32
25 февраля 2023 г. в 20:29
— Ты выглядишь лучше.
Мама не упускает из виду, кажется, ни миллиметра его. Когда-то он для себя решил, что между маминым взглядом и рентгеном разница, конечно, есть, но не в пользу рентгена. Тот явно меньше видит и суждений не выносит на основе предыдущих наблюдений. В общем, мама-рентген, счёт один-ноль. Хотя учитывая всю историю его жизни, там намного больше одного, хоть и больше нуля с другой стороны.
— Я и чувствую себя лучше, — Ваня плечами пожимает. — Небольшой отпуск творит чудеса.
— И питерская погода, — добавляет папа с хитрым видом. Не то чтобы он скрывал от них, что ездит в Питер. Что ездит к Саше. Просто про Есю они до сих пор не знают. Он хочет сказать им, когда можно будет сразу и предоставить доказательство в виде их внучки. Может быть, при ней они его не станут сразу убивать? Нет, он прекрасно понимает, что ему прилетит, когда они узнают, ещё и за то, что он столько времени молчал, но это будет сопутствующим ущербом, не более. Не так страшно.
— И питерская погода, — соглашается он, маму не столько обнимает, сколько позволяет ей себя обнять, держа при этом на весу пакеты с покупками, чтобы её ими не задеть. Мама тянется, чтобы его в щёку чмокнуть — он покорно склоняется к ней для этого. Тёма следом за ним своей очереди дожидается, в объятья влезает сначала папе, потом маме. — Саша передавала привет.
— Лучше бы сама приехала, хоть на денёк, — ворчит мама добродушно. На Сашу она иначе и не умеет. На Сашу она даже сердиться не может всерьёз. Саша для неё родная и любимая, даже несмотря на то, что уехала тогда, не предупредив, и пропала совершенно. Саша для неё как дочка, которую мама хотела, но не вышло. — Я бы сама ей давно позвонила, но вдруг я не вовремя попаду и помешаю ей?
— Я обязательно попрошу её саму тебе позвонить, мам, — обещает Ваня, даже пальцы за спиной не скрещивает — незачем. Он правда попросит. Может, Саша найдёт время. Ему стыдно за то, что он даже не подумал сам об этом. Ему стыдно за то, что он не спросил её об этом сам. — Думаю, она захочет с тобой поговорить.
— Вот и хорошо, — мама тему закрывает без лишних расспросов. Ваня выдыхает — мама не будет спрашивать, почему Саша не приезжает, кажется. Мама просто принимает это, как должное. Зная маму, это больше, чем можно надеяться. Значит, она просто примет любой вариант — даже отсутствие вариантов, если это будет нужно. Значит, Сашу правда можно будет просто привезти сюда вместе с Есей, маму не предупредив о том, какие гости у них будут, и она даже не попытается убить его за отсутствие предупреждения. Не факт, что не попытается вообще, но хоть что-то. Из двух зол выбирай меньшее — в идеале не выбирать бы, зло что то, что другое, но идеал недостижим, увы, а они всего лишь люди. Неидеальные люди. — Вы голодны?
— Мам, ты превращаешься в бабушку из анекдотов, — стонет Ваня шутливо, и от подзатыльника уворачивается тут же. — Нет, ну а что? Мы от тебя не уедем, а укатимся в какой-то момент, если ты каждый раз будешь спрашивать нас, не голодны ли мы, а потом сразу накрывать на стол, не дождавшись ответа.
— Да я ж вас знаю, вы нормально едите только когда ко мне приезжаете, — бурчит мама, но, скорее, проформы ради. Отчасти она права, но не потому, что они не едят нормально, а потому, что им чаще всего просто некогда готовить что-то основательное. Это не значит, что они питаются одними дошираками, заедая их бургерами, вовсе нет — просто, например, неделю-полторы готовить одно и то же блюдо, пока они не начнут им давиться, для них нормально. А когда начинают, просто переходят на что-то другое, тоже недолгое в готовке, потому что ну а когда? Разве что по выходным можно себя побаловать, но выходной раз в неделю, а в остальное время у него работа, у Тёмы тренировки и школа, и Ваня подумывает о том, чтобы к восьмому-девятому перевести его на обучение экстерном, чтобы он мог в своём темпе и в удобное себе время проходить материал, благо мозгов у него вроде на это хватает, но до восьмого-девятого ещё дожить надо, ребёнок во втором классе всего-то. Во втором, а кажется иногда, судя по его мышлению, что не младше четвёртого. Ване кажется, это он виноват, что его сын взрослеет раньше времени. Ваня правда старается, чтобы это было не так, но иногда просто не получается иначе. — Давайте тогда просто чаю попьём. Я шарлотку испекла. Твою любимую, между прочим, ребёнок неблагодарный.
Тёма фыркает тихонько — ну да, ему смешно, что его отца ребёнком называют. Не на его же неблагодарность жалуются. Зараза. Руки мыть он несётся бегом, стоит им в дом зайти, стоит ему разуться и куртку снять — их встретили у калитки, и сейчас можно, наконец, поставить на пол пакеты с покупками, половину из которых родители его попросили привезти, а половину он решил сам, и выдохнуть, а потом глубоко вдохнуть снова. Своя квартира — хорошо, свой дом тоже, наверное, хотя там он так и не жил ни дня, квартира Саши, где рядом она и Еся, вообще лучше всего в мире, но он не взялся бы сравнивать два совсем разных ощущения. С Сашей рядом он чувствует себя сильным, защитником для них обеих, примером для дочки. Тут он не отец и не может-быть-в-будущем-муж, тут он сын. Совсем другие ощущения. Совсем другие ожидания от него. Он не может сказать, что ему это не нравится — пусть он больше не ребёнок, но к нему и не относятся больше как к ребёнку. Просто так же, как он относится к Тёме, когда отбрасывает то, что ему ещё девяти нет, когда — почти всегда — воспринимает его не как малыша, а как личность. Да, нельзя забывать, что личность эта ещё не сформирована, нельзя забывать, что его сын ещё ребёнок, и надо быть внимательнее к его чувствам, к его переживаниям, надо быть рядом и быть ему опорой. Но он уже во многом самостоятелен, он принимает свои решения — их можно направить, но не насильно — и, если задуматься, Ваня ему неосознанно даёт то же самое, что получал и продолжает получать от своих родителей. Самостоятельность, но ощущение поддержки. То, что до сих пор важно для него.
— Мы правда скучаем по Саше, — говорит папа, когда мама уходит на кухню, чай заваривать, придерживает его за плечо легко, мол, погоди. — Но ты же понимаешь, что не только в этом дело, и не только потому мы хотим её тут видеть?
— А почему ещё?
Ваня не уверен, что понимает. Папа улыбается тепло, мудро. Улыбку эту Ваня знает слишком хорошо — она означает «потом», и «сейчас не успеем», и «не подумай, что я от тебя отделываюсь». Улыбку эту он знает с детства, и всегда после неё и после паузы, неважно, на что уходящей, папа пояснял ему, что имеет в виду. Всегда после этого они говорили серьёзно, даже когда он был совсем ещё мальцом. И теперь он знает, что сейчас стоит вместе с мамой попить чаю с шарлоткой, поговорить обо всём подряд, прежде, чем папа объяснит, о чём шла речь. Не наоборот. Что ж, он подождёт. Мамина компания, в конце концов, замечательна, и говорить они и правда могут о чём угодно, а значит, стоит уделить этому время и отдать должное выпечке. Даже если потом сгонять в зале придётся — он всё ещё держит себя в той же форме, что и до завершения, годы спустя. Ему так привычнее. Ему так проще.
Ваня рассказывает обо всём, пока они чай пьют — почти обо всём. Тёма радостно признаётся в том, что очень по Саше скучал — наверное, почти как бабушка с дедушкой, а может и больше, она же его крёстная — и что был очень рад увидеть её, и рад был покататься на коньках с ними двоими, про Есю молчит так мастерски, как будто и сам про неё не подозревает. Актёр в нём великий погибает, как ни крути, и Ваня даже думает, может быть, ну его, это фигурное, может, сына в театралку отдать? Сам он делится тем, что решил всё-таки дом подготовить, потому что уговорил уже Сашу вернуться к Москву, потому что они даже вместе определялись с обстановкой, и ему очень хочется, чтобы всё получилось как можно быстрее, в идеале бы волшебную палочку, чтобы хоба, и готово, и Саша с ним в этом доме. Молчит и он насчёт Еси, только папа улыбается понимающе, да мама кивает с тем же кротким выражением лица, мол, все мы знаем, что ты Сашу хочешь видеть рядом, мы этого не меньше хотим, теперь только от вас зависит. Они с папой покурить выходят после чаепития — мама давно уже на его курение не ворчит, привыкла, а значит, нет нужды в вот-уже-скоро-сорок прятаться от неё с сигаретами — и устраиваются перед домом.
— Знаешь, — говорит папа, дым выпускает, — я же проебал львиную долю твоего детства. Из-за собственной гордости и глупости.
— Ты был рядом, — возражает Ваня. Папа качает головой, мол, я не об этом, затягивается снова. Ване нравится такой неторопливый темп диалога. Папе уже чуть за семьдесят, и это накладывает свой отпечаток, но они и раньше были такими спокойно-расслабленными, когда садились поговорить по душам.
— Я был рядом, но не вместе, понимаешь разницу? До меня не сразу дошло, что из одной семьи я ушёл, а другую, как следует, не создал. Что глупость сделал огромную. Я же ушёл, чтобы с вами двоими быть, с тобой и твоей мамой, а в итоге что? Ни того, ни другого. Одни огорчения для всех. Когда до меня это дошло, я за голову взялся. Счастье моё, что твоя мама меня простила, дурня такого, и захотела быть со мной нормально.
— Ты это к чему, пап?
— Я это к тому, что, раз ты нашёл Сашу, не проеби её так, как я чуть не проебал вас двоих. Не повторяй моих ошибок.
Он уже сделал ошибки и похуже, думает Ваня. Папа хотя бы как-то был рядом, пока он рос — Еся вообще недавно узнала, что у неё не только мама есть. Когда папа узнает об этом, гордиться сыном он не будет, думает он, дым выдыхает сигаретный, и головой качает почти так же, как папа пару минут назад.
— Я уже настолько накосячил, пап, что ещё больше просто некуда, — признаётся он. — Я просто хочу верить, что Саша меня простила за это. Но я даже в этом быть уверен не могу.
— Она тебя любит, — говорит папа, уверенности в его голосе столько, что ложкой черпать можно. — А значит, простит тебе даже больше, чем ты, балбес эдакий, заслуживаешь. Ты, главное, постарайся заслужить как можно больше прощения. Заслуживать её любовь.
Ваня думает, он и так старается. Впрочем, стараться больше вредно не будет.