Моя трагедия комедий балаганных смешней,
И потому безумно мне дорога:
Я научился находить себе прекрасных друзей,
Но не могу найти по силам врага.
— Защищайся! — ударил по лбу деревянным мечом своего брата Дмитрий. Павел злобно посмотрел на него и, не переходя на это занимательное фехтование, просто ткнул его в бок, после чего дети стали мутузить друг друга. Софья молча покосилась на Петра. Эта странная идея, родившаяся у него спонтанно, реализовалась самым сомнительным образом. Считая себя прекрасным воспитателем (или веря в это), Пётр предложил приобщить детей к искусству. В его версии искусством считалось участие в сценках. Она никогда не могла сказать, что муж не творческий человек. Наоборот, не многие при дворе отличались таким количеством разнообразных умений, как он. Как говорится, и чтец, и жнец, и на скрипке игрец. Его увлекали пьесы, показываемые в театре при дворце, которые, как бы грустно ни было, вряд ли ставились бы где-то еще. Он сам писал текст, базирующийся на рассказе мифов античной истории, сам выбирал музыку. Придирчивости в таких вещах ему было не занимать. Только вот идея занять этим детей Софье показалась странной. Они совершенно не умели вести себя смирно и тихо, чего уж говорить о долгом заучивании текста. Впрочем, по убеждению Петра, ничего сверхужасного не будет. Просто неплохая идея для времяпровождения. «Необязательно даже кому-то показывать это, — убеждал он, — дело в процессе». Софья все ещё не разделяла его энтузиазма, поскольку росли сыновья двумя довольно вспыльчивыми и непримиримыми особями. Они не хотели уступать друг другу ни в чем, что делало их конкурентами. О, конкуренция. Два наследника, которые не знают своего будущего. Вот это был наиболее неприятный расклад. Софье искренне казалось, что этим ещё однажды не раз воспользуются. Впрочем… Каким образом из невинных вещей она всегда разворачивает трагедию? Брокдорф сидел, наблюдая за перепалкой малолетних цесаревичей. Она посмотрела на него, думая, что такую картину ему приходилось видеть не раз. — Твой меч тупой, ты ничего им не сможешь сделать! — поморщился Павел. — Да, потому что он такой же, как ты! Белокурый мальчонка показал ему язык, кидая от вредности деревяшку на пол и упирая руки в боки. Он с важным видом посмотрел на отца, который был занят и едва ли обращал внимания на их ссору. — А меня обижают! — попытался привлечь внимание Дмитрий. — Нытик. Софья вздохнула, приближаясь к сцене, и мимолетом похлопала мужа по спине, чтобы привлечь его внимание к детям. — Вам нельзя драться друг с другом, вы же братья, — нахмурилась Софья. — Он вонючка. — Павлик! — засмеялся Пётр, но после вызывающего взгляда Софьи сделал самое серьезное лицо, на которое был способен, чтобы она поверила в его честность, — мама права — так нельзя! Соня закатила глаза, лелея надежду о том, что когда-нибудь её семейство будет более адекватным. Пока что из них лучше всего справлялся лишь Кристиан, который занимался либо отпусканием умных взглядов-комментариев с позицией «между прочим, Пётр Фёдорович такой прехороший, что я буду поддерживать его дурацкие решения», либо просто являлся наблюдателем со стороны. Третьего не дано. Двери распахнулись, и в помещение смущённо вбежала служанка. Она подошла к Софье, остановилась, едва ли слышно что-то ей сказала. Почему-то это выглядело очень по-заговорщически, что заставило её озвучить информацию вслух. — Сказала, что Бэрроу прибыл, — взмахом руки отогнав служанку, произнесла она, — вероятно, отец приехал. Это была неожиданная новость, поскольку Георг едва ли был частым гостем. И уж тем более не появлялся столь спонтанно, следуя любому регламенту, даже неустановленному. Что же побудило его приехать столь негаданно? Только вот, когда она обернулась на звук шагов, это был не кригскомиссар Бэрроу. — Дядя Миша? — совершенно фривольно от шока произнесла Софья. Дети вытянули лица, чтобы рассмотреть вошедшего, Пётр покосился через плечо жены, а Брокдорф даже встал с места, присоединясь к всеобщему любопытству. — Угадайте, кто вернулся! Его голос отдавал ужасным басом. Это был высокий и широкий человек, напоминающий собой бурого медведя, вставшего на заднего лапы и натянувшего мундир. У Михаила были очень живые глаза, скрывающиеся под огромными мохнатыми бровями. Он был полной противоположностью своего старшего брата Георга. Если в отце читались отточенные резкие движения, то при всей грузности своего дяди, он был комично плавным и, если можно применить такую характеристику, даже грациозным. Отличием также было то, что Михаил принял православие, которого так сильно чурался генерал Бэрроу, привыкший подчеркивать свою иностранную кровь. Дядя приблизился к ним. — Михаил! — гордо сказал он, очевидно не нуждаясь в существовании этикета. Софья закатила глаза и, чтобы муж не опустился до такого же знакомства, представила супруга: — Пётр Фёдорович. Они поприветствовали друг друга. Дети откровенно глазели на пришедшего незнакомца, который был столь открытым и общительным. — Чегось за мелюзга тут? — от сильного голоса они даже дрогнули, — а ну подите сюда! Несмотря на всю грозность, мужчина был максимально открытым. Это выглядело как-то даже странно — семейство Бэрроу и такая отзывчивость. Сыновья довольно быстро стали фамильярно звать его не иначе, как «деда Миша», кратко посветили его в происходящую какафонию, объяснили, что ставят не какую-то пьеску, а самый настоящий шедевр. По крайне мере, в их интерпретации. И тут Петра озарило. Как заставить детей перестать ссориться? Просто объединить их против общей цели. Ну что за прекрасный план, не так ли? — Хотите поучаствовать? — Софья аж поперхнулась от такой инициативы, но Пётр выглядел неумолимым, — тут нет ничего сложного!Среди завистливых ничтожеств и пустых болтунов Скажи хотя бы, разглядеть тебя как? Я вновь блуждаю в буреломе из обманчивых снов – Ищу тебя, о мой единственный враг!
Она покосилась на Михаила, затем на Кристиана. Услышала самую ожидаемую фразу на свете: — У Петра Фёдоровича самые прекрасные пьесы! Смирилась с подобострастием камергера. Оставалось уповать на то, что Бэрроу не заинтересован таким ребячеством. Только вот, всё же это был не Георг. И её детские воспоминания ясно давали понять, что Михаил Александрович за любое мероприятие, кроме голодовки. — Я готов! — важно кивнул он, — между прочим, моему актёрскому таланту можно только позавидовать. Он хлопнул себя по животу, горделиво показывая, мол, это я такой прекрасный. Залез на сцену. Софье было интересно, с какой же целью он приехал, но осознала, что её, вероятно, и не было. Он просто прибыл, чтобы заниматься тем, чему придавался до вынужденной поездки во Францию, — ничем здравомысленным. Кратко Михаила посвятили в происходящее: он ужасный разбойничий атаман, а Павел и Дмитрий двое очень-очень храбрых воевод, которые пришли в одиночку расправиться с ним, показывая свое бесстрашие. Пётр, хоть и любил греческие мифы, но после того, как при имени Гермес Михаил искренне посоветовал обратиться к медикусу, чтобы «поскорее вылечить эту гадость, в могилу сведет жеж!», пришлось выбрать что-то более... русское. Вот, Михаил выхватывает пистоль (Софья вздрагивает, пока не признает то, что он фальшивый) и, заливаясь самым зловещим смехом, который скорее был смесью рычания медведя и угуканья моржа, машет им перед молодыми наследниками. Для маленьких букашек на фоне такого гиганта это было очень увлекательно. Он такой большой, а они — нет! Это стало буквально вызовом для молодых наследников. Софье действительно показалось, что она увидела какое-то незримое единство в их желании совместно отмутузить новообретенного деда. И, крикнув ради своей юной публики какую-то, очевидно, не особо цензурную фразу, подобно глыбе откалывающегося айсберга, Михаил пал. Ну как, пал. Рухнул на сцену с таким грохотом, что все стоящие внизу содрогнулись, чувствуя вибрацию на полу. Пётр и Кристиан нервно переглянулись. — Ха-ха! — победно крикнул Дмитрий, — я победил его! — Неправда! — возмущённо дал ему подзатыльник Павел, — это был я. Ты просто мешался. Мимолетное единство снова обернулось соперничеством. Пётр раздосадованно поглядел, почесав свою кудрявую макушку. Он хотел было пойти к ним, как тут сзади детей подхватил Михаил. Он без особых усилий поднял их, прямо как дворовых котят. — Ну что, бесята! — широко улыбнулся Михаил, держа их в лапищах, — хотите посмотреть, как дед поднимает одной рукой лошадь? Софья была уверена, что это хвастовство, не имеющее почвы, но дети, впечатленные его размерами, решительно поверили в правдивость этого выражения. Она смущённо отвернулась, разглядывая супруга. — Странная семья, ты так не думаешь? Пётр подвис, переведя взгляд с сыновей и Бэрроу на неё, зажмурился, будто пытаясь справиться с вопросом, который задала ему Софья. — Вовсе нет, — посмеиваясь, приобнял её Пётр, — ни одной обидной фразы за треть часа! Он гораздо приятнее твоего отца. И без того зная непереносимость характера Георга, Софья закатила глаза. Супруг, не желая обидеть такой критикой её, примирительно чмокнул. Но, будучи честной, Соня считала также. Впрочем, озвучить ей это не удалось: Пётр, как оказалось, тоже поверил в мысль о поднятии лошади и поспешил увидеть развязку происходящего. Софья и Брокдорф были последними, кто покинули зал. Она посмотрела на него и очень провокационно поинтересовалась: — Пётр мало чем отличается от детей, правда? А Кристиан фон Брокдорф, не изменяя своим привычкам, ответил ровно также, как и до этого. — Передал всё самое лучшее. Но всё же, несмотря на напущенное подхалимство, в глазах обоих предательски засела хитринка.Мне рассмеяться или плакать – я еще не решил; Без сожаленья не проходит ни дня. Я извиваюсь, словно змей, в оковах собственных сил: Ведь не родился тот, кто сломит меня!