Zombie

      Госпожа Чон обратила свой удивлённый взор на стоящего за дверью мужчину. Совершенно не ожидала увидеть перед собой того, кто заставил столько пережить. И не только её саму, но и её сына. Пак Сонхва. Цветочная смерть, палач, в руках которого сиреневые гиацинты. Именно так женщина запомнила его, именно так нарекла, обещая себе, что больше не даст Сану увидеться с ним, услышать его голос и навсегда утонуть в водовороте любви. Потому что он выплыл из неё, ему она не нужна. То, что он находился здесь и стоял как ни бывало, словно не было этих десяти лет боли зомби, будоражило злость внутри Мёнхи. Ей было невыносимо обидно за него, сердце в груди рвалось из неё так, что в мгновение разрушило бы весь мир. За него, от него.       Она хотело было тут же закрыть дверь, только бы не видеть лица человека, что разрушил жизнь Сану, но Сонхва удержал. Вцепился в неё ладонями, оттягивая в свою сторону и смотря с отчаянием, только бы оно коснулось женщины, дало понять, что это его последний шанс, последняя надежда.       — Прошу, — проговорил он, сглатывая ком, образовавшийся в груди, — прошу, пустите меня к нему.       Она отрицательно покачала головой, произнося как приговор:       — Уходи.       А мужчина не мог поверить в то, что услышал. В то, какой холод в её глазах увидел. Так смотрят на преступников, с такой злостью в звучании голоса объявляют войны, с таким осуждением во взгляде зарывают под землю.       — Простите меня, — всё ещё крепко держался за дверь, не желая покидать это место, что хранило сказочные моменты его юности, что подарило ему первую, неповторимую и самую сильную любовь. Что подарило ему Сана, его человека-зомби. — Я знаю, что виноват перед вами за то, сколько плохого сделал вашему сыну. Но я искренне хочу попросить у него прощения, я хочу вернуть, потому что однажды уже упустил.       — Где же ты был десять лет назад, Сонхва? — выплюнула в самую душу, пригвоздив к месту, заставив его перестать вбирать в себя воздух. — Как же ты жил всё это время?       — Не жил, — он покачал головой, не скрывая своего раскаяния. Пусть оно распылится как ядовитый газ, пусть впитается в каждый участок этой планеты, потому что Сонхва жаль бесконечно. Потому что этого из него не убрать ни за что. — Ни один день моей жизни невозможно было считать днём без Сана. До того момента, пока я не встретил его вновь. Но я упустил, потому, прошу, дайте мне ещё один шанс на то, чтобы всё исправить.       Мёнхи не поверила его словам, совсем не понимая того, когда они успели встретиться, почему Сан не сказал ничего об этом, умолчал о самом главном.       — Вы уже виделись? — спросила она, всё ещё находясь в потрясении.       — Больше двух месяцев назад.       Она кивнула, позволяя ситуации взять верх над ней. В событиях, произошедших несколько дней назад, она уже не имела своей роли, потому только Сан мог решить, разрешать ли Сонхва оставаться в этом доме, возле себя или нет. Навсегда уйти из его жизни, исчезнуть из его опустевшего мира. Госпожа Чон пропустила его в дом, предупредив сына о том, что к нему пришли.       — Благодарю.       Сонхва прошёл вперёд, вспоминая, в какой стороне находилась комната парня. Моменты из подросткового возраста нахлынули на него с такой силой, что он почувствовал нечто колющее, давящее в сердце. Здесь он обещал защищать его всю свою жизнь, за стенами этого дома он сам сломал Сана, здесь он обещал быть рядом с ним, а там он на другом конце мира, здесь он обещал любить его до последнего вздоха, а там от его любви осталось отчаяние. Пак отворил деревянную дверь, прежде постучавшись в неё. Не услышав ответа, он всё же зашёл внутрь. Это личное место, его остров спокойствия от всего мира всё такой же, ничего не изменилось. Изменился только сам Сан, сидевший на кровати.       — Привет, — неловко проговорил мужчина, закрывая за собой элемент конструкции. Сан ничего не ответил, словно и не обращая внимания на него. Его карие глаза были устремлены в пустоту, но взглянуть на Сонхва, одарить его своим взглядом он и не собирался.       Сонхва опустился перед ним, находясь возле его колен. Он с осторожностью опустил на них ладони, собираясь, как и всегда, медленно поглаживать их, но был отвергнут зомби. Чхве убрал его руки, прошептав «не надо». Не надо притворяться перед ним, что всё так же, не надо выстраивать перед ним сказку, словно этого «я тебя больше не люблю, не такого» не было.       — Что ты здесь делаешь? — спустя несколько минут полной тишины проговорил Сан. Не взглянул, не полоснул, не убил одним взмахом пушистых ресниц всё живое в Сонхва.       — Я пришёл поговорить с тобой, Сан.       А тот усмехнулся, зная, чем заканчивались такие разговоры. И повторять, вновь погружать себя во мрак, вновь разламывать себя осколок за осколком он не желал.       — Не нужно. Мне больше не нужны эти разговоры. Я ясно дал тебе понять, что больше не хочу видеть тебя, — и с каждым словом наносил болезненные удары его сердцу, совсем не видя, что от него остались крохотные частицы. Так же было и с ним. И отвечать болью на боль они будут всегда, это неизбежно, это навечно. — Уходи, Сонхва. И больше никогда не появляйся передо мной, не веди себя так, словно ты сожалеешь. Потому что если бы ты сожалел, ты бы пошёл за мной, ты бы не позволил мне уйти в тот момент и сказал о том, что всё это неправда. Что всё, что я услышал от тебя, всё, что почувствовал, было неправдой. Но ты пришёл спустя две недели, но ты согласился на условие Ли Джуёна, выбирая не меня, а богатство.       — Но я не могу без тебя, — прошептал он, продолжая смотреть на зомби и не сводя с него глаз. — Я не могу так, я не хочу так.       — Я не хочу быть с тобой, Сонхва, — покачал головой Сан, медленно вздыхая и стараясь сохранить спокойствие. Слёзы из его глаз не брызнут, сердце не иссохнет, тело не будет трястись, произнося то, что столько дней вертелось в его голове. — Ты хоть раз спрашивал меня о том, что я хочу?       — Сан… — только и мог сказать, хватая губами недостающий воздух.       — Единственное, чего я хочу — уехать вместе с мамой как можно дальше от этого города, больше не видеть тебя, не видеть Ли Джуёна и силуэты тех людей, что причинили мне боль. Поэтому отпусти меня.       — Как ты можешь такое говорить?       Сан чувствовал, как скапливались слёзы, как на душе становилось ещё тяжелее и цветы её душили с такой силой, что у него губы приоткрывались, только бы втянуть спасительный воздух.       — Прекрати, Сонхва, — нижняя челюсть дрожала, от чего парню пришлось приложить ладони к подбородку, лишь бы не слышать постукивание зубов, означающих его слабость. Что его сердце так легко проткнуть, что оно всё не исцелялось, кровоточило. Сан силён, в его руках невероятная мощь, в его душе величие, а он всё склонялся к этой боли, не мог от неё отказаться, не впускать в себя. — В этом твоя проблема. В этом «как ты можешь такое говорить». Ты привык к тому, что перед твоими глазами я из прошлого, мой облик совсем иного человека. Не меня настоящего, в возрасте, когда волшебные дворцы перед глазами исчезают, воздушные шары ускользают из пальцев, когда вокруг не множество дорог, усыпанных алмазами, а их отсутствие. Во мне ничего от прежнего меня не осталось, и я уже себя не верну. И ты не любишь меня, ты цепляешься. Потому что раньше я был тем, кто всегда спасал тебя в моменты, когда возле тебя нет восьми миллиардов человек, когда ты один.       — Нет, Сан, нет, — выдохнул со слезами, ощущая, как неприятно они обжигали кожу, — я люблю тебя. Люблю так, что если ты уйдёшь от меня, если навсегда отпустишь, то я не смогу жить. Это существование, смыслом которого являешься только ты, просто закончится.       — Не делай меня своим смыслом, — он отрицательно замотал головой, стараясь освободиться от тех слов, гадко, слишком ядовито пролезающих внутрь. Сан не желал этой любви, она ему не нужна для того, чтобы чувствовать лёгкость, чтобы видеть звёзды и испытывать в этом мире его теплоту. Он мог сделать это сам, и ему не нужен рядом человек, жарко целующий в губы, шепчущий о том, чего никогда не случится. Жаль только, что Сан понял это, пройдя сквозь развалины своего сердца. — Не делай это прошлое своим настоящим.       — Но как я могу? — он тихо шмыгнул носом, уткнувшись в колени зомби. — Позволь мне полежать так несколько минут, — тут же проговорил, когда почувствовал дуновение ветерка, созданное движением руки Сана. Парень остановился, несколько секунд раздумывая о своём решении, но всё же позволил Сонхва и себе провести последние минуты этого «мы» вот так. — Как могу закончить всё так? Отпустить тебя, отпустить эту любовь вот так просто.       — Это не просто, Сонхва, — и Чхве с осторожностью опустил ладони на его мягкие волосы, нежно поглаживая их, — эту любовь так просто не отпускают. От неё освобождаются со слезами на глазах, с неверием, что она закончилась, что нож в спину воткнут, а от него никак не избавиться. Но ты сможешь. Потому что тебе нужно двигаться дальше, потому что вокруг одного человека жизнь не вертится. Она не должна зацикливаться на нём.       — Не говори мне такого, Сан. Не делай мне так больно, так невыносимо, — с мольбой говорил он, всхлипывая.       — Я боюсь, — признался честно, решив не скрывать того, что копилось в нём всё то время после встречи с мужчиной в их первый дождливый день, искрящий пёстрыми огнями неонового города, пропадающего под холодными каплями. — Я боюсь того, что, никогда не знав, что такое истинная любовь, спутал её с надеждой. Что ты станешь тем, кто защитит меня от всех моих страхов, кто всегда будет рядом, только бы успокоить дьяволов, шепчущих за моей спиной, что ты лишь тот, за кого я буду цепляться, только бы знать, что я ещё могу чувствовать, что я не затерялся среди безразличия. Но теперь я понимаю, что не хочу для тебя такого. Хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы с тобой был тот, кто ценил бы тебя и не думал только о себе, о своих ранах, о которых не в силах даже рассказать.       — Мне никто не нужен, кроме тебя.       — Не я, — прошептал так ласково, что у Сонхва замерло от этого сердце. Не нужно так. Не нужно так убивать его, не нужно так пытать его. Потому что такого больше не будет, потому что как сейчас и как раньше не случится. Они отныне корабли разных морей, спутники разных планет и линии, больше не пересекающиеся друг с другом. — Не я, — повторил, вбивая это жестокое осознание в голову Пака.       — Я молю тебя, — обвил руками его ноги, позволяя себе такую вольность. Потому что отпускать нельзя, отпускать невозможно. — Молю не поступать так со мной, сказать, что всё это ложь, это злость на меня, ненависть. Я стерплю, я стерплю это «ненавижу тебя», я выстою против твоего «ты уничтожил мою любовь», но вынести твоё «покинь меня» я не смогу.       — Отпусти меня, — несколько горячих капель солоноватой жидкости упало на его шею, впиталось в кожу, и мужчина понимал, что вновь довёл Сана до слёз. Он не хотел повторять этого снова, не хотел быть очередной причиной несчастья зомби, своего самого прекрасного Сана, что теперь останется лишь воспоминанием для Сонхва. Но руки сильнее оттягивали ткань его одежды, прося вместо тысячи слов не уходить от него. — Отпусти меня, Сонхва. Я не хочу так больше, я не могу. Не желаю смотреть на тебя и не отвечать улыбкой, таить на тебя обиду за то, что ты не позволил мне взлететь самому, что не дал шанса исправить собственную жизнь так, как я того хочу. Не желаю показывать тебе свой холод, когда твоё солнце будет светить лишь в мою сторону. Не желаю, чтобы ты угасал только потому, что я не смогу давать тебе ту любовь, от которой ничего не осталось.       — Я не смогу, Сан-и. Я ни за что не смогу выпустить тебя из своего сердца, эту любовь и найти другую. Со мной так не получится, иначе бы все эти десять лет без тебя я бы не был так убит.       — Потому что ты жил лишь тем моментом, когда вновь сможешь встретить меня, — мужчина поднял на него взгляд, сталкиваясь с нежной улыбкой зомби, вселяющей в него звёздное мерцание рождающихся надежд, проникающих в самую душу, образующих в ней осознание, — а теперь будешь для себя, для своего истинного и нового, совсем отличающегося счастья.       — Я буду любить тебя в каждой вселенной, — медленно выдохнул, прикрывая глаза и полностью отдаваясь этому последнему мгновению вместе с ним, реальности, в которой больше не будет Чхве Сана. Его самого прекрасного Чхве Сана.       — И в каждой терять.       — И в каждой терять, — повторил за ним, принимая то, что сделал свой шаг в его сторону. Ведь любил. Любил настолько сильно, что желал ему счастья, ярких красок в мире парня и этой улыбки, что теперь не сможет лицезреть лично. — Вечность.       — Вечность.       Стоило только выйти из дома Сана, как Сонхва почувствовал, что задыхался. Он не знал, сколько успел пройти по улицам, насыщенных ночью этого неумолкающего города, но чувствовал, как ноги начинали болеть, словно тело кричало о том, что больше так не может. Что ему нужно остановиться, прекратить так изводить себя и замереть в пропасти. Мужчина не видел ничего вокруг себя, не понимал, почему лакированные туфли вдруг становились мокрыми от соприкосновения с лужами, почему пальто промокало, а волосы так неприятно липли ко лбу. Не ощущал ледяные капли дождя, оплакивающего его любовь.       Он остановился на островке, разделяющем проезжую часть, заметив, как зелёный сигнал светофора сменился, ярко бросаясь в глаза. Неожиданно для него капли прекратили стекать по лицу, обжигать своей температурой, шум сиреневого города на мгновение заглушился, отбиваясь мелодичным постукиванием, вторящем пению китов. И Сонхва поднял стеклянный взор на человека, остановившегося возле него. Светлые волосы, немного отросшие и распушившиеся от дождя, отчего парень был похож на одуванчик. Большие глаза, похожие на бусины из тёмных камней, и милая, совсем нежная улыбка, которой он одаривал мужчину.       Ослепительное солнце.       — Вы весь промокли, заболеете ведь, — прощебетал он, оглядывая Сонхва. Пак опустил глаза, только сейчас заметив, что тот был одет совсем легко: свитер молочного оттенка, джинсы и лёгкая куртка. Не ему говорить о здоровье мужчины. Взгляд зацепился за бэйдж, висевший на шее, и ярко выведенное на нём: «Ким Сону». — С вами всё хорошо? — он поднёс к Сонхва пальцы, ласково касаясь покрасневших век Пака, а после в удивлении раскрыл рот. — Да вы же горите!       — Уверен, что моё здоровье должно беспокоить вас в последнюю очередь, — произнёс Сонхва, продолжая рассматривать чарующего незнакомца. — Вы сами можете промокнуть, если будете делиться своим зонтом со мной.       — Такого не случится, — Сону хихикнул, обнажая белоснежные зубки, и Сонхва только сейчас заметил выступающие вены на шее, полосующие бледную кожу своим сапфировым цветом. — Зомби не болеют.       — Вы слишком энергичны для того, кто прошёл через удаление ядовитых цветов, — хмыкнул мужчина, засунув руки в карманы шерстяного пальто и ловя себя на мысли, что он не желал покидать этот маленький островок, отделяющий их от остального мира. Пусть будет так всегда. Прекрасное мгновение, исцеляющее его открытые раны, подобное сновидению в весеннюю ночь. Под запах дождя, розоватые лепестки бархатной текстуры, опадающие в лужи, и шум яркого города.       — Цветочная болезнь мутирует, — он пожал плечами, продолжая вселять собственное тепло в сердце Пака, — и я искренне верю, что в скором времени люди смогут излечиться от вируса.       — Я надеюсь на это, — Сонхва слабо потянул уголки губ вверх, ощущая оживление души, встрепенувшейся от той заботы, которой одаривал его Ким Сону, бормоча о том, что Паку нужно сделать сразу же, как он придёт домой.       — Я готовил информацию о вас и препаратах вашей компании для доклада в университете и… — он запнулся, стоило увидеть изумлённый взгляд старшего, и отвёл карие глаза, обращая их на светофор, засветившийся зелёным, — хотел сказать, что восхищаюсь вами. Для меня большая честь встретить вас сейчас, так поздно ночью и при таких неожиданных обстоятельствах. И я немного волнуюсь, простите.       Сонхва не смог сдержать смешок, завидев, как покраснели уши и щёки Сону.       — Благодарю.       И Сонхва не помнил, сколько он стоял под зонтом голубого оттенка, сколько разговаривал с зомби и сколько раз обещал себе встретить его вновь. Потому что он для него небо, окрасившееся в светлые краски, он для него золотистый рассвет, что настал с наступлением утра, он для него солнце. Самое ослепительное солнце в его новой галактике.