За расставаньем

      — Какие планы на день?       Голос Жени из динамика телефона заполняет всю машину. Еся на заднем заснула в детском кресле ещё когда они только выехали — Саша не смогла бы спать, даже если бы не была за рулём, несмотря на то, что ехать из Питера в Москву долго. Она сама не знает, как решилась на это — просто поняла в один момент, что надо действовать, иначе так и останется сидеть на месте ещё неизвестно сколько времени. Надо действовать, чтобы не бояться. Чтобы свой страх встретить лицом к лицу. Страх перед тем, как их встретят. Как они смогут обе быть в Москве. Когда она уезжала, Еся ещё была маленьким зародышем — она приезжает с сопящей дочерью четыре года спустя и чувствует себя так, будто делает шаг в пропасть.       На спине у неё рюкзак с парашютом, и она уверена, что он раскроется.       — Жень, — фыркает она, — пять утра, я ещё даже в Москву не въехала. Планы на день — ответить Ване на сообщение, когда он напишет с пожеланиями доброго утра, потом поспать пару часов, а дальше по обстоятельствам.       — Я к семи буду у тебя в квартире, — заявляет Женя безапелляционно. — Я уже договорилась, меня раньше обеда и не ждут. Ты пока постоишь в утренних пробках, поматеришься на московские дороги и на рабочий день, я последнюю пыль вытру и чаю заварю.       — Ты меня так выручаешь, ты себе не представляешь.       — Скажи это ещё сто раз, предыдущей сотни было явно недостаточно, — доносится до неё фырканье из динамика, и Саша готова поклясться, что Женя глаза закатывает. — Придёте всей семьёй ко мне на день рождения и мы квиты.       — У тебя даже не юбилей.       — У меня приближается возраст Христа, отстань, зануда. Вдруг меня в тридцать три распнут, и последним моим сожалением будет, что я недостаточно радовалась каждому дню своей жизни? Я-то не полубожество, я не воскресну.       — Тебя распять пытаются с восемнадцатого, пока не получилось, — напоминает Саша, смешок даже не пытается задавить. Нет, ну правда, когда они стали такими хорошими подругам, она не знает, иначе отмечала бы этот день каждый год, и благодарности возносила бы всем высшим силам, которые только могут в этом мире существовать. — И тебе исполняется тридцать один. Дата вообще не круглая.       — Нехорошо с твоей стороны напоминать мне о моём возрасте, — возмущается Женя, но даже по голосу слышно, наигранно. — Хотя ладно, тебе можно, ты меня старше. Ладно, всё, я валю собирать своих. Не буду от дороги отвлекать.       Не то чтобы она отвлекала, но Саша прощается с ней и на отбой жмёт. Еся возится сзади — просыпается?       — Доброе утро, мам, — доносится сонно. Проснулась. Саша в тысячный раз добрым словом вспоминает свой порыв купить это детское кресло несколько месяцев назад — чуть подкрутить ручки, и можно пристегнуть чуть иначе, и разложить, и спать ребёнок будет почти горизонтально. Еся даже не проснулась, когда она ей кресло раскладывала, чтобы ей не пришлось спать сидя всю ночь. — А мы ещё не приехали?       — Нет, солнышко, — она улыбается мягко, знает, что, даже если её не видно, её слышно, и улыбку эту тоже слышно в голосе её. — Но мы уже близко. Нас тёть Женя встретит, я немножко отдохну, а потом мы поедем знакомиться кое с кем.       — А с кем? — тут же уточняет этот комочек любопытства. Ну ещё бы она просто так удовлетворилась словами мамиными, если ей кажется, что информации недостаточно, как бы не так. Саша смех не сдерживает, да и зачем бы?       — С очень хорошими людьми, которые меня и твоего папу тренировали, чтобы мы стали чемпионами. И теперь папа с ними вместе работает и помогает другим спортсменам стать чемпионами.       — Это на каток, получается?       — На каток. И я хочу поговорить о том, чтобы ты туда ходила на тренировки. Хочешь?       Еся вместо ответа пищит радостно, правда, коротко. Неудобно, наверное, долго пищать.       — Мам, — просит она, — а я сидеть хочу, можно?       — Потерпи ещё совсем немножко, — просит Саша в ответ. — Я сейчас остановлюсь на краешке дороги, выйду из машины, и тебя ровно посажу.       Еся у неё терпеливая — Еся терпит, хотя только она сама знает, чего это стоит ей, непоседе и егозе. Её бы из кресла выпустить — нельзя. Пока нельзя. Саше самой её жаль, но что поделаешь, если правила таковы? Впрочем, слово «правила», и слово «нельзя», особенно когда оно подкреплено аргументами, а не просто так сказано, Еся знает очень хорошо, поэтому не возникает — сидит, вполголоса разговаривает с куклой, которую ей Тёма подарил, и только ёрзает и вздыхает иногда. Еся из ремешков кресла выпутывается с энтузиазмом, которого на десятерых хватит, когда они, наконец, останавливаются у подъезда, и Саша подходит её выпустить — с энтузиазмом таким же кидается навстречу Жене, которая со скамейки встаёт, машину завидев, свежая и довольная жизнью, ну как будто не семь часов утра, и как будто не встала она до пяти. Или как раз в этом всё и дело, а часам к трём она будет ненавидеть весь мир? Смешно даже — Женя ненавидящей весь мир будет выглядеть только если очень постарается. Она не старается сейчас явно — она выглядит так, как будто готова их придушить в объятьях.       — Всё не так плохо, как ты боялась, — говорит она, когда Сашу обнимать прекращает, и она снова может дышать. — Чувствовалось, конечно, что там никто не жил, но проветрить и кое-что перестирать, и уже совсем другое дело. Минимум в холодильнике и шкафах у тебя теперь есть, и я взяла на себя наглость заварить чай минут пять назад, когда ты маякнула, что подъезжаешь. Что помочь нести?       — Вот эту сумку если возьмёшь, выручишь меня нереально. Хотя ты и так меня уже выручила настолько, что я даже описать не могу.       — Ещё раз намекнёшь или прямым текстом попытаешься сказать, что ты у меня в долгу, и я с тобой неделю разговаривать не буду, — грозится Женя, сумку подхватывает легко. — Для этого и нужны друзья, разве нет?       — А ты не подруга, — возражает Саша привычно. — Ты семья. Не по крови, но семья.       Женя улыбается одними уголками губ, прежде чем отвернуться и зашагать к подъезду — Саша видит, как едва заметно краснеют её щёки. Знает, отказываться от такого Женя не станет. Знает, та сама их давно в свою семью записала.       Квартиру свою Саша не бросала впопыхах, оставляла осознанно и запланированно, в порядке полном, разве что Игоря тогда попросила о цветах заботиться — Жене они потом сказали, что она уезжает надолго, что остаётся эта квартира только как запасной аэродром. Иногда даже на запасные аэродромы садятся самолёты. Как она сейчас. Воздух чистый, не застоявшийся, пахнет свежезаваренным чаем и ещё чем-то приятным. Саше хочется этот запах вдыхать — это совсем не то же самое, что она ожидала. Это совсем не то же самое, что в Питере — ничего плохого в Питере не осталось, кроме осколков её когда-то самолично разбитого сердца, которое она залечила обратно, а всё же. Пахнет свежезаваренным чаем и новым этапом жизни, думает Саша, вдыхает глубоко, и улыбается широко, сдерживая наворачивающиеся от бурлящих внутри эмоций слёзы, а затем, повернувшись, Женю крепко-крепко обнимает.       — Ты чего? — бубнит она ошарашенно. Саша смеётся тихонько, коротко, её отпуская.       — Я счастлива, Жень, — говорит она. — Максимально счастлива на данный момент, и знаю, что буду ещё счастливее дальше. Наверное, мне просто нужно было время для того, чтобы начать действовать. А сейчас я себя взяла в руки и перестала бояться. Может быть, я и раньше бы это сделала, но я правда не думала, что это какой-то смысл будет иметь. Что это будет не зря. А потом Ваня приехал, и я, наверное, ещё тогда поняла, что в этом всём будет смысл, но мне нужно было это время. Мне нужно было собраться с силами, набраться смелости, и только тогда хоть что-то предпринять.       — Нам с Игорем нужно было раньше дать ему понять, где ты, — вздыхает Женя. Саша фыркает, краем глаза отмечая, как ходит неуверенно по квартире Еся, изучая всё. Они поспят вместе немного, пока не решится всё, а потом у Еси будет своя спальня, и там она тоже будет всё изучать. Немного. Не больше пары недель, судя по тому, как хвастался вчера Ваня тем, как быстро идут работы в доме.       — А он благодаря вам и понял. Увидел сторис Игоря с того вашего приезда, помнишь, когда мы на Стороженский поднимались, и припёр его к стенке. Он даже не сопротивлялся перед тем, как меня сдать с потрохами. И меня не предупредил, что Ваня ко мне едет. Зараза.       Чай в чашечках красивых, из сервиза, который она, уезжая, тут оставила. С собой у неё не так уж и много вещей, но чашку свою, мраморно-белую, она взяла с собой, но лежит она где-то в одной из сумок, и доставать её сейчас не то чтобы есть время. Есю чай тоже ждёт — Еся не спешит к ним, но Саша слышит её шаги и знает, что ничего плохого с её ребёнком не случится. Она просто привыкает к новому, незнакомому месту. Женя отпивает чай и улыбается хитро.       — Просто если бы он тебя предупредил, тебе бы и пяти минут хватило, чтобы придумать план. Сбежала бы, или не открыла бы и сделала бы вид, что там никого нет, или ещё что. Я тебя знаю.       — Муж и жена — одна сатана, — вздыхает Саша преувеличенно-трагично. — Потому что Игорь то же самое сказал. И знаешь, наверное, я бы и правда попыталась сбежать. Но больше не собираюсь пытаться. Не собираюсь сбегать. Хватит бегать. Никому я этим лучше не сделаю, а вот хуже — запросто.       — Я рада, что ты это решила, — говорит Женя, Есе, пришедшей, наконец, чай пить, печеньку протягивает. — И я верю, что это к лучшему.       Саше тоже хочется верить, что это к лучшему. Потому что других вариантов она сейчас попросту не примет. Потому что впервые за эти четыре с лишним года она готова это лучшее выгрызать у судьбы не только ради Еси, но и ради себя.