Цветастые мокрые искры рассыпались, медленно скользили по крышам, отбивали мелодию, касаясь окон домов, создавали целые моря на земле размером разве что чуть меньше. А дальше они бежали по жёлтому дождевику мальчика, который издалека казался летним подсолнухом. Дождь. Его свежий озоновый запах царил повсюду, заставлял улыбаться и вдыхать полной грудью, чтобы постараться надышаться на все дни вперёд. Весенние сезоны дождя ещё не наступили, и Сан с замиранием сердца их ждал, кружа по улицам.
Маленький мальчик прыгал по лужам в своих оранжевых резиновых сапожках, в которых отражались многоэтажки, незажжённые фонари и дома. Он сегодня вместо солнца будет всем дарить радость в пасмурный день.
С наступлением марта стало тепло, что ручки уже долгое время не замерзали и мама уже не одевала его во много одежд, как было ранее. Этому Чхве больше всего радовался. Ребёнку не хотелось шагать в такой прекрасный дождливый день, словно рисовый пирожок, из-за обилия вязаных вещей на теле. Белоснежный свитерок, вельветовые штаны и дождевик были его личным спасением в весенние дни. Он в них ощущал мягкость всего мира. Любимые вещи отдавались чем-то приятным сердцу.
Совсем неожиданно Сан услышал доносившиеся всхлипывания, что исходили будто совсем возле него. Только, обернувшись, он никого не заметил, и, пробежавшись глазами по ближайшим домам, тоже. Посчитав себя самым настоящим героем, мальчик решил отправиться на поиски того, кому тяжело сейчас. Он обязательно спасёт, сохранит радость в душе того, у кого печаль отпечатывалась на лице слезами.
И был прав: на ступеньках лестницы, ведущей в роскошный особняк, сидел мальчик чуть старше него и прятал лицо в сложенных руках. Слёзы бы скрыть от всех, как и каждый отголосок боли, поющий мелодию всхлипами.
— Привет, — осторожно начал Сан, подойдя к нему совсем близко. Тот поднял голову, показывая свои покрасневшие и заплаканные глаза Чхве, представляя их тому, кто позже для него стал всем миром. Дорожки дождя смешались с его слезами, губы совсем посинели от холода, ведь тот сидел в одной футболке, продрогло всё тело, — меня зовут Чхве Сан, — он присел на корточки, чтобы смотреть глаза в глаза, — а тебя как?
Сан самонадеянно побежал на помощь, а сейчас только осознавал, что даже не знал, что мог сказать ободряющего. Вот и начал с самого лучшего, по его мнению, — знакомства.
— Пак Сонхва, — у старшего замерло сердце от того, насколько очаровательным он показался в момент этого первой встречи. Такой миниатюрный, до прекрасного милый в своём ярком одеянии и переживающий за него так, как никто раньше.
— А почему ты плачешь? — он стёр своими тёплыми ручками с щёк солоноватую жидкость, заставляя приподняться уголки губ от такого жеста. Приятно. — Ты ведь такой большой… хотя взрослые люди тоже плачут. Моя мама всегда так делает, когда смотрит телевизор. А ты почему? — лепетал он.
— Родители отругали, — ответил Сонхва, видя, как выражение личика Сана переменилось, бровки нахмурились.
— И за что тебя ругать? Ты не кажешься плохим, я бы даже хотел подружиться с тобой, — откровенно признался ребёнок, поднимая этими драгоценными словами настроение Сонхва.
— Ничего. Они ведь не со зла, — постарался успокоить его старший и, решив переключить тему, спросил: — Сколько тебе лет?
— Мне пять. А тебе? — Сан даже пальчиками показал свой возраст, вытянув их перед Сонхва. Гордо улыбнулся этому, словно говоря, что он уже совсем взрослый.
— Мне одиннадцать, — Сонхва хихикнул, когда на его ответ полные губы мальчика вытянулись в удивлении. — А где твои родители?
— Мама сейчас подойдёт, она решила сапожки поменять, потому я пока что жду её.
— И не боишься?
— Нисколько.
Окутавшись в воспоминания о неземном прошлом с искрами тёплого времени, Сонхва не мог понять, почему так сильно изменился Сан. Почему не помнил все те ценные моменты, почему так грубо себя вёл, почему забыл того, кого обнимал в кошмарные ночи с грозами. Пак шептал губами «постой», цеплялся пальцами за силуэт парня, только сдвинуться с места не получалось. Погнаться за ним тоже.
Словно что-то не давало, держало.
Он так и стоял на островке, возвращаясь в мгновения юности, когда всё хорошо было.
В ней он уже в тринадцать сидел за маленьким столиком, оперевшись о холодную стену, а Сан рядом трудился, анализировал взглядом. Всё внимательно смотрел, как старший решал примеры по математике, и пытался тоже понять сложное. Только в семь лет эта симфония чисел была совсем непонятна.
Он положил свою голову на плечо Сонхва, радуясь тому, что очень строгая мама Пака разрешила ему погостить у них, провести время. Вероятно, это потому, что родители мальчика решили посетить важную встречу с партнёрами по бизнесу, а сыну не было там места.
Сонхва никогда не было места возле них. Будто вовсе и не их ребёнок, чужой, ненужный и забытый под рябью нелюбви друг к другу. Подросток даже задавался вопросом, зачем тогда был рождён, если до трепета в сердце не любили. Почему то, что в груди билось, не могло заставить появиться на лице искренние улыбки при виде собственного сына? Почему голоса всегда смазаны отвращением, действия противоречили тем, какие он видел у других? У других мамы обнимали крепко, прижимали к груди, только бы дети смогли ощутить ту заботу, которую хотели дарить. Даже мама Сана. Без поддержки мужа, совсем одна, но не сломалась, ценила своего сына, берегла, как розовый алмаз.
Почему же его родители никогда не совершали такого?
Сонхва постарался отогнать от себя навязчивые и обидные мысли, ведь он сейчас рядом с Саном. С ним только на добром нужно, на нежной грани, не допускать тёмных раздумий. Вот он и засмеялся, посмотрев на то, как усердно Сан пытался разобраться в уравнении, зная при этом только таблицу умножения.
— Хён, учиться так сложно, — пробормотал Сан, заставив в очередной раз умилиться. — И чего ты смеёшься? Потому что умный? — нахмурился он, надув губки.
— Потому что ты милый. Зная программу начальных классов, ты сейчас не сможешь решить эти примеры. Но если будешь хорошо учиться в школе и станешь чуть старше, то сможешь с лёгкостью его решить. Ведь ты будешь накапливать в себе все знания, построишь из них фундамент, а потом и сможешь сделать и стены, крышу и окна, — он погладил мальчика по пушистым волосам, глубоко скрывая в жесте мысли о том, как гордился им.
Сан рос хорошим человеком.
— Я буду таким же умным, как хён, — улыбнулся Чхве, с искорками в карих глазах смотря на Сонхва. Тот его пример, вечное восхищение и вдохновение на то, чтобы расти и развиваться. Он знал, что будет стараться изо всех сил, только бы старший, как и сейчас, гладил его по голове, говорил, какой тот молодец, и хвалил.
Его речи о том, как понимал и слышал все рвения, как желал удачи, для мальчика самые особенные.
Если бы он мог записать их, то прослушивал бы каждый раз перед сном, обнимая своего плюшевого медведя. Воспроизводил бы воспоминания о нём, словно фильм на прожектере, что касалось бы изображением стен и предметов. И красивое лицо Сонхва бы очерчивали сиреневые гиацинты.
В свои четырнадцать Чхве Сан лежал на кровати Хисына, расположив на животе гитару. Пальцы цепляли тонкие струны, воспроизводя мелодию, сочинённую совсем недавно. Он её всецело посвятил Сонхва, как и своё сердце, что парило с бабочками от одного лишь образа в голове. С губ слетал текст, полный влюблённости к старшему. В животе приятно тянуло от последнего воспоминания, когда они переплели пальцы, идя домой вместе. Для Сонхва это определённо был жест как к младшему братику, чтобы рядом удержать, как считал сам Сан. Только для него самого ощущения кожа к коже были настолько приятными, что он уже который час забывался в этом моменте, воспроизводя его снова и снова. Его друзья на это качали головой, понимая, что друга уже не вернуть из океана любви, в котором он ловил волны улыбки Сонхва и сам улыбался этому. Трое школьников сидели на мягком ковре, репетируя каждый свои партии.
Сан их раздал утром, вдохновлённый самой ночью на новую песню. И хоть он весь день ходил с покрасневшими глазами и уставшим видом, но радовался тому, насколько произведение вышло чудесным. Словно оно смогло полностью запечатлеть характер Сонхва, мириады его значимых слов и действий, красивые черты лица.
— Сан-и, вернись к нам, — хихикнул Ёнджун, потрепав рукой его ногу. Тот промычал что-то в ответ, всё ещё расслабленно лёжа на мягкой кровати. Вставать вовсе не хотелось. — Я позвоню ему и скажу, что ты занимаешься вовсе не учёбой.
— Эй, — с этими словами подросток резко поднялся со своего места, уставившись на одноклассника, — хён не должен знать, чем мы занимаемся.
— В любом случае, он когда-нибудь всё равно узнает, что ты вместо математики решил выбрать музыку, — сказал Сону, заглатывая в рот лапшу и несколькими оранжевыми каплями бульона попадая на лист с нотами.
— Боже, Ким Сону, никогда не научишься есть, — недовольно пробурчал Хисын, беря в руки салфетки и пытаясь ими оттереть испачканную поверхность.
Сан звонко засмеялся, смотря на попытки Ли исправить ситуацию.
— У хёна в этом году выпускные экзамены, а потом и вовсе университетская жизнь. Я не должен ему мешать своими увлечениями, — проговорил он, спускаясь к друзьям на ковёр, убирая при этом свою гитару чуть подальше, чтобы её не задели. — Он ведь хочет поступить в Сеульский национальный.
— А если у него там девушка появится? — прямо спросил Сону, получая в ответ недовольные реакции Ёнджуна и Хисына. И вновь тот переступал границы нужного, не заботясь о состоянии друга. Но у Сону свои языки любви, хоть и не такие выраженные в заботе, но всё же о друзьях он волновался даже больше, чем о себе. — Ты не думал об этом?
— Думал — Чхве опустил голову, смотря на свои пальцы с заусеницами от нервных переживаний, — и мне придётся быть рядом…
— Эй, — Ёнджун коснулся плеча, ласково поглаживая и выражая в нём всю свою поддержку другу, — всё будет хорошо. Вот выступим с «flower», и Сонхва мигом влюбится в тебя, — хихикнул он, стараясь мыслить позитивно и не давать тем самым закрадываться сомнениям в голове младшего.
— Да, — улыбнулся Сан, обнажив свои зубки.
Он счастлив, что его друзья рядом с ним. Если однажды лишится их, то потеряет половину своего сердца, ведь то мигом разобьётся без них.
И ещё больше без Сонхва.
Когда уже весна царила на улицах, расцветая вишнёвыми деревьями под голубым небом, гуляло солнце лучами по лицам школьников, а лёгкий ветерок трепал пушистые волосы, Сан не мог скрыть своей радости. Уголки губ невольно поднимались вверх, стоило только посмотреть на то, как усердно перед ним Сонхва решал свои любимые задачи по математике. Он объяснял младшему непонятную тему. Она Чхве уже и не была важна, всё внимание и любовь только Сонхва.
Математика стала очередным предлогом для того, чтобы прийти к старшему в школу, где уже каждый охранник знал Чхве в лицо и без слов пропускал в здание, думая, что тот действительно младший брат лучшего ученика. Так они с Сонхва устраивались на крыше здания, перетаскивая почти переломанные школьные парты, сложенные в большую кучу ненужного, устраивали комфортное место для учёбы. И наслаждались времяпровождением друг с другом.
Вдвоём всегда было хорошо.
Других людей рядом не нужно было.
— Здесь ты допустил ошибку, — проговорил Пак, карандашом обводя неправильное место в тетради младшего. — Я ведь объяснял тебе эту тему в прошлый раз, и ты даже решил много примеров. В чём проблема возникла сейчас?
— Думаю, мне нужно больше времени проводить с тобой, — «без тебя мысли слишком часто кружат». Сан опустил голову на свои сложенные руки, тем самым принимая удобную лежачую, на парте, позу. Чхве желал очутиться прямо сейчас со старшим на своей кровати и, как в детстве, лежать, смотреть в бесконечно белый потолок.
Сонхва на это серьёзно посмотрел, отрицательно покачав головой.
— Сан, соберись. У вас через три дня будут сложные тесты, — он не давал себе касаться парня, хотя очень хотел погладить по пушистым волосам. Но если с Саном не быть строже, он затеряется в своём веселье и чувстве лёгкости, совсем позабыв о важных делах.
— Ты можешь пока решать своё домашнее задание. А потом приступить к моему, — лениво промолвил он, смотря на то, как выражение лица Сонхва становилось ещё строже. — Правда, ничего плохого не случится, если я отдохну один денёчек. К тому же я первый в рейтинге нашей школы, — шире улыбнулся он, давая понять, что всё это — заслуга Сонхва.
Спорить долго с ним Пак не мог, потому и сдался. Он сложил учебники Сана, отложив их в сторону, и достал свои подготовительные. Лепестки розоватого оттенка подхватывались ветром с прогретой солнцем земли и долетали до уютного местечка школьников. Несколько из них приземлились на деревянную поверхность парты и своей бархатностью коснулись кожи парня. Он отвлёкся от своих дел и посмотрел на сказку самого прекрасного времени года, любуясь каждой её палитрой. И ещё больше наслаждаясь тем, сколько радости мог видеть в Сане. У него поблёскивали глаза солнечными зайчиками, расплылись губы в не погасающей улыбке, а на мягких волосах расположились эти самые лепестки вишни. От этого он выглядел только очаровательнее.
— Солнце или дождь? — вдруг спросил Сан, не отводя взгляда от Сонхва.
— Солнце, — уверенно ответил тот, всё же потянув руку к младшему, чтобы стряхнуть весну с его волос. — А ты что выберешь?
— Дождь, — хихикнул Сан. — Мы под ним впервые встретились. Тучи тёмные над небом, капли барабанят мелодию, и ты плачешь, — улыбнулся Чхве, как и всегда, когда припоминал Паку о его поступке в детстве. Сонхва подхватил смех, не смея скрывать его.
— Тогда дождь днём или ночью? — спросил он, пальцами запутываясь в мягкости Сана. А эти движения только убаюкивали Чхве, принося ему невероятное спокойствие. Всегда бы так проводить с ним время и не заботиться, что их у него будущее сможет забрать. Через несколько месяцев Сонхва не до него будет, Сан в этом с точностью уверен. Потому и будет каждый день цепляться за него, тайно дарить всю свою влюблённость.
— Дождь днём, — ответил Чхве, — потому что всё ещё связан с тобой.
* * *
— Сан-и, — Сонхва проговорил это совсем тихим голосом, глядя прямо на него, ласково провёл ладонью по щеке парня, стирая пальцем большим дорожки слёз. Вид младшего колол остриём глубоко в сердце, не давал дышать, губил мучительно, — прости, что не сказал этого раньше… я просто не мог.
— Ты ужасен, хён, — Чхве убрал руку того со своего лица, не желая, чтобы он прикасался к нему, резко отвернулся. Сжал губы, чтобы вновь не сорвался с них предательский всхлип, только слёзы, всё обжигающие, продолжали капать на холодную землю.
Под слоем обиды и вовсе не заметил того, каким опечаленным взглядом смотрел на него Пак. Тот сжал и разжал ладонь, смотря на то, как от зимнего ветра высыхали на пальцах слёзы Сана. Виноват перед ним. Очень сильно. Ведь разрушил все моменты их юности, собственную влюблённость, их сближающиеся сердца тем, что умолчал. Не стал говорить того, как мама поздним вечером пришла к нему в комнату и приказала готовиться к учёбе заграницей. Там, где было совсем далеко от Сана.
Знала, как сын привязался к мальчику. Догадывалась о том, какой ненормальной любовью он дышал к нему. Вот и решила собственноручно разломать обоих, отделив друг от друга расстоянием в тысячи километров.
— Я не мог сказать тебе, что уезжаю учиться в Штаты. Ты каждый день выглядел таким счастливым, и мне не хотелось портить твои чувства, — Сонхва ощутил приступ горечи, поэтому стал кусать свои губы и чувствовать, как в груди оседало вязкое чувство вины перед младшим. Он представлял реакцию Сана в своей голове уже множество раз, продумывал различные речи, которые бы ранили не так сильно, только Чхве их распорол. Совсем отличающиеся эмоции от тех, которые рисовал Сонхва. С оттенками агрессии к старшему и непрекращающимся потоком горячих слёз.
— А сейчас всё испортил, — даже слишком остро выдал Чхве сорвавшимся голосом. И затем уже добавил скулящим, таким тонким тоном, что казалось, что он не сможет закончить выдавливать из себя эти слова и те оборвутся. — Ты испоганил всё.
— Сан-и, — Сонхва вновь потянулся к нему ладонью, но Сан отбросил руку от себя.
— Ты мог сказать это раньше. Я смог бы подготовиться к тому, что тебя больше не будет рядом, знал бы, что каждую секунду с тобой нужно ценить в четыре раза больше обычного, — слова вырывались криком из его груди, становилось дышать тяжелее. Стоило только взору пасть на собранные чемоданы возле него, как вновь подступали к горлу вся печаль и обида и вырывались злыми изречениями. — Я даже видеть тебя не хочу.
— Прости меня, — сплетался каждый звук с тонкой струйкой пара, исходящего изо рта. Замерзали пальцы от леденящего холода, шерстяное пальто и вовсе не спасало, но Сонхва не желал садиться в машину. Прощаться с Саном тоже. Смотря на его покрасневший нос, он боялся того, что тот заболеет больше. Потому и стянул с себя шарф, обвязал со всей любовью и нежностью вокруг шеи Чхве. А тот смотрел стеклянными глазами, не веря, что парня рядом с ним больше не будет. — Я виноват перед тобой. Даже не смогу посетить твою церемонию выпуска. И… я даже не знаю, разрешит ли мама связываться с тобой. Ты ведь знаешь, какая она у меня.
Сан уловил, что голос Сонхва тоже дрожал, поэтому, наконец на него взглянув своими глазами, полными слёз, завидел такие же напротив.
Где-то глубоко в его груди в тот момент потрескалось сердце, давая корням цветов захватить его место. И отозвалась грохотом та любовь, что он испытывал к Сонхва.
Довёл его до слёз.
— Хён, — вымолвил Чхве, шмыгая носом. Смотреть на то, как Пак глядел на него пустым взглядом, как у того по щеке устремилась вниз слеза, было невыносимо больно. Не этого желал, когда гневно выплёвывал ему слова прямо в лицо, не заботясь о том, что чувствовал тот, — я не должен был…
— Всё хорошо, Сан-и, — он по пушистым волосам в последний раз провёл ладонью, наслаждаясь мягкостью. И этот жест отдавался невероятной горечью для души младшего, — дождись меня, хорошо? Я вернусь обратно. Буду искать тебя, идти к тебе. А если не получится, то буду ползти до тебя. Только бы найти и вновь быть с тобой, — он говорил обрывочно, останавливаясь каждый раз на том, чтобы набрать в грудь больше воздуха. Чтобы не разрыдаться перед Саном, не выдать всех эмоций и держаться стойко.
Эти слова вместо всякого «люблю» он произносил с такой нежностью, что Сан прикрыл глаза. Солоноватая жидкость, затмевающая его черты лица, спустилась вниз по коже, подобно холодному дождю. Парень зарылся носом в шарф, вдыхая запах марципана, всегда исходящего от Сонхва, и ощутил, как его будет не хватать. Представил, как больше не будет стирать вещь, лишь бы напоминание о старшем оставалось с ним дольше.
Хлопья снега парили в воздухе, опадая на волосы и одежду. Превращали последнее мгновение, разделённое вместе, в сказку. Их зимнюю, прощальную сказку.
Руки Сана потянулись к Сонхва, он ступил ближе к нему и обнял. Этим действием старался запечатлеть всё то, на что всегда меньше обращал внимания. Широкие ладони парня, коими он проводил по спине подростка, учащённое дыхание и тепло. Неземное тепло.
Движения Сонхва успокаивали, создавая колыбельную для сердца Сана, любовную поэму, что в мгновение стало спокойно. Дождётся. Обязательно дождётся его.
— Я буду скучать, — промолвил Сан, сильнее прижимаясь к Паку, чтобы последние минуты запомнить только сильнее. — Даже если ты не будешь писать, я не буду обижаться. Я знаю твоих родителей и как жестоко они с тобой поступают. Потому я просто буду ждать момента, когда ты появишься передо мной. Схватишь за руку и произнесёшь моё имя. И я сразу узнаю тебя, хён. А потом скажу, что ты слишком вырос и невероятно изменился, — «а в сердце всё ещё будет теплиться любовь к тебе».
Такого не случилось. Потому что стоило только Сонхва уехать, как организм Сана охватили цветы. Они распространялись лихорадкой по каждому кровеносному сосуду, опутывали стеблями внутренности и не давали жить. Образ парня, всплывающего в памяти Чхве, заставлял сплёвывать окровавленные гиацинты на дно унитаза. Мысли о том, что он навсегда исчез и больше не появится, душили сильнее.
Букет цветков превращался в рубиновое море.
Сан сорвался в ванную, закрывая ладонью рот, полный цветками, пропитанными кровью. Просил маму не идти за ним, не переживать за состояние, но та даже не стала слушать. Она с ужасом смотрела на то, как болезнь выдавливала все силы из её сына, прикрывала рот от испуга и даже не знала, что можно было сделать. Догадывалась только о том, что произошло это из-за Сонхва, с которым Сану пришлось расстаться. Которого так жестоко оторвали от него, а впоследствии и начали лишать жизни любовным пороком сиреневых лепестков. Женщина поддерживала парня за плечи, поглаживала по спине, пока небольшая комната наполнялась цветами.
Сан отстранился от унитаза, упираясь дрожащими руками в его крышку, и попробовал встать. Только ноги не держали. Потому он и сел на мягкий коврик, не давя в себе всхлип, полный боли. Жгучие слёзы скатывались по коже, касались уголков рта, где кровь смешалась с соцветиями. А у мамы, смотрящей на всё это, сердце тихо сжималось.
Она ласково провела пальцами по его личику и вытерла прилипшие к губам лепестки, присела возле своего ребёнка. Карие глаза отражали всё беспокойство, покоящееся в душе так долго. Как могла не заметить влюблённость Сана раньше? Как могла допустить то, чтобы ему так разбили сердце? Как довела сына до неживого состояния?
— Прости, мам, — проговорил он, устало взглянув на мать. Рыдания не растворились в нём, озвучивались в маленькой комнате и навечно опечатывались в сознании госпожи Чон. Она не стала говорить в ответ, только обняла его крепко-крепко и погладила по спине, чтобы постараться успокоить.
— Ничего, Сан-и, мы что-нибудь придумаем.
* * *
Сан положил голову на холодную поверхность парты, не прикрывая глаза. Он наслаждался тем, какой вид открывался перед ним со здания старшей школы, в которой учился Сонхва. Совсем немного времени прошло с его уезда, а сердце всё ещё не забыло и хранило с ним каждое драгоценное воспоминание. Чтобы восполнить их в памяти, Чхве и проник тайно в их общее место, что оставило за собой мириады воспоминаний. Он сидел за той самой партой долгое время, что тело уже почти затекло, из груди каждый раз вылетал кашель с цветами, только Сан не желал покидать это место.
Пусть хоть немного рядом с ним побудет лиловое небо и мнимый образ парня.
Он представлял первую влюблённость в Сонхва, вспоминая моменты, когда всё внутри начало трепетать. С первой встречи и до двенадцати лет считал Пака старшим братом, настоящей опорой и поддержкой, защитой, которой так часто не хватало. Только к следующему возрасту начали нравиться и мягкая улыбка, и большие ладони, которыми он оглаживал щёки, и прорезавшийся голос парня, который становился всё красивее. В мечтаниях он уже глубоко рисовал их первые сплетения пальцев, нежные поцелуи. Хоть и понимал, что так делать нельзя, что между ними большая разница в возрасте, и винил себя за грёзы, но ничего не мог поделать.
Душа тянулась к нему.
Последние лучи солнца загородил неизвестный парень, не давший Сану проследить за закатом. Потому Чхве и недовольно обратил на него внимание, совсем не понимая, что тому нужно было.
— Ты кто? — довольно грубо спросил Сан, тело всё ещё не поднимая и не изменяя лежачего положения.
— Я у тебя спрашивать должен. Моё место занял, — ответил ему старшеклассник, проходя взглядом по виду младшего и останавливаясь на школьной рубашке. Герб средней школы так и выдал Сана за чужого на их территории. — Что делаешь здесь? Тебя вообще как сюда пропустили? Не слишком ли мал?
— Охранник знает, — пробурчал Чхве, — и мне пятнадцать. Не настолько я мал, чтобы ты так говорил.
— Я тебя на четыре года старше, имей уважение, — школьник ногой пнул стул, на котором сидел Сан, и получил в ответ на это совсем недоброе шипение в свою сторону. — Я люблю формальность.
— Да ты на хулигана больше похож, — пропустил его слова мимо ушей Сан, делая заключение. А потом и зацепился взглядом за бэйджик на форме неизвестного. «Ли Джуён». — Место не отдам. Я его с хёном намного раньше тебя занял.
— И где твой хён? Мне нужны доказательства, — не сдавался Джуён.
— Он уехал, — с печалью ответил Сан, и вместе с произнесёнными из уст словами вырвался кашель цветочной лихорадки. Чхве пришлось приподнять голову, чтобы сплюнуть на пол кровавое месиво с остатками растений и тем самым удивить Ли. Тот не веря посмотрел на младшего, даже выражая беспокойство всем своим видом, — а я заболел.
— Ханахаки? — спросил Джуён, присаживаясь на корточки и уже переменившимся взором смотря на Сана. Он осторожно коснулся губ Чхве, стирая пальцем кровь и словно изучая необычное явление.
— Она самая.
Сан вновь положил голову на парту, смотря на своего нового знакомого.
— И ты пробовал как-то бороться с ней?
— Нет таких лекарств, которые смогли бы искоренить эту болезнь. А операция… я не хочу, — сморщил личико Сан, стоило только подумать об опасном исходе.
— И лучше умереть? — непонимающе спросил его Джуён, возмущаясь тому, с какой лёгкостью тот относился к смерти и к жизни в целом. Ведь та одна дана, нужно ценить каждую её секунду, не разбрасываться важностью.
— Став зомби, я тоже уничтожу себя. Умрут воспоминания, умрут эмоции, останется только какое-то тело, которое и то еле будет волочиться, — произносил он, говоря самую значительную причину только в конце: — И маме будет трудно, не по карману. Такие операции стоят слишком дорого. Лучше будет дотерпеть до конца.
— В этом дело? — усмехнулся Ли, запуская пальцы в собственные волосы тёмного оттенка. От недовольства и вознесения собственных принципов, он резко встал со своего места и отошёл от Сана медленными шагами. Видеть его не желал, ведь как абсурдно звучал этот ребёнок, думающий только о деньгах. Только Джуён не знал о том, как эти слова с трудом давались Сану. Как трудно их было заключить в своей голове, ведь он больше всего волновался о маме, о её состоянии после смерти, о друзьях, которые сейчас даже не могут нормально поговорить с ним. Потому что Чхве Сан избегал каждого, боясь, что принесёт им только боль. А если он подумает о том, как они будут себя ощущать, когда друга больше не окажется рядом с ними на этом свете, как мама будет плакать от потери единственного сына, так дышать становилось ещё труднее. Ли Джуён начал душить его своими вопросами, делать больнее словами. — Просто так сдашься?
— Да, — грубо бросил Чхве, — тебе какое дело? Мы видимся первый день и знакомы от силы десять минут. Можешь валить подальше и не заботиться об этом, — бурлящая злость в нём заставила даже встать с места и подойти к старшекласснику. Он задрал голову выше, так как был гораздо ниже и желал посмотреть в глаза парню.
— Да мне бы глубоко наплевать на тебя, но мне жалко тебя.
— Засунь свою жалость куда подальше, — Сан схватил свой рюкзак с пола и уже собирался уйти, как Джуён грубо потянул за запястье и дёрнул на себя. Чтобы тело к телу, глаза в глаза и жизнь к жизни.
— Я помогу тебе, — решительно и твёрдо проговорил он, — только ты пообещать должен, что рядом со мной будешь, всегда.
