумевал Камило, а потом он как понял.       ...

"Ну охренеть".

      Камило встал и подошёл ближе к Леону на шаг. Тот, напротив, попятился, и Камило невольно взглянул на исписанные листы и разлитые на столе чернила, но тут же отвёл взгляд, даже не пытаясь вчитаться. Кажется, он и так понял, что там написано. Да и лезть в чужие мысли — дело последнее.       Когда Леону уже идти было некуда, и он, наконец, остановился, Камило протянул к нему руку. — Эй, — позвал он его, положив руку на плечо. — Леон, посмотри на меня.       Леон поднял на него взгляд. Опять этот затравленный взгляд, и глаза, готовые расплакаться, но он держится. — Это правда? — спрашивает Камило, и тут Леон начинает: — Что правда? Что ты мне нравишься? Конечно правда. Что ты ещё хочешь услышать? Что все эти листы исписаны моими мыслями обо всём этом? Да! Всё так! Относись ко мне, как хочешь. Посмейся, пошути, как ты всегда это делаешь, потом уйди домой, но тебе придётся жить с тем, что твой друг любит тебя!       Даже сказать нечего.       Но Камило всё равно скажет: — Леон, я буду серьёзен. Обещаю. — Уж постарайся, — выдохнул он, отводя взгляд.       Камило собрался с мыслями. — Ты мне тоже нравишься. Правда. И это вот... — он помедлил. — Так, нет, не так... В общем. Я особо не влюблялся, и отношений у меня не было. Тем более, с парнем, и уж тем более с другом. И я просто не знаю, как себя вести, вот... Отсюда все странности, — он слегка улыбнулся, взглянув на Леона. — Так ты... — Да-да, твои чувства взаимны, лунный мальчишка.       Леон улыбнулся. Да наконец-то! — Значит... Можно нормально обняться? — спросил он. — Спрашиваешь ещё.       И они обнялись. Крепкие, долгие объятия, полностью в тишине, которую никто не мог нарушить. Конечно, до поцелуя этим ребятам ещё долго, но им достаточно и объятий.       Долгих, счастливых объятий.