— Do whatever it takes To get my plan on the Congress floor
— Now, Madison and Jefferson are merciless.
— Well, hate the sin, love the sinner
Софья взволнованно металась туда-сюда. Не каждый день твой отец приезжал в Петербург. И какова причина для визита? Это оставалось загадкой, но было известно лишь одно: по требованию императрицы. Где-то на душе скрёб червячок волнения, что это именно из-за неё. Степан, прислонившийся к колонне, неодобрительно фыркнул: — Меня сейчас стошнит, Соня. Она остановилась, злобно оглядела всех стоящих вокруг неё. Брокдорф и Пётр ничего не говорили. Всё, что можно было сказать в качестве поддержки, было уже сказано по нескольку раз, но волнений это не умаляло. На удивление, сам цесаревич тоже был притихший. Поэтому Кристиану и Журавлёву только оставалось быть последним оплотом адекватности. Они выглядели очень спокойными. По крайне мере, так казалось. И вот, камергер совершенно не-нервозно стучит по подоконнику пальцами в пятый раз подряд, заставляя Степана рявкнуть на него, чтобы тот перестал. — Сколько можно-то?! Они посмотрели друг на друга злобно, но смирились с происходящим. Делать вид, что всё хорошо, было бесполезно. — М-может быть, стоит выйти на воздух? — запнулась Софья, переставая мучить в руках несчастный платок. — Я не хочу видеть истерику, когда твой отец сюда прибудет, — скривился Степан, — вдобавок, там снега выпало по колено. Я не собираюсь морозиться там. В моменты особенных волнений его грубости переходили все границы, Журавлёв достал из кармана камзола флягу и отпил, получив злобный взгляд от Софьи. — Чего? Мне не пятнадцать, — пожал плечами, — да и вдобавок при дворе никак не выжить иначе. Софья почувствовала намеренный укол в свою сторону, но пропустила мимо ушей его комментарии. Степан, по всей видимости, уставший от напряжённого молчания и метания, как крыса зажатая в угол, решил снять напряжение: — Вам не кажется, что Лесток слишком странный? Я имею ввиду, он выглядит слишком… Подозрительно. — Ты это говоришь потому, что он носит красные одежды, как и ты, или потому, что является медикусом, как этого хочешь ты? — с плохо скрываемой иронией поинтересовалась Софья. Степан захлебнулся от такой наглости и сделал лицо, будто его заставили сожрать лимон. Он нахохлился, приосанившись около колонны. — Между прочим, только слепец не может заметить этого лицемерия! Как человек, работающий с больными, может быть так наигранно вежлив? Он прячет свою ненависть к жизни, мне это не нравится. Разбор чувства зависти никому не хотелось устраивать, поэтому все просто молча приняли его яд. Пусть никто и не говорил вслух о вероятной причине приезда отца Софьи, но было очевидно, что это напрямую связано с их интрижкой. Сама фрейлина не считала чем-то предосудительным её отношения с наследником престола, поскольку они не переходили какие-то рамки дозволенного. Она виновато задумалась о том, что очевидность недовольства императрицы всё-таки была. Кристиан, до сего момента напряжённо смотрящий в окно, вздрогнул, прерывая свои мысли. По всей видимости, камергер о чём-то долго размышлял прежде, чем его вырвали из мыслей: — Карета прибыла. Софья не могла нормально дышать, пока они спускались вниз по лестнице. Ощущения приближающейся кончины её не оставляло. Мириады угнетающих мыслей роились в её голове. Как абсурдные, так и вполне реалистичные. Двери открылись, и в помещение вошёл отец. Георг Бэрроу. Это был очень высокий и жилистый человек с очень светлыми волосами, в которых затесалась свойственная ему возрасту проседь. Его завышенный воротник скрывал до невозможности уродливый шрам на шее, который, несмотря на мундир, переходил на скулу. По его поведению и движениям было очевидно, насколько строгость и дисциплинированность засела в его манерах. Степан почувствовал себя неуютно, будто испуг Софьи передался и ему тоже. Отчего-то именно в момент настолько строгого взгляда Георга ему вдруг вспомнилась мысль, что вообще-то он должен был приглядывать за Софьей. — Папа! — тонко пискнула Софья, после чего собралась и поприветствовала нормально: — Здравствуй, отец. Генерал молча смерил её взглядом, грубо, почти наотмашь вручил свою шубу с треуголкой слуге, и переключился снова на неё. За это маленькое действие, по ощущением Софьи, она прибавила столько же седых волос, сколько и отец. — Здравствуй, — коротко кивнул он, — представь. Она была в лёгком ступоре и, почти не соображая, что говорит, указала на Петра: — Цесаревич Пётр Фёдорович. А это Кристиан… — Неинтересно. Он небрежно поклонился наследнику, видимо нерадостный тем, что это носило обязательный характер, а затем — смерил его тяжёлым взглядом. Софья трусливо шла вслед за отцом, который направлялся к кабинету императрицы, ожидая приглашения её личного секретаря. Степан и Кристиан в какой-то момент отсеялись, оставляя их с Петром наедине. Она была более чем уверена, что их попросту в какой-то момент не пропустили дальше. «По просьбе императрицы?» Софья помотала головой, не решаясь размышлять об этом. Каждая мысль об Елизавете Петровне заставляла её практически икать от страха. Дверь открылась и низковатый мужчина в сером камзоле услужливо пригласил генерала, который, по своему обыкновению, с плохо скрываемым отвращением скользнул по нему взглядом.
Two Virginians and an immigrant walk into a room Diametric’ly opposed, foes They emerge with a compromise, Having opened doors that were previously closed
Пётр и Софья остались одни, и теперь, когда их положение стало ещё более шатким, она сдала свою позицию. — Это конец! Она вызвала его, чтобы сказать о ссылке, — выдала безумную теорию фрейлина, — или ещё хуже — смертная казнь. Это очевидно, всё слишком далеко зашло. Пётр сам был очень-очень дёрганным и испуганным, поскольку боялся тётушки сильнее смерти. Но как-то на фоне Софьи, не зацикливаясь на своих мыслях, ему было легче. Попытавшись выглядеть более смирившимся с ситуацией, он робко произнёс: — Твой отец ведь генерал. Она не может сослать своего генерала, в службе которого довольна. — Вдруг она сошлёт только меня? — Я... Я сомневаюсь, что ей нужен недоброжелатель, — он аккуратно проигнорировал более подходящее слово «враг», — да и она не стала бы предупреждать лично о таком. Он аккуратно взял её за локоть, чтобы Софья перестала мельтешить и убеждать себя в самых плохих вещах. У него будто что-то щёлкнуло в голове, когда он на удивление понял, что тревожится не только за себя, но и сильно боится за Софью. Где-то на грани сознания цесаревич понимал, что с ним ничего ужасного не будет. В отличие от простой фрейлины. И только сейчас он понял, что это может быть их последняя встреча. Столь простая и логичная мысль пришла чуть позже. Сослать-то не сошлют, но ведь Её Величество легко может сделать так, чтобы неугодные люди больше никогда не попадались на глаза. Судя по Софье, она если и не думала о том же, то приблизительно схожий вариант явно имелся. Пётр неловко, как-то даже с робостью, обнял её. Она не сопротивлялась, тоже обвила руками. Они стояли молча какое-то время вместе. Софья слушала, как бешено бьётся сердце, но не могла точно понять чьё. Наследник престола нарушил молчание: — Ты не думаешь, что стоит... Попрощаться? Я не хочу этого делать, но другой возможности может попросту не быть. Софья удержалась от того, чтобы не разрыдаться от такой жестокой мысли. Сам-то Пётр не хотел сказать чего-то обидного, правоту она понимала и без того, но ей всё равно было очень-очень дурно. Прошло около года с того глупого разговора в саду, в котором она позволила себе слишком многого. Жалела ли Софья о том, что тогда сделала полнейшую дурость и поцеловала наследника? Вряд ли. Они правда позволили себе подумать, что императрице всё равно, и вот, когда чересчур осмелились, им напомнили о порядке. Столь радикально. Софья сильнее уткнулась лицом в голштинский мундир. Она знала, что от неё ждут ответа и, будучи уверенной в худшем исходе, выдала: — Я люблю тебя. Этого никогда не было раньше. Разумеется, вероятно, были разговоры, в которых это подразумевалось, но открытое заявление о чём-то подобном заставило Петра протрезветь. Он практически ничего не соображая, систематически ответил: — Я тоже... Тоже люблю тебя. На фоне скрытого отчаяния они даже не ощутили неловкости, или радости, или чего-то ещё. Сжав сильнее Софью, он уткнулся ей в волосы. На какой-то момент Петру показалось, что он сейчас заплачет. Вместе они стояли так какое-то время, пока на фоне образовавшейся тишины не услышали очень-очень приглушенные голоса. Софья пыталась хоть что-то услышать, казалось, что даже стук сердца стал слишком громким. Нехотя они расцепились. Может быть, она зря тратит оставшееся время, но ей было нужно узнать, что произойдет. Подойдя ближе к двери, фрейлина прислушалась. — ...я никогда не давал повода усомниться в моей верности... — Складно говорите, генерал... — ...это совпадает с интересами... — Империя самостоятельна... — ...главное — это здоровье. Софья отпрянула, никак не понимая смысла диалога. Было несколько голосов, среди которых она узнала графа Разумовского, кого-то из Шуваловых и Лестока. Она перевела взгляд на Петра, но он лишь пожал плечами. Ничего не было слышно. Они отпрянули от двери за пару мгновений до того, как их раскрыл рассвирепевший начальник тайной канцелярии. Как две мышки, Пётр и Софья отошли подальше, чтобы им не мешать. Вот граф Разумовский и граф Лесток, будто после какого-то личностного между ними спора покидают кабинет. А следом — вышла императрица и генерал Бэрроу.The immigrant emerges with unprecedented financial power A system he can shape however he wants The Virginians emerge with the nation’s capital
Софья присела в реверансе, Пётр впал в ступор. Он моргнул пару раз перед тем, как сообразил в знак приветствия поцеловать тётушке руку. Елизавета Петровна отвела от него взгляд, что явно было признаком неудовольствия. Соня почувствовала дискомфорт, думая о том, что Пётр промедлением сделал ещё хуже. — Понравились игры? Хранить секреты? — с доброжелательной улыбкой поинтересовалась императрица. — Ваше Величество... — Молчите, генерал. Она обратила взгляд ледяных глаз на них, и Софья сильнее сжала ладонь Петра. Им было нечего сказать ей, удивить было нечем, просьбу или мольбу — не выслушает. — Тётушка, — нахмурился Пётр, не унимая надежды. По нему было видно, как он собрался с силами для этого, — я прошу вас не делать ничего дурного с Софьей Георгиевной! Она равнодушно перевела взгляд. Было видно, что вся эта притворная доброжелательность лишь была менее ужасным способом выразить гнев императрицы. Сейчас же, после слов Петра, всё стало хуже. Елизавета Петровна снисходительно улыбнулась, интересуясь: — Петруша, неужели ты французских романов перечитал? Куда ты так расхрабрился? Ты не рыцарь, милый мой. Цесаревич притупился, не зная, что сказать против. Но руку Софьи не отпустил. Императрица выпрямилась, оглядев всех троих подле неё. Каким бы проницательным не был человек, нельзя было сказать, о чём думала эта могущественная женщина. И вскоре, после некого промедления, был вынесен вердикт. — Посмотрим, как далеко это зайдёт. Старайтесь, Пётр Фёдорович. Мне нравится ваша заинтересованность. Елизавета Петровна под прощальные поклоны удалилась, оставляя их в опустевшем помещении. Генерал Бэрроу вздохнул, поправляя пуговицы на мундире. Сейчас он выглядел менее суровым, чем прежде. — Что вы обсуждали? — аккуратно поинтересовалась Софья. — Женитьбу Петра Фёдоровича, — игнорируя присутствие названного, ответил Георг, — Её Величество рассматривала претенденток более... Знатных дворов. Он замолчал, ни Пётр, ни Софья не решались прервать. Вскоре генерал всё-таки продолжил: — Граф Разумовский напомнил ей, что приоритетом для поиска невесты выступает хорошее здоровье. Тем не менее, многие были недовольны. Граф Шувалов поддержал мою позицию. Софья самостоятельно догадалась, что речь идёт вероятно только об Александре Шувалове. Отца и графа связывало общее мнение, иногда — даже интересы. Тем не менее, сама Соня ему никогда не доверяла. — Елизавета Петровна считает забавным, что цесаревич проявляет какой-то интерес к противоположному полу, — раздражённо объяснил он, видимо не желая мириться с тем, что его дочь считают просто забавой. Это оскорбляло его, — с заинтересованностью она также связывает приобретение ума и самостоятельности. Пётр возмутился. Если при дворе бывало открыто его считали никчёмным, то услышать примерно схожее мнение от отца Софьи ему чести не прибавляло. — Если перспективы не изменятся, а также твоё здоровье, то речь может зайти и о венчании, — подвёл итог отец. Это правда: Петра он не любил. Из всех существующих людей на земле, меньше всего ему хотелось видеть свою дочь с непопулярным при дворе наследником престола, неосторожным, зашуганным и не особо инициативным. Руководствуясь благими помыслами и как раз-таки любовью к своей дочери, он хотел помешать происходящему, но опасался охлаждения их отношений. Генерал Бэрроу принял по-настоящему мудрое решение: стоять в стороне и помогать только тогда, когда речь будет идти о сохранности жизни, а не различии их вкусов. Он вздохнул. Софья робко посматривала на него, было видно, что она хотела задать какие-то вопросы. Фрейлина решила прояснить ситуацию. — Почему ты был так холоден, когда приехал? Ты был зол на меня, верно? — Неожиданная весть. Не знал, как реагировать. Не каждый день дочери попадают по интересным причинам в нелюбовь к императрице. Вновь принявший типичную для себя немногословность, Георг расслабил этим Софью. Отец на неё не злится, и это главное. Она позволила себе наконец-то отпустить руку Петра и обнять Георга. Генерал, хоть и являлся военным, нередко агрессивным и нетерпеливым человеком, становился на удивление ласков к своей дочери. На прощание он поцеловал её в лоб и одарил настолько мягким взглядом, насколько мог. — Шевелись, — гаркнул он на слугу, державшего одежду кригскомиссара, — у меня мало времени. Софья радостно взглянула на Петра. Он всё также пребывал в замешательстве, но теперь, когда выложили карты на стол, почувствовал себя как-то даже увереннее. — У меня руки вспотели, — смущённо посмеялся он. Цесаревич выразительно посмотрел на Софью, как будто не зная, как завести разговор. И в конце концов осторожно поинтересовался: — Это была лишь эмоция, или ты правда... Она растроганно улыбнулась, сейчас, без какого-либо страха, обняла его вновь. — Не эмоция. Пётр потянулся к ней, чтобы поцеловать. Теперь они могли без опаски прижаться к друг другу, зная, что ничего ужасного не случится. Пётр, до этого обескураженный происходящим, давлением со стороны родственницы, сейчас ощутил, будто камень с души упал. Он моргнул пару раз и, расчувствовавшись, прослезился. — Ты просил за меня перед Елизаветой Петровной, — тихо сказала Софья, — спасибо. И цесаревич правда осознал это только сейчас. До сего момента опасающийся тётушку, он повел себя так нагло. Впрочем, наследник сейчас мало жалел о содеянном. Пётр не герой, императрица была права. Но ему было противно быть трусом в такой момент. Они прижались к друг другу сильнее. Пусть это только начало, а впереди много переменных значений и проблем, но это уже была маленькая победа. И отчего-то сейчас Пётр и Софья были уверены, что всё будет хорошо.And I wanted what I got When you got skin in the game, you stay in the game But you don’t get a win unless you play in the game Oh, you get love for it. You get hate for it You get nothing if you… wait for it, wait for it, wait!