------------------------------
(Первая неделя сентября)
— Дашь мне конфетку, любовь моя? — Хёну подскакивает, услышав голос Хёнвона. Он высовывается из окна своего дежурного поста, куда уже тянется ухмыляющийся миловидный мальчик. И правда, он протянул ему руку и машет Хёну, как бы прося быстрее шевелиться. Хёну перетряхивает пластиковую коробочку с леденцами и бросает парню тот, что с клубничным вкусом. Он уже привык к Хёнвону после четырех месяцев вторжения в личное пространство вопреки всем мольбам Хёну о том, что ему нужно работать. В последние дни Хёнвон появляется не реже, чем дважды в неделю. С него всегда капает дождь, прелестные губы дуются на него, когда он не позволяет Хёнвону отсидеться внутри. Но не то, чтобы Хёну возражает. На ночных сменах ахуеть как одиноко, и если Хёнвон хочет скрасить их своей компанией, Хёну не будет противиться. — Ты всю ночь жопу просиживал? — спрашивает Хёнвон осуждающе. Хёну понимает, что так и есть. Он кивает, и Хёнвон трясёт рукой и цыкает, а потом протягивает свою тощую руку ему. Хёну глядит на неё, не понимая, что делать. — Тебе надо сделать обход, доблестный сторож! Пошли за мной. Прежде, чем Хёну успел сказать нет, дверь дежурного участка распахивается. Хёнвон, зайдя без приглашения, поднимает его с места и выводит наружу. Хёну вздыхает. Он позволяет себя тащить, удостоверившись, что взял в дорогу фонарик. На самом деле делать обходы и искать нарушителей не совсем обязательно, по его мнению, ведь в такое время здание интересует только, разве что, Хёнвона. но ему отказать невозможно. Хёнвон, всё ещё не отпуская его руку, быстро шагает к зданию. Такими шагами он ходит всегда, как Хёну успел заметить. По-другому ходят только те, кому нельзя даже надеяться стать такими же уверенными в себе и эффектными. Когда они впервые встретились, это пугало, почти отталкивало. Но теперь Хёнвон всегда замедляется, чтобы Хёну шёл своим шагом, не убегает от него, но всё же настаивает на том, чтобы идти под руку. В некоторые моменты он даже похож на нормального человека, а не на непредсказуемого отшельника, который живёт лишь ночью. Хёнвон ждёт, пока Хёну подойдёт к нему, и сплетает их пальцы. Хёну вспоминает прошлое.---------------------------------
(Первое мая)
Хёну листает свои приложения на телефоне, сходя с ума от скуки. Он трёт пальцем уже еле заметный синяк в уголке рта. Оно появилось несколько дней назад, это злое чёрно-синее пятно от кулака. Оно уже поблекло, сливаясь с остальными отметинами. И не в первый раз Хёну подумал, что же за жизнь у его так называемой родственной души, если она всё время ранится. Шёл четвёртый час его первого ночного дежурства, и он успел устать от монотонности — сидения в маленькой бесцветной конуре, освещённой единственной тусклой лампочкой, до посинения, прогулок с фонариком каждые полчаса вокруг никому не нужного здания в поисках каких-нибудь нарушителей. Он не знал, почему это пустое здание, которое давно не используется, нуждается в охране, но платят за неё немало. — Эта ночная смена будет… интересной, — так сказал Хосок, когда услышал, что на смену поставили Хёну. Хосок дежурил по ночам до того, как изменился график его второй работы, и он был вынужден попроситься работать в другое время. И Хёну сидел там, где каждую ночь сидел Хосок, и находил ночные смены просто до смерти интересными, а ещё ненавидел Хосока за то, что он врун и всё время врёт. Топот где-то рядом заставил Хёну подскочить и схватить фонарик. Теперь он уже был готов простить Хосока. Он высунул фонарик в окно, надеясь, что там какой-нибудь нарушитель, с которым ему нужно будет драться. Хоть что-нибудь, чтобы напрячь жопу и размять ноги. Бросив быстрый взгляд наружу, он забрал своё прощение у Хосока. Топанье продолжалось, и по крыше дежурного участка стучал дождь, и Хёну вновь откинулся на стул, вздохнув. Он проверил время. 4:30. Два с половиной часа до конца смены. Он развалился на стуле и закрыл глаза всего на мгновение. Когда он открыл их, мимо участка быстро прошагал парень, одетый в кожу, прямиком в заброшенное здание. Пойманный врасплох, всё, что Хёну мог делать в первые секунды — тупо смотреть ему вслед. Наконец очнувшись, он подскочил со стула и вылетел за дверь, направляясь за уверенным самозванцем. Тот продолжал идти так, словно не слышал поспешных шагов Хёну. Оба промокли под дождём, но парень, казалось, не замечал ничего, если не брать в расчёт его мелкую дрожь. То, что он направлялся прямо в здание, насторожило Хёну, поэтому он замедлился, чтобы следовать за парнем на небольшом расстоянии. Наконец они дошли до здания. Хёну, собственно, никогда заходил внутрь, лишь огибал его вокруг, совершая обходы. Самозванец шёл так, будто здесь был уже миллион раз, поэтому Хёну шёл за ним, даже не пытаясь осторожничать — парень всё равно не обращал внимания. — Эй! Тебя тут быть не должно, — его голос эхом разлетелся по всему зданию. Парень оглянулся через плечо, осмотрелся вокруг и нашёл глазами Хёну в промокшей полицейской форме и каплями дождя на волосах. Парень, казалось, смутился — он огромными глазами смотрел на силуэт Хёну. — Ты новенький, — у него был низкий голос, он смотрел на Хёну взглядом инквизитора, словно нарушитель — это сам Хёну. Его пухлые губы раскрылись, выдавая смутный интерес, он заморгал, не сводя взгляда с Хёну. Он сделал шаг вперёд, и Хёну инстинктивно отступил, напуганный неизвестной обстановкой. Парень изучал его глазами, будто какой-то странный предмет, глядел на него снизу вверх. Хёну отчего-то почувствовал себя безоружным, словно у него было ещё меньше прав здесь находиться, чем у этого странного, уверенного самозванца. Он сжал пальцы, держащие фонарик, но не двинулся с места, чтобы прогнать парня. Капли дождя стекали с его тёмных волос на длинные ресницы и мягкие щёки, которые почему-то только добавляли ему загадочности, и он выглядел ненастоящим в неестественном свете фонаря. — Это частная территория. Уходи, — Хёну старался сделать голос более глубоким и почему-то почувствовал, что самозванец не потерял ни капли своей уверенности. Он лишь усмехнулся в ответ. — Всё так серьёзно? Тут же никого нет, Хосоку всегда было плевать… Я тут просто от дождя прячусь, — он надулся, выпятив нижнюю губу, и сердце Хёну подскочило. Ёбаный Хосок. Хёну громко прокашлялся, чтобы скрыть смущение. Середина ночи, и какой-то случайный (невероятный) человек отказывается покидать здание — он должен быть выполнять свою работу и прогнать его. Не было похоже, чтобы этот парень мог противостоять Хёну, если бы дошло до драки, но… — Обещаю, я ничего не буду трогать. Вздохнув, Хёну уступил. Он кивнул, молча смирившись с тем, что этот (действительно потрясающий) парень ничего не трогал, а просто прятался от дождя. Он озарил Хёну (ослепительной) улыбкой и ушёл прочь, подпрыгивая на ходу, отчего он был похож на ребёнка. — Эй! — позвал Хёну. Парень обернулся с любопытным взглядом. — Как тебя зовут? — Хёнвон. А тебя, любовь моя?--------------------------------------
Хосок только посмеялся, когда Хёну пересказал события вчерашней ночи. Странный самозванец или Хёнвон, как он себя назвал, ушёл в 5:44, когда дождь наконец закончился. Он прошёл мимо поста Хёну, поблагодарив его улыбкой. Хёну глядел ему вслед, пока тот не исчез, и продолжил пребывать в завороженном состоянии, пока не приехали ремонтники — Кихён спросил его про его странную рассеянность, а Чжухон только пожал плечами и потащил оборудование внутрь. — Я же говорил, что будет интересно! Хотя Хёнвон безобидный, не волнуйся об этом, — они сидели вдвоем в столовой около здания и завтракали. Хёну делал вид, что обижен на Хосока, но с полным ртом еды тот был похож на милого зайца, и поэтому раздражение почти ушло. Хосок всё равно прав. Хёнвон кажется безобидным. Не успел Хёну моргнуть, как у Хосока на ладонях появились порезы. Он зашипел от боли, глядя на руки, а потом полез в карман за телефоном. — Эй, Чангюн, ты там как? — спросил Хосок. Чангюн, его соулмейт, обычно не попадал в неприятности, но в этот раз случайно поранился, когда в спешке собирался в офис, потому что поленился выйти раньше. Хёну засмеялся, ведь его догадка подтвердилась, а Хосок начал ругать парня за то, что он не ничего не замечает, когда куда-то бежит. Их несерьёзный спор быстро перестал быть для Хёну интересным. Сам не замечая, он провёл пальцем по заживающему синяку на собственной руке.------------------------------------------
(Первая неделя сентября)
Теперь они почти плечом к плечу, и Хёну, как всегда, не может не смотреть на яркого Хёнвона. Его мягкие русые волосы в беспорядке спадают на глаза и милое лицо. Пухлые губы подкрашены тинтом, на веках мерцают блестяшки, а в глазах будто отражаются звёзды. Заметив на себе долгий взгляд, Хёнвон почти смущённо улыбается. На щеках виднеется румянец. Хёну удивлён — разве Хёнвон умеет вот так по-человечески краснеть? Он даже не дразнит его за это — он боится, что Хёнвон перестанет быть вот таким уязвимым так же быстро, как и начал, и опять отойдёт на дистанцию, вернёт на лицо маску уверенности. Хёну чувствует тепло на плече — это Хёнвон положил голову, на ходу переместив свой вес на Хёну. Он молча смиряется. — Сегодня дождя нет, — замечает Хёну. — Но ты всё равно пришёл. На дереве неподалёку щебечет птичка. Хёнвон качает их руки на ходу и думает над ответом. Он смахивает пыль с костяшек Хёну и, кажется, сосредотачивает на этом всё внимание. Хёну не давит. Он всё равно не против его присутствия здесь, тогда зачем ему ответ на этот вопрос? — Может, мне здесь нравится, любовь моя. Хёну считает, что в том, что Хёнвон спрашивал его имя, не было смысла. Он сразу же стал звать его любовью. Хёну не продолжает, и Хёнвон ведёт их вокруг здания. Он ничего не говорит, клубничная конфета во рту забрала его внимание. Хёну кажется, что он замечает какую-то каплю у него на уголке губ. Но не успевает он моргнуть, как Хёнвон слизывает её, и язык окрашивается в красный. Хёну чувствует на языке металлический вкус крови, смешанный с апельсиновым вкусом его конфеты. Хёнвон сжимает крепче руку Хёну и заводит его в здание. Тот не возражает и позволяет себя тащить. Они знакомы уже больше четырёх месяцев — но всё, что Хёнвон говорит или делает, завораживает Хёну так же, как и в первый день их встречи. А Хёнвона он, кажется, просто развлекает. Это уже неплохо, думает Хёну, — получать одобрение такого странного человека, как Хёнвон. Когда они заходят, Хёну светит фонариком тут и там. Место заброшено и такое же пыльное, как и всегда, и ему интересно, чем вообще здесь занимаются Чжухон с Кихёном, если здесь всё такая же плачевная ситуация. Штукатурка облупилась. Весь этаж состоит из одного помещения, огромного и пустого, и древней каменной лестницы, что ведёт на следующий этаж. Потолок настолько высоко, что его не увидишь, пока не вытянешь шею. — Думаю, это была торгушка, — бросает Хёнвон, словно услышав неозвученный вопрос Хёну. Он тоже осматривается вокруг, но для него здесь нет ничего нового. Он уходит в дальний угол, бросает быстрый взгляд в окно и видит едва освещённые в мёртвой ночи окрестности. Хёну смотрит лишь на него. Хёнвон вдруг поворачивается, и их взгляды встречаются. Хёну ненавидит, когда его вот так застают врасплох. Вздохнув, Хёнвон возвращается к нему. Он снова берёт его руку. Теперь Хёну позволяет утащить себя на улицу, быстро возвращаясь к дежурному посту. Хёнвон впервые заходит туда вместе с ним и зачарованно осматривает совершенно обычную грязную крохотную каморку. Ему требуется несколько секунд, и в это время Хёну приземляется на стул. Хёнвон подсаживается и тянет Хёну вверх, как бы выпрямляя. Тот охает, когда Хёнвон вдруг падает на него всем весом и устраивается прямо на коленях. Хёну замечает у него на губах нежную улыбку; Хёнвон закрывает глаза. Он не его соулмейт. Это совершенно очевидно — стоит только сравнить его собственное избитое лицо и безупречную кожу Хёнвона. Но Хёну уже не волнуется об этом, когда Хёнвон берёт его тёплую ладонь и кладёт себе на щеку. Уже пять утра. Вокруг тихо, и Хёну сжался на стуле в своей каморке вместе с нарушителем и, кажется, может оставаться тут сколько угодно. — Возвращайся к работе, — бормочет Хёнвон, прижимая его ладонь к щеке. У него дрожат ресницы, но глаза всё-таки не открываются. Хёнвон никак не способствует тому, чтобы Хёну вернулся к работе, он удобно расположился на коленках, а ладонь использует как подушку. Хёну закатывает глаза, но не спихивает его с себя, пока Хёнвон не начинает храпеть. Только тогда он толкает его локтем. Хёнвон охает и с раздражённым видом слазает. Он драматично падает на пол, словно тощие ноги его уже не держат, и хнычет в сторону Хёну, чтобы он его поднял. Тот смеётся и пытается не обращать внимания, но затем упёртый Хёнвон начинает колотить себя по коленкам. Хёну сдаётся. Он протягивает Хёнвону руку и поднимает его. А затем смотрит, как Хёнвон уходит прочь.-------------------------------------
(Третье октября)
Хёнвон ест бутерброд. На втором этаже никого, кроме него, нет. И никого не будет ближайшие часа два. Он откусывает ещё кусок. Огромная площадь пентхауса смотрится пусто. Чемоданы, оставленные под книжными полками, напоминают о том, что его парень вернулся из-за границы два дня назад. Хёнвон тоже недавно приехал домой. Он лениво тянется за телефоном. 12:43. Он кладёт бутерброд и поднимается на негнущихся ногах. Голова кружится. Он хватается за столешницу. Она тоже кружится. Блять. Если он и просидел вчера ночью в своём укрытии слишком долго, то уж точно не из-за какого-то там сторожа. И если он и не ложился спать до сих пор, напившись в край, то уж точно не из-за того, что его достал кое-какой другой мужик. Нет — и в том, и в другом случае это был его выбор. Он трёт глаза. От злости на всё залпом выпив бутылку воды, он чувствует, что боль чуть утихла. Он берёт бутерброд в спальню. Одеяла и подушки в беспорядке раскиданы по кровати и полу. На окне еле заметная трещина. Шкаф распахнут, и в нём тоже ужасный хаос. Рядом валяется на боку прикроватная тумбочка с расшибленным углом. («Руками не трожь, — раздаётся эхом в голове голос из воспоминания трёхмесячной давности. — Это всё стоит больше, чем твоя жизнь».) Кто-то очень сильно разозлился, когда сегодня утром уходил из дома. И, похоже, по вине Хёнвона. Он ставит тумбочку, кладёт на неё бутерброд (она всё равно разбита) и возвращается в гостиную за телефоном. Просторная комната, как всегда, безупречна — его парню действительно нравятся все эти пригожести, несмотря на его агрессивность. Идеальный плюшевый белый диван и коврик у двери. Натуральный свет из раздвижных стеклянных панелей, на месте которых в нормальных апартаментах находятся стены. Со вкусом подобранный декор. Шкаф с оружием. Хёнвон бродит по дому, в котором живёт уже шесть лет. Тут красиво. Так Хёнвон считал всегда. Так же, как и в первый раз придя сюда в девятнадцать лет, он осматривается с изумлением. Он пытается вспомнить, казалось ли раньше это место настолько тесным. Уже не в первый раз он ловит себя за разглядыванием картины на стене. Она красивая. И дорогая, безусловно. Этот человек не согласился бы ни на что, кроме роскоши. И именно его «дела» во всей Корее и даже Азии обеспечивают весь этот комфорт. Хёнвон проводит пальцем по рельефной золотой раме. На ум приходит строчка из песни девяностых — что-то про птичку в золотой клетке. Если такие существуют, то сам он — одна из них. Не то, чтобы ему некуда идти, просто вряд ли его отпустят отсюда. Он думает о губах, вымазанных в апельсиновой конфете, о сильных руках, которые держали его, но не причиняли боли, о приятном тепле, которое не перерастало в обжигающее пламя — он опять вспоминает эту ночь. Разбитые губы снова возникают в голове, его раны возникают на его теле в тех же местах. Ему интересно, почему Хёну суждено быть с таким сломанным человеком. Ему интересно, как будет выглядеть лицо Хёну без ран Хёнвона. В детстве Хёнвон часто думал о том, как встретит родственную душу. На коленке синяк, на локте — ссадина. Его мама смеялась и говорила, что его соулмейтом будет такая же шалопайка. Хёнвон и не возражал. Он показывал раны своим одноклассницам и пытался сверить. Никто не подходил. Но он не сдавался. Пап терпеливо слушал его романтичные фантазии — «Мы встретимся на балу!» — и ни разу не сказал о том, что балы уже не проводят. Хёнвон скучает по родителям. Немножко. В 14:47 он находит на тумбочке свой телефон. Теперь, когда его уже не так мутит от похмелья, он может прочитать все сообщения. ЧЖУНЁН ♡ : 4:44: ты где блять??? 6:30: домой. быстро. 6:31: ты хоть наркоту спрятал?????? 10:19: когда найду тебя, ты мёртв. Блять. Хёнвону хочется просто убежать. Или разрыдаться. Он сжимает телефон трясущимися руками. Конечно, спрятал Я дома Прости, любимый: ’( Как я могу загладить вину? Телефон выпадает из рук, как только он нажимает «отправить». И не разбивается. Хёнвон смотрит на него невидящими глазами. Губы дрожат. Это чувство сродни страху, сердце начинает колотиться, но он знает, что бывало и хуже. Тело заранее начинает ныть от боли, которой ещё даже не было — или от воспоминаний о боли. Чаще всего нельзя сказать наверняка. 22:33. Синяки на теле Хёну расцветают, будто цветочки. Он стонет. Решив проигнорировать секундный приступ волнения, он ложится подремать перед сменой. 23:00. Синяки исчезают с лица Хёнвона под слоем макияжа. Никто не заметит (Хёну не заметит).---------------------------------------
Хёну всегда чувствовал себя третьим лишним. Хосок обжимается с Чангюном на диване. А он сидит на кухонной тумбе в их общей квартире и держит в руке бутерброд. Оба игнорируют его присутствие. Он откусывает кусок. Чангюн шепчет Хосоку что-то, и они начинают хихикать. Хосок целует Чангюна. Он откусывает ещё один кусок. Он теребит пластырь с Дораэмоном на щеке. На ней виднелась кровь, когда в 23:00 он поднялся с кровати. Блядский соулмейт. До смены осталось полчаса, но он уже не может отпроситься. Ну и жесть — ему интересно, прекратит ли его соулмейт зарабатывать раны хоть на день. Сразу после этой мысли он начинает ненавидеть себя. Он не может быть настолько равнодушен к страданиям родственной души. Чангюн залезает к Хосоку на колени. Хёну слазает с дивана и плетётся в спальню, чтобы впопыхах переодеться и накинуть куртку. Она пахнет дождём и клубникой. Он приглаживает волосы быстрым движением, чтобы не выглядеть как человек, который только что проснулся. Он надевает наушники и снимает голову, выходит (туда, где, как он надеется, уже ждёт его Хёнвон). Проверив здание, Хёну находит, что там никого нет, но есть ещё семь часов смены. Он садится и ждёт.------------------------------------
(Четвёртое октября)
3:23. Прибывает Хёнвон на пару с дождём. Дрожащий, промокший и блистательный, он распахивает дверь каморки с громовым шумом. Хёну пытается сдержать восторженную улыбку, которая сразу вылезает на лице. Как и всегда, с появлением Хёнвона ночь заряжается. Хёну думает, что сможет с лёгкостью просидеть всю смену только для того, чтобы Хёнвон с ним побыл несколько минут. Хёнвон улыбается, зажав в губах чипсину. Пачка чипсов падает Хёну на колени. — Скучал, любовь моя? Хёну не может сказать «нет». Он кладёт пачку на стол. Хёнвон садится туда же и прожигает Хёну взглядом и, кажется, видит его насквозь. Хёну чувствует себя безоружным. Ему вообще негде спрятаться. Хёнвон касается пальцем его щеки, ощупывая пластырь и хмурится. Хёну уже даже думает, что он волнуется за него. Он с идиотским выражением на лице размышляет, есть ли вообще у Хёнвона чувства. Тот подносит большой палец к своим губам, целует его и отпечатывает поцелуй на пластыре. Хёнвон выходит из бесцветного участка так же быстро, как и зашёл. Хёну вздыхает. Иногда в дождь Хёнвон выбирает посидеть в здании, а не с ним. Хёну не должен расстраиваться. И всё-таки он не может перестать думать о том, что спустя полгода после знакомства, Хёнвон приходит сюда уже не для того, чтобы просто поглядеть на здание, но, может, он и неправ. Они не родственные души, и Хёнвон, прекрасная мистерия, слишком хорош для Хёну. — Ты не идёшь? Хёну поднимает голову. Хёнвон стоит, опираясь на дверную раму со слегка недовольным видом. Он топает ногой, делая вид, что устал ждать. Хёну встаёт. Он пытается не смотреть на Хёнвона со слишком уж явной надеждой. Вспыхивает молния. Он протягивает Хёнвону руку, и тот, кажется, в восторге. Сердце Хёну пропускает удар. Гремит гром. Хёнвон берёт его руку. Укрытые промокшей курткой Хёну, они доходят до здания. Очевидно, курка — не такая уж хорошая защита, учитывая то, что вода через неё просачивается. Но Хёну нравится чувствовать рядом Хёнвона, держать его руку, пока они идут под его курткой. Хёнвон сжимает его руку, и они бегут, и держать головы под курткой трудно. Ему нравится такой Хёнвон — не вышагивающий, не мистический, не красивый и далёкий, а промокший, и дрожащий, и идущий рядом, и настоящий. Они достигают входа. Рука Хёнвона выскальзывает из его руки прежде, чем он это замечает. Прежде, чем у него появляется возможность поплакать по руке Хёнвона, тот уже убегает. Он в несколько шагов доходит до двери, и толкает её, и забегает внутрь. Хёну идёт за ним. Под лунным светом Хёнвон едва ли не светится. Он шагает с гордой грацией, уверенными шагами. Он бродит вокруг — кажется, без дела. Хёну смахивает мокрые волосы со лба. Хёнвон ложится посреди пола. Некоторое время Хёну просто смотрит на него. Потом его глаза медленно закрываются. Он сворачивается клубком. Сердце Хёну учащает ритм. Сейчас Хёнвон почти похож на ребёнка, маленького и хрупкого. У него дрожат ресницы и дыхание ровное, тихое. А ночь такая неподвижная. Порез на щеке у Хёну болит. Он не слышит болезненный вздох Хёнвона. В следующую секунду он просыпается и подскакивает. Он стирает сон из глаз руками, а потом смотрит на Хёну. Тот роется в карманах. Снаружи гремит гром, сотрясая землю. Хёну разворачивает конфету и снова поднимает глаза. Когда он стащил её у него из коробки? На лице у него полная сосредоточенность. Даже мило немного, честно говоря. — Эй, — Хёнвон смотрит на него, — поможешь? Хёну кидает в него конфету, не дожидаясь «да» или «нет», и смеётся, когда она отскакивает от руки и падает к нему на колено. Хёну разворачивает ему конфету, чувствуя, как Хёнвон приближается. Он видит краем глаза его, медленно едущего на заднице. Он, развернув конфету, кладёт её ему в руку. Хёнвон сосёт конфету. Какое-то время он не обращает внимания на Хёну, наслаждаясь любимым леденцом. Потом Хёнвон ложится на его плечо, а тот не смеет пошевелиться, боясь спугнуть Хёнвона. Спустя полгода Хёнвон временами чувствует, что они даже отдалились с момента их первой встречи. Хёну преследует его, несмотря ни на что, но если Хёнвон действительно сбежит, будет больно. Хёнвон не его родственная душа. Хёну убеждён в этом. Нетронутые щёки Хёнвона прижимаются к его плечу, и он вспоминает боль от расцветающих синяков, которые ему не принадлежат. Он ничего не говорит, когда Хёнвон засовывает между ними руку и находит руку Хёну. Он позволяет переплести их пальцы и представить, что они созданы друг для друга. 4:00. У Хёну онемело плечо. Хёнвон не двигался, всё ещё лёжа на нём, но Хёну знает, что он не спит, потому что всё ещё крепко держит его за руку. Он опускает глаза и встречает взгляд Хёнвона. Из помещения пропадает воздух, это всё слишком неожиданно. Хёнвон краснеет — ещё одна неожиданность. Он опускает голову, прячась от глаз Хёну таким застенчивым жестом, который вообще не в его стиле. — Почему ты на меня так смотришь? — Как? Хёну снова ловит взгляд Хёнвона и расслабляется. Призывая его отвести глаза. Но тот не отводит. Хёнвон дышит. Вдох, выдох. У Хёну тёплая шея и плечи. Вдох, выдох. В пизду соулмейтов, думает Хёну. Тут Хёнвон, и он настоящий, у него сладкие губы, у него тёплое тело, он очаровательный. И будь он проклят, если позволит боли и шрамам диктовать ему, кого он должен любить. — К-как будто ты… — Как будто я тебя люблю? Хёну задал вопрос, хотя ни в чём не был так уверен, как в этом. Хёнвон в ответ лишь продолжал на него смотреть, нахмурив брови и закусив нижнюю губу. (У Хёну заныли губы.) Хёну интересно, сделал ли он что-то не так — оступился ли так, что Хёнвон никогда не захочет возвращаться. — Хёну… — вдох. Хёнвон почти всегда называл его только любовью. — У меня есть парень. Ох. Ну конечно. Хёну шлёт мысленные извинения бедному соулмейту Хёнвона, который, наверное, понятия не имеет, что какой-то идиот признался только что его парню. Он думает, что было бы неплохо провалиться под землю. Или тогда уж пусть молния ударит в цементный потолок и убьёт его на месте. Хоть что-нибудь, чтобы уйти из-под взгляда Хёнвона — он не может его прочитать. Это извинения? Он жалеет Хёну? В любом случае, у Хёну горят щёки под таким напором. Куда они теперь будут двигаться? Куда можно двигаться после этого? Мягкое прикосновение. Хёнвон гладит его красные щёки нежным пальцем. Хёну встречает его взгляд. Вздох. Хёнвон колеблется, приоткрыв губы, и, кажется, хочет что-то сказать. Но что тут говорить? — Прости. Хёнвон сжимает его руку. Хёну в последний раз поднимает на него глаза, и они смотрят друг на друга. У Хёнвона в глазах блестят слёзы. Хёну думает, что это странно, видеть его таким человеком. Они стоят так ещё немного. Хёну трёт пальцем синяк на коленке. Хёнвон глядит на него. Хёну чувствует, как на него падают слёзы Хёнвона. Тот снова опускает голову к нему на плечо. Дождь льёт, не переставая. — Ты правда? — бормочет Хёнвон. — Любишь меня… Хёну кивает. Он увидел вообще? — Прости, — снова говорит Хёнвон. — Не извиняйся. Всё снова стихает. Хёну вдруг становится интересно, что сейчас делает его соулмейт, где он. Знает ли он, что Хёну прячется от дождя, сидя плечом к плечу с парнем, который никогда не полюбит его в ответ? Ему есть дело до Хёну? Или он слишком занят, прячась и зарабатывая себе (и Хёну) раны каждый день? А Хёну есть до него дело? Хёнвон жмётся щекой к его плечу, медленно закрывая глаза. Хёну нет дела. Они тонут в тишине, но потом она прерывается. Распахивается дверь. Хёнвон, вытаращив глаза, сжимает его руку. Реальность врывается к ним в лице начальника Хёну. Офицер Ли, его безупречный, обычно пропадающий неизвестно где, начальник. Хёну обычно не видит его неделями, а потом оказывается, что тот живой и до сих пор на своей должности (каким-то чудом). В эту ночь он смотрит на них двоих, возвысившись над ними устрашающей башней. — Сон Хёну! Я плачу тебе для того, чтобы ты тут рассиживался? Хёну не замечает, как Хёнвон отстраняется, но замечает, как сам он поднимается на ноги, тут же придумав миллион оправданий. Офицер Ли начинает кричать, не дав шанса выговориться: — А это ещё кто? Ты не можешь таскать своих дружков куда захочешь, это частная территория! Офицер Ли переводит угрожающий взгляд на Хёнвона, и тот пятится назад. — Пацан, убирайся отсюда, пока я не вызвал наряд. Опустив голову, Хёну выбегает из здания. Хёну не видно его глаз, полных ужаса, трясущихся рук. Хёну не видно, как он спотыкается, пытаясь убежать, как можно быстрее. Он только морщится, когда на колене возникает небольшая ссадина, но ему сейчас не до того, чтобы злиться на соулмейта. Мысли о возможном увольнении и тревога за Хёнвона грызут его до утра. Он всё ещё не может прийти в себя, когда со привычным шумом прибывают энергичные ремонтники, вкатывая тележку с материалами. Кихён толкает его локтём и приветствует. Хёну поднимает голову и еле заметно кивает. Под лунным светом виден старый шрам на брови у Кихёна, который его соулмейт заработал несколько месяцев назад. Хёну не может свести с него взгляда. Кихён — один из тех удальцов, которые уже встретили родственную душу, и Хёну пытается на него не злиться за это. Он почти ничего не говорит, только кивает, не слушая. Он машет им, когда рабочие затихают, заметив его тревогу. Боковым зрением он видит Кихёна, шепчущего Чжухону: «В чём дело?» Тот мотает головой, мол, не понимаю. Его едва ли сбивает с толку то, что пара рабочих выплывает из здания гораздо раньше положенного. Они не прощаются с ним, беседуя между собой и торопливо катя свою тележку в грузовик. Кихён не смотрит на него, когда Хёну поднимает руку, чтобы помахать на прощание, он печатает что-то. Хёну пожимает плечами. Это всё равно не самое странное, что сегодня было. Когда всё стихает, Хёну вспоминает про Хёнвона.---------------------------------------
(Пятое октября)
Иногда боль очень сильная, такая, что Хёнвон не может пошевелиться. Он сворачивается в позу эмбриона на кровати и лежит так часами. Иногда он слышит разговоры за открытой дверью, какие-то крики и угрозы. Чжунён никогда не вёл себя мирно. Больше орал. Он приближается — стены сделаны из террора. Хёнвон хочет сбежать или как-нибудь заглушить это. Когда он не может двигаться, эти крики ещё хуже, чем битьё. Что-то падает на пол. Очень близко от него. В комнате небезопасно, он не в безопасности — он не может пошевелиться, чтобы закрыть уши. Поэтому он закрывает глаза. Сколько сейчас времени? Должно быть, полдень. Солнечный свет проникает через полоску между шторами и промывает тёмную комнату. Вокруг беспорядок. По полу разбросаны самые разные вещи. Краем глаза он видит трещину в зеркале на шкафу. Сердце сжимается. Интересно, это липкое ощущение — это кровь или пот? Тянущая боль говорит о том, что, скорее всего, первое. Будучи ребёнком, он не обращал внимания на свои раны. Любое падение или неосторожность заставляет такие же раны возникнуть на теле его соулмейта, и какую же боль он доставляет человеку, который ему суждён? (Часть маленького Хёнвона просто хотела знать, что все эти следы принадлежать лишь его соулмейту, что он сможет его опознать. Он всегда был безнадёжным романтиком.) Теперь его синяки и ссадины сливаются друг с другом. Детство Хёну пропадает в боли — сейчас ему даже не нужно двигаться, чтобы понять, где появилась новая рана. Боль ждёт Хёнвона, когда он открывает глаза, двигает любой частью тела, дышит, она обнимает его в холодной спальне его парня, которую он знает лучше, чем что-либо ещё. Больно, больно, больно, это всё, о чём он думает, и это всё, что он может делать, потому что шевелиться просто невозможно, слишком больно. Он ждёт Хёну. И он ждал Хёну дольше, чем думает. Будучи ребёнком, он всё время хвастался своими ранениями — разбитые коленки и синяки в случайных местах говорили Хёнвону, что он не один, что есть человек, которому суждено любить его. Ему всегда было плевать, кто его родственная душа (хотя родители обычно говорили «она»), он любил её с самого рождения. И он даже мечтать не мог о таком замечательно мужчине, как Хёну. — Эй! Тебя тут быть не должно. Хёнвон оглянулся через плечо, услышав голос сторожа. Луна освещала лицо незнакомца, и Хёнвон вздрогнул, увидев у него синяк в углу рта. Сердце тут же упало. Глаза застряли на чёрно-синем пятне, он старался подавить желание коснуться собственных губ, когда ослабевающая боль снова дала о себе знать. Он оглядел незнакомца, пытаясь найти доказательства тому, что этот случайный человек не его родственная душа. Он не думал, что они встретятся вот так. Мужчина попятился. От этого странно кольнуло в сердце, но Хёнвон подавил волнение. Он перевёл взгляд на заживающий синяк у сторожа на запястье, такой же, что и тот, который остался после того, как Чжинён слишком сильно сжимал его руку. Сердце сжималось, пока он находил опровержение тому, что перед ним соулмейт. Сторож продолжал пялиться. Хёнвон почувствовал себя таким уязвимым под рентгеновским обследованием этих внимательных глаз. Хотелось спрятаться. Он никак не выдал себя, сохранив нейтральное выражение лица и продолжая изучать незнакомца. Они немного поговорили, Хёнвон как мог старался держать свою маску, но его мир рушился. Его родственная душа стояла перед ним, неся на себе его синяки и его боль. Хёнвон хотел упасть на колени и начать молить о прощении. «Любовь» слетело у него с языка, он не смог удержать себя — было иронично звать его вот так, этого мужчину, который был одновременно незнакомцем и тем, кого он дольше всего ждал. Банка с таблетками давила в кармане. Он должен идти. Он глядел на Хёну немного дольше чем нужно, на своего соулмейта, которого всю жизнь хотел встретить. Как же хреново, что они встретились здесь. Хёнвон убедил его впустить его и зашагал прочь, но его остановили на полпути. — Как тебя зовут? — Хёнвон. А тебя, любовь моя? Хёнвон всех называет «любовь». Знает ли Хёну, что он имеет ввиду? Знает ли Хёну, что он любил его всю свою жизнь? Теперь Хёнвон встретил его, узнал имя, и лицо, и то, что он в восторге от еды, и то, как он обнимает, когда они сидят рядом, прячась от дождя. И всё же теперь Хёну дальше от него, чем когда-либо. Шум вокруг опоясывает Хёнвона, будто цепи. Он зарывается под простыни, но всё ещё слышит эту какофонию. Он опускает голову и перестаёт мечтать о несбыточном. Телефон зазвенел где-то в одеяле, среди вороха простыней, которые он с себя скинул, наконец отдохнув. Он неохотно тянется за ним. ЧЖУХОН: Ты знаешь что он бы меня убил если бы я ему не рассказал Про наркоту типа Почему ты её не спрятал? Ты там как вообще? Я так виноват… Хёнвон выпускает из рук телефон и раздражённо отталкивает от себя. Ему не нужны извинения и забота Чжухона. Честно говоря, ему нужна только его забота. У него внутри что-то надломилось, новые синяки расцветают поверх старых, а кровь заливает зажившие раны, и он не может определить, где больнее всего. Дверь открывается, чуть не слетая с петель. Хёнвон замирает. Крики становятся громче, но Хёнвон не смеет пошевелиться. Обычно тот, кто по ту сторону двери, доставляет боль. Хёнвон не хочет, чтобы он заходил. На огромной кровати не спрячешься, наоборот, он безоружен здесь. Он расслабляется, когда приближаются тихие шаги, не такие резкие, как те, что он слышал последние несколько часов. На другой стороне кровати становится теплее, и Хёнвон тянется к ней. Большая рука берёт его руку, слегка сжимая. Минхёк улыбается, глядя на него сверху. Хёнвон слабо улыбается в ответ. Минхёк треплет его по волосам, нежно, и он слишком легко отвлекается. Он закрывает глаза и позволяет себе на мгновение забыться. Боль немного утихает. Присутствие Минхёка позволяет забыть о вечном хаосе. (Когда Хёнвону было восемнадцать, Чжинён привёл к ним домой страшных людей. Они встречались всего месяц. Хёнвон на тот момент уже знал, что Чжинён связан с вещами, в которые его родители точно не хотели бы ввязывать Хёнвона. Но при виде этой группы людей, говорящих с угрозой в голосе и держащих при себе оружие, он попятился назад и спрятался за своим парнем. Обстановка накалилась, как бывало всегда. Хёнвон, оказавшись среди этих людей впервые, очень испугался. Минхёк, новобранец их маленькой «организации», тихо увёл Хёнвона оттуда. Он подарил ему покой и отвлечение от хаоса.) — С тобой всё будет хорошо? — шепчет Минхёк. Хёнвон не может сказать «да». Минхёк это понимает. Он ведёт по его щеке пальцем, прямо по больному синяку, и оттого тот тихо шипит. У Хёну, наверное, есть такой же, несмотря на то, что у него нет такого же воспоминания. (О криках, о дрожи, о кулаке — Хёнвон не смог увернуться или убежать, он не мог-) Минхёк двигается ближе к нему, обвивает рукой его плечо и целует руку. Хёнвон от отчаяния иногда представлял, что его соулмейт — Минхёк. Теперь он знает, глядя на шрам у него на брови, глядя на него самого, накрывающего их одеялом, что он никак не мог быть соулмейтом. Позволить себе полюбить легко, но гораздо сложнее — позволить себе быть любимым. Он вспомнил Хёну — неумелого в любви, с красными щеками, как бы говорящего «хочу, чтоб ты просто знал» — и почувствовал вину за то, что ставил на его место Минхёка. В эти дни Хёнвон часто вспоминал Хёну. Он думал, что Хёну наверняка уже заебался от возникающих ран. Хёну заслуживает большего — он слишком хорош для того, чтобы делить боль с Хёнвоном. Хёнвон хочет их обоих очистить, избавить от ран и синяков, хочет как-нибудь вернуться назад, чтобы Хёну не пришлось жить с таким побитым телом. Он хочет, хочет. Он хочет Хёну. — Босс не хочет, чтобы ты в ближайшее время туда возвращался. Он кивает. Минхёк засовывает руку под одеяло и притягивает его ближе. — А теперь просто отдыхай.