Zombie

      — Помните ведь тот день, когда мы впервые выступили с «flower» на сцене? Сан сам написал эту песню, — улыбнувшись, проговорил Ёнджун. В мыслях друзей всплывала красочность бархатного апреля и мелодии, полюбившейся многим. Восторженные крики сопровождали их в момент счастья, придавали невообразимые силы, что можно было прямо в тот момент взлететь к звёздному небу. Но Чхве Сан сейчас совсем не понимал тех прошлых эмоций.       Он молча смотрел своим пустым взглядом на троих парней, словно ожидая, что воспоминания вернутся к нему в ту же секунду.       — Да, мы очень гордились им, — кивнул Хисын, а после посмотрел на Чхве Сана, замершего перед ним. — Хён, всё в порядке? Прости, если тебя это задевает. Всё же ты… — «не помнишь ничего», — не договорил Ли, ведь Ёнджун коснулся его руки, останавливая.       Сану не хотелось напоминать о том, что он зомби.       — Всё нормально, — уголок его губ слабо потянулся вверх, Сан отошёл от них к сцене и взял в руки электрогитару, ощущая подушечками пальцев её гладкую поверхность. Для него всё действительно было нормально, он привык к печалям, солоноватой жидкости, вытекающей из глаз, когда сердце будто завязывалось в бант непонятных ощущений. Привык к серым стенам своего сознания, чёрным тонам большого города, в котором они проживали. Ещё больше к одиночеству.       И «радость» для его мира была чужой.       Застывал смрад и туман в неоновом свете, в его блестящих тёмных глазах, отражаясь неземным образом человека, вглядеться в черты которого Чхве Сану было невозможно. Ведь они были смешаны сиреневыми с чёрным красками, не являя перед ним карминовых уст, мягкого взгляда и прошлых воспоминаний. Парень лишь знал, что он был связан с тем временем, до которого в рёбрах не лили дожди, попадая грязными и холодными каплями на органы, что сдавливались в мгновение. Оттого и длинные пальцы сильнее сжимали гриф электрогитары, не в силах справиться с нарастающими в груди дырами. Словно с разгадкой о цветочном лице незнакомца они смогут зажить и больше не саднить неизвестностью. Словно и соцветия синяков на всём его теле смогут исчезнуть с появлением его в жизни Чхве Сана.       Сан оглаживал взором каждый уголок затхлой комнаты. Старался найти зацепку, при которой пребывать в этом мире станет прекраснее, вернутся обратно моменты его жизни до операции. Но все попытки были безуспешны: пахло той же сыростью, и даже несколько капель упали на его отросшие волосы, светила фиолетовая лампа с японской надписью прямо на небольшую сцену, а его друзья репетировали новую песню. Об их жизнях и мыслях, он, к сожалению, не мог помнить. Только знал части характеров, несколько месяцев наблюдая за поведением троих парней.       Болезнь, когда цветы медленно овладевали телом, опутывая сосуды стеблями, зацветая на органах и заставляя давиться кровавыми лепестками, охватила ранее парня. Отняла самые лучшие моменты его юности. Пробивала всякий раз на слёзы, стоило ему остановиться своим взглядом на первой влюблённости и почувствовать себя таким одиноким. И сотворила с ним то, что он из себя представлял сейчас после операции — вырвали с корнем осквернённые гиацинты лилового оттенка. Только маленькая их часть осталась внутри Сана. Скрылась за пеленой потерянных сознанием моментов. Она сожгла в нём действительность, резала сердце парня осколками, вбиваясь чьим-то мелодичным смехом в голову.       Она заставила Сана содрогаться всем телом под звёздным небом от ощущения того, что какой-то части его самого не хватало в нём. Принудила со слезами на глазах смотреть на своё отражение в зеркале ванной комнаты, ведь ему не нравилось являться тем, кем он был сейчас. Зомби. С опухшими глазами, худым телосложением, множеством ссадин и ран, клеймом, оставшимся на нём после того, как он стал совсем другим. А главное — шрам на груди, означавший то, что для обычного мира он грязный монстр. Рубец, доводящий до безумства тех людей, которым нравилось причинять боль парню. Им было по нраву доводить его до ужасного состояния, видеть, как Сан ненавидел каждый лепесток своего прошлого, жалобно прося остановиться, слышать всхлипы и принуждать чувствовать себя самым мерзким существом во всей галактике.       Голоса друзей перебивали звучание электрогитары, из-за чего Сан недовольно глянул в их сторону. Он ждал, когда Ким Сону, вечно спорящий с Чхве Ёнджуном, успокоится и переключит всё своё внимание на собственную гитару, но кудрявый парень не прекращал жаловаться на то, что тот совсем не попадал в ритм.       — Может, ты скажешь ему? — медленно и с трудом выдавил Сан, обращаясь к ударнику. Ли Хисын кивнул Чхве в ответ.       — Сону, может, хватит? — проговорил Хисын, перебивая весь гомон друзей и обращая их внимание на себя. — Ёнджун действительно замедлился, но ты и сам начал свою партию быстрее. Давайте лучше начнём заново. В конце концов, это новая песня, нужно приложить больше усилий.       — Ладно, — успокоился тот, взъерошив свои пушистые волосы, — прости, хён.       — Ничего, — уголки губ старшего приподнялись вверх, и все обиды исчезли в одно мгновение с извинениями Сону. Злиться на него долго он бы и не смог. — Хисын прав. Давайте лучше репетировать. Сан, ты в порядке? — спросил он зомби, волнуясь из-за уставшего его вида.       — Быстрее закончим и пойдём домой. Всё нормально, — еле шевеля пунцовыми устами, промолвил Чхве, правда, грудную клетку сдавливало так сильно, что он задыхался от ощущения того, что дышать было нечем. А перед глазами плыли лица некогда драгоценных людей, которые в прошлом были для Сана подобны зонту, укрывающему от дождя.       Когда ему было до невозможности грустно, они всегда поддерживали его, как только могли: вместе сбегали из домов в комнату Хисына, где могли с удовольствием насладиться прослушиванием любимых песен на старом проигрывателе и мятным мороженым, играли в приставку и забывали обо всех несчастьях друг рядом с другом. Только после той трагедии, что целиком и полностью поглотила Сана, искрящих весельем вечеров вчетвером больше не существовало. Как бы трое не старались тянуть зомби к себе, ничего не получалось возвратить на свои места. И постепенно исчезли те школьные времена, когда сердца каждого из парней могли с лёгкостью раскрыться друзьям. Забивать души цветочным молчанием было намного легче.       Это молчание в необъятной форме присутствовало в тот момент, когда взгляд директора Пака Сонхва вновь метнулся к белым бумагам с очень важными данными. Весь кабинет с лучами солнца, которые проникали сквозь приоткрытые жалюзи, молчал, не мерцал жизнью и шумным потоком самых разных звуков. Словно даже время замерло в нём. Комнатные растения, пожелтевшие от сухости, постепенно наклонялись вниз, не в силах справляться выживать. Как и хозяин этих гиацинтов, голова которого готова была взорваться прямо в это мгновение. Он устал. Настолько, что желания проживать ещё один день становилось всё меньше и меньше: хотелось однажды заснуть и больше не проснуться, больше не видеть привычных людей, слушать их слова, разъедающие в нём всё живое, ощущать их присутствие.       Сонхва, тяжело вздохнув, поправил свой чёрный галстук у воротника и вновь сфокусировался на словах. Мужчина должен был стараться ради того, чтобы его признали в семье, где смех, полный искренности, никогда не срывался с губ, где взобраться на престол власти было важнее. Лишиться самого себя. Но оказаться в месте, освещённом бриллиантовым солнцем успеха. Только Сонхва имел тенью свою юность, от которой отказался, улыбки, что получал от присутствия человека, руку которого он отпустил. С каждым днём ощущал всё ярче оттенок горести, стянувший шею. И эта поглотившая тоска по нему, порой выбивала из уставшего мужчины слёзы.       От утраты его истинной радости грусть всякий раз рассыпалась холодными дождями внутри него.       Обратная сторона его «счастья» с высоким положением в обществе, безграничным богатством и благополучным будущим преследовала Сонхва ощущением одиночества. Словно он навсегда замер в месяцах зимы, пока времена года сменялись одно за другим. Пока люди вокруг него расцветали апрельской мелодией, звуча весело и беззаботно, Пак Сонхва остался навек в своём времени, когда зелёная весна обронила свои листья.       С прошлым больше ничего не связывало, лишь жгло сердце его отрывки. Они проносились волнами в его сновидениях, являя там очаровательную первую любовь мужчины. С розоватыми лепестками вишни, опадающими к белым кроссовкам Сонхва, деревянными партами старшей школы, на которых он лежал. Тогда он взглядом цеплялся за карие глаза школьника младше него. Он видел в них отражение настоящих чудес, блеснувших солнечными зайчиками прямо в сердце и оставшихся навечно там.       Растворило напряжение раздавшийся по комнате шелест бумаг, когда Сонхва перелистнул страницу, стук в дверь и «войдите», произнесённое устами директора. Оно витало в воздухе из-за сосредоточенности Сонхва и превратило атмосферу в кабинете на более дружелюбную с появлением мужчины. Личный секретарь — давний друг его погибшего дяди, господин Чон Хёнсон, вошёл в помещение почти бесшумно, аккуратно закрыв за собой дверь. Одетый в строгий костюм, он казался многим довольно суровым и таким же хмурым, каким был директор. Как многие сотрудники компании и говорили: под стать чёрствой душе Пака Сонхва, не знающей улыбок. Только в глазах Хёнсона при виде директора, которого он ещё с давних времен знал и видел ребёнком, доброта пестрила яркими огоньками. Он не мог носить холодную маску безразличия рядом с ним, ведь знал, что Сонхва никогда не получал ласки и не видел настоящей любви, должен был с юного возраста блистать и никогда не падать. Он видел, как вместо солнечного лета мальчик проводил время за учебниками, не ел и не спал перед предстоящими экзаменами. Смотря на него, замечал печаль, застывшую в глазах.       — Вам совсем скоро нужно будет выезжать на семейный ужин, — проинформировал он, и уголки его губ поднялись ввысь. Голос становился мягче.       — Большое спасибо, — поблагодарил Сонхва, отложив несколько папок на другую сторону рабочего стола. Он посмотрел на родное лицо господина Чона и в ответ попытался выдавить ответное чувство теплоты. Только оно с трудом лилось из него золотистым свечением. За всё то время, когда он скован был в рамки своего существования вдали от прежнего мира, рядом с новыми людьми Сонхва закрыл все ощущения в себе, чтобы не мешали ему добиваться, не давали падать от боли и мучений. Ему ведь нужно было бежать к своим целям, даже если начнёт спотыкаться и падать, сдирая колени.       — Смените свой костюм на другой?       — Нет, — помотал он головой, — это займёт время. Мама не любит, когда люди задерживаются.       — Тогда я пойду приготовлю машину.       — Хорошо, — Сонхва убрал другие документы в свой шкаф и, удостоверившись, что оставил за собой порядок, встал из-за стола, — я зайду в уборную.       Господин Чон поклонился мужчине и вышел из комнаты, в то время как Сонхва в очередной раз скользил взглядом по табличке «Главный исполнительный директор Пак Сонхва» с высеченными серебряными буквами. По панорамному окну. Оно хранило за собой оживлённость улицы и города, где люди благоухали всеми возможными эмоциями. Мужчина слабо поджал губы, понимая, что ни одну из них он не узнает больше на себе. Они могли лишь лживыми отрывками всплывать в обыденности его жизни, но быть вновь её частью — никогда. Не став терять ни минуты, он забрал своё шерстяное пальто и вышел из кабинета. Сотрудники, встречавшие его по пути, кланялись и что-то щебетали тихо, но Сонхва их не слышал, не обращал на них внимания. Он отворил дверь и, оказавшись в немного холодном помещении, но пропитанным запахом ароматических свечей. Прошёл к самому концу столешницы с несколькими каменными раковинами. Промочив руки в тёплой воде и намылив их, он и не заметил того, как несколько мужчин зашли, потому как Сонхва был поглощён своими раздумьями о том, как встретит вечер с семьёй, никогда не желавшей его принять.       — Я слышал, ты недавно с одной богатенькой девушкой познакомился, — раздалось довольное звучание из уст одного из самых старших среди компании в три человека. На его речь коллега ухмыльнулся широко, обнажая белоснежные зубы.       — Она оказалась противной, — ответил он. Сонхва невольно остановил взор на нём, на бейджике, на котором было написано: «Накамото Юта», — настолько, что мне было бы не жалко отдать её тебе.       — А что с ней не так?       Тот поманил его к себе пальцем, чтобы их тихий говор не был услышан, но директор всё же в точности мог разобрать слова, заставившие замереть его на месте. Шум воды, льющейся из крана, не заглушал того ядовитого смеха, которым медленно заполнилась комната.       — Слышал когда-нибудь про зомби? На западе таких много, а вот у нас диковинка интересная, только начинает расползаться. Распробовать её первому было очень занимательно.       — Люди, заболевшие ханахаки, а потом вылечившиеся, заплатив за неё огромную сумму? — хмыкнул третий, который ранее не принимал участия в их разговоре. — О таких грех не знать. Не зря же сейчас всё человечество специальные препараты принимает.       — Так что с девушкой? — увлёкшись темой, с нетерпением спросил старший.       — Зомби как набор самых омерзительных качеств: медленные, раздражающие своей пустотой, так ещё и заводятся намного дольше, чем обычные люди, — ответил господин Накамото. Но в следующую секунду его глаза хитро прищурились, он смаковал с необыкновенным удовольствием следующие слова, вспоминая прошедшие дни: — но смотреть на то, какой она была, занимательно: личико покраснело от боли, на запястьях, рёбрах, бёдрах синяки, и голос, сорванный от криков.       — Неужели секс с зомби не так интересен, как все говорили? — прикрыв рот от ужаса, спросил первый, а Юта кивнул.       — Настолько, что захочешь избавиться от неё на следующий день, — он слабо повёл плечом, — от того, как деньгами она пыталась меня удержать возле себя, просто смешно.       — Но ты ведь взял? — прыснул со смеху третий, зная действия своего товарища наперёд.       — Конечно, как я мог не воспользоваться таким шансом? — Сонхва невольно сильно сжал ладонь в кулак от его слов, прозвучавших невероятно омерзительно розовыми губами. Вслушиваться в их разговоры он и не имел цели, только это получилось совсем непроизвольно, из-за чего он еле сдерживался, чтобы собственными кулаками не разжечь ожоги злости на их лицах.       — Говорят, есть особенный зомби, которым многие уже воспользовались, — вспомнил Юта, ехидно ухмыльнувшись, — и не только по одному.       — Неужели потому, что живее всех остальных себе подобных оказался? — засмеялся его коллега, прикрывая ладошкой вытянувшиеся вверх уголки губ. — Если встретить его в жизни, можно ли ужаснуться с того, каким изуродованным тело его сделали?       — Вот с ним было бы куда любопытнее встретиться, вкусить сладость необычности, — подхватил его гадкую улыбку товарищ, на что Сонхва нахмурил брови, а руки сжал до такой степени, что остались на коже красные полумесяцы от ногтей.       Не выдержав того, что они портили весь Млечный путь собственной бесчеловечностью, никогда не познавая жизнь тех людей, которых директору было необыкновенно жаль. Он вышел из того укромного места, в котором находился. «Как могли они судить кого-то, зная, что от тяжёлой болезни можно избавиться лишь таким ужасным способом? Вырвать вместе с кровавым месивом воспоминания и получить новые раны от того, что все будут указывать на зомби, не представляя, сколько трудностей они вытерпели. Разве те не догадывались о том, как трудно им приходилось?» — задавался вопросом Сонхва, пока его тело двигалось в направлении троих сотрудников.       Он никогда не бывал вблизи зомби, не разговаривал с ними, но в голове его отчётливо разрисовывались те палитры, в которые были окрашены их жизни. Такие же нюансы, как и у него самого. Без тёплых и светлых мазков, без искр, разлетающихся улыбок. Сплошные чернила, пролившиеся на полотно и ставшие тёмным рисунком. Потому Сонхва всегда искренне ощущал неприязнь к тем, кто отзывался так о заразившихся не по своей воле и обрёкшихся на жизнь, полную пустоши вокруг.       — Довольно, — оказавшись перед ними, произнёс Пак. Пропитывал холодом их вздрогнувшие от испуга сердца, промелькнуло в действиях пламя разгневанности за их растлённые речи. Но он старался держать себя всеми силами, чтобы не испортить репутацию своей семьи грязными сотрудниками, — до окончания вашего рабочего дня ещё тридцать минут, потому вы должны находиться на своих местах. Надеюсь, что впредь вы не будете очернять компанию своими мыслями, а направите их на то, что окажется куда полезнее.       — Ох, да, конечно, — неловко проговорил старший, узнав в мужчине исполнительного директора. Его голос даже немного вздрогнул от страха того, что совсем скоро он может лишиться своей должности, — простите. Такого больше не повторится, — поклонился он несколько раз.       Следом и его товарищи опустились перед мужчиной, чтобы не подставлять себя под угрозу увольнения, тем самым извиняясь, но не чувствуя в себе и осколка раскаяния. Это притворство ощущалось в их надменных взглядах, коими они пропитывали Сонхва, не давая ему забыть всех омерзительных слов, о том, какими речами они заполняли всю комнату, распространяя ядом по ней всю мерзость душ. Пользоваться людьми, потерявшимися в своих судьбах, запутанными в их нитях и забытыми в поисках своих неувядающих лепестков прошлой жизни, для Сонхва было так ужасно, что он сильнее сжал свои руки в кулаки. Стиснул зубы, стараясь не упасть в своих глазах, отвечая оскорблением на такие же отвратительные высказывания.       — Надеюсь, — промолвил директор и вышел из помещения, не желая больше находиться рядом с ними.       Идя по просторному коридору, он поправил галстук у воротника, боясь, что если не сделает этого, то задохнётся от переполняющих впервые за всё время эмоций. Но не тех светлых, которые он искал в себе, совсем других в своём чёрном обличье. Они оскверняли в тот момент в груди мужчины каждую частичку сердца, захватывая собою те последние крупинки забытой радости. Она с исчезновением первой влюблённости Сонхва стала трескаться о реальность.       Поддаваться чувствам, когда все стрелы ненависти были направлены на него, — неправильно. Вспоминать и сейчас о тусклых и размывающихся чертах лица яркого парня, — неправильно. Как и желание отыскать его среди всех звёзд, среди всех людей, идущих вокруг него. Только никто из них не похож на него: не было тех очаровательных глаз, становившихся щёлочками от улыбки, не было тех веснушек на шее, на которые Сонхва часто любил смотреть. Не было той искренности, что он видел только в нём.       Она колыхала лепестками цветов в самом его сердце, в тот день, когда ему пришлось уехать в другую страну, чтобы продолжить бороться и там. Только не с родителями, их устоями и запретами, а с конкурентами, не желающими того, чтобы бизнес его семьи перешёл в руки к Сонхва. Он для них не должен был восседать на троне роскоши, только их злостные планы не смогли воплотиться в реальность. Сонхва сильнее, знал о каждом их следующем шаге и не слепо шёл за чужими словами.       Но Сонхва не знал о том, что искренность в младшем и погасла в момент потери самого драгоценного человека. Не догадался бы о том, на какие ужасные вещи он пошёл, чтобы забыть образ в голове. Потому что мир без Пака Сонхва — жесток, сверкал лишь алмазными каплями дождя и вмиг становился серым, словно вся его живописность растворилась с мгновением, когда Пак произнёс: «прощай».       Выйдя из большого и высотного здания, исполнительный директор оказался у машины. Дверцу ему открыл секретарь Чон, также уведомляя о делах, которыми тот должен был заняться следующим днём. Сонхва кивнул. Он устроился на заднем сиденье транспорта, доставая из небольшой папки возле несколько бумаг, чтобы не терять ни секунды и успеть проверить их до прибытия домой. Быть подготовленным перед матерью, которая непременно захочет узнать каждую деталь огромной системы работы своего сына, было обязательно важным перед ним. Сонхва не желалось пасть в грязь, к ногам своих родителей, высокомерно усмехнувшихся каждому крушению их ребёнка.       — Вы ведь приняли специальные лекарства? — спросил господин Чон, не забывая следить за тем, чтобы всё из сегодняшнего списка его дел было выполнено строго по плану.       — Да, — ответил Сонхва, — можете не волноваться. Я не могу поставить под угрозу компанию. Ханахаки не та болезнь, которой стоит пренебрегать, — почти тихо прошептал он.       — Хорошо, — тот кивнул.       — Назначьте на следующую пятницу встречу с представителем компании «TheB». Нужно будет обговорить некоторые вещи, прежде чем подписать контракт, — распорядился директор, перелистывая страницы. Машина выехала и уже оказалась на широкой улице со множеством гирлянд и фонарей, которые украшали её под лавандовым закатом. Пушистые облака расстелились по небу, сверкали проблески последних лучшей солнца сквозь них и ласково поглаживали верхушки небоскрёбов, словно не желая прощаться, как не желал бы Сонхва однажды покинуть свою влюблённость.       Ведь мерцающая Луна после него всё же приковала к себе внимание, стирая и мириады звёзд, и одно-единственное Солнце.       — Да, конечно. Всё пройдёт хорошо, можете не беспокоиться.       — Спасибо, господин Чон.       Спустя некоторое время высотные здания, вокруг которых порхало множество видов самого разного транспорта, сменились пейзажами лесов. Деревья своей листвой старались отображать тени на дорогах, но сквозь их оголившиеся ветви последние лучи большой звезды всё ещё просачивались и падали прямо на лицо Сонхва сквозь стёкла. Когда автомобиль остановился у железных ворот, мужчина вышел из него. Длинные пальцы поправили пальто, расправляя полы пиджака, и зацепили папку, которую нужно было обязательно забрать с собой.       Ворота открылись автоматически, и Сонхва, прикрыв веки, тяжело вздохнул, прежде чем ступить к дому. Он вновь оказался здесь маленьким мальчиком, не имеющим за собой ничего: ни союзников, ни признания, ни счастья. Снова вспомнил обо всех моментах, подкрадывающихся совсем тихо к нему, душащих шею и шепчущих о жестоких словах родителей, наносивших болезненные раны ребёнку. И речами безжалостными, и ударами беспощадными по ногам и запястьям.       И шипами криков, впивающимися в сердце. Они ветвились, подобно рукам, по всему его телу, забирая в пучину тёмного сознания, что Сонхва вздрогнул. Он резко распахнул глаза, всматриваясь во всё тот же двухэтажный дом с величественным видом, всякий раз бросающий в ужас при одном лишь взгляде на обитель его страхов.       — С вами всё в порядке? — замечая, как тот пошатнулся, обеспокоенно спросил секретарь Чон.       — Да, всё хорошо, — уголки губ Сонхва слабо приподнялись вверх, чтобы наигранной улыбкой успокоить волнение старшего. Он прошёл вперёд, оставив секретаря у машины. На входе наследника встретила прислуга, забрала пальто, указывая рукой в сторону столовой, из которой доносились знакомые голоса родителей. Позвякивали подвески большой люстры, установленной на потолке, при соприкосновении и отражались бликами на деревянной мебели с обилием элегантных узоров. Широкая лестница украшала холл, ведя на второй этаж в обе стороны. И среди всего изящного убранства, которое расшивало жизнь Сонхва всевозможными кружевами роскоши, для него ничего из этого не считалось по-настоящему красивым. Тускнело, стоило только обратить на них взор.       Мужчина вошёл в большую комнату, где застал за ужином отца и мать. Они, не став его ждать, уже почти заканчивали с первым блюдом и что-то бурно обсуждали касательно бизнеса. Лишь когда извинения Сонхва раздались в столовой, те подняли головы к источнику шума в их мирной обстановке. Глаза, совсем чужие, для родного и единственного ребёнка, проникали в каждую струнку души Сонхва, выведывая каждую мысль.       Он поклонился.       — Ты довольно поздно, — промолвила госпожа Ли, недовольно сомкнув губы в тонкую полоску.       — Прошу меня извинить, я задержался на работе, — он вновь поклонился, склоняя голову перед ними и не поднимая её до тех пор, пока с уст господина Пака не слетело:       — Можешь присаживаться, — отец Сонхва, почти пожилого возраста, поправил галстук у воротника и очки, спадающие с переносицы, обернулся к дворецкому и попросил: — Господин Чхве, принесите, пожалуйста, ему тарелку и столовые приборы.       — Да, господин, — он удалился из комнаты, оставив Сонхва наедине со страхами в обличье некогда самых близких для него людей.       Он присел на место рядом с ними, не став ослушиваться слов отца. Пальцы нервно теребили друг друга, рвали ногти от боязни их дальнейших выражений, которые непременно всколыхнут в нём раны. Не дадут срастись, избавляя от отчаянного желания вернуться на несколько лет назад, чтобы не совершать тех ошибок, которые пришлось сотворить при настойчивом взгляде матери. Она не желала, чтобы Сонхва сближался с теми, кто дарил улыбки, кто творил совсем неправильные чувства с его ребёнком. Ведь определённый алгоритм уже выстроился с самого его рождения: школа, университет, успешное выполнение работы в лице исполнительного директора, воспитанная жена из богатой семьи, дети и внуки, смерть. Нигде в этих строках не разрисовывалось имя порочной влюблённости. В парня.       — Как обстоят дела с новым проектом? — спросила Ли Даён, разрезая серебряным ножом мясо на своей тарелке.       — Всё хорошо, — кратко ответил ей сын, но, заметив недовольный взгляд женщины, продолжил: — мы обговариваем детали с другой компанией, с которой хотели бы сотрудничать. Они имеют хорошую репутацию среди фармацевтических предприятий, потому мне бы и хотелось работать именно с ними.       — Надеюсь, что они оправдают ожидания, — проговорил господин Пак, не отрывая взгляда от своего блюда, — помнится мне, что прошлая компания, которая тебе понравилась, не справилась.       Сонхва сильнее сжал свои пальцы.       — Ах, да, — поддержала его слова Даён, — было было позорно выслушивать жену президента Кима, которая повторяла, что её сын таких ошибок никогда не творил, — она говорила без единой эмоции, без поддержки и желания понять, — если бы не состояние моего здоровья, то у меня был бы такой же сын, какой и у неё, — Даён продолжала разрисовывать в нём изъяны смотря внимательно на Сонхва, — более профессиональный.       Он промолчал.       — Более твёрдый. Тот, кто справлялся бы со всеми трудностями без слёз и слов о том, что тяжело.       Сгнивали чёрными соцветиями внутри мужчины прошлые поступки, когда он всё ещё отчаянно пытался отыскать капельку любви матери к себе, когда в начальной школе не получалось справиться со сложным для его возраста упражнением. Он сжимал и разжимал кулаки, боясь, что истошный вопль сорвётся с его уст, не терпя общества далёких от него людей.       — Более смелый. Не боящийся ступать к новым открытиям.       «Остановись».       — Правильный.       «Прекрати».       — С идеальной репутацией. Начиная с самого начала жизни и заканчивая её концом.       У Сонхва не идеальная репутация. У него любовь на всю жизнь неправильна, грешна для них. У него глаза исцарапались о стёклышки счастья, что раскололись и опали в роговицу. Серебряная клетка, где он заперт всю жизнь, для Сонхва никогда не должна открываться, как и он сам выпархивать бабочкой из неё. Ведь родители больше знали о том, какой дорогой идти, когда и в какой момент его схватят силками за горло, когда его поведение неприемлемо для наследника компании. Больше знали о туманной дороге с омертвевшими цветами, сгнившими птицами на ветвях осунувшихся деревьев и цвете серых облаков, куда и хотели отвести сына.       — Тот, кто не стал бы порочить имя семьи грязной любовью к человеку, существование которого поставило под угрозу будущее.       Эти слова выбили воздух из Сонхва, что он в неверии посмотрел на женщину. Она не упоминала все прошедшие десять лет о нём. Ничего не говорила о том, кем жил мужчина все годы юности. Не исполняла молящие просьбы узнать о состоянии того парня. Утаивала всю правду от Сонхва, не сказав, что парень стал зомби.       — Оно не поставило, — наконец вырвалось, только он на неё не поднял взгляд. Шептал почти тихо: — Я здесь: несчастен и сломлен. Значит, не поставило. Я не с ним, как вы и хотели.       Её недовольный взор остановился на сыне.       — Ты должен встретиться с дочерью президента Кима, — выдала Даён, не давая шанса на свободу действий, — она немного младше тебя, но разница не такая большая. Главное, что её отец поддерживает слияние двух компаний.       — У меня нет желания, — признался.       — Тебе нужно создать семью для больших достижений, — строго произнесла она, отец согласился с женой, кивая в ответ.       — Каких достижений? — он усмехнулся её словам, кажущимся для него абсурдными. — Мне не нужна та жизнь, которой вы меня учили.       Женщина оскорбилась его словами, раскрыв рот от удивления. Сонхва никогда не смел перечить словам её, не смел оправдывать свои действия, всегда молча соглашался со всем. Он безмолвно кивал и выполнял всё, что ему велели с детства. В его поведении не было заложено того, что происходило именно в это мгновение неконтролируемых чувств. И в голове госпожи Ли всё это выглядело так, словно годами сотворённая мраморная скульптура начала трескаться и распадаться на множество частиц, осыпающихся на поверхность, лишь из-за того, что сверкающее солнце оставило в сердце камня свой луч.       — Ты поймёшь, то будущее, которое мы строили для тебя, будет нужно. Будет остриём всех мечей, что скрывались бы за твоей спиной. Против всех тех, кто пожелает тебе смерти, — её взгляд пронизывал Сонхва стрелами, стараясь доказать своей сталью правоту всех убеждений.       — Не такими методами я желал бы его получить, мама, — он встал из-за стола, не намереваясь больше находиться в этом доме. Не следовало принимать приглашение провести ужин вместе. Не следовало вновь видеть их лица. Слушать их. Пропускать сквозь себя шлейф устоев родителей.       — Неблагодарный ублюдок, сядь на место! — разгневался отец, не намереваясь больше терпеть выходки сына.       Госпожа сжала свои тонкие пальцы в кулак, сдерживая себя, чтобы так же, как и муж, не выронить грубые слова в адрес сыну, только тот, не заметив действий матери, поклонился перед старшими и покинул комнату. Он здесь больше не появится.       Не позволит им продолжать втаптывать его в скалы покорности. Не даст терзать тело каблуком лакированной обуви, оставляя сиреневые следы. Не даст сломить единственной печалью в лице парня со множеством коричневых маленьких оттенков на шее.       Тяжело вздохнув, Чхве Сан устремил свои глаза к звёздному небу. Оно сверкало всевозможными драгоценными камнями в форме небесных тел, на которые парню нравилось смотреть после репетиций. Оно успокаивало, словно завтрашнего выступления на большой сцене вовсе не будет, как не будет и тяжёлого взгляда Ли Джуёна. Он непременно будет там, чтобы запечатлеть Сана перед мириадами людей. Ведь ему нравилось смотреть на то, как он каждый раз становился причиной проигрыша Чхве в спектакле чужих пороков. Ведь существование Ли Джуёна в мире зомби — цветочная боль.       Он принёс её лепестками к парню, когда Сан учился ещё в старшей школе. Хотел избавить того от болезни, от влюблённости, которая раздражала Джуёна. Была преградой к тому, чтобы захватить сердце Чхве в плен. Сжать его в большой ладони и навеки раздавить до брызнувшей крови. Она и была той алой пеленой для его чернильных глаз, потому он и не видел того, как приносил одно лишь страдание своим присутствием, своими действиями. Он был безумен к Сану, нуждался в нём, как в кислороде, только показывал это не опаляющими поцелуями, не тёплыми объятиями, словами, добравшимися до души. Он улыбался гадко, всякий раз выбивал на слёзы, любил смотреть на то, как терзал себя Сан.       Такие безумцы, как Ли Джуён, не умели любить.       Сан понял это к тому моменту, когда впервые сбежал от него с сиреневыми печатями ударов на теле.       Удерживая кейс с электрогитарой на спине как можно удобнее, парень медленно направлялся к жилому комплексу, в котором жил вместе с мамой. Движения давались ему с трудом, выходило настолько ужасно, что любой прохожий неоновой улицы догадался бы о том, кто перед ним. Ноги еле волочились, сердце тихо отдавалось, словно было и вовсе мертво. Сан глянул на свои руки, которые кожаная куртка не скрывала от подкожных вен, проступающих на бледной коже. Он устало выдохнул, прикрывая веки на несколько секунд. Потянул рукава ниже, чтобы как-то скрыть особенность тела после операции.       Только это совсем не спасло его положения. Окружающие люди замечали руки и длинные пальцы, которые зомби старался прятать под одеждой. Ему не нравилось видеть на себе заинтересованные взгляды незнакомцев, ощущать гниль под своей кожей от перешёптываний, которые под звуками из наушников всё же были слышны.       Он поднялся в квартиру по лестнице, сквозь музыку слыша, как шаги эхом отдавались по стенам помещения, и, замерев перед дверью, вбил код от замка. Раздался характерный звук, и, распахнув дверь, Сан оказался дома.       В любимом месте, где кругом благоухало мамой. Её цитрусовым пирогом, стиральным порошком и звонким смехом за ягодным чаем.       — Сан-и, вернулся? — услышал он её голос, и в груди почему-то потеплело от того, с какой мягкостью его имя срывалось с уст женщины. — Как прошла репетиция?       — Хорошо, — кратко ответил парень, снимая с себя тяжёлый кейс. Оставил в своей комнате.       Чон Мёнхи встретила его тёплыми объятиями, поглаживаниями по пушистым волосам, немного отросшим, потому что Сану не хотелось их стричь. Она прижала сына к себе, спрашивая о его состоянии, заботясь о том, чтобы он чувствовал себя хорошо. Ведь не хотела, чтобы с осложнениями он вновь испытывал желание сидеть в своей комнате, оставаться во мраке и запираться глубоко в себе.       — Как там твои друзья? Ёнджун несколько дней назад писал мне, интересовался, всё ли у меня хорошо, — хихикнула она, — он такой милый. Тебе очень повезло иметь такого друга, как он.       — Всё ещё не знаю, как разговаривать с ними, — признался Сан, вдыхая в лёгкие как можно больше цветочного запаха мамы. Он крепко обнял её, словно в следующий момент она растворится, а всё окажется сном, после которого парень очнётся одиноким.       — Ты обязательно привыкнешь к ним. Вы всего несколько месяцев вместе, но я уверена, что они очень счастливы находиться с тобой. Они ведь столько лет не видели тебя после старшей школы и того случая, — её голос становился тише от воспоминаний, не самых сказочных и счастливых. От проблесков, которых так больно сжималось сердце, ведь в них Сан плакал. Вырывал руками цветы на коже, брызгая рубиновыми каплями на стены ванной комнаты, и выбрасывал кровавые стебли в мусорное ведро. А потом и операция, после которой он перестал быть похожим на себя и забыл каждое мгновение своей прошлой жизни.       — Надеюсь.       Телефон Сана продолжал громко оповещать о новых уведомлениях, поэтому с просьбой мамы узнать, что происходит, ему пришлось разорвать нежные объятия. Сан ушёл в свою комнату, одновременно читая сообщения в общем чате друзей. Те, как и обычно, спорили о самых разных вещах, вместе с тем отправляя смешные видео или фотографии.       Сан хмыкнул.       Только внимание его привлекло не отвеченное сообщение. Ли Джуён.       «Давай встретимся».       Сан, недолго думая, ответил:       «Я не в настроении».       «Обсуждение твоего долга. Ты захочешь принять моё предложение».       — Блядь, — запустив руку в волосы и взъерошив их, ругнулся Чхве. Его спина прислонилась к деревянной двери, сползая по ней к тёплому полу. Он рвано выдохнул, чувствуя, как в его груди зародилось мерзкое липкое чувство ненависти, которое он испытывал к мужчине, а в голове так и звучали отвратительные речи мужчины в их последнюю встречу.       «Не подъезжай к моему дому, — написал Сан, — не хочу, чтобы мама видела тебя».       «У меня сейчас встреча в отеле. Подъедешь туда».       В следующие секунды на телефон парня пришло сообщение с местоположением, где он должен оказаться через час. Ли Джуён не терпел опозданий.       Сжимая кулаки и переодеваясь в тёплую толстовку, что сможет скрыть своими размерами руки и лицо зомби, Сан тихо вышел из дома, не тревожа маму. Он надеялся, что это не займёт большое количество времени, и он сумеет вернуться быстро. Без алых ударов на бледной коже и новых ран на сердце, зашитом множеством швов.       Оно — шёлковая ткань в руках Джуёна, которую он с каждым днём продолжал рвать на мелкие куски.       Его слегка растрёпанные волосы подхватывались ветром, а капли дождя опадали на чёрную толстовку, образуя на ней почти видимые мокрые следы. Тело не вздрагивало от холода под алмазными слезами серых облаков, окруживших неоновый город. Намокшая чёлка липла ко лбу, мутные глаза Сана почти закрывались от усталости, и он в тысячный раз пожалел о том, что решил пройтись пешком. Не стоило и соглашаться на слова мужчины.       Он пытался размышлять лишь о том, что после встречи с Джуёном сможет долгое время избегать ядовитых глаз, мерзких прикосновений и скользкого чувства контроля над Саном. Не увидит лица Ли, на котором скользили лунные зайцы по точёным скулам, густым бровям, губам с приподнятыми уголками и глазам, в отражении которых он замечал погибающего себя.       От жизни, в которую его погрузил Ли Джуён, Сан желал сбежать. Разодрать в кровь конечности, лишиться всего, только навсегда бы стереть мужчину из мрачной реальности. Только бы оказаться там, где светящее солнце будет слепить своими лучами в глаза и лицо окажется украшено улыбкой. Самой искренней, на которую он бы был способен.       Светофор, у которого он остановился, наконец зажёгся зелёным сигналом, и зомби вновь медленно шёл по дороге с лужами, на водной глади которых отражались высотные здания. Засмотревшись на лиловые палитры, в которые окрашивался большой город поздним вечером, Сан и не сразу заметил человека, смотрящего на него. Встретившись взглядом с Чхве Саном, Сонхва замер, не в силах поверить в то, что предстало перед ним.       Сновидение. Вот на что был похож момент, когда ожил закрывшийся бутон его чувств. От встречи с солнцем его юности, заставляющим сердце трепетать от тоски. От тоски по созвездиям веснушек на шее Сана, по мягкому взгляду и радости, окрыляющей парня в воспоминаниях Сонхва.       Он прошёл вперёд, навстречу Сану.       Его пальцы невольно сами зацепились за рукав мокрой толстовки зомби, останавливая от того, чтобы тот прошёл дальше, словно и не замечая Сонхва, словно и не зная его.       — Чхве Сан, — тихо произнёс Сонхва, смотря на такие родные черты лица своей влюблённости, оглаживая их карими глазами.       — Кто ты? — парень выдернул свою руку из схватки, не намереваясь мириться со странными действиями незнакомца. Его челюсть сжалась, вспыхнуло в груди пламя злости от ситуации, в которой оказался, и он терпеливо ожидал ответа от Сонхва.       — Красный, — замечая сменяющийся сигнал, мужчина вновь взял его за руку и отвёл в сторону островка, разделяющего проезжую часть. На вопрос не ответил, тем самым вызывая сопротивление со стороны Сана. Остановил их у большого фонаря, где огни города цвели всевозможными оттенками на бледной коже такого драгоценного парня. — Не узнаёшь меня? Или притворяешься? — низкий голос звучал немного разочарованно, будто он пытался зацепиться за любые слова Сана.       Все звёзды собрались в глазах Сонхва, что, когда Чхве Сан заглянул в них своими пустыми-стеклянными, смог увидеть даже те, которых ещё не открывали в галактике. Его смолистые волосы трепались ветром, остались мерцающие капельки дождя на длинных ресницах, дрожали губы от холода, но он продолжал внимательно следить за каждым словом, вылетающим из пунцовых уст Сана.       — Я не знаю, кто ты, — теперь уже гроза ярости внутри зомби стихла, выдавая спокойное: — Надеюсь, ты дашь мне уйти.       — Почему? — прошептал он, не веря.       Сан видел в нём непонимание, хотел как-то мягче ответить, что он не тот человек, его спутали с кем-то, но взгляд упал за силуэт, стоящий вдали от Сонхва. Ли Джуён сжал губы в твёрдую линию, покачал головой, отрицая действия Сана. Так делать нельзя. Не живой игрушке в его руках.       — Отвали, — Сан толкнул его плечом, возвращаясь к своей реальности без звёздной вселенной. Он в оковах Луны и города пурпурной ряби безумства. И в его шумном мире Сонхва не место.