Now you're moving on and you say you're alone Suspicious that this string is moving your bones We are the fire, we see how they run See how they run, lift me higher, let me look at the sun
Многочисленные голоса не очень радовали Степана. Ему предпочтительнее было оставаться где-то в своей тёмной и мрачной норе, а не выслушивать глупые сплетни и истории хвастливых аристократишек. Медикус устало вздохнул, потирая виски. К сожалению, его присутствие было обязательным. Софья, его подруга, была в положении, и чем дальше срок, тем чаще он был обязан находиться в непосредственной близости к ней. Словом — сопровождать на случай непредвиденных обстоятельств. Сама она его едва ли замечала, проводя почти всё своё время за беседами с супругом. — У меня ужасно болит спина, — пожаловалась Софья, как это делала всего лишь чуть чаще, чем постоянно, — я устала. — Ты отвергаешь любые советы! — возмутился Пётр, — мне что, попросить Кристиана сесть на меня, чтобы поясница болела у нас обоих? Она хихикнула, шутливо отталкивая его. Журавлёв закатил глаза. Каким образом Кристиан мог терпеть их присутствие настолько долго? Они с ним просто выполняли роль интерьера, лишь изредка общаясь с этой парочкой. Степан вздохнул и покосился на Брокдорфа, который имел какую-то чудодейственную способность находить в любом помещении водку. Причем пил он всегда из наиболее чопорного фужера. — Тебя всё устраивает? — нарушил тишину медикус. — Почему меня должно не устраивать? — удивился Кристиан, — ничего плохого не происходит. — Мы занимаемся какими-то глупыми вещами, — вздохнул Степан, — серьёзно, предлагаю заняться чем-то более продуктивным, чем смотреть на их воркования. — Думаешь, что мы им не понадобимся? — в этом вопросе читалась какая-то родительская привязанность, и Журавлёв искренне попытался не скривиться от этого тона. — Нет уж! Софья прильнула к Петру, совершенно не стесняясь ни своего положения, ни тех (наверняка) непристойностей, которые шептала ему на ухо. Журавлёв скривился, будто сожрал лимон. С кожурой. И, возможно, всем деревом. «Запритесь где-нибудь уже!» Он схватил Брокдорфа за рукав и потащил. В его планах было напиться, но не так — по-культурному, как делал камергер — а нормально, чтобы забыть всю картину сегодняшнего дня. — Мы забываемся, — Брокдорф довольно быстро выдернул руку у Журавлёва, — Петру Фёдоровичу может что-то понадобиться… Их отношения с камергером цесаревича не были простыми: очень давно они неприятно друг к другу отнеслись из-за того, что Степан раскрыл одну из стыдных тайн Петра, дабы обеспечить себе безбедное будущее. Это задело злопамятного Кристиана. И всё же, вынужденные быть вместе столь часто, они стали недо-друзьями пере-собутыльниками. Эдакое обязующее времяпровождение. Это не было противным, скорее, наоборот, они очень хорошо понимали положение друг друга. — Конечно, — кивнул Степан, а затем, передразнивая манеру Петра, произнёс: — «Брокдорф, мне нужна помощь с расшнуровкой корсета! Можешь подсобить?» Камергер зарделся. Разумеется, такого бы цесаревич не сказал, но порой Кристиан мог бы поверить и в такой исход. Мелко помотал головой, будто отгоняя прилипшие сальные мысли, Брокдорф перешёл в конфронтацию. — Разве Софья не может забеспокоиться о твоём отсутствии? — Только если решит рожать на полтора месяца раньше, — пожал плечами Степан, —Чёрт возьми, тебе правда хочется слушать как её нытьё переводится Высочеством в намёки? Степан обращался к наследнику странно — просто называл Высочество. Даже не уточняя пол, потому что было очевидно, что Софья для него Соня или Софья, а вот Пётр — Высочество. Первое время камергеру резало слух, потом смирился. И после этой фразы Кристиан всё-таки сдался. — Хорошо, — задумчиво произнёс он, — возможно, рюмашка-другая не повредит. Журавлёв довольно улыбнулся, хлопнув по плечу, мол, наш человек. Быстро устроился за ближайшей горизонтальной поверхностью и достал — неясно, когда и откуда выкраденный — целый графин вина. Брокдорф сел на стул, закинув ногу на ногу и, как обычно, иногда поигрывал своей тростью в свободной руке. Степан щедро налил себе вина. Камергеру не предложил — тот все ещё лакал водку. — Ну, — то ли крякнув, то ли кашлянув, сказал Степан, — тостов говорить не буду, просто возлагаю надежды на стабилизацию своей психики после этого вечера! Практически сразу осушил бокал. Потом они, уже вдвоем, выпили ещё по бокалу, затем ещё и ещё. Через некоторое время он либо напился достаточно, чтобы начать откровенничать, либо посчитал, что Кристиан сам будет более сговорчив после такого количества, поэтому начал более компрометирующий диалог. — Тебя правда устраивает такое отношение? — выгнул бровь Степан, — нет, ну, я медикус. От меня польза в любом случае есть, но ты же просто на побегушках большую часть времени. — Я отношусь к этому не как к каким-то обязанностям, — если Кристиан и испытал какие-то эмоции от сказанного, то не выдал их, — просто… помощь близкому другу. У Петра Фёдоровича были свои тяжелые испытания. Журавлёв закатил глаза. Ну да-да, может продолжать нахваливать своего голштинского принца, главное, чтобы язык не отвалился. — Но ведь он воспринимает это как что-то обычное, — надавил Степан, — как должное. На этот раз в глазах Брокдорфа отчётливо промелькнула обида, но не за себя, а за такую откровенную клевету в сторону лучшего друга. Он нахмурился, однако его слова всё также были бесстрастными. — Если я не нуждаюсь в благодарности за каждую мелочь, — разгорелся он, — это не значит, что я позволяю распоряжаться собой. И как-то на грани сознания он усомнился, так ли это. Нет-нет, Пётр действительно его ценит, просто в последнее время слишком взволнован перспективой того, чтобы заиметь собственного ребёнка. Кристиан осёкся. И когда цесаревич стал таким? По правде говоря, люди заводили семьи значительно раньше. Их с Софьей Георгиевной брак был бездетным довольно долго, но… это всё равно казалось ему чрезмерно ранним. Как человек, который играет в солдатиков, может одновременно так ревностно относиться к мыслям об отцовстве? Степан видел, как камергер завис. Пощёлкал пальцами, привлекая внимание. — Я вызвал у тебя диссонанс? — насмешливо поинтересовался. — Просто налей ещё вина, — устало произнёс Брокдорф, — я предпочту выпить больше. Журавлёв почувствовал себя виноватым за сказанное, но и слова Кристиана неприятно ужалили. Впрочем, первый выстрел действительно совершил медикус. Степан страдальчески зажмурился. Сейчас-сейчас, он почти сделал достаточно виноватое выражение лица. — Слушай, — начал Журавлёв, — всё не так плохо. Скоро размножится твой дружок на нескольких маленьких Петров, будет на кого пожаловаться. Брокдорф посмотрел на него настолько отчаянно и испуганно, что Степан начал вспоминать, какие же советы дают в ученых трудах для предотвратварещния попытки самоубийства… Кристиан вылил остатки вина в бокал. — Идея напиться сильнее с каждой секундой прельщает всё больше и больше, — как-то глухо пробормотал он. Они разговаривали ни о чём, просто чтобы отвлечься от важных вещей. Степан отпускал колкости о каждом заходящем в помещение, и Брокдорф, до сего момента тактичный и тихий, вынужденно отворачивался, чтобы скрыть от людей смех. — Ты неприятный, — вскоре произнёс Кристиан. Просто как факт. — Да, — пожал плечами Степан, вытягивая вперёд бокал. Камергер и медикус чокнулись. Большего им было не нужно, они отлично чувствовали друг друга, образуя невыносимую и токсичную компанию. Каждый из них принадлежал другому человеку, но сегодня — только сегодня — Кристиан мог без зазрений совести поинтересоваться: — Ещё вина? И получить ехидный ответ. — Если не вырубишься.Who, who are you really? And where are you going? I have nothing left to prove 'Cause I have nothing left to lose