— Судьба находит способ поставить перед нами то, что мы пытаемся оставить позади. — Кто сказал? Достоевский? — Нет, я. В период депрессии. Каждый из шестерых узнал что-то о себе от этого свинопаса, но никто не сделал выводы. Люди не учатся и не меняются. Но ты поменялся... Ты странный...
Нурлан даже не поднимает взгляд, когда Лёха подсаживается к нему за стол. На офисной кухне больше никого: Сабуров обычно берёт перерыв на обед, когда все уже возвращаются на рабочие места. Его раздражает галдёж и толкучка, которые образовываются в помещении, когда все коллеги сломя голову бегут набивать животы и перемывать кости начальству. И никакого соблюдения социальной дистанции. Ну уж нет, Нурик в состоянии потерпеть лишний час, чтобы потом поесть в тишине. В одиночестве. Некоторые коллеги из-за этого считают Нурлана надменным, не в меру высокомерным, но мужчина просто честен и перед собой, и перед окружающими – он приходит сюда работать и получать деньги, а не друзей заводить. Однажды, вон, уже завёл Лёху, ничего хорошего из этого не вышло.*
Щербаков замешательства Нурлана не замечает. Ну, или не хочет замечать. Поди разбери, что там у блондина в голове творится. Сабуров уже давно бросил попытки понять работу Лёшиного разума. Поэтому он продолжает есть и молча ждёт, пока Щербаков сам раздуплится.*
У Нурлана всё хорошо. Он уже не цепляется за любую попытку привлечь внимание Лёши. Он о нём и не думает вовсе – разве что раз в месяц, в день зарплаты, да и то, лишь потому, что Щербаков работает в бухгалтерии. Нурлану теперь всё равно на Лёху. На то, что он громкий, компанейский, весёлый. И то, что у него пол-офиса в друзьях, уже тоже не волнует Сабурова. Раньше – да, раньше цепляло, ведь в поле зрения самого Нурлана был только Щербаков. Теперь уже плевать. Он не собирался держаться за того, кто его отпустил.*
Он пробегает взглядом по Лёше. Растрёпанные отросшие волосы, черти в глазах, видавшая виды одноразовая медицинская маска. И большой – по размеру тарелки – кусок медовика перед ним. – Лолите Марковне занесли, она сказала угощаться. – Щербаков пожимает плечами. – Ну, я и угостился. Только я же на ПП. Сабуров фыркает. Это настолько в стиле Лёши, что Нурлану не удаётся удержать на лице маску отрешённости – губы сами по себе растягиваются в улыбке. Правда, эта улыбка не касается его глаз.*
У Нурлана всё прекрасно. У него есть семья: совершенно чудесная трёхлетняя дочь и жена. Пусть и бывшая, но от того не менее замечательная. Несмотря на то, что бракоразводный процесс уже завершён, они всё ещё проживают в одном доме. Это была их самая крупная совместная покупка, и продавать дом Сабуров категорически отказался, твёрдо решил оставить его Диане и Мадине. Он считал своей ответственностью обеспечить семью жильём. Раз уж толковым мужем и отцом обеспечить не удалось. Нурлан вообще не привык бежать от ответственности. Не убежал, когда в двадцать один узнал, что будет отцом – женился. Не убежал, когда брак начал трещать по швам – сам предложил сходить на семейную терапию. Не убежал, когда на пьяную голову признался Алексею в сексуальном влечении и полез целоваться – на утро, страдая от похмелья, уточнил, что испытывает больше, чем просто влечение. И пусть брак развалился, терапия не помогла, а Щербаков разбил нос и послал куда подальше, Нурлан ни капли не сомневался в правильности своих решений и поступков.*
– Ну, тут я тебе не помощник, мне есть, чем заняться, – отвечает Нурлан, указывая на кебаб на тарелке, который принёс из забегаловки через дорогу. Диана с Мадиной уехали в Степногорск навестить родню, поэтому питаться приходилось чем попало. – Эта картошка фри выглядит так, будто она прошла Афганскую войну. – Лёха тянется через стол и хватает одну соломинку картошки, которую, сняв маску, тут же закидывает в рот. – Ага, и вкус соответствует. Сабуров ничего не отвечает, лишь запихивает в рот очередную порцию картошки и мяса и медленно жуёт. Он тщетно пытается подавить раздражение, которое вызывает присутствие Лёхи. Медленно начинает закипать. Почти полгода Алексей делал вид, что Сабуров для него вовсе никогда и не существовал. И он с этими правилами игры смирился, подыгрывал, потому что понимал – сам виноват.*
У Нурлана всё неплохо, потому что он заранее знал, какие его ожидали последствия, расскажи он Щербакову о собственных чувствах. Лучше других знал, какой Лёха человек. Ведь пацаны с района, отслужившие в спецназе, не радуются, когда их пьяный в хлам друг пытается засунуть им в рот свой язык. Или когда как сумасшедший трётся вставшим членом о бедро. Или когда, встав на колени, утыкается носом в живот, закрывает глаза и просто дышит. Мужчина мог всё это списать на алкоголь, на траву, да хоть на галлюцинации. Соврать, что его пьяному разуму привиделась любимая жена. Или любая другая женщина. Придумать сотню отговорок своему поведению. Но Нурлан не привык бежать от ответственности. Куда проще жить будучи честным перед самим собой. А лгать Алексею казалось синонимом лжи самому себе.*
Лёха продолжает молчать и смотреть. За полгода Щербаков не удостоил его и взглядом, а сейчас сидит напротив и сверлит глазами. Будто бы не решается что-то сказать или сделать. Нурлану ничего из этого не нужно. Он уже пережил и смирился. Ему не нужны подачки, ему не нужно внимание из жалости. Нурлан стал твёрдым и непробиваемым, как сталь – внешне так точно. Холодное и отстранённое лицо стало главным атрибутом его жизни. А внутреннее догонит – как в том старом психологическом трюке с улыбкой.*
Он решается нарушить тишину – тем более что обеденный перерыв подходит к концу, и ждать, когда же Лёха наконец объяснится, времени не оставалось. Это Щербаков, сидящий в бухгалтерии на окладе, может полдня безнаказанно шастать по офису, а у Нурлана целый отдел техподдержки бездарей на плечах. Стоит только задержаться, как они уже балду пинать начинают. Сабуров этого допустить не может, ему нужны показатели. Он в менеджеры квартала метит. – Лёх, чего тебе надо? – Нурлан наконец отвечает на взгляд блондина. Глядит прямо и твёрдо, из-под бровей. Нормальные люди всегда отводят взгляд, когда он вот так на них смотрит, но Лёша никогда не был нормальным. – Хочу, чтобы ты торт поел. – Зачем? – Потому что я на ПП. Нурлан вздыхает. Сложно – и больно – признаваться самому себе в том, что он отвык. От самого Лёши, от его стихийности в целом и стиля общения в частности. Он не знает, что ответить. Слова буквально не приходят на ум, не складываются в предложения. А ведь Сабуров никогда не страдал отсутствием красноречия. Лёша многозначительно смотрит на медовик, который придвигает чуть ближе к Нурлану. Только сейчас он замечает на краю тарелки чайную ложку, буквально придавленную тортом.*
У Нурлана всё славно. Он молод, красив, обаятелен, неплохо зарабатывает. Свободен. Сабуров не проводит бессонные ночи в мыслях об Алексее. Он проводит их в чайхане – вывеска пафосно гласит, что это лаунж-бар – у Тамби. Слушает традиционный обмен подколами между Рустамом и Эмиром, приглушённый треками Мияги, и курит один за одним исключительно яблочные кальяны на виски. Уютно. И на удивление не одиноко. В чайхане удавалось знакомиться с разными людьми. Кому-то Сабуров заказывал выпить после недолгой перестрелки взглядами, кто-то сам подсаживался к нему за столик, когда Эмир с Рустамом уезжали домой – в квартиру, которую снимают на двоих. А ещё там были официантки. Сабурову нравились они все: у Лейлы были острые ключицы, которые невозможно было не целовать в темноте машины на заднем сидении; рыженькая Даша славилась подкачанной попкой, на которую открывался прелестный вид во время догги; нарочито вываливающаяся из декольте грудь Рады сама напрашивалась на то, чтобы на неё спустили. Была ещё Ангелина, стройная блондинка с голубыми глазами, длинными ресницами и широкой открытой улыбкой. С ней Сабуров оказался в одной постели лишь раз: вечером того же дня, когда Щербаков дал ему по морде. Ни с одной девушкой Нурлан никогда не был так груб, как с Ангелиной. Он хватал её за горло, заставляя при этом продолжать смотреть на него этими голубыми – такими похожими – глазами, кусал до крови, оставлял засосы на видных местах, шлёпал по заднице до тех пор, пока девушка не начала кричать уже не от удовольствия, а от боли, а потом кончил ей на лицо. Кажется, случайно попал в глаз. Было плевать. В тот момент Нурлан чувствовал себя ещё хуже, чем утром. Всё, на что оставались силы, это прийти домой, принять горячий – обжигающий – душ, подсесть к тогда ещё жене на диван, положить ей голову на колени и расплакаться. Тихо, по-мужски.*
Молчание между ними затягивается настолько, что тишина почти физически начинает давить на Нурлана. И от этого становится только хуже, ведь раньше с Лёшей всегда было комфортно, и не важно, молчали они, перекидывались шутками или до утра разговаривали о том, что было на душе. Сабуров бросает взгляд на наручные часы – времени остаётся достаточно для того, чтобы заварить невкусный, но бесплатный двойной эспрессо, и спуститься в курилку на одну-две сигареты – и поднимается из-за стола. Лёша повторяет его движение и тоже встаёт. Берёт свой уже порядком доставший Нурлана медовик и идёт следом к кофеварке. – Смотри, если ты сейчас наелся, то можем съесть его вечером. У Сабурова дёргается рука, он проливает себе на пальцы обжигающий кофе, но даже не замечает этого. Поднимает подозрительный взгляд на Щербакова. – А? Лёха, засунув руки в карманы, перекатывается с пятки на носок. Его маска всё ещё опущена на подбородок, поэтому Нурлану открывается вид на абсолютно серьёзное лицо. – Хуй на, возьми два – барабанить будешь! Ты когда в последний раз уши чистил, Нурик? – Парень усмехается. – Я говорю, давай вечером заточим этот медовик. Я даже готов сделать вечер исключения для ПП. – Я сегодня занят. Нурлан старается вести себя как обычно, но чуть подрагивающие руки выдают его с головой. Свои бейдж и маску он подхватывает со стола одним молниеносным движением, надеясь, что Щербаков не заметил его волнения, после чего сразу же направляется к выходу из кухни. – Чем это? – вдогонку спрашивает его Лёша. Ему всегда надо было быть в курсе всего происходящего. Самая раздражающая черта Щербакова, по мнению Нурлана. Особенно потому, что в данный момент отвечать на вопрос он не хочет совершенно. – У меня свидание. Мужчина закрывает за собой дверь и почти бегом направляется в курилку. О том, что его кофе так и остался на кухне, он даже не вспоминает.*
У Нурлана всё в порядке. Он действительно не страдает от одиночества. В винном магазинчике он познакомился с Русланом, продавцом-консультантом, который был готов говорить о вине без остановки. До того момента Сабуров никогда не сталкивался с кем-то, кто так много знал об этом напитке, его сортах и разновидностях. Других покупателей в тот момент в магазине не было: Нурлан заглянул во время утренней пробежки сразу после открытия, поэтому Белый смог уделить всё своё внимание утреннему клиенту. Сабуров вышел из магазина с абсолютно ненужной ему бутылкой «Батазиоло Бароло» за шесть тысяч в руках и номером телефона, написанным на чеке, в кармане. Позже выяснилось, что Руслан являлся владельцем магазина, которому пришлось подменить загулявшего продавца. А ещё – что он совсем не против дружбы с привилегиями.***
Они сидят в каком-то выбранном Белым ресторане. Нурлан не удосужился запомнить название. Если честно, даже не обратил на него внимания. Здесь тепло, есть еда и алкоголь – это всё, что ему сейчас нужно. На большее ресурсов в нём на этот день не осталось. – Ты сейчас очень кинематографично сидишь, – бросает Руслан, откладывая в сторону телефон, на который ему без остановки приходят беззвучные уведомления с отчётом о вечерней доставке товара. – В смысле? Сабуров делает глоток вина и выжидательно смотрит на сидящего напротив мужчину. – Иногда просто быть Нурланом Сабуровым уже достаточно для того, чтобы быть кинематографичным. По меркам какого-нибудь дешёвого арт-хаусного кино.*
У Нурлана всё чудесно. Ему есть с кем провести время, когда начинает тошнить от чайханы и сисек. Случалось такое в последнее время всё чаще, но думать об этом Сабурову не хотелось. Главным образом потому, что на расстоянии одного звонка – или сообщения – был Белый, абсолютно лёгкое общение с которым доставляло Нурлану удовольствие. Ему чуть за сорок, он бывший военный, категоричный и принципиальный, часто не в меру грубый. Но в то же время, умный, разносторонне развитый и – в силу возраста – не стесняющийся своих желаний. Своеобразный. У Сабурова страсть к своеобразным.*
Руслан имитирует позу Нурлана – вальяжно раскидывается на кресле, закидывает ногу на ногу, одну руку ставит на подлокотник и подпирает ею подбородок, а в другой расслабленно держит бокал вина. Сабуров хищно улыбается, прищуривая и без того узкие глаза, но позы не меняет. Сам Белый сидеть долго так не может: сказывается военная выправка. Он вновь садится ровно и берётся за грибной крем-суп, который ему в этот момент приносит официант. Перед Нурланом ставят тартар из тунца, на который он не обращает внимания. Словно в спасательный круг он вцепился в «пино-нуар», которое выбрал Руслан. Что же ещё, как не сорт, известный как вино для снобов. Бокал пустеет с завидной скоростью.*
Нурлан почти уверен в том, что Белый плохой друг. Тот невнимателен к деталям, забывает про знаменательные даты и мелочи из жизни близких, часто наплевательски относится к их чувствам. Нурлана это никогда особо не заботило. Он не сопливая девчонка, чтобы страдать от того, что Руслан может ненароком бросить грубое слово или несколько дней игнорировать из-за собственной занятости. Или не обратить внимания на то, что Сабуров сам не свой. Руслан знает: они два взрослых мужика, разве что с разницей в возрасте более пятнадцати лет, и если Нурлан захочет что-то рассказать, он сам это сделает. Лезть в душу без приглашения не в стиле Белого. Нурлан это ценит. Он вообще любит, когда не пытаются снести его личные границы. Мимолётом проносится мысль о том, что Лёхе стоило бы поучиться у Белого.*
Ресторан Сабурову нравится. Главным критерием оценки является тот факт, что практически незаметный официант вновь наполняет бокал, стоит его опустошить и поставить на стол. Напиться в его планы изначально не входило, но жизнь вообще непредсказуемая штука. Особенно, когда в ней присутствует Алексей Щербаков. Который может вот так просто – с удара ноги – вернуться в твою жизнь и снести к чертям собачьим всё то, что ты с таким трудом лечил в своей душе долгие месяцы. Нурлан вздыхает и тянется за свеженаполненным бокалом. – Со мной сегодня заговорил Лёша. Ни с того ни с сего, вот просто так. Представляешь? – Лёша, в смысле твой Лёша? – Ага.*
У Нурлана всё здорово. Он даже научился говорить о Щербакове так, чтобы в груди не отдавалось глухой болью. Не без помощи Руслана, который так удачно появился в жизни Сабурова именно в тот момент, когда он больше всего нуждался в том, с кем можно быть откровенным. С Дианой о таком не поговоришь, не причинив ей боли; нальчане вслух не осудят, конечно, но и не поймут; девушкам на одну ночь во время секса тоже как-то не расскажешь о своём разбитом сердце. Поэтому случайное знакомство с Белым стало своего рода спасением для Нурлана. Когда они в первый раз напились в хлам вместе, скрытный по своей натуре Сабуров наконец-то позволил себе высказать всё, что копил в себе долгое время. Белый слушал не перебивая, подливал Сабурову коньяк и задавал наводящие вопросы. Нурлан говорил так долго, что наутро у него болело горло. Зато на душе стало значительно легче.*
– И чего хотел? Нурлан пожимает плечами и, наконец, берётся за свой тартар, когда Белому приносят бёф бургиньон. – Вам посоветовать что-нибудь ещё? Сабурову на самом-то деле кусок в горло не лезет. Он ест только для того, чтобы не напиться с нескольких бокалов вина, как какой-то подросток. Руслан отвечает за него. – Чуть позже можете принести два ягодных пирога. А к нему... – Белый пробегается глазами по винной карте. – «Мёрфи Гуд» пятнадцатого года, пожалуй. Когда официант кивает и удаляется, мужчина переводит взгляд на Сабурова и выжидательно смотрит. Становится понятно, что на вопрос всё же придётся ответить. – Он стащил у главного бухгалтера здоровый кусок медовика и хотел, чтобы я его съел. – Вкусный был медовик? Нурлан фыркает. – Понятия не имею. Разве медовики бывают невкусные? – Ты не допустил мысли, что он пытался таким образом показать тебе, что он тебя простил? Медленно отложив приборы, Сабуров вновь тянется за бокалом, ножку которого стискивает в руке так сильно, что та, кажется, готова треснуть и разлететься на осколки. Это высказывание Белого заставляет Нурлана ощутить те же злость и раздражение, что он испытал днём. Он не может понять, зачем Руслан задал ему этот вопрос – зачем он даёт ему ложную надежду.*
Белому как никому другому известно, что чувствует Нурлан. Он сидит в той же лодке неразделённой любви. Руслан долго отрицал свои чувства по отношению к тому самому продавцу, – Андрею, – который не вышел на работу в день их с Нурланом знакомства. Сабурову стало всё понятно самому, стоило присмотреться к их взаимодействию. По тому, какие взгляды мужчина кидал на Бебуришвили, когда тот не видел. По тому, как Белый сжимал кулаки, останавливая себя на полпути от прикосновений к Андрею. По тому, как робко он ему улыбался. Да даже по тому, как Руслан проявлял снисходительность к Андрею на работе, чем тот регулярно пользовался: опаздывал, не выходил на смену по совершенно абсурдным причинам, уходил раньше, не соблюдал субординацию. По отношению к другим подчинённым Нурлан такого снисхождения не замечал. Белый всё рассказал вечером того дня, когда Бебуришвили вышел на работу, светя шеей, полностью – от подбородка до ключиц – усыпанной засосами. Они сидели на балконе в квартире Руслана, много курили, смотрели на закат и горько смеялись над тем, насколько несправедливо с ними и их чувствами поступала жизнь. Было не смешно.*
– Рус, ты сам понял, что сказал? – наконец выдохнул Нурлан. – Как можно простить кого-то за то, что он тебя любит? Как можно обидеться на это? Я ведь не конфету у него отнял, не подножку поставил, не бабу увёл, в конце концов. Он залпом осушает бокал и жестом просит официанта долить. Потом, уже спокойнее, добавляет: – Я, к сожалению, не имею контроля над тем, кого мне любить. Будь у меня выбор, я бы предпочёл в него не влюбляться и не рушить свою семью. Но так вышло, и у меня хотя бы были яйца признаться в этом. Руслан не торопится отвечать. Он медленно пережёвывает своё мясо, делает несколько глотков вина, откашливается. Решает, ответить ему на укол в его сторону или нет. В итоге приходит к выводу, что это будет неуместно. – Дело в том, – откидываясь на спинку кресла, начинает он, – что на момент твоего признания, для него подобное – любовь к мужчине, я имею в виду – было неприемлемо. Это выбивалось за пределы его системы координат, поэтому и сработала реакция «бей или беги». В его случае, сначала бей, а потом беги, раз уж он начал тебя игнорировать. Глупо осуждать его за попытку справиться со стрессом, который вызвало твоё признание. Сабуров качает головой. – Я никогда и не осуждал. Знал, на что иду и какими могут быть последствия. Просто не понимаю, что изменилось теперь. – Думаю, сам Лёха. Но я не могу знать этого наверняка. И ты не можешь. Но что ты можешь, так это поговорить с ним и во всём разобраться. Это так же просто, как дважды два, Нурлан. Сабуров собирается возразить, когда у Руслана начинает звонить телефон. Он жестом показывает мужчине, чтобы тот ответил, и берётся за остатки своего блюда.*
У Нурлана всё потрясающе. Ему всегда было куда податься. И если в чайхане не находилось тех, кто готов разделить с ним ночь, а возвращаться домой желания не было абсолютно никакого, он ехал к Руслану – иногда на автопилоте. Белый жил в квартире-студии, путь до которой от чайханы занимал всего пятнадцать минут. Грех не поехать. Они не всегда занимались сексом. Иногда они просто спали, потому что Нурлан был слишком пьян даже для того, чтобы просто стоять на ногах. Иногда Руслан отпаивал Сабурова чаем с бергамотом, пока они смотрели какую-нибудь очередную муть на «Нетфликсе», а потом вызывал тому такси и отправлял домой. А иногда они всё же добирались до постели. Кто будет рулить во время секса, выбирали по ситуации – по настроению. Чаще всего Нурлану было абсолютно плевать, на какой позиции он будет. Он просто хотел сбросить напряжение и отвлечься. Хотел закрыть глаза и представить единственного человека, с которым он по-настоящему желал оказаться в одной постели. Приближаясь к оргазму, Сабуров порой случайно называл Руслана Лёшей. Стыдно за это не было.*
Погрузившись в свои мысли о том, что сказал ему Белый, Нурлан совершенно не замечает, что короткий звонок уже закончился. Приходит он в себя, только когда мужчина прикасается к его руке, лежащей на столе, и переплетает с ним пальцы. Сабуров вскидывает взгляд на Руслана и вопросительно приподнимает бровь. – Звонил Андрей. Спрашивал разрешения уйти раньше. – Как неожиданно. – Нурлан закатывает глаза. Он хочет убрать свою руку, но Белый не даёт ему этого сделать: сжимает ладонь Сабурова и медленно поглаживает пальцы. Нурлан не ревнует Руслана к Андрею, у него нет на это никаких причин. Его лишь раздражает то, что одним звонком Бебуришвили положил конец приятному вечеру Сабурова. В том, что Белый помчится отпускать Андрея и занимать его место до конца рабочего дня в магазине, сомнений не было. – Он начал плохо себя чувствовать, купил быстрый тест, и результат оказался положительным. Я обязан, – говорит Руслан, делая ударение на это слово, – его отпустить. Выйти на замену некому, все болеют. Он и так один за всех пашет. – Надо – значит, надо, – хмыкает Сабуров. На внимательный взгляд Руслана он лишь улыбается уголками губ и качает головой. – Нет, правда, всё в порядке. С точки зрения менеджмента я тебя прекрасно понимаю. Просто я планировал сегодня ночью хорошенько посидеть у тебя на лице. Белый откидывается на спинку своего кресла и коротко смеётся. – Обязательно наверстаем в следующий раз. Он подзывает официанта и просит упаковать десерт с собой. Уточняет, чтобы вино принесли в закрытой бутылке, которую позже вместе с двумя упаковками ягодного пирога пихает Нурлану. Сабуров собирается вызвать такси, но Руслан настаивает на том, чтобы подвезти его. Причин отказываться Нурлан не видит.***
Первое, что бросается Сабурову в глаза при подъезде к его дому – это тёмные окна. Отсутствие Дианы и Мадины для него совершенно непривычно, дом ощущается пустым и слишком большим для него одного.*
В их отсутствие он даже не поднимался на второй этаж. Нурлан пользовался только просторной кухней, совмещённой со столовой, где спал на диване напротив камина, и гостевой ванной комнатой в бане, в которую самостоятельно переоборудовал одно из помещений первого этажа. Помогал ему в этом Лёша, с которым они целыми днями могли находиться там вдвоём, разводя бурную деятельность, травя анекдоты и подпевая русской попсе по радио. Нурлан не пользовался этой баней с того самого дня, когда прекратилось его с Щербаковым общение. Заходил только в туалет и в душ в самом начале помещения. Он буквально не мог заставить себя пройти дальше. Сабурову казалось, что воспоминания утянут его на дно и выплыть он уже не сможет.*
Мерзкий мокрый снег, который валит с самого утра, придаёт пустому зданию совсем печальный вид, от чего Сабуров морщится и переводит взгляд на Руслана, уверенно въезжающего на подъездную дорожку. Он не хочет идти домой и оставаться один на один со своими мыслями, но прекрасно понимает – у Белого есть собственная жизнь и приоритетные дела, о которых необходимо позаботиться. Нурлан рад уже и тому, что ему удалось немного отвлечься от того потрясения, которое днём устроил ему Алексей. Нурлан прикидывает, что если он сейчас выпьет что-нибудь крепкое, то сможет быстро уснуть. Тогда ему не придётся по кругу проматывать разговор с Лёшей в голове от начала до конца и думать о мотивах блондина. Из мыслей Сабурова выдёргивает Белый, который резко уменьшает громкость играющей в салоне автомобиля музыки, пристально глядя в сторону крыльца. Нурлан прослеживает его взгляд и не знает, как реагировать. На его крыльце сидит Лёха Щербаков.*
У Нурлана всё отлично. Возможно, он и лишился лучшего друга – человека, с которым он ощущал абсолютный комфорт, с которым мог быть самим собой. И которого он не собирался кому-либо позволить заменить, потому что даже мысль об этом казалась предательством. Но Сабурову повезло иметь близких приятелей, на которых он всегда мог положиться. Мужчина знал, что если ему понадобится поддержка, то Тамби, Эмир, Рустам, да тот же Белый, будут готовы подставить ему своё дружеское плечо. Выслушать, дать совет, помочь. Правда, у него не выходило быть с ними до конца откровенным – внутренний фильтр заставлял Нурлана бо́льшую часть времени следить за тем, что он говорит, и дозировать информацию. У Нурлана всё круто. Даже если порой до дрожи в пальцах хотелось вернуться в то время, когда в его жизни был человек, рядом с которым можно было к чертям собачьим отключить все фильтры. И просто нести любую чушь, что приходит на ум.*
Щербаков сидит на самой верхней ступени крыльца на санках, которые Нурлан ни разу в своей жизни не видел. Он даже предположить не может, откуда Лёха их взял: притащил он их с собой или украл где. С него станется. Укутавшись в объёмный капюшон зимней куртки, Алексей прижимается спиной к входной двери дома, пытаясь укрыться от обильных осадков. К сожалению, козырёк над крыльцом не особо спасает блондина, потому что даже в темноте, освещаемой лишь фарами иномарки Руслана и тусклым фонарём у дороги, Нурлан чётко видит, что тот промок. – Не знал, что у тебя есть сторожевой пёс, – хмыкает Белый, переводя взгляд на Сабурова. – Да я и сам был не в курсе. – Нурлан нервным движением поправляет волосы и, вздыхая, отстёгивает ремень безопасности. – И что мне теперь с этой собакой делать? – Как минимум не держать на улице. – А есть ещё и «как максимум»? – Да, не быть долбоёбом. – Звучит невозможно. – Брюнет открывает дверь авто и, потянувшись назад, берёт с заднего сидения бутылку вина. Руслану она всё равно не нужна, у него есть целый магазин на выбор. – Это я забираю с собой, а пирогом Андрюшу угостишь. Нурлан вылезает из низкого седана Белого и, прежде чем закрыть дверь, бросает на прощание: – Всё. Целоваться не будем.*
Он обходит авто сзади, давая себе время на то, чтобы собраться с мыслями. При виде Щербакова, уже второй раз за день прожигающего его взглядом, Нурлан быстро трезвеет. Будто это вовсе не он вылакал почти две бутылки вина в ресторане, когда Руслан пригубил лишь два неполных бокала. Стоит Белому осветить пространство огнями заднего хода и приготовиться к тому, чтобы отъезжать с подъездной дорожки, как Сабуров резко разворачивается и стучит в окно водительской двери. – Насчёт Андрюши, – говорит он, сверкая хитрой лисьей улыбкой, когда Руслан опускает стекло. – Раз уж я не должен быть долбоёбом, то и тебе стоит взять свои яйца в кулак. Сабуров слегка хлопает автомобиль по крыше и, не дожидаясь ответа мужчины, направляется к крыльцу. В том, что в этот момент у него подкашиваются ноги, он винит алкоголь.*
Лёша провожает хмурым взглядом Белого, который из-за мокрого снега быстро исчезает из поля зрения. Когда Нурлан подходит ближе, блондин поднимается с санок и, скинув капюшон, широко ему улыбается, будто бы сразу же забывая о существовании Руслана. Но Сабуров знает, что это лишь видимость.*
Люди часто ошибочно принимали Щербакова за тупого человека. Он задавал множество уточняющих вопросов, часто переспрашивал, мог не знать казалось бы банальных вещей. Говорил глупые, но смешные шутки. И всё же – с Лёшей дружили, ему всегда были рады, его везде звали. Нурлан не ревновал Лёху к ним. Он смотрел на ситуацию со стороны и видел то, чего Щербаков, казалось, не замечал. Людям было удобно с ним дружить. Здорово было иметь поблизости весёлого дурачка, с которым можно посмеяться, а за спиной с удовольствием обсудить: какой он скудоумный, какие у него дешёвые и старые вещи, какое у него дебильное поведение. За Лёху было обидно. Когда они ещё не были знакомы, Нурлан лишь слышал, как коллеги обсуждают нового – только после университета – помощника бухгалтера. Хотелось заступиться за него, потому что Сабуров на дух не переносил такое поведение. Останавливало лишь то, что спорить с ними означало опуститься до одного с ними уровня. Позже брюнету и самому удалось познакомиться с Щербаковым. Тогда Сабуров лишь уверился в том, что Лёшу ошибочно считали тупым – он просто не разменивался на то, что не входило в спектр его интересов. Любые проявления роскоши, брендовая одежда и дорогая электроника его попросту не интересовали. Зато у него был целый автопарк – около двадцати шести автомобилей, которые Лёша самостоятельно чинил, потом продавал, покупал новые. Бесконечный цикл. Нурлану с его скромным эскалейдом, который он купил с рук, подобное казалось сумасшествием. Когда брюнет поделился с Лёшей своими наблюдениями о том, какой двуличной являлась дружба других людей, Щербаков лишь пожал плечами и отмахнулся, что ему плевать, что твердят крысы за спиной у кисы. Однако общаться с ними не перестал. Стал даже более общительным после конфликта с Нурланом. Сабурова это больше не касалось.*
– Привет. Волосы Лёши намокли на концах и лезут блондину в глаза. Нурлану хочется зарыться в них рукой, растрепать. Сжать в кулак и потянуть назад, заставив Щербакова закинуть голову и открыть шею. Приходится сильнее вцепиться в бутылку вина, чтобы сдержать свой порыв. Лёша всегда обладал этой поразительной способностью сводить весь самоконтроль Сабурова на нет. – Ты заблудился? – вместо приветствия хриплым голосом интересуется брюнет. – Да вроде по адресу пришёл. – Лёха поднимает с крыльца пищевой контейнер, который в темноте вечера Нурлан до этого не замечал. – Мы же договорились медовик поесть. – Мне казалось, я сказал, что я занят. – Так освободился же, – бросает Щербаков, пожимая плечами. Нурлан закрывает глаза и подставляет лицо под мокрый снег. Он чувствует себя потерянным и уставшим, будто вся тяжесть мира резко свалилась на его плечи. Хочется закричать на Лёшу, потребовать объяснений его поведению. Сабуров ведь принял правила игры в незнакомцев, запретил себе думать об Алексее. Брюнету хочется схватить Лёху за плечи, хорошенько встряхнуть и спросить, зачем он издевается над ним. Но Нурлан понимает, что подобным образом от Щербакова ничего не добиться. Поэтому он лишь делает глубокий вздох, открывает глаза и идёт отпирать входную дверь.*
Кухню от столовой отделяет небольшая барная стойка, на которую Сабуров ставит привезённое из ресторана вино. Он садится на высокий стул и наблюдает за тем, как Лёха хозяйничает на его кухне. Они так давно не общались, что всё кажется каким-то сюрреализмом: и то, как Щербаков заваривает чай; и то, как он разжигает камин; и то, как он достаёт две ложки, которые втыкает в медовик. Вернее, в ту кашу, что осталась от него, когда Лёша запихивал торт в контейнер. И особенно то, как он садится напротив Нурлана и открывает ему вино. Сам Лёша не пьёт, поэтому он наполняет лишь один бокал, который протягивает брюнету. – Ну, чего завис? – смеётся Алексей, глядя на растерянное лицо Сабурова, молча цедящего вино. – Закусывай, давай, а то опять напьёшься. – Зачем ты тут? – Кто тебя привёз? – Зачем ты пришёл, Лёх? – Давай по порядку. – Щербаков с вызовом смотрит ему в глаза и повторяет свой вопрос: – Кто тебя привёз? Нурлан ненавидит себя за то, что в очередной раз принимает правила игры. Но спорить с Лёшей сродни движению против течения. Сложно, выматывающее, раздражающе. Куда проще поддаться и подождать, пока воды бурной реки сами приведут тебя к ответам на твои вопросы. – Руслан, – отвечает Сабуров и, предвосхищая следующий вопрос, уточняет: – Друг. – Что-то я не помню у тебя друга Руслана. – Это новый друг, Лёх. – И на свидании ты, соответственно, был с ним? – Получается, что так. – Получается, вы с ним... Ну, знаешь, ебались? Нурлан от неожиданности давится куском медовика. Он не знает, что ответить на этот вопрос. Сказать правду? Лёха не поймёт, осудит. Ведь то, что Щербаков гомофоб, известно всем. Солгать? Блондин сразу же раскусит его: Сабуров не лучший лжец. – Сегодня – нет, – выбирает он что-то среднее. Уточнять, что это входило в их планы, он считает ненужным. Нет смысла обсуждать то, чего не произошло.*
У Нурлана всё плохо. Он всё ещё так чертовски сильно влюблён, и это буквально разъедает его изнутри. Сабуров пытался заткнуть дыру в душе алкоголем, травкой, сексом. Искал спасения в спорте, семье и медитации. Смотрел в десятки – сотни – лиц, пытаясь найти кого-то, кто спасёт его разбитое сердце. Старался забыться в чужих объятиях. Но итог всегда был один – стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором возникала широкая задорная улыбка. Сабуров научился говорить о Лёхе без ощущения острой боли где-то в районе груди. Научился не думать о нём. Не любить не научился.*
– Нурик, ты ведь меня лучше всех знаешь, – откладывая ложку, серьёзно начинает Лёша. Он садится неестественно ровно, руки мнут край влажной толстовки. С удивлением, Нурлан осознаёт, что Щербаков волнуется. Брюнет тяжело сглатывает. – Знаю. – Я нормальный пацан. Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу. Тут какой уж есть. – Да, я в курсе, Лёш. – Нурлан ловит его взгляд и приободряющее улыбается. – И поэтому я никогда... Мысль остаётся незаконченной. Он не знает, что он никогда. Потому что он всегда. – Я много думал об этом. Сабуров почти не дышит, напряжённо ожидая, к чему ведёт Лёша. Он чувствует, как ускоряется его сердцебиение, а руки начинают трястись: его заполняет чувство тревожности. Нурлан даже не понимает, чего в нём на данный момент больше, надежды или страха. – Вообще, я даже гейское порно посмотрел. – И как, понравилось? – не выдерживая, спрашивает брюнет. – Нет, это же пиздец какой-то. Я этого не понимаю.*
Нурлан чувствует, как внутри что-то обрывается. Он даже не испытывает боли. Больно было тогда, когда Щербаков разбил ему нос. Сейчас Нурлан ощущает лишь пустоту. Он молча встаёт, хватает сигареты и выходит на задний двор. Для него разговор пришёл к своему логическому завершению, а потому продолжать его у него нет ни малейшего желания: он услышал всё, что ему было необходимо. Сабуров лишь надеется, что Лёха догадается захлопнуть входную дверь, когда будет уходить. Мокрый снег превратился в дождь, поэтому рубашка промокает почти мгновенно. Нурлан этого даже не замечает. Пальто осталось висеть в прихожей, но мужчина не собирается возвращаться за ним. Не сейчас. Он сидит на скамейке-качели и пытается раскурить сигарету. Руки трясутся, а ветер задувает вспыхивающий из зажигалки огонёк. Сабуров даже не злится. Он просто сдаётся и нервно отбрасывает сигареты и зажигалку куда-то в траву. Нурлан чувствует себя так, будто по нему только что проехался эмоциональный каток. Он не мог поверить, что Лёша дал ему надежду и так быстро – и легко – растоптал её. Они ведь были лучшими друзьями. Почему же сейчас Лёха так жесток к нему? Сабуров опирается локтями о колени и сгорбившись хрипло смеётся. И даже не сразу замечает, когда на его плечи опускается и без того влажная куртка Щербакова. Он накидывает Сабурову на голову капюшон, а сам плотнее укутывается в свою толстовку и садится рядом. – Блять, Нурик, может, ты уже перестанешь от меня сегодня бегать? Меня заебали эти догонялки. Выслушай меня нормально. – Лёх, закрой рот. Закрой свой ёбаный рот. А ещё лучше съеби, и так тошно. Несколько секунд ничего не происходит, а потом Нурлан чувствует, как Лёха хватает его за плечо и заставляет выпрямиться, откинуться на спинку скамейки. Сам Щербаков резво перекидывает через него ногу и усаживается сверху, лицом к лицу. Брюнет рефлекторно кладёт руку ему на заднюю часть бедра, удерживая на месте, не давая упасть. Лёша хватает его за грудки и раздражённо смотрит в глаза. – Потому что надо сначала дослушать, а потом уже выводы делать, придурок. – Блондин слегка встряхивает Нурлана, насколько это возможно в их положении. – Вся эта гейская тема мне противна, и я правда её не понимаю. Но кое-что я понимаю отлично – без тебя не жизнь, а тоска ебаная. Так что давай завязывай с этими страданиями, и начинай уже опять лезть ко мне целоваться. Сабуров пытается обработать всё, что сказал ему Алексей, но его разум фокусируется лишь на последней фразе. Он ловит выжидающий взгляд Щербакова, переводит взгляд на то, как блондин нервно пробегается языком по сухим губам. Нурлан подаётся вперёд.*
У Нурлана всё скверно. Он предал свою прекрасную, милую Диану. Она столько лет была рядом, верила в него, когда сам Сабуров готов был опустить руки, любила. И чем он ей отплатил? Променял её на шальной блеск голубых глаз, которые смотрели открыто, доверчиво. На светлую улыбку, в которую после очередной глупой шутки растягивались такие манящие губы. На по-армейски короткий ёжик светлых волос. Сабуров ненавидел себя за это – проклинал на чём свет стоял. Но поделать с собой ничего не мог. К Лёше тянуло, как бы банально это ни звучало. И даже будучи мертвецки пьяным, доверившись автопилоту, Нурлан пришёл не домой. Он ломился в дверь блондина. Ему казалось, что мир рухнет, если он сейчас же не увидит друга. Глядя на заспанного Щербакова, одетого в одни спортивки и застилающего ему диван, Сабуров осознал – если он ничего не предпримет сейчас, то едва ли решится когда-нибудь ещё. Он был пьян, и ему было плевать. Грозившие последствия должны были стать проблемой завтрашнего Нурлана. Он поднялся с кресла, на которое его заботливо усадили, и, когда Лёха развернулся к нему лицом, толкнул того на диван. Сразу же навалился сверху, придавливая блондина весом своего тела, прильнул к его губам. То, что Лёха не отвечал на поцелуй, Нурлана не удивило. Он не ждал взаимности со стороны друга. Он проходился языком по губам Щербакова, легко прикусывал их, осторожно, почти невесомо прижимался к ним своими губами. А потом Лёха скинул его с себя и Сабуров почувствовал резкую боль в районе переносицы – хозяин квартиры не раздумывая ударил его, возвращая в реальность. Не обращая внимание на кровь, струйкой бегущую из носа, Нурлан пытался надеть обувь, чтобы покинуть жилище Алексея. Он чётко понимал, что ему тут теперь не рады. Но перед глазами плыло – не то от выпитого алкоголя, не то от удара – и держаться ровно оказалось для Сабурова непосильной задачей. Стоя на одном колене, брюнет развязывал шнурок кроссовка, когда к нему подошёл Лёша и за плечо потянул наверх. Он попытался подняться, но тут же упал обратно на колени. Нурлан ощущал себя безвольной куклой. Мужчина уткнулся саднящим носом в голый торс Щербакова и закрыл глаза. А когда открыл их в следующий раз, уже лежал на диване, накрытый лёгкой простынёй, и щурился от яркого солнца, проникающего в комнату. Понимал, что пришло время отвечать за свои поступки.*
Щербаков запускает пальцы в волосы Нурлана и сжимает их, не оставляя тому путей отхода, не давая отстраниться. Сабуров дрожит. Ему не верится, что вот он Лёша, прямо перед ним, дышит с ним одним воздухом, податливо раскрывает губы, отвечая на поцелуй. Пока лишь интимное касание, немного времени на то, чтобы почувствовать друг друга. Раствориться в эмоциях. Рука Нурлана, до этого мирно лежавшая на бедре блондина, перемещается на его поясницу, в то время как вторая ладонь ложится на щёку Лёши. Сабуров задыхается, когда чувствует, как Щербаков прижимается к его ладони. Показывает, что он с ним, в его руках, и в этот раз не собирается его отталкивать. Лёша приоткрывает губы, приглашая Нурлана к более активным действиям. Сабуров тихо выдыхает. Кончиком языка пробегается по зубам Алексея и чувствует, как блондин движется ему навстречу, переплетая их языки. Сидеть во дворе собственного дома на скамейке-качелях, которую они когда-то с трудом установили вместе, под холодным зимним дождём, целовать Щербакова, сидящего на нём. Нурлану кажется, что он спит. И если так, то он не желает просыпаться.*
Они сидят напротив камина, укутавшись в большой тёплый плед. На Лёхе Нурлановы сухие вещи – худи и тёплые штаны, – которые Сабуров выдал блондину после горячего душа. Одежда ему слишком большая, сидит на нём комично. Но от этого Алексей выглядит лишь уютнее, по-домашнему растрёпано и трогательно. Сабуров не может перестать улыбаться. Мужчина слушает, как Щербаков рассказывает обо всём, что произошло в его жизни за последнее время, задаёт уточняющие вопросы, смеётся над Лёшиными глупыми шутками. Ему впервые за долгое время тепло и спокойно. Их колени соприкасаются, и Нурлан не может удержаться, чтобы не устроить свою ладонь на бедре блондина. Тот резко замолкает и смотрит чуть насторожено. Сабуров даёт ему время привыкнуть к этому прикосновению. – Нурик, – нарушая наступившую тишину, начинает Лёша. – Да? – Всё, что я сказал до этого – чистая правда. Но... – Он откашливается, заставляя Нурлана насторожиться. Внутри начинает собираться неприятное ощущение тревожности, – я не уверен, что готов вот так с разбегу запрыгнуть тебе на член. Сабурова отпускает. Он мысленно выговаривает себе за такую бурную реакцию на всё, что ему говорит Щербаков. Но мужчина понимает: ему ещё предстоит научиться слушать Лёшу спокойно, не пытаясь уйти от разговора, не реагируя раньше времени. Ему просто надо освоиться на этой новой ступени их отношений. Как, собственно, и самому Лёше. – А мы куда-то торопимся? – обольстительно улыбается брюнет.*
У Нурлана всё хорошо.