Никакой любви

— Рената, наверное, очень модная, а я, наверное, в моде ничего не понимаю, поэтому вижу не «стильный образ», а какую-то престарелую алкоголичку из глубинки. — Вон она, кстати. Дива. — Икона стиля. В очередной раз демонстрирует, что «очень модно» — совершенно не синоним «красиво». — И зачем тогда это «очень модно» нужно? Клубок влюбленных змей из редакции доживающего последние недели журнала моды расплёлся. Две из них принялись пресмыкаться перед дивой, а третья отползла за столик к хозяину вечера в надежде дождаться диву там и задушить в объятьях. Рената, уже с бокалом шампанского, шла сквозь толпу к Александру. Улыбалась людям, которым не хотела улыбаться, стреляла глазами, совершенно не целясь, как бы случайно приподнимала платье, демонстрируя его бесстыдный разрез. — Рената! Как я рад, что вы пришли! — Здравствуйте, Саша… Да, я так неважно себя чувствую, голова что-то совсем… Но как я могла не прийти, как я могла! — Здравствуйте, Рената! Вы сегодня особенно прекрасны! Рената не сразу заметила девушку рядом с Александром, но заметив, тут же забыла о ней. — Рената, дорогая, вы подумали над моим предложением? — Вы, знаете, Саша, да… Вы знаете…ах, голова, совсем тяжело. Я чувствую, как старею, это так страшно! Представляете, я, оказывается, боюсь стареть. Меня всегда так смешили эти молодящиеся актрисы… А теперь я им сочувствую… И боюсь! Боюсь стать такой же. Боюсь потерять, нет, не красоту, а чувство красоты в себе. Ну Вы понимаете, как знак присутствия бога внутри, его заинтересованность во мне… В общем, стара я уже для обложки вашего порнокатолога! — Рената, я же… — Саша, я шучу! Истерический смех заставил гостей обернуться. Александр чуть сморщился, заправил за ухо выбившуюся длинную прядь. Он любил экстравагантных женщин, он женился на экстравагантной женщине, но за ходом мыслей Лукерьи он успевал следить, а логики в словах Ренаты не видел никогда. Особенно его раздражала её манера цепким словом уводить внимание от сути проблемы. — Рената, дорогая, послушайте… Вы не представляете, как сейчас окупается ностальгия, ведь мода на ретро… — Ретро! — снова истерический смех, на этот раз гости даже немного отошли — Как вам удалось оскорбить меня таким красивым словом, Александр?! — Простите, дорогая, я совершенно не с того… не то… Рената. Вы на нашу планету спустились, чтобы дарить свою красоту. Я был бы счастлив снова стать её проводником для широких народных масс. Вы же царица декаданса, вы королева нуара, вы богиня! Рената устало кивала в ответ на каждое новое определение. — Рената, вспомните ту вашу фотосессию… А представьте, что можно сделать сейчас? Я уже нашел фотографа, который… — Александр. Подождите пару лет и, может быть, на вашей обложке захочет появится Ульяна. А можно шампанского? Шампанского! Где ходят эти ваши гарсоны? — Ренаточка, рад слышать про Ульяну, и всё же прошу вас ещё подумать. — Саша, всё должно быть для чего-то, всё должно быть как-то ос-мыс-лен-но. Я пока не вижу смысла. А где вы узнали об этом месте? Красивое здание — редкость. Лестница широкая такая… — Коллега рассказал, что реставрация закончена, открылся лофт… — Какое убогое слово «лофт». Всего доброго, Саша! Маленков опустился в кресло. Он понимал, что этот отказ окончательный, и его собственная, впервые за несколько лет, идея фотосессии убита. Мимо с важным видом прощеголял Дима, его старый приятель. Сказать было нечего, но хотелось заземлиться после общения с богиней. — Дим! Хочешь на обложку декабрьского номера? — Саня, дружище, я всегда рад! В образе Гринча-похитителя блондинок! А давно ты формат журнала сменить решил? — Я с блондинками этими с ума сойду. Кстати, ты с Глебом разговаривал? Вы выступите на новогодней вечеринке Maxim’а? — Сань, я его сюда привёл, говори с ним сам. Он где-то у бара вроде стоял. Или сидел. Или лежал, я не в курсе. Всё, что мог, дружище, всё, что мог. — Ещё одного разговора я сейчас не выдержу. Хотелось бы, конечно. Луша так его песни любит. Ладно, видно будет. — Дружище, ты знаешь, я всё для тебя. Я его привёл, я… Увлекаемый блондинкой, перетянутой платьем так, что её декольте напоминало кастрюлю подошедшего теста, Снэйк покинул Сашу, абсолютно вымотанного небожителями. На втором этаже лофта было невыносимо жарко. Рената чувствовала, что пот, смешанный с гелем для волос, стекает по её лицу крупными каплями, тяжелыми, как хрустальные шарики на огромной люстре. Будто с ними всё лицо её утекало в бокал, капало на пол, и разлеталась рукотворная красота на хрустальные брызги. Огромные плечики платья давили на ключицы. Она думала, как будет прятаться в них, скроет свою неловкую манеру поднимать плечо к уху, но спасительная декорация ощущалась, как отломанные крылья, висящие на ней мертвым грузом. Со стороны она была прекрасна также, как и всегда. И даже когда чёрные птицы мрачных мыслей вскружили над её светлой головой, толпа внизу не слышала, как хлопали их крылья, а только восхищенно смотрела на диву. Среди устремивших к ней взгляд был человек, который не видел её лица – мешала, будто украденная из храма, огромная люстра. Он смотрел на обнаженное колено, на дурацкие плечики платья и нервные руки, тянущиеся к бокалу, на залакированные до металлической твердости кудри у длинной шеи. Он думал о том, как этой женщине удается одновременно быть безукоризненно элегантной, а двигаться при этом так, будто её застали врасплох. Но довольно скоро мужчина направил внимание внутрь себя и заперся в чертогах разума. Иначе бы этой вечеринки он не выдержал. *** Миша появился незаметно, как кот: только что Рената напряженно исследовала глазами всех гостей в его поисках, и вдруг он оказался прямо перед ней. Впрочем, Миша и был её котом. Ласковый безобидный друг, вечное утешение. Она доверяла ему безоговорочно и предпочитала не задумываться о его преданности. А предан Миша был совершенно по-собачьи. Рената об этом не знала, лишь надеялась, что он будет рядом, пока ему с ней хорошо. Мише же не было хорошо, он видел, что его госпожа страдает, но только заглядывал в глаза, не искал больного места, чтобы на нём погреться, как это делают коты. Он ухватил двумя пальцами – безымянным и большим – салфетку со стола и протянул Ренате. — Совсем всё растеклось? Тут жарко, как в аду, кошмар какой-то. Миша, ты так подкрадываешься, меня это пугает. Миша взял салфетку и для себя, слегка промокнул напудренный лоб. Если Ренате было жарко «как в аду», то с его комплекцией такая духота представляла угрозу здоровью. — Ренаточка, внизу гораздо прохладнее. — Там эти люди, я не хочу… Миша, мне нужна твоя помощь. У меня, можно сказать, беда. Гипертонически-красные щеки Михаила под толстым слоем пудры побледнели. — Я готов. — Миша, ей со мной скучно! Миша шумно выдохнул, проглотил разом бокал шампанского, чтобы унять злобные колючие мурашки, атаковавшие его голову при слове «беда», и тут же потянулся за следующим. — Ренаточка, боже мой, какая глупость… Как с вами может быть скучно? — Выслушай меня! Я вижу, как она уходит… каждый день. Мне стало с ней так трудно. Она мне сказала недавно, что я душу её своей любовью, Миша! Что ей не хватает кислорода… А я в ней так нуждаюсь, я не могу… — Ренаточка, она нуждается в вас не меньше. Вы же знаете, у неё бывают приступы, когда ей необходимо одиночество. Обычное дело для всех этих гениев. Последнее слово Михаил гнусаво пропел, помахав в воздухе мокрой салфеткой. — Миша, мне не нравится, как вы говорите — переход на «вы» был куда более дурным знаком, чем слова «мне не нравится» — что за интонации? Прекратите общаться, с кем вы там общаетесь. Они лепят из вас карикатурного гея! Михаил сжался, как пружина. Его артистическая манерность никак не была связана с ориентацией, безусловно, гомосексуальной, но выдумывание этой связи его всегда глубоко ранило. Он ослабил бабочку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. — Мне жаль. Я не хотел вас обидеть. И не хотел бы, чтобы вы обижали меня, дорогая Рената. — Господи, Миша, прости, я совсем сошла с ума! Вот видишь, я раню самых близких мне людей и даже не замечаю этого! На мгновение Мише показалось, что она задела его специально, чтобы потом вот так извиниться. Ренате было нужно что-то конкретное и она уже придумала, что. Ему оставалось только выполнить просьбу богини. — Миша, прости меня… Послушай… Я даже не знаю, как сказать об этом. Так стыдно! Ты решишь, что я совсем с ума сошла… Я хочу познакомить её с кем-нибудь. — Михаил ещё не решил, рассмеяться ему или ужаснуться, как Рената продолжила — не исключительно для развлечения, конечно, хотя… с массой условий, разумеется, с массой условий… — Рената, она любит вас. Всё это, что вы говорите, это глупость и грязь, вы падаете в неё от отчаяния. Никакая другая женщина никогда не сможет подарить ей то, что… — Я хочу, чтобы это был мужчина. Михаил взъерошил волосы, разрушив свой идеально поставленный кок, и ещё больше ослабил бабочку. Если бы не подведенные глаза, он стал бы похож на засидевшегося посетителя казино. — Я не знаю, что тебе сказать, Рената. —Не надо пока ничего говорить, послушай… Нет, Миша, ты меня осуждаешь? Собравшись с мыслями, Михаил приготовился к речи. Он даже слегка откашлялся. — Я никогда вас не осуждаю, Рената. Я хотел бы вас предостеречь от неверного шага. Мне очень жаль, что ваше положение так скверно, что вы допустили мысль, страшно сказать, об услугах жиголо… — Миша, что ты! Какой жиголо, нет… — Вы не думали, что будет, если ей эта идея не понравится? А ей не понравится! Вы же можете разрушить то хрупкое равновесие, которое между вами… — Думала. Думала, Миша. Может быть, она увидит, как мне трудно, как мне больно. В каком я отчаянии. Может быть, она посмотрит на меня, Миша… поймет, что я готова ради неё… ради её улыбки… все эти подруги, они же ничего не значат, ты знаешь… Об этой стороне вопроса сам Михаил не задумывался. А ведь действительно, поступок настолько безрассуден, что может показаться красивым. Миша стал забывать, как много лет назад именно смелость и безрассудство свели Ренату с Земфирой. Но о какой помощи речь? Как вообще с этим можно помочь? — Хорошо. Вам не нужен жиголо, а кто нужен? — Том Йорк… Истерический смех в третий раз обратил на себя внимание гостей. Но теперь смеялся Михаил. — Я рад, что вы шутите, Рената. И всё же. — Это не совсем шутка… Миша, я понимаю, что мой запрос совершенно невозможен, считайте, что я мечтаю! Но ничего другого мне предлагать всё равно нельзя. Во-первых, он должен быть неповторимым… — Михаил вопросительно вскинул брови — я имею ввиду талантливым. Конечно, исключительно талантливым. Обязательно нежирным и неболтливым — Михаил мог бы обидеться, но Рената в задумчивости вытащила из волос шпильку и водила ей по щекам и губам с таким мечтательным видом, что он невольно залюбовался. — И мне так нравятся «плохие парни»! Как мой папа, как Гоша… Они всегда рано уходят, но вдруг кто-то ещё остался? — Рената, простите, но какое значение имеет, что нравится вам? Вы ведь выбираете компанию для неё? — Миша, вы сошли с ума? Конечно, я буду присутствовать! Я буду участвовать, Миша, о чем вы! Новую информацию Михаил принял стоически. Едва ли его изначальную задачу можно было усложнить ещё больше, да и ослаблять бабочку и дальше расстегивать рубашку было бы моветоном. — Вы ещё ничего не сказали про возраст и национальность. — Национальность не имеет значения, если он говорит по-русски. Возраст… Возраст тоже. Ну только чтобы он был... ну еще такой... На всякий случай. Ну вы понимаете. — Я понимаю. Михаил оперся на ограждение, голова от мыслей и шампанского так отяжелела, что шея удержать её уже не могла. Думать-думать… Среди его знакомых не было подходящих мужчин. Интересный собеседник, но не болтун… Да, главное, чтобы не разболтал. Талантливый. Стройный. По части женщин. Невозможно… «Плохой парень», как Георгий Рерберг, как её папа. О, Господи! Надо искать среди знакомых знакомых. Кто ещё крутится внутри богемы? К черту богему, кто среди творческих людей? Карэн… Нет, все его друзья слишком юны, эти не умеют держать язык за зубами. Лёша… Лёша! Лёша Остудин! «Креативный класс» и вся эта интеллигенция Земфиру взбесит, нужен кто-то свой, а Лёша знает всех этих рокеров! Вдруг среди них есть талантливый… О, Боже! Хотя были среди его знакомых…да-да, двое… Лёша, судя по тому, как пытался помочь одному из них, даже был влюблен. Говорил, что такой талант, такой талант. И точно «плохой парень», да-да, как же его звали-то… Твою мать! Взгляд Михаила упёрся в точку у барной стойки на первом этаже. Точнее – в зрачок. Мужчина смотрел не на Михаила, он смотрел в себя, но сам факт его присутствия в момент, когда имя вылетело из головы, не иначе, как знак судьбы. Конечно, его зовут Глеб. Он придумал «симпатичен ад» и «пахнет небо сапогами». Рената написала сценарий клипа для его группы, кажется, в той песне были его стихи. Он похож на всех сразу мужчин, которых она придумывает. И достаточно сумасшедший, чтобы согласиться. Наверное. Михаил помнил Глеба полным молодым человеком, прятавшим безумную улыбку и страшно печальные глаза за длинными кудрями, как за ширмой. Теперь он стал строен, подстригся. Глаза и улыбку жизнь не изменила. Чем черт не шутит, надо показать его Ренате. Согласится она или откажется, не имеет значения. Пусть лучше откажется сразу от всего этого замысла. — Рената, посмотрите на мужчин у стойки. Рената достала из клатча очки, наклонилась к ограждению, прищурилась. Крамольную мысль о её сходстве в профиль с Шапокляк Михаил задушил в колыбели сознания. — Не так откровенно, пожалуйста. На ком-нибудь остановился взгляд? Пожилой полный мужчина гладил шею молодого человека с узкими покатыми плечами, эта картина отвратила Ренату. Рядом крепкий парень изображал подобие танца, размахивая рюмкой. У него совершенно не было чувства ритма, но лицо симпатичное. С другой стороны на стойке лежал какой-то перебравший гость, ах, вот к нему подошел его друг. Друг высокий, стройный, но слишком курносый, ещё эта плешь… В центре сидел молодой человек…нет, мужчина неопределённого возраста. Лицо было скрыто в облаке дыма, он курил, но внимание Ренаты больше привлекли его ноги. Стройные, в узких черных брюках. Надо же, ещё не все мужчины, на которых эти брюки сидят хорошо, вымерли! И в смешной обуви неформала из «нулевых». Он положил ногу на ногу и вертел носком ботинка, непосредственно и забавно. — Что скажете? — Ничего не скажу, Миша. Какие-то мужчины. Тем временем к курящему подбежал охранник. Наверное, попросил выйти на улицу, курить в помещениях запрещено. — А как вам вот, чёрт, куда он пошел? Вот этот, который уходит. — Уходящий… Смешные ботинки. И где такие продают до сих пор? А кто это? — Его зовут Глеб, вы снимали клип группе «Агата Кристи», помните? Там два брата-солиста таких… — Господи, Миша! Подожди, это он?! Он такой худой?! Неважно, что он худой, он… Миша, Боже, зачем я тебе рассказала, Господи, ты ничего не понял, что за ужас, ты издеваешься? Ты надо мной издеваешься?!! Рената отвернулась. Её молчаливая обида продлилась как раз до возвращения Глеба. — Кошмар какой-то. Как тебе могло в голову прийти… — Говорили: Том Йорк. — А он Том Йорк? — В некотором смысле. Талантливый «плохой парень». «Король декаданса» его называют. — Меня сегодня Саша назвал царицей декаданса. — Да… Упавший с другой планеты, нуарный, нет, как же его… «Готический принц»! Михаил силился припомнить все эпитеты, которыми Глеба награждал Лёша Остудин. — С другой планеты? А с какой? — Рената, ещё две минуты, и я умру от духоты. Давайте покинем это чудное место, заодно пройдем мимо него, посмотрите? — Миша, вы так говорите, как будто я сумку выбираю… — Это вы так говорите, Рената. Попрощавшись с хозяином вечеринки, странная парочка задержалась у барной стойки. Оказалось, что у обладателя прекрасных ног в смешных ботинках, углы челюсти острые по-мальчишески — порезаться можно. И огромные, выразительные глаза. От таких глаз остаются глубокие раны… Выдающийся нос, что было несомненным плюсом. Костюмчик, как из гроба, он, видимо, надел по большой просьбе тех, кто его сюда притащил. Профиль, затылок — проплешин нет. Удивительно, как он изменился и не изменился одновременно. Впрочем, улыбка самому себе и печаль, невыносимая, невыразимая, это то, что она о нём помнила. И ещё чудовищные щеки в ужасных курчавых бакенбардах. Слава богу, больше нет ни того, ни другого. — Кажется, он маленького роста. Миша, хоть вы не смотрите так, он же заметит! Пойдемте, Боже мой, кошмар какой-то! Но… знаете, я хочу узнать о нём побольше. Хочу узнать всё.