За расставаньем

      Декабрь летит так быстро, что оглянуться не успевает никто из них — вот они ёлку наряжают жёлто-золотым и снежно-белым, и Еся на плечах у Вани верхушку водружает, вот они костюмчики покупают, вот дом увешивают гирлянды, заполняют украшения, вот у них репетиции каждый день, и шоу начинаются как будто бы и совсем неожиданно, и дети совершенно органичны в своих ролях, а к ним самим выстраиваются огромные очереди за автографами, вот... Снег усыпает Подмосковье, укрывает и Москву, одеялом закутывает их дом — их дом, до сих пор недоверчиво-восхищённо мысленно катает на языке Саша. Их дом, отзывается внутри неё теплом и уютом. Дом, в котором их четверо.       Дом, в котором их семеро становится, и шумно становится сразу — появляется на пороге первой мама, вся из улыбок и морщинок смешливых в уголках глаз и объятий, пахнущая своим фирменным печеньем, которого в её руках полная коробка, затем папа за руку с Василиской непривычно хмурой. Саша уж было думает, что хмурость эта ей показалась — Вася, как всегда, Есю тискает, затевает с ней игру в догонялки, и даже, с Тёмой познакомившись, быстро находит с «мелким» общий язык. «Мелким», думает Саша, она его считает сейчас, но уже может представить себе, как подружатся эти двое, тем более что во взгляде крестника мелькает восхищение. Саша правда думать начинает, что ей это показалось — но Ваня заходит в комнату, и Еся кидается к нему с радостным визгом, и хмурое выражение лица возвращается на лицо сестрёнки. И не только она это замечает.       — Что случилось? — спрашивает сам Ваня, Есю на пол поставив. Василиска бровки сводит ещё больше и молчит, губы поджав, только взглядом его буравит. — Кнопка, погуляешь немножко? Я сейчас приду. Нам с Васей поговорить надо, похоже.       — А я знаю о чём, — выдаёт Еся нежданно-негаданно. В каком смысле — знает? На лице Вани и даже Васи проступает удивление — значит, Вася ей не рассказывала? Тогда в чём дело? — Вася на тебя, пап, сердится, потому что ты маму не искал долго-долго. Это не такой большой секрет. Просто она обижена очень сильно за маму.       Если Вася сейчас фыркнет или возмутится, значит, Еся всего лишь догадывается, и догадывается неверно. Вася не фыркает. Вася не возмущается. Вася просто губки поджимает и на Ваню исподлобья смотрит. Значит, Еся права? Значит, Вася всё это время на Ваню сердилась и ни словом об этом не обмолвилась ни разу? С другой стороны, думает Саша, а как бы она об этом сообщила? Внутри появляется что-то, до противного сильно похожее на вину. В чём она виновата, пытается себя Саша переубедить, что она сделала-то такого? Самопереубеждение не работает.       — Вась, это правда? — собственный голос чужим кажется. Саша к сестре шагает, перед ней, на ковре сидящей, и сама на пол опускается, чтобы на одном уровне с ней быть, чтобы быть ближе. Василиска взгляд не отводит, но и не отвечает, только продолжает смотреть сердито на них двоих. — Почему ты мне не говорила?       — А ты бы слушала? — взрывается Вася, в голосе даже не сквозит обида — он ею насквозь пропитан. — Ты же его любишь! Вот он приехал, и всё, всё у тебя хорошо стало! И ты по ночам не плачешь, и не ходишь весь день зарёванная, и он даже не знает, как ты постоянно ревела из-за него и спать не могла!       Саша вдыхает резко, воздух с силой в лёгкие проталкивает, чувствуя себя, как после удара, дыхание ей отбившего на несколько секунд. Да, сестрёнка знала, что с ней происходит. Знала, что ей больно. Но Саша всегда думала, что она видит намного меньше, чем, получается, на самом деле оказалось. И уж точно не думала она, что всё это Василиска в себе держит, что она на Ваню за это зла, что она из-за этого даже общаться с ним не захочет. Не думала, что у её сестрёнки маленькой внутри такая буря, которую она ни разу наружу не выпускала. Не думала — а стоило бы, наверное, подумать, потому что всплывает воспоминанием полустёртым, в пелену слёз полуукутанным, тепло маленького тела со спины, объятья крепкие сестрёнки, и её сердитый, торопливый шёпот «не плачь, Саш, не плачь, вот ты будешь счастливой, а он сам виноват». Всплывает не полустёрто, ясно, как будто вчера это было, как натыкается она на видео, где Ваня за бортиком, улыбается и в камеру машет, по плечу хлопает кого-то из ребят, и как сворачивается узел внизу живота, и сворачивается она комком в кровати, потому что больно не морально, больно физически, и как говорит хмурая женщина в белом халате, что ей стоит поберечь себя от переживаний, если она доносить хочет... Саша приходит в себя от того, что губу закусила, кажется, до крови — нет, не прошло и нескольких секунд, и у Еси глаза огромные, и она мечется взглядом между ними двумя — мама или её сестра? Мечется, пока сама Саша не дёргается в сторону Васи, не прижимает её к себе — а потом ручками своими маленькими обхватывает их обеих. Ваня, видит Саша, дёргается к ним — остаётся на месте в итоге, позволяя им остаться втроём, только смотрит на них с тоской во взгляде, в шаге от них оставаясь. Шага хватило бы, чтобы расстояние между ними исчезло, но сейчас она ему благодарна за то, что этот шаг он не делает. Сейчас, в эту самую секунду, это между ней и Василиской. И Есей.       — Я его люблю, — шепчет она Васе, старается внимания не обращать на её возмущённый резкий вдох. — Ты права, люблю. Но, Васюш, если бы ты мне раньше сказала, может быть, мы бы с тобой давно уже разобрались, что к чему?       — А тебе что, моё мнение важно? — шепчет Вася яростно в ответ, шипит тут же — судя по движению, получила в бок локотком ещё не слишком острым от Еси. — Я не хочу с ним говорить. Не в одной комнате с ним, по крайней мере.       — А я останусь, — заявляет Еся громко. Ваня смотрит, мол, что? Саша ему улыбается виновато, и он улыбается ей в ответ успокаивающе, ободряюще. Мол, я всё понимаю.       — Говорите, раз так, а я на кухню, — сообщает он. — Тёть Яна обещала помочь с ужином. Есь, может, всё-таки пойдёшь со мной, бабушке поможешь?       — Помогу бабушке тебе помогать, — хихикает дочь. — Хорошо, пап. Уговорил.       Вася молчит, пока они двое из комнаты не выходят. Молчит и после этого — Саша её не торопит начинать говорить. Знает, ей надо собраться с мыслями. Разложить всё по порядку в собственной голове. Ей бы сестру сейчас обнять, но как она на это отреагирует в ситуации, когда собирается ей претензии предъявить, неизвестно. Саша держит свои желания при себе.       — Я тебя не понимаю, — говорит, наконец, Вася, и отчаянье в её голосе звучит струной натянутой излишне сильно — фальшивой нотой в песне, режущей слух. Как её, так и отчаянья этого быть не должно — оно есть. В отличие от ноты, абсолютно настоящее. Саша улыбается криво, заставляет себя губы в улыбке растянуть. — Почему ты к нему вернулась так легко? Почему это вообще случилось? Ты знала, что у него есть жена и ребёнок, Саш, и я рада, что есть Еся, но он сначала их предал, потом тебя, когда не искал тебя, а потом он вернулся и ты его сразу приняла. Как это вообще? Я не понимаю тебя.       — Надеюсь, Вась, — Саша кривую улыбку старательно дотягивает до почти настоящей, — что тебе и не придётся понимать.       — В смысле?       — В смысле, я надеюсь, что тебе придётся ограничиться объяснениями, и никогда не придётся на себе испытать то же самое. Я не желаю тебе этого всего, Васюш.       — Тогда объясни мне!       Господи, думает Саша, как это произошло? Как умудрилось так быстро пролететь время? Её младшенькой уже одиннадцать, и из малышки, которую приходилось ограждать от всех тягот жизни, она уже превратилась в ту девочку, которая требует ответов на свои вопросы, которая поймёт если не всё, то многое — ещё немного, и она будет взрослой девушкой, которая сама набивает свои шишки, и останется надеяться лишь на то, что она не набьёт такие же, как у её старшей сестры. Ещё немного, и старшая сестра не сможет защитить её от невзгод и болей мира. Захочет ли она сама защиты от них?       — То, что было между ними двоими, пусть Ваня тебе сам расскажет, — сразу говорит она. — Это не моя жизнь и не мои отношения. Но даже если бы я имела право об этом рассказывать, не факт, что я бы смогла всё правильно передать. Но я знаю, что он меня искал. Я тогда от него сбежала и не хотела, чтобы он меня нашёл, чтобы не разрушить его отношения. Но он всё равно их прекратил. Даже когда не нашёл меня.       — Почему? Он столько лет прожил с ней, почему?       — Иногда, — говорит Саша, слова как будто сами на язык ложатся, и она вспоминает, что, кажется, что-то подобное Ваня говорил Есе, — люди путаются. Чувства могут измениться, или мы можем принять за них что-то другое. Мы все живые люди, мы все меняемся. Они разошлись спокойно, это то, что я знаю. Ну, может быть, не совсем спокойно, но никто никому не пытался машину разбить, никто никого грязью не поливал в соцсетях, ну и так далее. Тёма иногда с мамой видится, у неё своя жизнь, и она от этого расставания не страдает, судя по его оговоркам. Когда-то они были вместе. Потом это перестало их устраивать, и вместо того, чтобы дальше пытаться жить вместе и тем самым друг другу жизнь портить, они разошлись. Больше я правда не могу тебе сказать. Могу только сказать что и сама была в подобной ситуации. Иногда надо уметь отпускать людей из своей жизни. И иногда надо уметь принимать в свою жизнь кого-то нового, ну или кого-то старого, но в новой роли.       — Как ты Ваню? — хмурится Василиска. Саша кивает согласно.       — Он был мне другом и почти братом до того, как я поняла, что люблю его. Знаешь, самые крепкие отношения могут быть построены именно на дружбе. У нас так получилось. У нас всё началось с неё. Просто немного не хватило веры в себя. И мне, и ему.       Саше кажется, она Васю не убедила. Но сестра жмётся к ней тесно-тесно, обнимая её, хоть и выглядит надутой, и это уже шаг вперёд.       — Я его всё равно спрошу, — говорит она. — Не думай, что я простила его.       Вот и что с этой упёртой малявочкой делать? Только любить и быть благодарной за то, что она так упорно на её сторону встаёт, думает Саша. А ещё надеяться на то, что сама Вася со своей жизнью справится лучше, чем она.